Айша Курбанова, член Союза писателей России,
член Союза журналистов России
Алжанат со страхом смотрела в ту сторону, куда ушел папа.
Смеркалось. Люди с базара расходились по домам. С пастбищ возвращалась скотина. Вокруг ребёнка ни души. Девочка одна-одинешенька все сидела на булыжнике и ждала отца. А его будто и след простыл.
Пока светило солнце, девочка верила, что скоро, переделав все свои дела, вернётся отец. Она с опаской, но с надеждой вглядывалась вдаль, откуда должен был прийти её папа. Но вокруг темнело, и никто не подходил. Когда совсем стало темно, девочка вдруг с ужасом поняла, что она оставлена отцом на базарной площади. Жуткий страх и туманная безысходность охватили девочку, оказавшуюся в незнакомом месте. Сидя неподвижно на теплом при солнце и охладевшем к вечеру камне, девочка не сразу поняла, что продрогла.
От холода и отчаяния девочка задрожала и зарыдала:
– Папа! Папа-а-а-а! Где ты, папа? А-а-а-а-а!
На ее плач выбежали люди из домов, расположенных ближе к базарной площади. При свете луны они заметили незнакомую девочку, сидящую на булыжнике.
Высокая и полная женщина первая подбежала к Алжанат.
– Девочка, откуда ты и чья?
– Я – Алжанат.
– Откуда ты взялась, райская девочка?
– Из нашего селения.
– А где же ваше селение?
– Отсюда далеко. За теми горами.
– Почему же ты тут сидишь?
– Папа мне сказал, чтобы я сидела тут на камне и ждала его.
– А почему же он не возвращается и не забирает тебя?
– Наверное, он бросил меня…
– Как это «бросил»? Разве родители детей бросают?
– Не знаю. Сегодня он два раза терялся среди людей, но я его находила. А в третий раз он мне сказал:
– Ты не ходи за мной по пятам, сиди тут на камне и жди меня. А я поищу еще покупателей ножниц для стрижки овец и приду. Я хотела ходить с ним везде, куда бы он ни шёл. Но папа мне сказал: «Ты маленькая. Если будешь ходить целый день, устанешь. Посиди на этом камне, поешь брынзу и чурек, а я поторгуюсь на базаре, а потом пойдем домой». А его до сих пор нет…
Женщина, растроганная рассказом девочки, крепко обняла ее и расцеловала.
– Не переживай: найдётся твой папа. Пойдём к нам, будешь жить у нас, пока он не придет.
– Не хочу. Папа не будет знать, где я.
– А мы на своих воротах напишем, что ты у нас.
Приласканная незнакомыми людьми, девочка немного успокоилась.
– Девочка, почему же твой папа не оставил тебя дома, с мамой?
– У меня нет мамы, она умерла.
Незнакомые люди, собравшиеся вокруг, стали обнимать Алжанат и цокать вполголоса. Гостью завели в теплую освещенную керосиновой лампой комнату, усадили за печку, натопленную дровами. На печке кипела кастрюля. От нее исходил запах вареного сушеного мяса. Девочка-подросток забрасывала в кастрюлю хинкал. Алжанат вдруг почувствовала, что голодна, и что ей придется ужинать среди этих добрых незнакомых людей.
Хозяйские дети, мал мала меньше, окружили ее и стали расспрашивать:
– Девочка, как тебя зовут?
– Алжанат.
– Алжанат? Алжана – это рай(на нашем языке). Ты райская девочка? Да?
– Не знаю.
– Наша мама сказала, что ты будешь нам сестрой. Это правда?
– Не знаю.
– Будешь! Будешь! Ты нам нравишься. Будешь с нами на качелях качаться?
– Да. Только недолго. Когда папа придет за мной, я уйду домой.
– А мы тебя не пустим. Не пустим! Ты – наша сестра!
Алжанат вновь заплакала. Хозяйка дома ласково обняла девочку и прошептала:
– Не плачь, моя хорошая. Как только придет твой папа, пойдешь домой.
Тем временем девочка-подросток расстелила на полу скатерть, разложила вокруг неё подушки из ярких разноцветных лоскутков, зашитых крестообразной симметричной вышивкой, поставила на скатерть ароматный хинкал с рассыпчатой картошкой и мясом.
Алжанат вдруг почувствовала, будто она в гостях у родственников, будто знала их давно. Поужинав досыта, она впервые за весь вечер улыбнулась:
– А вы всегда готовите такой вкусный хинкал?
– Часто! – с гордостью ответили дети, опередив взрослых.
