Папа строит. У папы осталось полторы недели отпуска, но он строит. Детям нужны комнаты Жена против пустующих пространств второго этажа.
Папа строит, хотя его всё время отвлекают. Дети разбивают колени, бьются носами о стену, собака ложится на инструменты и требует пойти в лес. Папе приходится останавливать кровь, утирать носы, сшивать котов. Да, котов. Коты ломаются, режутся, рвут уши и лапы. Папа почти Айболит, только строитель. Коты ходят почти как новые.
Да что там, папа сам вправляет себе вывихи, дует на ранки и прикладывает к ушам подорожник. Ну, и, конечно, папа разговаривает сам с собой. Потому что строит папа один. И материт себя. И подбадривает. И рассказывает о проблемах. Зачем папе психолог, аналитик? Папа и так шизик.
А тут еще жара. Пекло прямо. И надо успеть до дождей закрыть фасады сайдингом. А сайдинг железный. Его надо резать болгаркой. И папа носит рубашку с длинными рукавами, защитные очки и маску. Папа потеет и заговаривается. Папа уговаривает себя потерпеть.
А ведь начиналось всё с отсутствия денег, минимального плана работ. Так, только начать в конце мая и в начале июня закончить. Потому что денег всё равно нет. То есть быстро кончатся. И папа радовался наступающему лету. А что, работы немного, на новые материалы не хватит.
Но тут мама получила отпускные на двух работах. Папе дали премию. И тесть, удивленный энтузиазмом папы, подкинул на строительство. И завертелось. Уже не просто пол и потолок, уже окна вставлены и сайдинг закуплен. Только лето быстро закончилось.
И папа распался на личности и разговаривает за целую бригаду. И еще папа подозревает, что алкоголь для работников физического труда никакое не зло, а что-то вроде смазки для двигателя или психолога для переживших катастрофу. Потому как любое строительство, прежде чем стать чем-то красивым – это катастрофа: мусор, грязь, травматизм, финансовый кризис и безысходность.
Читатели и друзья советуют: не ной. Ну как тут не плакать: писатель умирает, рождается строитель. Не спорю, со стороны, конечно, красиво. Папа на лестнице, в одной руке шуруповерт, в другой фрагмент сайдинга, вокруг осы, и папа отмахивается от них как может. Причем и с осами он тоже разговаривает. Осы отвечают. Осам надо размножаться, строит гнезда. А за папой дерево, а под деревом опилки. Осы такое любят. А вот размахивающих непонятными предметами мужиков не очень. Папа отбивает атаку за атакой. Но после ос прилетает шершень. Ему тоже надо размножаться. Потому что отпуск кончается, а вместе с ним и лето. А зимой не поразмножаешься.
Папа пьет много воды, но совсем не ест. Не хочется. Почему-то после тяжелой работы есть не хочется. А вот спустя какое-то время, наоборот, сильно. И папа встает по ночам и открывает холодильник. И вдруг вспоминает убитого шершня. А вдруг это была самка? Папа грустит. Он представляет себе детенышей насекомого, которые не спят в холодной ночи и зовут мамку. А мамка раздавлена хорошим ударом бруска. Под эти мысли папа уминает гирлянду сосисок.
А назавтра новые волны шершней и ос заставляют папу забыть о сантиментах. Папа пшикает специальным баллончиком во все стороны, и ядовитое облако окутывает его голову. Папа вдыхает аэрозоль и разговоры его с самим собой становятся витиеватее.
Приходит сын и просит помочь решить элементарную задачку по математике. От доски отрезали 30%. Потом от оставшегося куска отрезали еще 60%. Осталось 42 метра. Вопрос: какова была длина доски изначально? Папа в шоке. Папе в жизни попадались доски длинной максимум 4,5 м. Папе ещё жальче (жальчее?) себя, чем прошлой ночью было жаль убитую шершниху.
Приходит мама и просит помочь поклеит обои. Папа говорит нехорошие слова. Папе не нравится, что ему нужно строит, а в доме уже ремонт. Но папа не может отказать маме, потому что без мамы строительство вообще теряет смысл. Ничего-ничего, вечером, уставший и перепачканный клеем он встанет с пола и полезет на стену строить. Папа злой, как шершень. Папиному терпению нет предела, как доске из школьной задачи. Папе нужно место под деревом и опилками, чтобы размножаться.
Утром, воодушевленный и решительный, папа идет на штурм стройки. Артритные колени и кисти смазаны мазями, в голове бравурные марши, отеки от укусов ос почти спали. Но тут оказывается, что кончились диски. Хорошо, что отрезные, а не суставные. Папа переодевается из рабочего в цивильное и обнаруживает, что брюки спадают с чресел и тело свободно болтается колышком в футболках, которые раньше были в обтяжку. Правда не везде. В плечах, наоборот, даже рубашки стали тесноваты.
Папа покупает диски, а заодно саморезы, кисти, пропитку, гвозди, монтажную пену. Подумав, берет и пистолет для монтажной пены. У папы есть старый пистолет. Но он что-то в последнее время странно работал. Несмотря на очиститель. То пускал очень тонкую струю, не обращая внимания на верчение регулятора до упора на максимум, то вдруг негерметично соединялся с баллоном, и папа носился по огороду, как Данко с сердцем, с ипящим баллоном пены в руках, оставляя за собой к радости детей застывающий причудливо пенный след. Папе надоело отмываться уайт-спиртом. Даже собака привыкла к этому запаху.
Папа пахнет техническими жидкостями и сгоревшей на солнце кожей. Первое время он был красный, как вишня. Кстати, вишни в этом году уродилось пропасть. То есть собрать невозможно. Компоты, варенья сделаны, все, что можно с нижних веток детьми съедено. Но там, где может достать только папа еще колышется вишневое море. И с каждым днем все гуще и сочнее. Местами ягоды даже лопаются. А местами забродили. Очень любят их за это осы. Папе бы собрать оставшееся, но папе некогда. Папа строит. Иногда, редко, после работы, закинет горсть в рот. И сразу повеселеет.
© Сергей Решетнев