Кто знал, что поиск противоядия – это еще не самое страшное, что нам предстояло пережить. Сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю все как самый жуткий кошмар в своей жизни.
***
- Яков Станиславович, у нас получилось! Мы нашли противоядие от вируса!
Я даже пританцовывала от радости. Последний осмотр пациентов лазарета подтвердили эффективность применения мумия. Да и отвары, примочки из крапивы изрядно помогли в исцелении зараженных.
- Вас что-то беспокоит? Вы как будто совсем не рады, что мы нашли антидот?
- Нет, что Вы, Людмила. Конечно, я рад. Но меня сейчас волнует совсем другой вопрос.
- Что Вы имеете в виду?
- Голод, Людмила. Голод сейчас будет страшней вируса. Продукты заканчиваются. Нужно что-то решать и искать питание для людей.
Вдруг с улицы до нас донесся истошный женский крик:
- Аааааааааа! На фига мне твое противоядие?! Мне ребенка кормить нечем!
Если так пойдет дальше, то мы все умрем! Или сожрем друг друга!
Как тебе такая перспектива, а? На хрена мне тогда твое противоядие? Уж лучше быть зомби и жрать людей, чем тупо смотреть, как твои дети погибают от голода! Что смотришь на меня?! У тебя же нет детей. Тебе меня не понять!
Я выскочила на улицу следом за военврачом и увидела Наталью. Ту самую женщину, с который мы шли бок о бок тогда по шоссе, направляясь в санаторий.
Она стояла перед Яриком. В ее полубезумном взгляде сквозили страх и отчаяние.
Еще чуть-чуть и то немногое, что еще держало нас в строю, могло рухнуть в один миг, поддавшись панике и страху.
- Отставить, я сказал! – громко и четко дал команду военврач. – Никто не погибнет! Машина с провиантом уже в пути. Через трое суток приедет к нам. Все, что нам нужно - продержаться это время, не уничтожив друг друга. А теперь прошу всех разойтись и заняться своими прямыми обязанностями.
- Людмила Леонидовна, возьмите Наталью и напоите ее чаем.
Все потихоньку стали расходиться, шепотом обсуждая случившиеся. Я взяла Наталью под руку и увела в медпункт. Там я сначала налила ей не чай, а разведенный спирт, чтобы снять напряжение и помочь ей расслабиться. И только потом напоила чаем на травах, которые мы насобирали с Илиясом.
Когда мне удалось успокоить Наталью, я отправила ее обратно. А затем зашла к Якову Станиславовичу. Он сидел, подпирая руками голову, при этом локтями опираясь на стол. Его пальцы то и дело ерошили седеющие коротко стриженые волосы.
Военврач напряженно размышлял, о чем красноречиво говорили глубокие складки на переносице, а также сосредоточенный взгляд.
Я все-таки решилась задать ему вопрос, который не давал мне покоя последние полчаса:
- Яков Станиславович, это правда, что к нам идут военные с провизией?
Военврач ответил на мой вопрос, пристально посмотрев на меня:
- Людмила, Вы же не наивная девочка и все понимаете. Какая помощь и откуда?
- Ну тогда зачем Вы сказали людям о том, что будет еда???
- Нужно же во что-то верить. Призывать уповать на Бога в данных обстоятельствах неразумно. Когда человека обуревают инстинкты, он мало прислушивается к голосу веры. Тут уж им движет только желание выжить. Люди на грани нервного срыва. Вы, как психолог, должны это понимать, как никто другой.
- Мне страшно, если честно. Я боюсь, что люди могут опуститься до животного состояния.
- Вот поэтому им и нужна эта вера в лучший исход. Пусть даже «ложь во благо», но в данном случае это меньшее из двух зол.
- Но через три дня они начнут волноваться и поймут, что их обманули. Что мы будем делать тогда???
- У нас есть еще три дня, чтобы найти решение. Я выиграл время, нужно теперь правильно им распорядиться. Мне требуются помощники, один я не справлюсь. Могу я рассчитывать на Вас?
- Да, конечно. Постараюсь помочь и сделать все, что в моих силах.
- Большего я от Вас не жду. Пусть этот разговор останется между нами.
***
В голове надоедливо мелькали мысли, не давая мне покоя.
«Сколько еще мы сможем продержаться? Это только вопрос времени.
Жутко даже думать о том, что нас ожидает. Длительный голод ломает людей и побуждает совершать поступки на уровне инстинктов.
Легко рассуждать, когда ты сыт и морально устойчив. Но сейчас люди на взводе и у многих дети, что не облегчает задачу. Если еще самому терпеть голод сносно, то видеть, как страдают твои дети – невыносимо.
Мы же не звери. Хотя, человек во многом хуже животного. Но чем тогда мы отличаемся от зверей? Что побуждает нас держаться и не сорваться? Даже когда трудно, когда невыносимо?
Человеку просто необходима хотя бы крошечная цель – проблеск надежды на лучший исход. Иначе он сойдет с ума. Для кого-то это духовная вера. Но она срабатывает до тех пор, пока есть еще более-менее человеческие условия.
Как только они ухудшаются, включаются животные инстинкты, где вопрос о выживании даже не обсуждается. Человек идет даже на то, что поедает себе подобных.
И это самое ужасное – видеть, насколько способен опуститься человек ради выживания. Уж лучше умереть самому, чем стать свидетелем такого кошмара.
Надеюсь, что сообща мы сумеем найти выход. Иначе наш ждет жуткий конец».
(продолжение следует)