Вернувшись после коротких каникул в Москву в конце лета, я временно остановилась у тети Доры, чтобы подыскать себе новое жильё на предстоящий учебный год. Однако квартира никак не находилась, а время шло и тетя Дора хоть и ворчала, что я нарушаю их устоявшийся уклад жизни, в то же время все- таки была мне рада. Так прошла осень и в конце ноября тетя Дора вынесла вердикт:
- В зиму никто не выгоняет, теперь живи до лета.
Моей территорией в квартире стала кухня, там я занималась и играла на гитаре, продолжая сочинять песни. Окно кухни выходило на небольшой палисадник и крышу подвального помещения, осенние дожди молотили по этой самой крыше, создавая максимально творческую атмосферу, несмотря на кухонных тараканов и страшное скребыхание в забитом наглухо мусоропроводе.
Однажды в качестве практики на производстве нас отправили поработать на парфюмерной фабрике "Красная Москва", мне выпала конвейерная линия женских духов" Тет-а-тет". Духи подавались по шлангу, на конце которого были множество узких трубочек, подъезжающий по конвейеру коробок с пустыми флаконами наполнялся духами вручную работающими там женщинами. Затем коробок следовал далее по конвейеру, где его уже ждали мы с целой кучей крышечек от флаконов, надо было успеть их закрыть, после чего коробок ехал дальше. Нетрудно догадаться какой стойкий аромат висел в воздухе повсюду и за смену мы, казалось, пропитались им насквозь. Уже вечером разъезжаясь по домам после смены, мы тащили этот парфюмерный шлейф за собой, вызывая недоуменные взгляды пассажиров в метро.
Моя театральная жизнь продолжалась. Мне нравились театр на Малой Бронной, Современник, Маяковского, Сатиры и театр Миниатюр в саду Эрмитаж. В театре Миниатюр я к тому времени уже пересмотрела почти весь репертуар и, поскольку я бывала там довольно часто и следила за всеми новостями, то и в числе первых поэтому увидела объявление о срочном поиске ими гардеробщика. После короткого разговора с администратором вопрос был решен в мою пользу и меня приняли в штат. Теперь каждый вечер я работала в театре, имея единственный выходной в неделю, готовясь к занятиям во время спектаклей и приезжая домой лишь на ночь.
Коллектив гардероба был колоритным. Люся, дама лет сорока, с яркой внешностью и многолетним опытом работы в различных театрах Москвы преимущественно на должностях, не требующих особых навыков. Она имела громкий голос и собственное мнение по любому вопросу, знала всех и вся и была явным лидером коллектива. Жила она одна в доме неподалеку от Патриарших прудов, была совершенно повернута на мужиках и это являлось наиболее распространенной темой всех ее разговоров.
Единственным мужчиной в коллективе был Анатолий Анатольевич, семидесятилетний бывший военный, хромой, весь себе на уме, сразу взявший надо мною шефство. Он тщательно следил за тем, чтобы, не дай бог, не перетрудиться и, завидев, к примеру, входящим в театр рослого зрителя мужского пола в кожаном ( а значит и весьма тяжелом) пальто, быстро прятался за колонну в надежде, что тот пойдет раздеваться к кому- нибудь другому. Это видели все и посмеивались над ним, но он продолжал себе работать как ни в чем не бывало и был финансовым центром не только среди билетеров- администраторов- гардеробщиков, но и многих артистов, те частенько нет-нет да и забегали стрельнуть у него денег до получки. С самых первых дней он занялся втолковыванием мне схемы заработка на театральных биноклях, для чего в эту тему надо было сначала вложиться и приобрести себе хоть пару- тройку этих самых биноклей, а затем уже начинать прокатывать их за деньги. Для меня это явилось откровением, ибо до этого я и не предполагала, что сдаваемые в прокат бинокли находятся в частной собственности самих гардеробщиков. Денег по началу для старта бизнеса у меня не было, поэтому всю технологию Анатолий Анатольевич втолковывал мне впрок, заодно уча меня уму разуму на правах старейшины коллектива.
Третьим гардеробщиком была Антонина, женщина лет шестидесяти, ничем особым не примечательная, подпевающая Люсе на любые темы и всегда готовая составить оппозицию Анатолию Анатольевичу.
