– Сера! Пойдём ужинать уже. – Попыталась супруга оторвать Николаича от его занятий. Он же, не обратив внимание на нее, продолжал громко бухать молотком.
Сера это Сергей Николаевич, крепкий ,поджарый 60-летний мужчина с поредевшим на темени чубом, остатки которого прилипли к вспотевшему лбу.
Раскрыв на полу вместительный чёрный чемодан и разложив его содержимое на большом дубом столе , Николаич снаряжал патроны. Он священодействовал, снаряжал по-старинке, как учил его батя когда-то, медленно и обстоятельно. В потемневшую от времени латунную гильзу, он сыпал мерку чёрного дымаря. Меркой служила пробка от какого-то одеколона, с прикреплённой к ней в качестве ручки медной проволокой, такой же тёмной, как и сама гильза от времени. На порох он клал картонную прокладку, а потом два пыжа вырубленных из старого валенка. Поставив патрон с досланными пыжами на дубовую дощечку с выдолбленным на ней “гнездом” под донце гильзы, он дожимал пыжи навойником и громко колотил по навойнику* молотком, прессуя заряд.
– Ща, заражусь…– Отложив запрессованный патрон, он взялся за другой.
Так учил его батя: «Заряжай патронташ перед сезоном, тебе хватит на весь сезон! Оставшиеся, после сезона выстреливай. Заряжай дымарь, новые, бездымные – не надёжные… У меня к ним веры нету! Этот грянет, так грянет, хучь за дымом и не видно, а заяц лежать будет точно!«
Так он и делал из года в год. Охотясь только с гончими и только по зайцу, заражал патронташ на весь сезон. Ну, или немножко больше, насколько хватало терпения и найденных старых валенок.
Однажды приятель соблазнил его на утиную охоту, где за вечернюю зорьку он расстрелял полной патронташ, не добыв ни одной утки. “Уж очень они быстро летали.” – По его же определению. Пришлось потом дозаряжать патроны к сезону. Больше он в таких охотах не участвовал.
Пыжи он рубил сам. Остро отточеной пыжерубкой, может его ровесницей, которую он помнил с детства, когда отец, сидя на маленькой табуретке и положив на дубовый, заполированный временем, чурбак кусок войлока, за один удар молотком вырубал один пыж. После удара, он переносил пыжерубку рядом с пустым местом и наносил ещё удар, а из отверстия, посередине пыжерубки, начинали выскакивать шерстяные кругляши которые собирал он. Отец ему эту операцию доверял. Пыжи он складывал в большую жестяную коробку из-под каких-то конфет. Потом отец их ещё прокатывал в жирном составе, о чем он хорошо помнил с детства. Все это хозяйство в чемодане досталось ему по наследству от отца, после его смерти. А ещё ему досталась по наследству также тяга к охоте с гончими по зайцу. Зайца он предпочитал всем остальным зверям, уходя в поля и лесополосы на весь день, иногда один, а иногда с друзьями, но всегда со своим гончим Дунаем. Какой по счету это был Дунай, Николаич уже не помнил, так как все гончие у него были Дунаи.
Отложив очередной снаряженный патрон, Николаич бросил взгляд в окно. Перед открытой дверью голубятни широко бродили голуби, воркуя и наскакивая друг на друга, раздувая зобы и чертя хвостом и кончиками крыльев по земле. За голубятней, на своей будке, составив плотно лапы обвитые хвостом, сидел гончий. Рыжий с темным чепраком по спине. Нервная дрожь пробегала по его телу от хвоста до самых кончиков бархатно-мягких ушей. Он неотрывно смотрел в окно, где был виден силуэт хозяина. Увидев, что на него обратили внимание, гончий запищал носом, содрогнувшись всем своим рыжим телом и нервно зевнул.
«Так и я в преддверии охоты. Душа трепещет от ожидания. Завтра пойдём! Как собаки чувствуют открытие охоты!« – Николаевич вернулся к своим патронам.
Достав из чемодана серый мешок с дробью, он вытащил мерку такую же, как и под порох, снятую с каких-то пузырьков и приделанной ручкой и засыпал крупную дробь в матовым, тёмно-сером налёте в патроны, расставив их столбиками по столу.
