Розовый цвет...
Все города имеют разные цвета. Как и имена. Или буквы. Например, Санкт-Петербург - он монохромный, почти черно-белый. Москва - красно-оранжевая. Константинополь золотой, бежево - ладановый, пряный, очень близкий, а Рим - розовый. Все эти мраморные и туфовые камни имеют розовый оттенок, да еще и зеленые воды Тибра выбирают себе из серого камня дополнительные по цвету сочетания. И все вокруг становиться фламинговым, особенно на закате. Из-за вечной, почти тропической влажности над городом висит такой же туман цвета пудры. А запах... Он сбивает с ног уже в римском аэропорту. Первое ощущение, что это запах прачечной, и лишь потом в этом оркестре различаешь ноты множества субтропических цветов, хвои, кожи, перемешанные с плесенью, духами и кофе.
В Риме не будешь скучать ни по каким другим местам, потому что эти пурпурно-серые камни и курящиеся на верхушках сосны тебя мгновенно переносят в какие-то библейские времена. И вот ты уже с наслаждением созерцаешь статных и мускулистых политиков в тогах, перечитывающих свитки отчетов из провинций. Служанки плавно несут кувшины для грациозных, с копной рыжих волос, смуглых и тонкокожих римлянок. По мощеным булыжниками улицам проплывают величавые матроны со свитой, немного приподнимая белую шелковую тунику и поправляя покрывало над головой. И все эти японские, немецкие и китайские туристы в майках и шортах кажутся нелепыми призраками, суетливо носящимися между величественными светлыми фигурами.
- Здравствуйте! Я Максим, Массимо, на итальянский манер.
Высокий, спортивный молодой человек с микрофоном и зонтиком в руке что-то объясняет женщине с ребенком.
- Живу в Италии уже семь лет. Да я из головы все выбросил. Теперь Массимо. С детства был чернявый, у нас много таких - черноглазых, темноволосых, все таки Дикое Поле рядом. У нас в Рязани что? Луга, Есенин да ласточки. Так что - вполне итальянец. Пойдемте, группа собирается у фонтана Треви.
У него сегодня много групп. Почти все из России, одна из Прибалтики. Еще один солнечный и душный трудовой день. Главное, чтобы никто не потерялся.
Массимо жил с другом, Сергеем, в маленькой двухъярусной квартирке под крышей . Они ее снимали на двоих, в пригороде Рима. Денег хватало в обрез, а ведь нужно было еще выглядеть, путешествовать, да и жить тоже.
В центре мира. В вечном городе. В центре всей его жизни.
Рим - это очень пахуче. Длинные сосны на ножках, они собираются в группы и отбрасывают легкую тень. Город окружен горами со всех сторон и поэтому ветра не такие сильные. Все благоухание, произрастание, цветение создаются именно этой особенностью защиты от ветра - влажностью реки Тибр и недалекого Средиземного моря. Вечером именно влажность создает нереальные цветовые переходы, камни и сосны объединяются в общее впечатление города, летящего над землей, в безвременье. В красные облака, мохнатые черепичные крыши и сизо-голубые тени.
Массимо давно уже водил экскурсии по Риму, здесь это красиво называется "гуида туристика". Непыльная, увлекательная работа. Ты занимаешься в общем-то тем, что гуляешь по Риму с утра до вечера, пьешь кофе с туристами, не отказываешься от вина, даже шампанского, в итоге твой счет в банке пополняется. История из жизни небожителей. Единственным профессиональным минусом были болящие ноги от постоянных пеших прогулок и необходимость добираться в Рим и обратно на поезде рано утром и поздней ночью. Зато в спортзал точно ходить было не нужно - многокилометровые путешествия по виллам и музеям давали средства для жизни, и к тому же ты никогда не уставал восхищаться и открывать что-то новое. Например, недавно он узнал о существовании приюта и отеля для кошек возле палаццо Санта-Кроче, где постоянное мяуканье стало почти визитной карточкой. А дебри знаменитой римской воскресной барахолки Порта - Портезе? Там можно было по смешным ценам купить все: от фотоаппарата "Зенит" до русских икон 19 века, не говоря об аутентичных Гуччи и Версаче.
Фиолетово-салатовая страна. Маленькие машинки. Холмы с коровами. Маленькие улочки и большие. Теплое-теплое чувство. Много фруктов и солнца.
