Евгений долго сидел рядом с Лизой, размышляя. Вспомнилось многое. От сегодняшнего дня он нырнул в прошлое. Вспомнил, как впервые приехал в Богшан. Ему тогда исполнилось семь.
- Это будет наша крепость! – решила мама.
Она была высокой, яркой блондинкой. А ещё невероятно любящей и доброй матерью. Её звали Верой. Отец Евгения Геннадий Сергеевич встретил Верочку в Богшане. Девушка из простой семьи поразила его невероятной красотой и скромностью. Совершенно не амбициозная, домашняя, покорная – она идеально подходила на роль жены известного киевского хирурга. И Геннадий Сергеевич привез Веру в Киев. Он подарил ей кольцо, роскошную квартиру и двоих детей. Дети должны были посещать кружки, порекомендованные отцом. Жанна играла на пианино. Евгений ходил на плавание и, даже став мастером спорта, не переставал его ненавидеть. Ведь хотелось рисовать. Его карандаш оставлял след везде – на бумаге, книгах, обоях, подоконниках. Отмывая от картин углы, мама тихонько говорила: «Похоже у тебя талант. Не забывай о нем, Жека». О художественной школе не могло быть и речи. Отец был категорически против.
Втихаря Вера нашла художницу и договорилась о частных уроках для сына. Это была маленькая тайна. «Светлячок» называла её мама почему-то.
Возможно, если бы не эти занятия, Женя стал бы врачом, как и планировал отец. Но кисти, холст, мир цвета захватили его целиком.
«Ты художник», - твердила мама и он ей верил.
В те дни Женя не задумывался о том, насколько матери тяжело с отцом. Тот не пил, не буянил, даже голоса не повышал, как было у многих. Но его непреклонная воля прессовала всю семью. В доме могло быть только одно мнение – мнение отца. Оно не обговаривалось. Решения не обсуждались. Единственной отдушиной для семьи стал Богшан. Дача Геннадия Сергеевича заселялась Верой и детьми с приходом лета. Там звучал беззаботный смех. Маленькой компанией они бродили по окрестностям, ловили рыбу в озерах, а по вечерам жарили её на решетке во дворе. Мама расцветала в Богшане. Она знала множество забавных историй. Каждый раз, собираясь в маленькой беседке во дворе они слушали её рассказы. Мама умела рассказывать. Причем не важно, о чем говорила - о сюжетах книг или о собственном детстве – слова звучали завораживающе прекрасно. Им было тепло и хорошо вместе. Вера купила для Жени мольберт, краски и бумагу. Она одобряла каждую его работу и радовалась, когда очередной шедевр был окончен и представлен ей.
Жанна, напротив, никогда не интересовалась картинами. Она много читала и мечтала, в отличии от брата, стать врачом. Младшая сестра была куда более серьезная и приземлённая, чем вечно витающий в облаках Женя.
Однажды, мама пригласила Женю посмотреть на клумбу, пышущую цветами.
- Посмотри, как идеально творит природа. – сказала она. – какое богатство красок на этой маленькой клумбе.
- Синие, красные, желтые…- проговорил Женя тыча пальцем в цветы.
- Разве? – удивилась мама. – Посмотри-ка внимательней. Вот у этого синего цветка розовые прожилки, а ближе к донышку – он почти совсем белый. А на лепестки упала желтая пыльца…
- Да-а-а, - протянул мальчик и коснулся нежного лепестка. – А вон тот красный, белый, бежевый, желтый и немного светло-коричневого.
- Точно, - улыбнулась мама.
С тех пор они часто играли в игру – разбери предмет на цвет.
А потом вдруг все изменилось. Это случилось в год, когда Жене исполнилось 15. Отец потребовал организовать дополнительные занятия для детей по биологии и химии, так нужные им для будущего поступления в институт. Так что в Богшан они в тот год смогли выбраться только в августе. Женя помнил, как радовался долгожданной поездке. Предвкушая прогулки, разговоры, картины. Но ничего не было. Мама стала отстраненной и подавленной. Она настолько погрузилась в себя, что не замечала детей. Бледная и растрепанная она стояла на кухне и машинально готовила еду. Что её терзало? Женя не знал до сих пор. Помнил только, что всё произошло как-то вдруг, без очевидных причин. Видя, что матери тяжело, Евгений взял на себя заботы о Жанне. Они вдвоем бродили по знакомым берегам озер, сидели в беседке по вечерам, и зачем-то поливали пустующие в этом году клумбы.