Дальнейшая операция не требовала бухания молотком, он просто накрывал дробь в патроне тонким пыжом из того же войлока и сильно прижимал навойником*, после каждого раза тряся патроном возле уха, проверяя на звук как плотно сидит дробь. Удостоверившись, переставлял его на другую сторону стола. Закончив с дробью, он зажег свечу и, дождавшись начала её плавления, пролил все патроны сверху парафином, закрепляя дробовую прокладку.
За окном полыхнулись голуби, взлетев и рассевшись на крыше голубятни. Гавкнул и смолк гончий, забив по будке хвостом – значит кто-то свой идёт… И точно, в сенях громко бухнула дверь, клацнув висевшим кованым крючком и загремел голос Сани - соседа.
– Здорово! Чо там Николаич, заряжается? А я с работы… Дай думаю зайду, договоримся на завтра…
Секундой позже он валился в комнату, принеся с собой запах машинного масла смешаный с солярой.
– Здорово, Николаич! О, ты уже почти готов! А я купил готовых. Отстреляюсь как-нибудь.
– Я не люблю как-нибудь, я люблю громко, дымно, но результативно! – Обрадованно заулыбался Николаич соседу и постоянному охотничьему спутнику.
– Батя тебя снабдил на всю жизнь! – Саня рассматривал содержимого чемодана, забитого мешочками с дробью, пачками с порохом, капсюлями- центробой и всякой прочей охотничьей необходимостью. – Заскочил насчёт завтра, Николаич! – Перешел он к цели визита. – Мужики предлагали по 50 грамм – святое дело, пятница, но я отказался… Идём же завтра?!
– Идём! У поля пойдём… По зеленям..Заяц непуганый в первый день. Перейдем железку и там погоняем, по степу. Да и до железки заяц держится. Я пару раз ходил с Дунаем, он поднимал. А потом можно будет круг загнуть, до садов дойдём,там тоже зайчик всегда есть. Уже и гон хочется послушать, а из садов он уходить не будет…На слуху будет держаться..
Охотники окунулись в охотничьи планы с головой, пока жена опять не перебила их с ужином.
***
В это же время три заклятых друга сидели за столиком в пивной, потягивая из высоких бокалов золотистый напиток.
– Завтра открытие на зайца..– Между делом бросил один из них. - Опять эти придурки попрут со своими собаками…
– Ого, ого… Поищи, поищи… Тут, тут тут… Вот, вот, вот, – комично изобразил гончатников один из компании.
– С утра ищут зайцев собаками , а потом, к вечеру , собак! – Залилась компания дружным хмельным хохотом.
– А что пацаны, нам тоже надо «открыться«, мы тоже « Охотники«! – Предложил один из них.
– Сейчас что ли? Охота же завтра открывается! – Потянул длинный глоток пива первый, явно не загоревшийся этой идеей.
– Зачем сейчас, сегодня гуляем! Ночью поедем, после открытия, “пофарим”* на моей «Ниве». – Он посмотрел за окошко, где стоял припаркованным его вездеход на широкой , грязевой резине. – Смотри, ласточка! Пока эти чудаки добредут со своими гончаками, мы все зеленя* прогоняем.
***
… Гончий полез из будки, таща за собой соломенную подстилку и потягиваясь и увидев хозяина с ружьем и рюкзаком, нервно заскулил и запрыгал передними лапами, громко бухнув глубоким, сочным голосом.
– Тихо, Дунай! Тихо… Пошли…Спят еще все.. – Николаич, открыв калитку, пустил гончака, моментально изнувшего в предутренней темноте И только по звуку его прыжков, по разлетающемуся мелкому гравию, было понятно, что он помчался по улице. Почти сразу же Николаич услышал голос Сани.
– Чего Дунай, рад! Рад открытию! Погоняем сегодня лопоухих…А хозяин где? Идет? – разговаривал он с гончим.
Друзья поздоровались, пожав друг другу руки.
– Классная погодка сегодня, прохладно и влажно, хорошо след держать должен. – Николаич потрепал за уши подставившего голову гончего. – Да, Дунай? Погоняем? – Предчувствие хорошей охоты просто осязаемо висело в воздухе.
– Думаю, что нам нужно пройти старый завод, в развалинах которого тоже зайчики есть, а то если «зацепит« сейчас, то никуда не уйдём. А по “домашним” поохотиться успеем всегда. – Николаич взял Дуная на поводок. – Отпущу, когда уже будем к железке подходить.
