Меч ударил плашмя. Рыцарь вывалился из седла и упал на кочку, травмировав психику крота, спавшего под нею в узкой норе. С тех пор у крота испортился характер и обострилась светобоязнь. Зато рыцарь отделался синяками, когда мог бы отделаться головой.
Агджиба спрятала в ножны меч, плюнула на поверженного врага, развернула лошадь и, ловко взяв под уздцы вороного жеребца рыцаря, унеслась в тайгу.
Рыцарь полежал какое-то время, размышляя о судьбе, а особо – о необходимости продираться пешим сквозь заболоченную чащобу, к тому же на голодный желудок, хрястнутым распрекрасной дамой, которой он слова не успел молвить.
Дамы, по всем понятиям, должны помахивать веерами и восхищаться балладами о героях. Еще – бросать надушенные платки, пока те не кончатся. Так устроен мир. Но, как оказалось, не весь.
– Стерва, – заключил рыцарь, сползая с кочки.
Крот подумал непечатное слово. Не владея цепью событий, в которых рыцарь был лишь вторым звеном, он во всем винил рыцаря. Рыцарь винил даму. Дама никого не винила, думая, как распорядиться конем. Конь же, по неизвестной причине, винил жуков древоточцев и неурожай клевера.