От слова к музыке | Джозеффо Царлино. Зачем нужна музыка
Выдающийся итальянский композитор, теоретик музыки и педагог Джозеффо Царлино (Gioseffo Zarlino, 1517–1590), органист и руководитель легендарной капеллы св. Марка в Венеции, по мнению крупнейшего музыкального теоретика современности Юрия Николаевича Холопова (1932-2003), был последним, кто имел в виду единство музыкальной и всеобщей гармонии, кто видел жизнь музыки как воплощение обобщающей закономерности мировой гармонии в живую ткань музыкальных организмов.
Джозеффо Царлино в своей бессмертной работе «Установления гармонии» (1558, Le istitutioni harmoniche) раскрыл своё понимание главенствующей роли музыки и всей важности постижения этой науки; науки о времени и гармонии.
Ниже приведены значимые выдержки из этой работы.
// Опубл. Эстетика Ренессанса. Т.II / Сост. В.П.Шестаков. М.: Искусство, 1981.
==
<< Много раз обдумывая и перебирая в уме все те различные вещи, которые всевышний Господь в благости своей даровал смертным, я понял ясно, что одна из самых замечательных – это дарованная людям особая милость употреблять членораздельное слово, так как только благодаря ему человек, единственный из всех животных, был способен сообщить о всех тех мыслях, что имеются в душе его.
Из этого явствует с несомненностью, насколько он отличается от зверей и насколько он превосходит их. И я думаю, дар этот принёс великую пользу человеческому роду. Сначала люди были рассеяны по лесам и горам и вели почти звериный образ жизни. Речь же побудила и заставила их селиться и жить вместе, как подобает человеческой природе; строить города и замки и, соединившись для добра, охранять себя добрыми порядками; и, связав себя договором, оказывать помощь друг другу при всякой нужде.
Когда они собрались и объединились, они познали – каждый день приносил им доказательство того,– какова была сила речи, хотя тогда ещё и грубой. Вследствие чего некоторые возвышенные духом люди стали вводить в употребление некоторые изящные и приятные обороты речи вместе с прекрасными и славными изречениями, а также стремились доказать другим людям, что они выше всех других животных.
Не довольствуясь этим, они пытались пойти ещё дальше, всё время пробуя возвыситься до ещё более высокой степени совершенства. С этой целью они присоединили к речи гармонию и начали в ней искать разнообразные ритмы и различные метры, которые в сопровождении гармонии доставляли чрезвычайное удовольствие нашей душе. Итак, отыскав один способ сочинения (из других, а их множество) и назвав его гимном, они нашли ещё поэму героическую, трагическую, комическую и дифирамбическую.
И, таким образом, с числом (ритмом), речью и гармонией могли в одних случаях петь хвалу и воздавать славу Господу, а в других, как им хотелось, с большей лёгкостью и с большей силой сдерживать необузданные души и направлять с большей приятностью желания и склонности людей, обращая их к спокойной и благопристойной жизни.
Счастливо следуя этому, они приобрели у народов такое значение, что их стали гораздо больше чтить и уважать, нежели других людей. И те, кто достиг такого познания, стали называться без какого–либо различия музыкантами, поэтами и мудрецами. Но под музыкой тогда разумелось высшее и особое учение, а музыканты были в почёте и пользовались неограниченным уважением.
Однако – коварное ли время тому виной или людское небрежение, – но люди стали мало ценить не только музыку, но и другие науки. И вознесённая на величайшую высоту, она пала до крайности низко; и, после того как ей воздавали неслыханный почёт, её стали считать жалкой, ничтожной и столь мало чтимой, что даже люди учёные едва признавали её и не хотели отдать ей должное.
Вот почему, мне кажется, не осталось ни тени, ни какого–либо следа от глубокого преклонения и серьёзности, с которыми в старину относились к музыке. Поэтому всякий позволял себе поносить её и недостойнейшим и наихудшим способом относиться к ней.