Однажды в очереди в музей Ватикана Массимо споткнулся взглядом о девушку. Именно споткнулся, потому что от падения его сзади удержали несколько улыбающихся американских туристов. После секундного шока Массимо снова для проверки посмотрел на девушку. Все прошло, обычная, русоволосая, смешливая. Девушка ему приветливо улыбнулась, как улыбаются знакомому, увиденному в чужом городе. Дальше. Дальше... А потом произошел обычный диалог, самый наиобычнейший:
- Как вы интересно улетели через ступеньку ! (Обращается к нему без секунды сомнений , сразу по-русски, скалит зубы, а ведь он так старался).
- Простите, вы здесь ни при чем, - смущается Массимо.
- Да неужели ! (Заразительный смех, такой, что засмеялись даже спасатели-американцы. Ему вдруг вспомнилось словосочетание "колоратурное сопрано").
- Мне нужно провести группу, потом подождите меня , пожалуйста, возле входа в Сан-Пьетро. Там, где начинается очередь.
Он удивился своей наглости. И глупости.
Он очень , изо всех сил, почти молился, надеялся, что она не будет его ждать ни у какого входа. Что она забудет, выкинет из головы, убежит с подругами за мороженым, пойдет пить кофе с американскими туристами, а лучше куда-нибудь на Римский Форум. И пусть она все забудет. Ерунда какая-то. Никто никуда не падал, и его в этой очереди вообще не было.
Прошел час. Он трусливо, отведя группу, пробежался на всякий случай мимо лестницы Святого Петра.
Она там стояла.
Фигурка в белом платье модного принта в этом сезоне, с огромными фиолетовыми кругами.
Марина оказалась из Саратова. Такая стопроцентная девушка из Саратова. Этим все сказано. Живая, с высокими скулами, смешливая, "море-по-колено", кому одинаково идет и в засаде с винтовкой, и на столе в ресторане танцевать. Обычная русская девушка. Из таких, которые в свое время массово эмигрировали в Европу в поисках счастья и пропали.
И нахлынуло.
Они гуляли день. Марина отправила свою саратовскую группу подружек во Флоренцию, а сама осталась с Массимо в Риме. День, вечер. Розовые камни города казались самой совершенной огранкой. Чего? Их встречи? Свидания? Совпадения?
"Сан - Еустаккио. Есть в Риме вот такой симпатичный бар. Желтенький, тесный, туда отправляются толпы туристов выпить самый вкусный эспрессо в Италии, а местные итальянцы спешат сюда за молотым кофе и хлебом".
Он показывал ей свой Рим. То есть Рим конечно общий, но у каждого в нем есть свои потаенные уголочки, которые ведут в один вдруг наступивший день, который хочется кому - то подарить.
"Фонтан Де Треви, конечно же. Здесь купалась Анита Экберг в фильме "Сладкая жизнь" Федерико Феллини. Помните? Этот фонтан как огромный усеянный золотыми монетками торт с кремом, из которого бьет голубая вода. В летнюю сорокоградусною жару можно спастись или в средневековом каменном храме, или возле фонтана, в дымке испаряющихся капель".
Пространство все более и более сужалось. Каким образом они оказались на пьяцца Венеция?
"Пьяцца Венеция, площадь Венеции. Это очень необычное место в Риме. Несмотря на то, что здесь расположены несколько базилик, в том числе развалины базилики Ульпия, а в церкви Санта- Мария хранятся мощи Святой Елены, главной достопримечательностью является, конечно же, вот этот монумент Витториано".
Текст, почти заученный наизусть, чайки над головой, синее небо, на котором никогда, кроме зимних месяцев, нет ни тени облака. Он все это говорил, как машина, а на самом деле рассматривал свою спутницу. Он даже почти знал, где она это платье с кругами купила. Шляпка, рюкзачок за спиной, путеводитель.
"Каскад лестниц, увенчанный колесницами, барельефами, крыльями водружен словно фрагмент Олимпа, снизошедшего на землю. В свое время монумент Витториано вызвал шквал неодобрения со стороны всех более менее сносных ценителей прекрасного, подобное уже происходило в истории с Эйфелевой башней в Париже".
