Бабушка Дуня погибла в 1972-м, в автомобильной аварии… Я в то время служил срочную и очень жалел, что бабушек хоронить не отпускают… Сон приснился спустя десять лет и был он таким ярким, что в тот раз я понял однозначно – связь между Тем и Этим Светом несомненно существует.
Сон:
(25.07.82г.) В комнату вошла бабушка, поцеловала меня в лоб и села к столу. В комнате т. Маруся, Рая, кто-то из локнянских соседей. Дом, где мы сидим, вроде бы локнянский или даже старый локнянский, бабушкин, но нет перегородки. Бабушкино лицо: как только она вошла, я посмотрел на её лицо, издали ещё, и ничуть не удивился – бабушка как бабушка. Но потом, спустя какое-то время я вдруг вспомнил, что это за встреча, и тут же подумал (вспомнил) о той, Амурской «встрече» в другом сне около десяти лет назад. И с этого мгновения уже боялся смотреть в её лицо. Боялся испугаться, но потом всё же посмотрел.
Тётя Маруся:
- Ты растолстела, мам (или «там»).
- Ага, - ответила бабушка, - растолстела.
- Да ну! – возразил я и опять посмотрел на неё. Лицо её было похоже на фотографию, где она лежит в гробу.
Бабушка что-то говорила. Рассказывала материным голосом, даже иногда и события в её рассказе были те, что происходят у матери на работе. Бабушка рассказывает про какого-то котеночка: сидит в ведре, потом выскочит, побегает и опять в ведро (это там, у них). А я тем временем всё чаще и пристальней всматривался в её лицо. Оно менялось на глазах, становилось всё жутче и уродливей, глаза сделались выпуклыми и красноватыми, щёки провалились, удлинился нос… Но мне было почему-то уже не страшно. Пришла мысль: «Всё так и должно быть». На голове у неё белый платок, белизна которого какая-то серо-дымчатая, словно бы покрыта плесенью, но на фоне темного платья, что одето на ней, платок всё же кажется белым. Меня подмывает задать вопрос, который даже во сне представляется мне глупым и неуместным: «Бабушка, а как там»? Я очень хочу задать этот вопрос и, вместе с тем, почему-то опасаюсь услышать ответ, который я знаю, уже слышал где-то или читал: «Э-э, сынок, там совсем не так, как мы думаем». Не понимаю, почему меня пугает такой ответ.
Идёт ещё какой-то разговор, разговор радостный, весёлый, совсем не потусторонний… И вдруг мысль, да нет, не мысль даже, а некое пронзительное чувство, чувство разом переполнившее всё моё существо необыкновенным восторженным ужасом (именно так оно сформулировалось теперь, в полном, как говорится, сознании). И это чувство такое: с удивительной ясностью представилось мне, каково жутко, печально и безнадёжно одиноко живется сиротам, не знавшим всю свою жизнь материнской ласки, родительского тепла и заботы. (Вот написались слова вроде бы правильные, отражающие, так сказать, суть, но – странно: они совсем не передали того «восторженного ужаса», который испытал я в ту минуту). Я вскочил из-за стола, собрался шагнуть куда-то, но вдруг резко ударил ладонью по столешнице и разрыдался в голос, никого не стесняясь. Плакал и сквозь слёзы выкрикивал что-то вроде:
«Господи ты, Боже мой! Вот теперь я знаю, каково живется сиротам, всю жизнь не знавшим материнского тепла!..»
И ещё что-то такое же бессвязно истеричное. И это было, как откровение самому себе, открытие чего-то непознанного, непостижимого, словно некая грубая шкура спала с моей души, и она обнаженностью своей соприкоснулась с болью и страданием, до сих пор недоступными мне в моей земной, неправдашней жизни. И в ту же минуту я приоткрыл глаза. Мозаичные кубики, из которых была соткана та, другая, «сонная» действительность, прыгали и рушились, будто стекляшки калейдоскопа. Казалось, что рвалась некая связь, разрушалась хрупкое, нежнейшее, нерукотворное создание, словно мириады клеточек моего мозга теряли свою единственно осуществимую комбинацию, которая создается, может быть, раз в жизни. Клеточки рушились: черненькие, беленькие, пестренькие… Они отскакивали от стены и падали в бездонье. Пытаясь вернуться, захлопываю глаза, но… поздно. Перед глазами подобие шахматной доски с разноцветными клеточками, и они рушатся, рушатся… Я даже слышу, как щелкают, скатываясь вниз мозаичные кубики, вижу, как уменьшается на глазах доска, оставляя вместо себя молочно-серую пелену бесконечности. Всё. Связь оборвалась. Знакомая комната в гостинице и мокрая от слёз подушка…