Однако всеблагому Господу, которому приятно, когда его бесконечные могущество, премудрость и благость прославляются и возвеличиваются в гимнах, слагаемых людьми и сопровождаемых нежными и изящными созвучиями, показалось невозможным терпеть долее, чтобы искусство, призванное служить его почитанию, искусство, благодаря которому здесь, на Земле, можно представить, какова должна быть сладость ангельских песнопений там, на небесах, где они славословят величие его, чтобы это искусство находилось в столь недостойном состоянии.
Поэтому ему благоугодно было даровать милость, чтобы в наши времена родился Адриан Виллаэрт, поистине один из редчайших людей, когда–либо занимавшихся музыкой. Он, как новый Пифагор, исследовал всё, что в ней встречается, и, найдя множество ошибок, принялся очищать от них музыку и стремился вернуть ей былую славу и почёт. <…>
Насколько музыка была прославлена и почиталась священной, ясно свидетельствуют писания философов и в особенности пифагорейцев, так как они полагали, что мир создан по музыкальным законам, что движение сфер – причина гармонии и что наша душа построена по тем же законам, пробуждается от песен и звуков, и они как бы оказывают животворящее действие на её свойства. Так что некоторые из них считали музыку главной среди свободных искусств, а другие называли её encyclopedia – как бы круг наук, потому что музыка (как говорит Платон) обнимает все дисциплины, в чём можно убедиться, пробежав их все.
Если начать с грамматики, первой из семи свободных искусств, то сказанное окажется верным, ибо большая гармония находится в расположении и размеренном построении слов, а если грамматик от этого отходит, то доставляет уху неприятность звучаниями своего текста, потому что едва можно слушать или читать прозу или стихи, лишённые гладкости, красоты украшений, звучности и изящества.
В диалектике тот, кто хорошо рассмотрит соотношение в силлогизмах, увидит с поразительным благозвучием и величайшим удовольствием для слуха, что истина далеко отстоит от лжи.
Далее, оратор, употребляя в речи, где нужно, музыкальные ударения, доставляет необычайное удовольствие слушателям, что хорошо знал великий оратор Демосфен, который на трижды поставленный вопрос, какая главная сторона в красноречии, трижды отвечал, что произношение важнее всего. Это также знал (по словам Цицерона и Валерия Максима) Гай Гракх, человек высочайшего красноречия; он всегда, когда говорил перед народом, держал позади себя раба–музыканта, который, спрятанный, звуками флейты из слоновой кости давал ему размер, то есть звук или тон, для произношения, и таким образом, что каждый раз, когда он видел, что тот слишком возвышает голос, он умерял его пыл, а когда тот его понижал, он его возбуждал.
Затем – поэзия; она настолько связана с музыкой, как это наблюдается, что тот, кто бы захотел её отделить от нее, оставил как бы тело, отделённое от души... Поэтому мы видим, что поэты с величайшим старанием и удивительно искусно сочетают слова в стихах, а в словах располагают стопы соответственно содержанию; это соблюдал во всей своей поэме Вергилий, потому что для всех трёх видов его речи он находит свою звучность стиха с таким искусством, что прямо кажется, что то, о чём рассказывается звуками, встаёт перед глазами. В заключение достаточно сказать, что поэзия была бы без всякого изящества, если бы не была наделена гармонически расположенными словами.
Я оставлю в стороне сходство и общность, которые имеют с музыкой арифметика и геометрия, потому что это известно из рассуждения о науке; скажу только, что если архитектор не знал бы музыки, то – как это показывает Витрувий – он не мог бы со смыслом устраивать машины, а в театрах размещать сосуды и хорошо, музыкально располагать сооружения.
Астрономия также, если бы не пользовалась помощью гармонических основ, не знала бы о хороших и дурных влияниях. Скажу даже больше: если бы астрономия не знала согласования семи планет и когда одна с другой соединяется или ей противостоит, то никогда она не смогла бы предсказать будущее.