Он вдруг понял, что в Италии его больше ничего не держит. Утреннее кофе, пицца на вынос, обеды у знакомых, флирт, возможность ездить и смотреть на маленькие старинные города, еда, разговоры кто, что, где и когда ел, озеро Браччано с лебедями, продающиеся шейхам средневековые замки, какая-то бесконечная грусть и маленькие бабушки с прическами в подогнанных по фигуре костюмах. В одну секунду он понял, что очень устал от всего этого. В одну единственную секунду. То есть в этот единственный день, который произошел.
Какая-то осень в разгар остановившегося лета.
"Монумент Витториано, ставший памятником тому, кто заканчивал строительство, а именно Бенито Муссолини. Монумент теперь видно со всех холмов и домов Рима. Колесницы и колонны стали главным ориентиром к пьяцца Венеция. Конечно же, количество туристов, толпящихся, спускающихся и поднимающихся на Витториано, сравнимо только с площадью Святого Петра".
В некий момент, посереди площади, к Массимо подходят молодые люди. Такая сладкая парочка - один светленький, в желтой футболке с изображением Мэрилин Монро в исполнении Энди Уорхолла, а второй брюнет, то есть не просто брюнет, а почти фреска Микеланджело "Страшный суд" по количеству татуировок. Сережки, браслетики, улыбочки. "Потете фирмаре пер фаворе". Жеманно просят подписаться под петицией . "Контро наркомания е эйчави". Против наркомании и СПИДа. Он, не раздумывая, подписывается, лишь бы отвязались. Тогда молодые люди показывают ему последнюю графу петиции и говорят, что подписавший должен внести пожертвования в сумме не менее двадцати евро. "Соло венти еуро".
Светленький улыбается улыбкой наглеца, которому обычно не отказывают. "Только двадцать евро".
"Венти еуро?" , - Массимо сжимается весь как змея. "Венти еуро????"
По виду они идейные активисты и не побегут. Только вжали головы в плечи и замолчали.
"Си сеньоре", - плаксивым голосом пропищал светленький. "Соло венти еуро".
Как-то все в один день. Ватикан, американцы, Марина, весь этот хаос в голове, осень, эти двое, словно из журнала. Не слишком ли все и сразу?
Кричать и что-то делать.
"Да пошли вы козлы поганые, чучмеки! Лишь бы под ногами путаться! Пошли вон, фрики, чтобы на этой площади я вас больше не видел!" - зычный русский грохот вдруг накрыл площадь Венеции. Он был такой. Классический. Почти литературный.
Даже привыкшие к эксцентрике итальянцы схватились за голову, не понимая, что происходит. Максим вдруг обрушился как медведь на эту парочку, кто они там были, правозащитники или активисты. А дальше все смешалось. Внутри взялся откуда-то адреналин и сказал: "Я вас сейчас всех отделаю".
Для него самого это было сюрпризом.
"Развернулись и побежали ногами вперед , вместе с вашими бумажками и петициями, два придурка конченых!" , - не останавливался Массимо. "Идио-о-о-ты!"
Ему казалось что он падает, и тут же возникла уверенность, что кто-то должен его подхватить. Но этот кто-то был ему неизвестен.
Все скопилось внутри и было только одно желание - кричать.
- Андьямо, а полиция! Андьямо!!!, - Максим требует полиции и орет .
Он уже плохо понимает, где он. Плюс еще и Саратов где-то рядом. Максим тащит одного из правозащитников, светленького, за майку в сторону Витториано, другой рукой машет полицейскому. Второй активист что-то бормочет сзади про адвоката.
Раздается свист. Кто свистит? А может это в ушах просто? Появляются двое полицейских. Один из них, кругленький широкий блондин, и писклявый светленький из парочки начинают что-то выяснять, изучать петицию. Народ собирается вокруг, чтобы поглазеть на свору. Марина пытается что-то сказать, но ни Максим, ни полицейский ее уже не слышат.
У него все накопившееся за эти годы вдруг выносится диким потоком на поверхность. Все сложилось. Он теряет весь лоск, приобретенный за годы европейского обучения. Ему невообразимо хочется сказать всем на площади: "Да достали все!!!". И закричать. А еще заехать кому-нибудь. Просто руки чешутся. Он заносит руку, чтобы дать в рожу одному из парочки, темненькому, который посмелее, но перед ним резко вырастает второй полицейский. Удар приходится тому в ухо.