С началом спектакля, когда одежда зрителей была принята и развешена и бинокли сданы, каждый занимался своим делом. Кто подсчитывал выручку, кто обсуждал очередного мужика, я по началу садилась в конце зала, выучивая весь репертуар театра наизусть, или готовилась к занятиям, уютно устроившись у себя в гардеробе. Всем работникам театра полагался пропуск на работу, который одновременно являлся и проходным билетом во все другие театры Москвы, правда место в зрительном зале он при этом не гарантировал, но пройти по нему можно было смело, уже потом найдя себе любое свободное в зале место. Поэтому теперь единственный свой выходной вечер я посвящала другим московским театрам.
Постепенно накупив бинокли и сдавая их зрителям на прокат, а доход от этого мероприятия намного превышал официальную зарплату гардеробщика, я повышала месяц от месяца свое благосостояние, отказавшись даже от денег, которые родители высылали мне ежемесячно. Теперь я в них не нуждалась.
Система, запущенная давным -давно кем-то и теперь работающая по накатанной выглядела так: человек, берущий на прокат бинокль, сдавал в гардероб свою одежду, которая во избежании путаницы вешалась на определенных местах. Отдавая ему пальто по окончании спектакля, ты сначала получала назад свой бинокль или деликатно напоминала ему о нем, если зритель "забывал". Время от времени случались просто комические эпизоды. Как-то обслужив последнего зрителя, я все ещё имела висящим в зоне бинокля пальто, за которым упорно никто не шел. Вместе с охранником театра мы принялись разыскивать по гримеркам актеров, видимо, засидевшегося у кого- то гостя, но никто однако так обнаружен нами и не был. Получалось, что некто ушёл без пальто. Оставив его на всякий случай на вахте, вдруг зритель опомнится и вернётся, я почти простилась мысленно со своим биноклем и пошла домой. Следующим вечером к расследованию подключились лучшие умы сыска в лице Люси. Тщательно изучив пальто, она показала мне номера на его подкладке. Это был реквизит из чьей- то костюмерной! Коварности зрителей, любыми путями пытающимися заполучить заветный бинокль, не было предела!
Круг моих знакомых расширялся. Теперь в театр приходили не только мои друзья, но и преподаватели института, иногда забегали навестить знакомые, зная, что меня всегда можно было найти на месте.
Театр находился в саду Эрмитаж в самом центре Москвы в Каретном ряду напротив знаменитой Петровки 38. Обычно я шла до него своими излюбленными маршрутами или от Пушкинской, через Ленком, переулками и дворами, или от Маяковской по Садовой. В саду, кроме нашего театра, была еще открытая эстрада с уютной сценой и несколькими рядами для зрителей, Зеркальный театр с необычным зрительным залом, работающим только в теплое время года, и театр Сфера, достаточно камерный, в те годы он только начинал свою работу. Также там были ресторан Эрмитаж, фонтаны, статуи, красивые фонари, создающие по вечерам еще больший уют, цветочные клумбы и декоративные деревья. Я просто обожала этот сад, который был полон историй, возвращающих нас к концу 19 века, когда он только был заложен на месте усадьбы купца Олонцова. Тогда прежде скучный пустырь превратился в цветущий сад с клумбами, дорожками, электрическим освещением, водопроводом и даже бассейном. Здание театра было реконструировано. На его сцене пели Шаляпин, Собинов, играли Сара Бернар, Ермолова, Комиссаржевская. Там начал свое существование МХАТ и именно здесь проходили первые премьеры Чеховских пьес. В послевоенной Москве в сад вдохнули новую жизнь после некоторого забвения и тогда там зазвучал оркестр под управлением Утесова, пели Шульженко, Русланова, выступал Райкин. Театру Миниатюр под руководством Райкина здание театра было передано в конце 1980 года, когда труппа переехала в Москву из Питера. Левитин, уже тогда ставивший спектакли театра, позже стал его главным режиссером и художественным руководителем. Я же вписалась в эту длинную историю лишь в 1983 и осталась в ней почти на целых три года.
Придя в театр на временную подработку, я обосновалась там настолько, что если раньше при знакомстве с новыми людьми я рекомендовалась:
- Учусь и работаю.