Философия, наконец, которой свойственно разумно рассуждать о вещах, производимых или могущих быть произведенными природой, не говорит ли она, что всё зависит от перводвигателя (Primo motore), всё устроено с таким удивительным порядком, что следствием этого порядка во вселенной является молчаливая гармония? <...>
От философии недалеко отстоит и медицина, так как, если медик не знаком с музыкой, как сумеет он в своих лекарствах соразмерить вещи горячие и холодные по их температуре? И как сможет иметь хорошее знание пульсов? А они учёнейшим Герофилом расположены по порядку музыкальных чисел.
Если подняться выше, то наша теология делит помещающихся на небесах ангельских духов на новые хоры, заключённые в три иерархии, как пишет Дионисий Ареопагит. <…> Этими и другими нескончаемыми и подходящими к нашему случаю примерами полно Священное писание, которые для краткости пропустим: достаточно сказать только в высшую похвалу музыке, не упоминая другой какой–либо науки, что она, по свидетельству священных книг, единственная находилась в Раю и там была благороднейшим образом использована.
И так же как в небесном селении, называемом Церковью Торжествующей, так же и у нас на Земле, в церкви, именуемой воинствующей, ничем другим, как музыкой, воздаётся хвала и благодарение Творцу. <…>
Действительно верно, что нет ни одной хорошей вещи, не имеющей музыкального построения, а музыка, помимо того, что она радует дух, обращает человека к созерцанию небесного и имеет то свойство, что всё то, к чему она присоединяется, она делает совершенным.
И те люди подлинно счастливы и блаженны, кто наделён ею, как утверждает святой пророк, говоря: блажен тот народ, который ликует. <…>
Поэтому я возьму на себя смелость сказать, что те, кто не знаком с этой наукой, могут быть причислены к невеждам. В старину (как говорит Исидор) было не менее стыдно не знать музыку, чем не знать литературу, поэтому не удивительно, что Гесиод, поэт знаменитейший и древнейший, был исключён из соревнования (по описанию Павсания), как никогда не изучавший игры на кифаре, не сопровождавший её звуками пения. Также когда Фемистокл (по словам Туллия) отказался сыграть на лире на пиру, его стали считать менее учёным и умным. <…>
Правильно говорили те, которые утверждали, что музыка – это некоторый закон и правило умеренности, принимая во внимание, что Теофраст находил некоторые музыкальные лады украшающими смятенные души.
Поэтому заслуженно и мудро Диоген Циник бичевал музыкантов его времени, у которых только струны их кифар были настроены, а души расстроены и в беспорядке, так как они забросили соблюдение гармонии нравов. Если доверять истории, то покажется почти ничтожным то, что было сказано, ибо гораздо больше, чем исправлять жизнь необузданных юношей, имеет значение свойство излечивать больных, как читаем о Сенократе, который звуками труб возвратил безумным прежнее здоровье, а Талет из Кандии звуками кифары изгнал чуму. <…>
Не будем больше приводить мирских примеров, а обратимся к Священному писанию. Разве нет там пророка Давида, укрощающего злого духа у Саула звуками кифары? И думаю я, что именно из–за этого царь–пророк приказал, чтобы в храме Божьем применялись пение и гармоничные звуки, зная, что они могут возвеселить душу и обратить её к созерцанию небесных вещей. <…>
Платон и Аристотель не считали возможным, чтобы хорошее воспитание человека обходилось без музыки, и потому убеждают многими доводами в необходимости обучения этой науке; и также доказывают, что сила музыки для нас чрезвычайно велика, а потому хотят, чтобы с ребяческих лет ею занимались, так как она весьма способна обратить нас к новому и хорошему образу жизни и к обычаям, которые ведут и направляют к добродетели и сделают душу более способной к счастью. <…>
Выше было сказано, что хорошо образованный человек не может существовать без музыки и потому должен обучаться ей. Теперь, прежде чем пойти дальше, хочу показать, ради чего он должен это делать, так как по этому поводу существуют различные мнения, а когда рассмотрим это, то увидим ещё, какую пользу приносит нам музыка и каким образом следует ею пользоваться.