А потом случилось страшное. Это было утро, когда за семьей должен был приехать отец. Утро 30 августа. Женя проснулся поздно. В доме висела какая-то странная тишина. Жанна спала на соседней кровати. В окно заглядывало солнце. На пыльном стекле роились мухи. Женя протер глаза и поплелся вниз. Там тоже было тихо. Странно тихо. В доме ощутимо зависло нечто пугающее и давящее. Женя заглянул в кухню и увидел её. Мама лежала на полу с неестественно вывернутыми ногами. Под ней растекалась алая лужа.
- Мам, - позвал Женя, задрожав всем телом. В газах поплыло, мозг отказывался принимать картинку. – Мам, - теперь его голос стал громче, и тут же перешел на испуганный визг: - Мама-а-а…
Он бросился к женщине и принялся отчаянно тормошить её. Руки, одежда перепачкались в чем-то липком и алом. Минута отчаяния сменилась полным отупением. Он будто падал в глубокую яму. Уши заложило, в глазах –туман. Дальше сплошные обрывки. Женя вдруг осознал себя сидящим на полу. Его палец окунулся в кровавую лужу и рисовал цветы, деревья… Он будто пытался оживить мертвое, холодной озеро.
- Алый, коричневый, черный, - твердили губы, как заклинание.
Потом откуда-то появился отец, какие-то люди, голоса. Женю оттащили от матери и унесли в комнату.
- Алый, коричневый, черный, - твердил он не замолкая.
- Отличная идея порезать вены на глазах детей, - донесся до него возмущенный голос отца. – Кто бы мог подумать, что эта шлюха выкинет подобное!
Этот голос без тени страдания и боли заставил Евгения с тех самых пор и поныне считать отца виновником смерти матери. Тогда он возненавидел его, и ненависть дала сил сопротивляться. Он не пошел в медицинский, заявив, что будет рисовать. И, как не странно, не встретил даже сильного отпора. Видимо, отец, привыкший к подчинению, просто не знал, что делать со словом «нет».
А возможно, ему уже было все равно. Не прошло и года после смерти мамы, как отец женился, на молоденькой медичке. Она была забавной и практически не обращала внимания на детей. Поездки в Богшан прекратились, а когда Евгению стукнуло девятнадцать отец переехал в Штаты. Он позаботился о детях. Разделил имущество оставив Жанне квартиру в Киеве и пообещав оплачивать её образование. Жене достался домик в Богшане и приличная сумма денег. Именно тогда отец устроил встречу с известным художником, в задачу которого входило разубедить Евгения в его таланте. Это была последняя и едва ли не единственная попытка отца вразумить сына. Художник раскритиковал картины, вызвав у Жени еще большее желание творить «отцу на зло».
И как только нога отца ступила на трап самолета у его детей началась новая жизнь. Жанна отдалась учебе, Женя картинам. Рядом, как откуда не возьмись, начали возникать творческие личности. Они жили одним днем, выжимая из каждой минуты всё без остатка. Ночь, день, вино, картины, женщины сплелись в бесконечный клубок. Так незаметно прошел год, два. И Женя вдруг оказался на мели среди кучи никому не интересных картин в полупустом богшанском доме. В жизнь украдкой начало пробираться отчаяние. Женя не понимал, что делать дальше. Его поддерживала, старалась помочь только Жанна. В один из дней она застала брата с бритвой в руках, сидящего в разоренном, покрытом пылью доме. Он намеревался уничтожить картины, но никак не мог решиться… Жанна поняла иначе. Он переубеждал, но напрасно. Сложил картины на чердаке и подготовился к переменам. Они пришли в виде Ольги. Девушка приходила в себя после смерти отца на одной из дач. Она заметила Евгения, и первая пошла на контакт. Ольга рассказала об агентстве праздников и недвусмысленно дала понять, что творческая жилка Жени была бы в её деле кстати. То, что поначалу рассматривалось как работа, как-то ненавязчиво переросло в семейный бизнес. Ольга буквально втянула Евгения в свою жизнь. Это был шанс, и он был не против им воспользоваться.
