На меже
С любовью…
Сначала всё было, как всегда. Я провожал взглядом шестёрки и восьмёрки. Я узнавал по бортовым номерам и эмблемам на фюзеляже наш полк. Я вёл свой счёт и замечал не вернувшиеся борта. Я обошёл все кустарники в округе. Иногда в их тени мне показывались чьи- то фигуры. Я окликал. Они оборачивались и исчезали. Тогда я перестал их окликать и просто наблюдал. Все они были, как и я…
Я определил границу доступной территории, она не превосходила двухсот метров в диаметре. Наверное, у моих «соседей» тоже свои границы- это когда хочешь двигаться дальше- и не можешь. Я пытался изо всех сил… Ты просто исчезаешь, сознание затухает, становится дурно и невероятно страшно, будто ещё одна смерть. Я смирился или приготовился к продолжительному ожиданию.
Мелькнуло подозрение, что это не совсем поляна- при заходе несколько раз блеснули какие- то озерца или лужи. Моя высота- 150 метров, выбирать не приходилось, в лучшем случае- разворот против ветра…
Я занимал себя пилотажным анализом, чтобы не думать о главном. Что произошло? Нет, не с самолётом, со мной. Я изучал технику пилотирования, устройство, тактику, уставы в конце концов… Почему я не изучал СЕБЯ?
Когда после нескольких толчков, рывков и кусков слетевшей обшивки встал двигатель, моего стрелка уже не было в живых (это уже был четвёртый по счёту), или он был ранен и не стрелял, и меня просто распороли. Единственное, что осталось- управление, свист, судорожный осмотр приборной доски, холод внутри, неловкие, но верные (верные!) действия, у меня даже работали посадочные щитки. Я даже успокоился к моменту выравнивания. Удар. Через 20 или 30 метров самолёт скапотировал и стал погружаться. Тьма. Жижа кругом. Я отстёгиваюсь. Я жив, и я отстёгиваюсь… Я готов поклясться, что полностью отстегнулся… когда надо мной сомкнулась холодная тьма, и я вдруг оказался на поверхности и увидел киль уходящего вглубь болота Ил-2 вместе со мной и этим малознакомым новым стрелком.
«Закройте маслорадиатор»… «Оттриммеруйте руль высоты»… «Схема распределения внимания при наборе высоты»… «Особые случаи»… «Прицеливание при бомбометании»… Сколько полезных советов и ни одного по- настоящему дельного. Какой «радиатор» открывать теперь, когда тебя нет?
В училище нас учили летать, загонять стрелки приборов в нужное положение и удерживать разные их комбинации на разных режимах. Это казалось искусством. Казалось, больше этого быть ничего и не может, ну ещё ориентировка, прицеливание, координация вообще. Но когда- то это всё становится естественным. А бой- это сверх того. Ты мечешься среди разрывов, как уж на сковороде, ты летишь почти боком, почти плашмя, тебя швыряют разрывы. Ты ведёшь огонь. Спасение- вне аэродинамики и физики. Ведь и прицеливаются сквозь «сетку» статики, динамики и кинематики. Ты уменьшаешься в размерах, кажешься себе огромным и неповоротливым, живой мишенью. Трусишь?.. Пока тебя не «вспарывает» злость. А там… Кто или что тебя вывело- одному богу известно. Пот и лёд. Сплющивание и растворение в падении. Ликование!.. Отчаяние?..
Всё в прошлом.
Со временем пролетающих надо мной становилось всё меньше. Наконец они исчезли вовсе- фронт переместился, догадался я.
Хотите знать, как я себя чувствовал? Как пьяный. Только без радости. Рассветы и закаты. Пара каких- то задрипанных немцев на краю болота, которые когда- то исчезли, очистили горизонт. Наверное, отмолил кто- то.
Я не помнил ничего, кроме своей недавней жизни, и эта память казалась мне нелепой, в ней НИЧЕГО не было про меня. Были родственники, мать, моя улица, на которой я вырос, погибший ещё раньше меня отец, школа, училище. Я был хорошим лётчиком. Я стремился им быть. Мой орден, наверное, уже доставили в часть, а я…
Я не знаю, что было картиной- то или это? Я стал забывать некоторые подробности. А некоторые обострились от времени и стали ноющими ранами. Я наблюдал ход времени. Я видел, как выросли вокруг деревья, как показались неизвестные мне прежде самолёты и машины в поле неподалёку. Я встречал живых людей и понимал их речь.