Что я оставляю себе? Свой маленький домик с крышей, над которой разворачивались самолеты, небо над этой крышей, огромную луну, остальные рыжие крыши вокруг, тоску. В Италии каким-то образом эта странная щемящая тоска из фильма Тарковского "Ностальгия" к тебе подкрадывается и метким ударом сбивает с ног. Даже прожженного космополита и человека мира.
"Соно кольпито", - как сказали бы итальянцы. "Повержен"...
- Куести русси! Русси! - начинает шуметь и яростно двигать глазами толпа. "Русси, русси, славичи!!!" Фыркают, кривят носом. И куда девается человеколюбие?
Парочка пользуясь шумом просто сматывается, что и следовало ожидать. Максим теряет Марину из виду, начинается потасовка, машины подъезжают, уезжают, куда-то его запихивают.
В какой-то момент в Риме взгляд скучающего туриста попадает на список мучеников в базилике Санта- Проседе. Десятки, сотни, если не тысячи имен. И такие красивые: Лукреция, Агния, Пласида, Кассия. Таких имен нет больше. Женщины, которые несли огонь в масляной лампаде через катакомбы. Мученики и мученицы Колизея. Может только их воздыханьями стоит этот розовый город, с которым по сей день ничего плохого не случалось?
В полиции Максим молча заполняет документы, за нападение на полицейского во время исполнения служебных обязанностей ему грозит несколько суток задержания. Толстенький полицейский, который бодряк и весельчак, явно на стороне Максима. О петиции никто уже слышать не хочет, такое ощущение, что ему самому это приснилось. Даже Максим уже сомневается, были правозащитники или нет.
Так проходят два дня. Тик-так. Даже закурил вдруг. Три года не курил. Вот оно - человеческое падение. С толстеньким бодряком вполне даже подружились, он сам возмущался и удивлялся происходящему: "С утра мужики в баре на станции Термини целуются - это вообще Италия или Голландия какая-нибудь???!! "
Максим утверждающе кивает головой.
Эти бесконечные попытки стать кем-то, кем ты никогда не сможешь быть. Вся эта красота вокруг, свет, люди в поездах, загорелые женщины с шарфами и двумя сумками, где лежит вторая пара обуви на каблуках, выставки, сплетни, театры - эта красивая, душистая, легкая жизнь выталкивает. Выталкивает и находишь себя в пространстве, где судорожно ищешь дорогу домой. И начинаешь составлять предметы, которые укажут путь. Все лишнее выбрасываешь, оставляя главное: крыша, диск Стинга, кофеварка, горы, море на горизонте, буквы. Мечты. Остальное - красочность, фрески, артишоки, разговоры, фонтаны - все остальное выбросить, не сожалея. Не потому что оно не мое, а потому что лишнее. Лишнее, и создает те самые звуки, которые на дают слышать.
Через три дня римских застенок Максим выходит на свет. Он щурится солнцу, небу, птицам. Первый инстинкт это кофе. Второй - доехать до нормальной кровати и забыть все, как страшный сон. И вдруг он видит фигуру, которая отделяется от стены на другой стороне улицы и идет ему на встречу.
Утренний город, пьют кофе в восемь утра у барных стоек и под зонтиками, пальмы и пока только теплое раннее солнце. Радуга. Радуга. Сочи, Стамбул и Бейрут вместе. И это – Рим.
- А как твоя группа? Где ты остановилась? Я думал, ты уехала, - вопросы не успевают за мыслями.
- Я сняла отель в центре всего за двадцать пять евро, - радостно объявляет Марина. - Я своих потом через шесть дней поймаю в Риме, мы отсюда вместе улетаем.
- А дальше что?
Мысли путаются в голове.
- Я через неделю улетаю. Ты поедешь со мной? - она очень серьезна.
- Марина, я не поеду.
Столько лет работы над собой, тренингов, изучения музеев, в центре мира, и что.
Что?
- Я благодарен, что ты меня дождалась тут, все так глупо вышло... Еще раз прошу прощения за это недоразумение. Моя жизнь здесь. Я обратно не собираюсь.