Евгений тряхнул головой, очнувшись от воспоминаний. Как же далеко они его увели. Мужчина ошалело рассматривал комнату. Липкие пальчики прошлого ещё цеплялись за него, настойчиво лезли в голову. Рядом на диване мирно спала Лиза. Её щеки полыхали румянцем. Евгений осторожно прикоснулся к ним и обжегся жаром.
«Чёрт, да она горит! Заболела все-таки», - с беспокойством подумал он и поднялся, чтобы поискать аптечку.
- Женя, не уходи, - тут же послышалось за спиной.
Он оглянулся. Лиза глядела на него лихорадочно блестящими глазами.
- У тебя жар, - проговорил он мягко. – Я поищу таблетки.
- Нет. Мне просто жарко под этим одеялом, - возразила она капризно. – Почему ты не рисуешь? Я хочу увидеть картину.
- Давай так. Ты выпьешь таблетку, а после я буду рисовать. Рядом. Идет?
- Хорошо, - согласилась она и добавила виновато. – Прости за ту выходку. Сама не знаю, зачем полезла в воду.
Евгений на минуту вернулся и присел возле девушки.
- Ты чего-то боишься, Лиза? – спросил, нежно касаясь её лба. – Не бойся ничего пока я рядом.
- Я не боюсь, - заверила она едва слышно. – И знаешь, мне нравится этот твой белый свитер. Тебе вообще идет белый цвет, - бормотала она в полузабытии.
Приняв таблетки, Лиза снова уснула. А Евгений рисовал и время от времени поглядывал на девушку. Его не покидала тревога. Она ложилась на холст вместе со скрытой где-то глубоко печалью от растревоживших воспоминаний. Зеленый нефритовый и фиолетовый появились на картине. Она наполнялась формой, цветом и смыслом, как чаша водой. Евгений перестал замечать время. Его кисть работала сама по себе, пока художник жил на полотне. Он проник в его глубину и казалось что-то плел прямо там, исправляя погрешности и дополняя неточности.
Картина родилась с первыми лучами солнца, ознаменовав ими свой приход в мир. Евгений чуть отступил. Кисть замерла в воздухе. Всё. Дополнить было нечего. Формы были идеальны. Картина буквально светилась изнутри. В душу прокралась печаль. Так бывало всегда по окончании историй. Евгений растерялся. Он не любил раздумывать о будущем и буквально вчера этого делать не приходилось. У него была его работа – картина, заполонившая всё время и мысли. Теперь она была готова.
«А может быть она не идеальна? Может быть есть еще что-то»?
Евгений глянул на спящую Лизу. Она казалась частью серого полумрака комнаты. Длинные светлые волосы словно белая паутина спускались с подушки к полу. Мужчина отвернулся. В сердце кольнуло сожаление.
Он снова взглянул на картину. Она состояла из тончайших разноцветных нитей красок. Они сплетались между собой, рождая загадочную глубокую вселенную. В сети красок проблескивали звезды, путались планеты. А на передний план из этих звезд, планет, туманностей и красок вытягивалась огромная человеческая фигура. Расплывчатые контуры. Она тоже сплеталась из отдельных штрихов и нитей и будто светилась изнутри загадочным нефритовым светом. Фигура была настолько гармонична с космосом, что казалось буквально миг назад она была его частью.
И вот отделилась вышла из него как из материнской утробы. Миг творения – он был совершенным.
Евгений не мог оторвать взгляда от картины. Проснувшаяся Лиза на цыпочках подошла к нему и застыла за спиной любуясь картиной.
- Она бесподобна, Женя! – воскликнула девушка и обняла мужчину за плечи.
Евгений вздрогнул, но мягко коснулся её прохладной руки.
- Тебе лучше? Ты напугала меня.
- Подумал, что в твой идеальный мир ворвалась эксцентричная дамочка с криками – «О, боже, какая прелесть!!! Дайте сюда этого художника! Он такой душка»! – рассмеялась Лиза.
Евгений хмыкнул в ответ. На душе вдруг стало легко.
- Ты говорил, что покажешь картину кому-то из художников, - пританцовывая по комнате спросила Лиза. – А давай, - она взмахнула рукой, - давай покажем их все! Все, что у тебя есть…
Вдохновленная, счастливая она лучилась, как фигура с картины. Лицо же Евгения стало хмурым и настороженным.
- Что значит «их все»? – бросил он.