Краем села они заспешили к железной дороге. Утро только занималось. Сквозь тёмную лесополосу просвечивалась зелёная озимь во влажной седине утренней росы.
– Заходим на поле, разойдёмся чутка и идём в сторону железки. Заяц должен был кормиться на зеленях , поднимется, пойдёт на железнодорожную посадку, а там уж смотреть будем куда дальше.
Охотники зашли на поле, разойдясь в стороны. Николаич снял ошейник с пританцовывающего и повизгивающего от нетерпения гончего.
– Давай, Дунай! Давай, поищи – поищи…, тут-тут-тут был.., – Начал порскать он, подбадривает собаку, сразу же ушедшего в полаз. Гончий сопел, громко хапал пастью, его хвост, антенной поднятый воздух и энергично ходящий из стороны в сторону красочно говорил, что заяц где-то рядом, кормился на зеленях и лег где то рядом, а может в лесополосе. Но то, что он давно уже наблюдал за охотниками и собакой, сомнений не было.
Заяц всегда поднимается неожиданно в силу того, что он прячет свой след и потом, вернувшись к нему, имеет возможность контролировать любого преследователя. Сдваивает след,спрыгивая и зачастую получается, что следя за охотниками его преследующими, будь то зверь или человек , копающихся в его следах, он попросту пропускает преследователей мимо себя и видя, что тот его прошел достаточно далеко, вырывается из своего убежища.
Гончий бухнул раз, затем второй, добирая след. И вот он, красавец, высоко подскакивая на подпружиненных, прямых ногах, поставив уши “конём”, разогнавшись на изумрудно-зелёном поле, заяц начинает свой бег. Гончий задохнулся от азарта увидев уходящего зайца и разлился голосом, пытаясь нагнать беглеца.
Как бы опробовав свои силы в высоком поскоке, косой заложился, расстелившись по земле и заложив уши на спину, помчался к широкой, железнодорожной лесополосе через поле.
- Ах-ах .. – застонал гончий. Его одинокий голос, разливаясь по открытому полю, сиротливо звучал на этом просторе, но только войдя в лесополосу окреп, отражаясь от стены деревьев и загрохотал и застонал, резко прибавив в силе.
Скорым шагом, подбрасывая налипавшую на болотники грязь, Николаич заспешил к лесополосе. Раструбы его болотников он свернул особым образом так, что они похожи были на трубки, державшие сапоги под сгибом колена. Сапоги же заброды на охоту он носил всегда, даже уходя в степь. В лесу это было обосновано необходимостью переходить вброд реку и малые протоки через которую уходил зверь и собаки. В степи же, не было никаких водных преград, за исключением текущих по балкам не широких ручьёв и, образовавшихся насыпными дамбами на балках, прудов, но болотники он носил всегда. Изобретя такой способ заворачивать раструбы болотников, он значительно облегчил себе передвижения во время долгих ходовых охот.
Николаич, приостановившись перед лесополосой, обернулся на Саню, бегущего к противоположной лесополосе. Раструбы его сапог были опущены до земли и напоминали брюки- клёш, при каждом очередном прыжке громко хлестающие “штанинами” друг о друга. Николаич знал, что заяц, обманув гончего в широкой лесополосе вернётся и пойдёт на круг, к бегущему сейчас Сане. Пойдёт, если тот добежит вовремя и прекратит хлопать своим сапожищами.
Вот гончий скололся, закопался на месте, отдавая голос в доборе, потом выровнялся и голос опять набрав силу, загудел. Косой отдалел. Дунай всё ещё гнал далеко в лесопосадке, когда заяц вышел из неё на поле, медленно прошёл в сторону Николаича, как бы низко кланяюсь в каждом прыжке. Затем, видимо передумав, сев и поводив ушами, повернул обратно и пошёл к полевой лесополосе с притаившимся в ней охотником. Присел, затем вернулся и далеко спрыгнув со своего следа, зачастил по-над лесополосой к ожидавшему его охотнику.
Николаич увидел, как лёгкий выстрел оборвал неспешный бег русака и пошёл в сторону гона. Саня, высоко подняв добытого зайца завопил: « Дошел!«
Коричнево- курчавый, в седине русак уже лежал на зелёной траве, когда из широкой лесополосы вывылил гончий.