Взгляд русский женщины, какой бы она не была национальности по родителям, это универсальное оружие. Интернациональный язык. Это взгляд Валентины Терешковой и Зои Космодемьянской одновременно. Такого презрения, силы и холода Максим не видел ни в одном другом взгляде в свой жизни.
- Приятно было познакомиться, - Марина оставляет евро за кофе на столике и уходит куда-то.
Он не поворачивает головы.
Ему нужно все забыть и выспаться.
Она направляется в отель. Сегодня она пойдет на виллу Боргезе, потом просто погулять по центру, купить сувениры родителям.
Он пьет кофе. Уже шестую чашку. Бармен удивленно приносит ему снова и снова одно и то же.
Столько денег потрачено на поездки, все выстроено, выстрадано. Красиво, каждый кусочек улицы. Закоулки, развалины, зеленые в плюще стены. Николай Гоголь не был дураком. Я же хотел открыть агентство по размещению туристов, потом взять в кредит маленький домик на Сардинии.
Что-то потерянное. Максим едет домой. То есть почти домой.
Самая любимая остановка римского метро - "Базилика Сан-Паоло". Базилика Святого Павла, та, которая вне городских стен, "фуори ла мура". Небо, сосны и камни. Их я оставляю себе. Забираю с собой. Итальянское безоблачное синее небо. Здесь продаются мед, крем, картинки, шампуни и четки, сделанные монахами. Во внутреннем садике можно постоять, пересчитать пальмы, поговорить с тенью апостола. Апостол Павел - ты же мой? Твой внутренний дворик, мозаики десятого века, огромная дверь, перевезенная в качестве подарка папе Григорию VII в XI веке из Константинополя, склоненная вниз огромная каменная фигура и меч.
Сесть на траву, перекатывать босыми ногами камушки и смотреть на колокольню. Считать голубей, которые как точки уносятся вверх. В самой базилике холодно, торжественно. Иногда проходит мимо монах улыбаясь. Небольшой парк из тонких сосен, где люди лежат прямо на траве. Кафе, центр фотографии, какие-то абстрактные скульптуры, даже китайский ресторан. Все это словно огромная жизнь, которая мне снится. Каждый раз, когда тебя посещает шальная мысль, с неба приходит еще одна, отрезвляющая: "По этим камням ходил апостол Павел".
И все становится на места. Здесь ты сам мог ходить две тысячи лет назад, ты или твои предки.
Побродив возле базилики, пересчитав какие -то центы в кармане, посидев на траве, потом на скамейке во внутреннем дворе, потом на лавочке в храме, потом на ступеньках напротив крипты и потом выпив очередное эспрессо в парке Максим набирает номер напарника:
- Сергей, возьмешь мои группы? Забирай все. Расписание и телефоны сейчас пришлю.
- А ты куда?
- В аэропорт Фьюмичино. Буду контролировать московские рейсы. Сколько всего скупили в Италии.
- Это шутка? - слышен удивленный голос.
- Почти нет. Как-нибудь расскажу. Потом.
Максим еще несколько минут пересылает списки, какие-то номера, проверяет документы, паспорт, кошелек. И едет в аэропорт.
Там, где они жили, в небольшом городке в предместье Рима, были такие же горы, как у него в детстве. Он только сейчас это осознал. На тех, из детства, горела телевизионная вышка и была выложена камнями огромная надпись: "Ленин с нами". Самолеты облетали и делали круг в другую сторону, но они были над головой, и сочетание моря, гор и летящих самолетов навсегда врезались, как гравировка по металлу. "Московское время шесть часов", - и сразу начинался гимн Советского Союза. Вся семья собралась на работу, а ты остаешься с печкой, турлучной стенкой, бабушкой, кошками, курами, инжиром и чистым-чистым осенним морем.
Шесть дней в аэропорту Фьюмичино.
Он так и загадал: ждать шесть дней. Когда аэропорт закрывали он возвращался последним поездом в центр Рима, ночевал у знакомого. Взял у него какие-то вещи, что-то придумал в оправдание. Сногсшибательную историю, которая была более реалистична, чего его собственная. К первому рейсу на Москву он уже был в аэропорту. Вряд ли в Саратов она полетела бы другим маршрутом. Два раза за эту ненормальную неделю вся его жизнь пролисталась перед глазами. Один раз в камере, второй раз в аэропорту.