- Ну, все картины что у тебя есть, - весело пояснила Лиза, не замечая настроения мужчины. Она пребывала в какой-то эйфории и все быстрее кружила по комнате.
- Парусник и метаморфозы ртути? – уточнил Евгений мрачнея в противовес Лизе всё больше.
- О Господи, да их тоже!
Лиза резко остановилась и непонимающе уставилась на Евгения.
- Их и те, что хранятся у тебя на чердаке под слоем пыли.
Она замолкла и прикусила губу, сообразив, что брякнула лишнее. Брови Евгения насупились, от глаз веяло холодом.
- Я ничего не говорил тебе о картинах на чердаке, - отчеканил он. – Я бы предположил, что ты заглянула туда, пока, например, я ездил в Киев. Так со скуки и любопытства – почему бы и нет. Но чердак на замке, а ключ у меня на общей связке. Как же ты узнала о картинах?
Словно пелена слетела с глаз Евгения. Он ничего не знал об этой девушке. Кто она, откуда, почему оказалась у его двери? Ослепленный разноцветьем, льющимся от неё он вдруг стал беспечным.
- Отвечай, кто рассказал тебе о картинах? – прошипел он, досадуя больше на себя нежели на неё.
- Но… я не знаю…, - растерялась Лиза. – Когда я впервые появилась в этом доме ты рисовал. Я подумала, что ты художник и убедилась в этом, когда увидела твои работы. Странно было бы, если бы у тебя не оказалось других картин.
- Чердак и пыль, - сдержанно напомнил Евгений.
- Но так в доме картин нет, - насмешливо проговорила Лиза. – Значит они на чердаке. Ты не достаешь их, не выставляешь, не показываешь. Значит их уже пылью накрыло.
- Как мило, - Евгений скрестил руки на груди. – Вся твоя логическая цепочка имела бы место быть, если бы ранее прозвучало слово «возможно». Примерно так, - он поднял указательный палец – Возможно, у тебя есть другие картины. Их нет в доме, но возможно, они хранятся на чердаке или, черт возьми, в подвале, или в киевской квартире… Но нет, ты говорила убежденно. Твердо уверенная в своих словах… Потому повторю вопрос: «Кто рассказал тебе о картинах»?
В глазах Лизы стояли слезы.
- Я всего лишь предположила, - жалобно проговорила она и прозрачная бусинка слезы скатилась по щеке. – Кто мне мог что-то рассказать? Я из дому-то не выходила без тебя. У меня нет телефона, нет одежды, кроме той, в которой я пришла, у меня вообще ничего нет. В чем же моя выгода, мой злой умысел? В том, чтобы торчать здесь пока ты рисуешь? Неужели ты думаешь, что я оставалась бы в таком положении ради твоих картин? Неужели не понимаешь, что я здесь ради тебя. И пусть у тебя будет хоть тысяча работ, хоть ни одной!
Она говорила с таким пылом, что Евгений засомневался.
- Я понял, как ты устроена, - прищурился он. – Ты, как дом с множеством комнат. И в каждой свое предназначение: сейчас ты забежала в детскую и стала Лизой обиженным ребенком. А до этого была в гостиной – Лиза легкость и вечный праздник. Ещё есть кухня – Лиза материальная, приземленная. Спальня, - он прищелкнул пальцами, - Мне нравится, когда ты в спальне. А ещё есть чердак – Лиза философ, фея и всякая нечесть, которая любит поиграть в прятки. При таком раскладе, моим картинам безусловно место на чердаке.
- Ты безнадежно больной, но врядли ты смог бы рисовать такие прекрасные картины в здравом уме, - махнула рукой Лиза и тут же вспетушилась: - Ну и где я теперь?
- Играешь во дворе, - улыбнулся Евгений.
- Мне не нравится во дворе, - посетовала Лиза, - Куда мне теперь идти?
- Можешь пойти на кухню и сварить нам кофе. Я устал и сплю на ходу, - предложил мужчина с серьезным видом.
- У нас молоко скисло ещё вчера, - развела руками Лиза. – И сахар закончился!
- Черный, крепкий без сахара – то что нужно! – одобрил Евгений и махнул в сторону кухни. – Иди же!
Он глядел ей вслед и машинально постукивал ручкой кисточки по мольберту.
- Сделай ещё бутербродов. – крикнул он и решительно вышел во двор, прихватив мобильный.