Теперь же это звучало так:
- Я работаю и еще учусь.
Один из машинистов сцены театра, Григорьев, стал моим ухажером. Он был старше меня на семь лет и уже имел длинный опыт театральной работы, проведя до этого несколько лет в детском музыкальном театре Натальи Сац. Их цех отвечал за построение декораций сцены и затем их разборку по окончании спектакля, поэтому наши графики работы никак не совпадали и нам приходилось постоянно друг друга ждать. Я жила на Соколе, он - в другом конце Москвы в Медведково. После спектакля я ехала домой, он приезжал, когда заканчивал свою смену, чтобы через некоторое время успеть ещё до закрытия метро добраться к себе в Медведково. В единственный выходной мы гуляли и учиться стало совсем некогда.
Когда-то семья Григорьевых жила на Пушкинской, гуляя по бульварам Садового кольца, а зимой катаясь на его замерзших прудах. Потом весь центр стали выселять, делая из него деловую зону и предоставляя жильцам отдельные квартиры в новостройках. Теперь в их трехкомнатной квартире в Медведково жили бабушка Лешки, мама Нина Александровна, его дядя Игорь Александрович, он сам, его младший брат, иногда гостила еще и тетя Лариса Александровна. Старшая Лешкина сестра жила со своей семьей отдельно и не имела никаких контактов с родственниками, младшая сестра, напротив, вовсю общалась со всеми и мама не вылезала от нее, нянча внуков и готовя на всех еду. Лешка к тому моменту был уже разведен и его бывшая жена с ребенком жили отдельно. Периодически мы оба приезжали к ним в Медведково, отмечая праздники или просто проводя свободное время. Из- за моего обучения в институте я имела в их семье статус "образованного человека" и ко мне относились с уважением.
Чего не скажешь о моем родном коллективе гардеробщиков- билетеров. Мою дружбу с Григорьевым практически никто из них не поддерживал, считая, что "я могла бы найти себе кого -нибудь и получше".
К началу четвертого курса моя подружка Иринка вышла замуж и переехала в пригород Москвы. Иногда я ездила погостить у них, иногда они с ее мужем Олегом приезжали к нам в театр, Лешка водил их по служебным помещениям, прямо по святая святых, куда не попадают обычные смертные, что, конечно, вызывало у них соответствующий трепет.
Еще одна наша подруга Ольга была москвичка и жила на юго-западе с родителями и своей сестрой- близняшкой Галей. Между собой сестры были настолько близки и дружны, что обсуждая уже начавшиеся свадьбы наших знакомых, они просто не представляли как решатся однажды расстаться друг с другом, когда придет черед их замужества тоже. Вопрос, однако, разрешился самым гармоничным образом и, когда Галя познакомилась с парнем и они стали проводить все время вместе, Ольга, только чтобы не разлучаться с сестрой, согласилась встречаться с лучшим и, слава богу, холостым другом Галиного парня. Через какое-то время именно Ольга с ее Мишей первыми заговорили о свадьбе, подтолкнув к тому же вторых своих половинок и свадьбу затем они справляли все вместе уже вчетвером. Мне нравилось бывать у них дома на Юго-Западе, когда они ещё жили там все вместе. Их родители, словно сошедшие со страниц Гоголя, являлись для меня самим олицетворением домашнего уюта. У них постоянно что-то солилось, варилось, сушилось, дом был полон запахов свежеприготовленной еды и сами они были румяные, улыбчивые и упитанные, а атмосфера дома была пропитана самим умиротворением. Глядя на них мне так и приходили на ум Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна из "Миргородских старосветских помещиков".
На зимних каникулах мы вместе с Григорьевым, взяв в театре отпуск, рванули ко мне домой, в Волгоград, где у их семьи оказалось огромное количество родственников. По возвращении в Москву нам уже не хотелось расставаться друг с другом и я переехала к нему в Медведково в и без того набитую народом квартиру. Тетя Дора совсем не расстроилась по этому поводу, по крайней мере, так это казалось. Мои ночные приходы- уходы ее напрягали, дед тоже давал жару и ей уже просто хотелось ото всех нас отдохнуть.