– Мой папа тоже иногда готовит. У него хинкал еще вкуснее получается, особенно, когда он готовит из кукурузы. Мой папа хороший. Правда, у нас муки мало. Но папа говорит, что сейчас многие впроголодь живут.
– Да, девочка, и нам пришлось выгрести из закрома последнее зерно, оставленное на черный день. Интересно, куда же потерялся твой папа?
– Он не потерялся. Он сказал, что скоро придет. Он мне сказал, чтобы я с камня не вставала: иначе я потеряюсь. Наверное, он меня потерял и ищет, – девочка вскочила с подушки и направилась к дверям.
– Алжанат, никуда не ходи. Все те, кто что-либо потерял, в первую очередь, стучатся к нам. Мы ведь к базару ближе всех. Так что, если твой папа будет искать тебя, он обязательно постучится к нам и найдет тебя здесь.
Вскоре всех детей уложили спать. Вместе с Алжанат на одном топчане оказались все хозяйские дети. Малыши сразу задремали. А Алжанат не могла уснуть. Ей казалось, что она попала в какую-то сказку с неопределенным концом, что отец вот-вот постучится и увезет на коне из этого чужого дома.
Папа не шел. А рядом в смешных позах при проникающем через окно лунном свете спали беззаботные дети хозяев дома. У Алжанат перед глазами стоял отец. А рядом – соседка-вдова, шепчущаяся в пекарне. Она вспомнила, с какой нежностью отец смотрел на неё и просил приходить помочь по хозяйству.
«Нурият при маме приходила к нам печь чуреки и чуду. Помогала маме во всем. Почему же теперь, когда мамы нет и некому нам помочь, она не хочет приходить к нам домой? Я же еще не умею готовить еду для папы и для себя. Нурият живет одна. И мы одни. Если бы она перешла к нам жить, было бы всем хорошо. Да. Было бы! Но она на все просьбы папы упрямо заявляет: «Я не хочу быть для Алжанат мачехой».
Нурият и не будет мне мачехой. Я буду любить ее, как маму. Почему она мне не верит? Я же ей никогда плохого слова не говорила. А папе она сказала: «Я сама выросла сиротой. Помню, как я задевала и унижала свою мачеху. Только недавно, после ее смерти, я поняла, как много ей пришлось вынести, чтобы не обидеть меня и сохранить семью. Я же доводила ее до слез. Она, бедная, молча, страдала, но никогда не показывала виду. У нее своих детей не было. Поэтому, наверное, она со мной и в куклы играла, и в прятки. Наряжала меня лучше всех девочек в селе. Все равно моя бабушка была ею недовольна и всегда находила, чем ее упрекать: «Бездетная кобыла! Полезной работой никак не займется. Седеет, но из детства не вырастет. Нашла себе занятие: с ребенком в прятки играть… Ох, бездетная кобыла!» А мне в детстве казалось, если бабушка ее ругает, значит мачеха того заслуживает, поэтому я не упускала случая чтобы вместе с бабушкой посмеяться над ней. Так что, Байрам, не проси. Я не хочу испытать ту боль, которую вытерпела моя мачеха. Я никогда не войду в тот дом, где есть осиротевшие дети.
– У меня же всего лишь одна дочь. Одна, понимаешь.
– Все равно. Не проси, – Нурият загнала в хлев телку, подоила корову, поставила ведро с молоком на ступеньки и ушла, оставив папу в растерянности.
После этого папа стал каким-то нервным. Он места себе не находил, когда видел соседку в своём дворе. Наверное, Нурият каменная, она разве не видит, как папа страдает. А сейчас он, наверное, переживает из-за того, что меня нет дома…
Хоть бы узнал он, где я. И откуда он узнает, когда даже я не знаю, у кого я, какие люди меня накормили и спать уложили…
***
Байрам, оставив дочь на базаре, гнал коня изо всех сил, чтобы успеть домой к приходу коров из пастбищ. Он знал, что Нурият зайдет во двор, чтобы подоить корову. «Надо спешить, – думал он, – чтобы не дать ей уйти, пока не даст ответ, согласиться ли она выйти за меня замуж, хотя бы сейчас, когда дочери дома нет».
Он не ошибся. К тому времени, когда он добрался до дома, Нурият заканчивала доить корову.
– Пусть прибавится молоко в твоем доме!
– Спасибо, сосед. Ты откуда такой запыленный?
– С Ая базара.
– А где же твоя дочь? Ты утром вроде бы с ней поскакал.
Байрам вздрогнул, будто его кипятком ошпарили.
– Что же ты молчишь? Где Алжанат?
– У родственников оставил. Ты ведь не хотела выходить за меня замуж, чтобы не быть для нее мачехой?