Лес кругом. Лесное болотце, его перекачали в вырытый рядом котлован. Лебёдки вытащили то, что вытащили. Почти всё невредимо, хвост только отвалился, но и он не сгнил. Так бывает. В передней кабине- пилот. Его отмыли, упаковали в полиэтилен после нескольких спешных фото и отправили на экспертизу. В задней никого не оказалось. А оружие оказалось действующим, из него даже стреляли.
- Разве можно было сесть на такую маленькую полянку?
- Да не было здесь деревьев, разве что низкая поросль. Им лет- то по 30- 40.
Кто-то видел. Кто- то запомнил. Кому- то рассказывали. В общем, работали не зря. Этот Ил-2 ещё восстановят, вот увидишь, сохранность идеальная.
Люди в камуфляже с опознавательными знаками каких- то Поисковых отрядов располагались на ночь. Бульдозер, помпа, несколько солидных внедорожников.
Всю ночь шелестела лесная подложка, хрустели ветви, завывал ветер. Чёрный остов самолёта, отмытый струёй брандспойта и приобретший при свете минувшего дня почти свой изначальный цвет, возвышался на неширокой меже посреди двух котлованов, нового и старого. Кто- то выпивал, кто- то спал или травил старые всем известные поисковые байки.
- Ты лицо- то разглядел?
- Молодой парень, лет 20- ти, лейтенант. Начал «раскисать». Срочно упаковали и отправили. Такой сохранности я ещё не видел. Болото. Ил. Отсутствие кислорода, окисления нет.
В одной из машин уединился паренёк, пожалуй, помоложе всех прочих. Он читал книгу. Она называлась «В воздухе «Илы».* Мне не нужен был текст. Я видел все образы, вырастающие в нём. Я слышал дожди, затянувшие аэродром, когда бродишь, как потерянный, и кто- то пытается выдумывать нелепые и ненужные занятия, чтобы просто занять себя. В такие моменты не живёшь. Тебя как бы и нет. Вот как сейчас. Ты ждёшь и ждёшь. Иногда проходят дни, и ожидание становится привычным. Постепенно начинаешь забывать, кем ты был при свете дня и солнца. И становишься обрюзгшей рваной тучей. Которую носят и прислоняют.
А на стоянках с задних кромок консолей стекают струи влаги. Эти глянцевые поверхности, привыкшие к воздушным струям и завихрениям, «пограничным слоям» и срывам потока кажутся оскорблёнными другой стихией, ничего не способной им дать, с которой у них нет ничего общего, кроме недоумения…
Жизнь! Я был недостоин тебя? Мы столкнулись, как разноимённые полюса и разлетелись в разные стороны. Я- вечен. Ты- мгновенна. Как вспышки проблесковых огней этих современных самолётов.
Я ушёл на край своего «ареала». Мне слишком тяжело вновь переживать то, что было. Мой самолёт, который нельзя не любить, перевезут, изучат номера агрегатов, восстановят хронику событий. Восстановят имена, моё и исчезнувшего в трясине стрелка. Станет на двоих пропавших меньше…
Я не понимаю жизнь. Я хочу видеть только одну картину жизни. В ней нет этих деревьев, нет ничего нынешнего,- есть только тихий рокот снижающегося Ил-а, снижающегося за нами, за мной и стрелком, притирающегося, ёрзающего на маленькой скорости в метре- двух над площадкой, бегущего по земле и вздрагивающего на её природных неровностях… И мы бежим к нему, сквозь страх и запреты, через нелепые очерченные кем- то границы туда, где дышит горячим выхлопом, сгребаемым винтом, мотор; чтобы вскарабкаться на плоскость и вцепиться всем своим существом в любой выступ конструкции и уйти домой, к своим, где я был- я, и где не было очертаний более родных, чем возвращающийся из- за леса контур Ила, зависающий над пожелтевшей и укатанной колёсами шасси грунтовой полосой…
Где меня, может быть, ещё помнят и ждут.
Бывает, в жизни что- то складывается, бывает так, что жизнь- подготовка к некой кульминации. А бывает- мелькнёт нечто непостижимое, невозможное (нельзя же тысячу раз безошибочно увернуться от смерти!), когда понимаешь, что человеку это просто не дано, что человек здесь- просто точка приложения неких Сил, вкус которых остаётся с тобой навсегда и «отравляет» всё прочее; всё прочее становится пресным, необязательным или занудным… Как дожди на полевом аэродроме, как существование вне жизни (вне рая и ада).
30- 31. 07. 2019
*/Книга заслуженного артиста РСФСР В.Л.Гуляева, участника Парада Победы, кавалера орденов Отечественной войны 1 степени и Красного знамени.