"Почти как библейские шесть дней творения", - шутил над собой Максим.
Он просто загадал. Как ребус. Без никаких последствий. Вот подожду шесть дней - она, конечно же, полетит из Милана, или найдет себе кого-нибудь , и спокойно вернусь в свою солнечную реальность.
Что бы себе оставил от Рима, от всей Италии?
Лишь прошлое.
В настоящем, кроме тихо бредущей по ночным улицам Рима грустной фигуры апостола Павла, мне нечего себе забрать. Вот в этом кафе "Греко" возле длинной голубой лестницы Спанья, переходящей в лодочко-образный фонтан, любил писать Николай Гоголь. Да и не только Гоголь - Стендаль, Андерсен, Байрон были завсегдатаями здесь. Это было любимое местечко литературной элиты середины позапрошлого века. Гоголь любил жить в Риме. Ему оттуда, как он говорил, была виднее Россия. Все осталось таким, как и сто пятьдесят лет назад. Шикарный, почти музейный интерьер, официанты в длинных фартуках, картины на стенах.
Пятый день в аэропорту ничем не отличался от четвертого. А шестой день ничем не отличался от первых пяти. Кофе, кусочки пиццы, работники аэропорта уже были в курсе, что этот парень в синей футболке должен отдать важные документы человеку, который улетает в неизвестный день на московском рейсе. Сергей передал сумку с самыми главными вещами, пару книг. Приезжал попрощаться, был вполне удовлетворен тем, как все складывается. Ведь ему просто так доставались несколько важных контактов клиентов постоянно заказывающих экскурсии.
Максим прекрасно проводил время, у него был долгожданный отпуск, когда он смог наконец отсидеться и отлежаться. Он думал, мечтал, наблюдал за прилетающими и улетающими туристами, что-то записывал, читал учебник итальянского языка , пил много воды, и, главное, никуда больше не спешил. Приезжающие были как голодные, спешащие все успеть, вырвавшиеся из плена арестанты. Уезжающие выглядели более расслабленными, загорелыми , у всех из них была уйма пакетов, коробок и сумок. Местные жители были как и везде в мире: озабоченные.
Последний самолет из Рима на Москву улетает почти в двенадцать ночи. Магазины и кафе потихоньку закрываются, опускаются ставни. Шестой день подходит к концу. Вот и все. То ли грустно, то ли радостно. В общем-то, вполне даже радостно. По крайней мере, попытался.
Очередь на Шереметьево потихоньку рассасывалась. Домодедовский рейс улетел еще днем.
Максим был вполне счастлив, что его отпуск завершается. Как и вся эта история.
"Завтра все будет как раньше", - выдохнул Максим, собрал ручки, книжки, допил воду из пластиковой бутылки. Завтра все вернется.
"Еще успеваю на поезд".
Все, все, все.... Приключение себя исчерпало, да здравствуют разум . Ура! Здравствуйте мои любименькие римские бабушки и блошиные рынки, бармены и уличные артисты, кошки и олеандры, мраморные тритоны и ряженые гладиаторы. Домик на Средиземном море, жена Джованна или, может быть, Лючия. Или так: сначала Джованна, потом Лючия. Всем туристам ура и до скорых встреч!
На московский рейс осталось пять человек.
- Ну, здравствуй, - вдруг каким-то глубинным барабанным боем, раскатом желтого грома сверху опустились слова. Они были как снаряды, как атомные бомбы. Знакомый насмешливый голос вгоняет его в пол, эти атомные бомбы не разрываются в голове, а поднимают его куда-то вверх.
Все рушится. Хиросима уничтожает все.
Он боится поднять глаза. Но он их поднимает. Марина в какой-то дурацкой шляпе стоит перед ним, у нее два зеленых замотанных в пластик чемодана. Очень светлые глаза. Они светятся и смеются изнутри.
Он обретает способность говорить.
У него есть план "Б". Тот, который он никому не показывал, даже своему альтер-эго.
В камере хранения стоит его маленькая спортивная сумка, деньги и документы у него на руках, он быстро бежит в еще открытую кассу "Аэрофлота" и покупает билет.
Как-то же живут люди в Саратове.
- Марина, я лечу с тобой.
- Я знала это.
02.08.2019
* рассказ написан в рамках обучения литературной мастерской Андрея Воронцова