Начиная, следовательно, с первого, скажу, что есть люди, которые полагают, что музыку надо изучать, чтобы доставить удовольствие и развлечение для слуха только для того, чтобы усовершенствовать это чувство, подобно тому как совершенствуется зрение, когда смотришь на что–либо прекрасное и соразмерное; но в действительности не для этого нужно изучать музыку, так как это только для пошлых и низких людей, потому что в этом нет ничего добродетельного, хотя, успокаивая душу, звуки и обладают приятностью; они служат грубым людям, которые хотят удовлетворить только свою чувственность, и только к этому стремятся.
Затем другие считают, что музыку нужно изучать только для того, чтобы включить её в число свободных искусств, в которых упражняются только благородные; а также потому, что она располагает душу к доблести и обуздывает наши страсти, приучает нас к добродетельному веселью и страданию и обращает нас к хорошим обычаям, подобно тому как гимнастика приучает наше тело к здоровым привычкам и хорошим наклонностям; а также для того, чтобы посредством неё достичь лицезрения различных видов гармонии, потому что благодаря ей разум познает природу музыкальных созвучий.
Хотя в этой цели есть нечто почтенное, однако этого недостаточно, ибо тот, кто изучает музыку, делает это не только для усовершенствования разума, но также для того, чтобы, когда он избавится от забот и дел как телесных, так и духовных, то есть когда он находится на досуге и свободен от ежедневных занятий, он мог бы провести и употребить время добродетельно; потому что, правильно и похвально ведя жизнь, далекую от праздности, он становится благоразумным, а затем переходит к совершению лучших и похвальных вещей.
Такая цель не только достойна похвалы и почтенна, но и есть истинная цель, потому что музыка была изобретена и упорядочена не для чего иного, как для того, что мы выше показали, как объявляет в своей «Политике» Аристотель, описывая и приводя много подтверждений из Гомера.
Поэтому заслуженно древние поместили её среди тех средств, которые служат свободным людям, и среди наук достойных, а не среди необходимых, подобно арифметике, или среди полезных, как те, которые служат только для приобретения внешних благ, вроде денег или семейной пользы; и не среди тех других, что служат здоровью и силе тела, как гимнастика – искусство, занимающееся тем, что способствует укреплению и здоровью тела (борьба или метание копья и другие упражнения, относящиеся к военному делу).
Итак, музыку нужно изучать не как необходимую науку, но как искусство свободное и достойное, так как посредством неё мы можем достичь хорошего и достойного поведения, ведущего по пути добрых нравов, заставляющих идти к другим наукам, более полезным и необходимым, а также проводить время добродетельно. Это должно быть главным или конечным намерением. <…>
Человек не должен просто обучаться музыкальному искусству и избавлять себя от других наук, отклоняясь от цели, что было бы большой глупостью, а изучить её для того, для чего она предназначена. <…>
Постоянное упражнение без какого–либо другого изучения приводит к сонливости и лени и делает души изнеженными и расслабленными; зная это, древние хотели, чтобы изучение музыки соединялось вместе с гимнастикой, и не считали возможным изучать одно без другого: они этого требовали, так как опасались, чтобы предаваясь слишком музыке, души не сделались бы низкими, а занимаясь только гимнастикой, они не стали бы чересчур грубыми, жестокими и бесчеловечными, но хотели, чтобы благодаря этим двум упражнениям, соединённым вместе, становились человечными, скромными и воздержанными. <…>
Всё это я хотел сказать для того, чтобы тот, кто захочет сделать музыку своей профессией, возлюбил бы науку и предался бы изучению теории, так как не сомневаюсь, что, соединив её вместе с практикой, такой человек не преминет стать достойным, порядочным и нравственным. >>
Дополнительная информация
* Руслан Богатырев. Artes liberales. Музыка и гармония: http://proza.ru/2018/12/01/82