– Как ты мог? Девочка ведь не привыкла к чужому дому. Как же она там без тебя будет жить? И надолго ли ты там собираешься ее оставлять.
– Навсегда.
– Вай, Аллах, что ты говоришь? А захотят ли твои родственники растить Алжанат, когда кругом голод и нищета? Когда засуха погубила весь урожай, когда нечем прокормить и своих детей?
– Что же мне оставалось делать? Ты мне заявила, что никогда не войдешь в тот дом, где есть сирота. А теперь нет в моем доме сироты. Скажи, войдешь теперь в мой дом?
– Так, вот почему ты вернулся домой без дочери. Знай же, сосед, я своего мужа давно похоронила, но не разлюбила. Жила до сих пор без мужа и впредь проживу. Я же тебе не сказала, что выйду за тебя, если избавишься от дочки. Вай, Аллах, что ты натворил? Если ты ради меня бросил дочь, как мне поверить, что ты не бросишь и меня, когда тебе понравится другая? Какой позор. Как можно подбросить кому-то родную дочь, чтобы жениться? Байрам, где твоя горская совесть?
– Я же люблю тебя, Нурият. Ради тебя готов на все.
– Не произноси, мое имя, негодяй! Сейчас же вернись туда, где ты оставил свою дочь! Садись на коня, и вернись туда, откуда ты прискакал! Иначе сам будешь доить свою корову. Быстрей скачи обратно.
Байрам послушно, как ребенок, сел на коня и, понурив голову, поскакал в сторону Ая базара. В том месте, куда он посадил Алжанат, нашелся только сверток с недоеденными кусочками хлеба, а дочери нигде не было видно.
Пахарь тяжело опустился на тот булыжник, куда он усадил дочь и зажал голову обеими руками: «Где же моя дочь? Сама ушла куда-то или люди её увели? Скорее всего, ее увели. Иначе дочь ждала бы меня и всю ночь: она всегда сдерживала данное слово.
О Аллах, не помешался ли я? Как я мог решиться бросить дочь? Не зря говорят: «Любовь зла». Неужели, она настолько зла, чтобы я мог бросить на произвол судьбы собственную дочь? О, Аллах, за что ты отнял мою жену? За что ты так обезумил меня?»
Понемножку забрезжил рассвет. Байрама все сильнее и сильнее охватывала тревога: «Как я посмотрю в глаза дочери, когда найду ее. Как посмотрит Нурият, если узнает, в каком состоянии я оставил дочь?»
И вдруг резкий плач вперемешку с радостными возгласами донеслись до Байрама.
– Папа, папа! Я здесь. Я не хотела вставать с того камня, куда ты меня посадил. Я бы и не встала, если бы мне не стало очень страшно… – дочь обняла отца. – Папа, ты, наверное, давно ждешь меня? Когда тебя не было, я заплакала, папа, и меня увели хозяева вон того дома.
– Это наши родственники, дочка. Они – хорошие люди.
По щекам Байрама покатились слёзы, как в тот день, когда хоронил жену. Но эти слёзы были слезами стыда. Он обнимал дочку и думал про себя: «Если бы ты знала, дочка, почему я оставил тебя, ты, наверное, никогда в жизни не простила меня».
А вслух Байрам проговорил:
– Дочка, я же тебе сказал, что вернусь и заберу тебя. Ты же знала, что я вернусь.
– Знала.
– Ты же у меня – умница и красавица. Скоро мы поскачем домой.
Тем временем хозяева дома показались на веранде. При их виде Байрам вздрогнул: «О Аллах, у меня нет сил, оправдываться перед этими незнакомыми людьми…» И скомандовал:
– Садись на коня, дочка.
А в голове у Байрама стучало: «Я научу тебя, моя маленькая, и убирать дома, и готовить, и даже доить корову. Так что мы никогда больше не разлучимся».
– Папа, мы им спасибо не сказали.
– В другой раз, дочка, в другой раз.
– Папа, если ещё раз случится такое, ты поблагодари их. А сейчас я пойду к ним и попрощаюсь.
Пока дочь обнимала незнакомых ей людей, у Байрама колотилось сердце: «Если бы ты знала, дочка, как я перед тобой виноват. Я и не знал, что способен на такое». Байрам помог дочурке сесть на коня и прижал её головку к своей груди:
– Прости меня, дочка. Прости, ради Аллаха. Конечно, нам надо отблагодарить людей, которые накормили и приютили тебя.
Эпилог
Прошли годы. Между Алжанат и Нурият, ставшей ей второй мамой, никогда не возникало раздоров. Но Байрама всю жизнь преследовала мысль: «Простила ли мне дочка за то, что оставил её на базаре одну-одинешеньку?»