– Тут- тут- тут- тут… Дунай! Вот- вот- вот- вот… – Николаич полубежал в направлении лежащего зайца, наманивая гончего. Хватнув верхним чутьем заячьего запаха, Дунай на всём ходу подвалил, несколько раз хапнул зайца жаркой,слюнявой пастью и быстро потерял к нему интерес. Николаич, поднял зверька за задние ноги потом перехватил за передние и приложив тушку к бедру, придавив по брюшку, провел ладонью до задних ног, пустив жёлтую струйку из зайца на землю.
– Батя так всегда делал. Чтобы потом это на тебя не текло. – Достав из рюкзака торока – широкий ремень со шнурками на концах, он ловко привязал зайца за задние ноги и передние в месте с головой. Подняв увязанного зверька, он надел ремень через Санькино плечо.
– Красота…! Вот это добыча! А то в рюкзак засунут, вытаскиваешь потом окровавленное что-то, смотреть противно! – Он бережно провёл по играющему под ветерком меху, как бы поправляя его.
Перейдя железку охотники вышли в «степя«, как говорил Николаич – бесконечные поля с куртинками камыша по мелким полувысохшим ручьям, и с камышовыми крепями вокруг искуственных водоемов -прудов. Впереди гудела федеральная трасса, за которую зверь обычно не уходил, крутясь по камышам и лесополосам. Зверь здесь был всегда : заяц в полях, лисица, енотовидная собака, иногда шакал, волк и кабан.
Зеленя сильно подлипали к сапогам , с каждым шагом набирая чернозёма на подошву, поэтому охотники пошли вдоль камыша, по высокой, рыжей некоси. Широкая лента камыша, извернувшись желто-серебристой лисьей шкурой среди зелени полей, одной своей узкой стороной уходила к трассе, а второй, широкой, буйно поросшей тростником, высотой и толщиной стеблей больше похожих на бамбуковый лес, уходила куда-то в дальние поля, к реке.
Дунай, явно закопавшись в чьих-то следах кружил по зеленям, подбираясь все ближе и ближе к камышам, к самой их бровке.
– По такой погоде и заяц в камыше будет лежать. – Нам бы разойтись по разным сторонам , но где пройдёшь сквозь эти дебри! – Николаевич поглядывал на бескрайнюю камышевую ленту, не спуская глаз с собаки. – Хотя, если заяц, то он не пойдёт в гущу, ляжет где-то с самого краю . С лисой хуже, та наверняка заберется в самую гущу, ну и лазить под гоном будет там же, пока её не припрут. Но одной собакой не сильно то её припрёшь в таком массиве, да и Дунай работает в камыше так себе… Уходи вперёд, Сань, как можно дальше вперёд, чтобы гончак был между нами постоянно. Ты его будешь слышать по треску ломаемого камыша.
Саня заспешил по направлению к трассе, приостанавливаясь и осматриваясь поминутно, боясь упустить поднятого гончим зверя. Николаич же продолжал наблюдать за гончим, оставаясь под ним. Дунай подбирался к кромке камыша. Фыркая брылями, гончий разбирался в следах, копаясь на месте, потом припускал быстрым шагом, переходящим в мелкую рысцу по найденному следу, уткнувшись носом в землю, возвращаясь иногда в поле, но все его поступательное движение было направлено к редкой камышевой кромке. Обрезав большой полукруг, уже в жидкой тростниковой поросли, гончий затрещал в крепи и отдал голос, взревев совсем рядом с Николаичем. Гончий запел, взревывая и сдваивая голос, он начал стремительно углубляться в крепь. Николаич, откинув назад руку, изобразил волнообразные движения вправо-влево, что на языке гончатников значило гон по лисице. Гон по зайцу обозначался двумя поднятыми над головой и шевелящимися пальцами, изображающими заячьи уши. Гон уходил в глубь камыша, по прямой, так мог идти кто-нибудь, только не заяц.
- Подшумели..Санька со своими сапожищами..Должен же гон закрутить..- Николаич начал сдавать назад, вдоль камыша к примыкающей к нему лесополосе, куда лисица могла выйти из-под гона.
***
Белая “Нива”, которую сейчас назвать белой можно было с большой натяжкой, с удачно “отъохотившейся” ночь компанией возвращалась домой. В багажнике лежали две закровавленные и измазанные жирной грязью заячьи тушки, больше похожие сейчас на два кома чернозема, слипшихся и вывалившихся из под крыльев машины. Накатав несколько десятков километров, искромсав несколько десятков гектар жирного, плодородного чернозема с подросшими озимыми, друзья были вполне довольны собой.
“Нива”, оставляя жирные, черные следы, выбравшись на трассу, покатила , гремя по кузову отваливающейся от колес грязью , забрасывая ошмётки ее на стекло и крышу.
***
Пристальный гон уходил через камыш, на противоположную сторону, сопровождаемый громким хрустом ломаемых сухих стеблей такой силы, что порой заглушал голос гончего. Выскочив к урезу поля, Николаич замахал руками, показывая Сане, чтобы бежал под гон к самому концу камышей, к самой трассе, где зверь может перейти.
Хруст помаленьку утихал и Николаич понял, что зверь вышел из крепи в мелкорослый камыш, где попытается отрасти от гона. Гон выровнялся и повел в сторону трассы.
- Заяц! – Николаич увидел его, вырвавшегося на зеленое и припустившего к лесополосе, примыкающей к трассе, на противоположной стороне поля. А еще он увидел грязную “Ниву”, нырнувшую с трассы через кювет, навстречу зайцу.
Увидев машину, зверек круто развернулся, заложившись опять к камышам. “Нива”, ревя мотором и поднимая в воздух грязевой феерверк, помчалась за ним. Гончий, вырвавшись из камыша и воззревшись в зайца , заголосил по-зрячему и устремился за зверьком, срезая угол.
***
- Смотри! Заяц на поле! Как раз третий будет..- взбудоражив приятелей водила, резко нырнул с асфальта на зеленое поле.- Приготовтесь стрелять!
Компания всполошилась, суя ружья в открытые окна ,готовясь стрелять.
- Он к камышам прет! Отожми его от них, зайдет, все пропало! Не возмем. Расстояние между зверьком и авто быстро сокрощалось. Заложив крутой вираж, машина пошла к камышам, сбивая зверька с намеченного хода.
- Смотри справа! Кобель! – завопил высунувшийся в окно охотник, увидев внезапно появившегося из камыша перед машиной гончего.
- А мы его вот тттак! – вильнув резко вправо, водила ощерившись в дикой улыбке, ударил гончего бампером, подмяв его. Машина прыгнула, резко тряхнув седоков раз и другой, как через большую кочку. Гон , прервавшись , плеснулся о камыш протяжным собачьим зизгом и смолк.
- Ты чо, тупой!? Охотники же где то здесь! Валим! – дошло наконец до всей компании.
Не обращая больше внимания на приближающегося к спасительным камышам зверька, “Нива” , заложив крутой вираж, помчалась к трассе.
***
Николаич, конечно же понял, что произошло, слыша внезапно оборвавшийся гон своего любимца и видя уходящую обратно машину. Он ломился сейчас сквозь стену камыша, преодолев быстро его редкие поросли и попав в самое сердце тростниковых крепей. Не смотря на то, что все они были понизу испещрены тропами животных, пробиться сквозь эти заломы становилось все труднее. Ломая толстые, полые стебли, которые превращались сразу же в острые ножи в разломах, рассекая голые ладони в кровь, помогая себе ружьем, он проламывал свой путь к тому месту, где в последний раз слышал гон.
В самой середине высота тростниковых стволов достигала два его роста. Влажная пыль, затхлая пыль, сбитая со стеблей и метёлок сбивала дыхание, но Николаич ломал и ломал свой проход в этих трещащих, сгибающихся под его напором джунглях. Наконец, он почувствовал свежее прикосновение осеннего воздуха к его горячему, липкому от горячего пота лицу. Камыш стал редеть, а потом вдруг расступился, позволив выйти в изрядно поредевшую, но все ещё высокуя поросль.
Николаич побежал, увидев лежащее тёмное пятно в желтой некоси...
Гончий был еще тёплый, но жизнь уже покинула его.
– Зачем…? За что…? – Положив ладонь на остывающую грудь собаки, Николаич думал о людях… Охотниках… Пытаясь понять и оправдать. – Может случайно…?
Тихо подошел Саня, обойдя камыши со стороны трассы. Подошел молча, как бы боясь побеспокоить мысли старого охотника своим присутствием...
Похоронили Дуная в лесополосе, там где он начал свой сегодняшний гон. Схоронили как бойца, отсолютовав из двух ружей, отдавая последние охотничьи почести.