Мише Бережецкому посвящается…
Глава первая
Катя старательно чистила свои резиновые сапоги в жестяной бадье перед бабушкиным подъездом. Грязь местами так пристала к обуви, что даже палка, которой девочка заранее вооружилась, когда вступила в «весеннее месиво», не помогала. Катя пыхтела над сапогами, ее волосы целыми прядями выбились из-под туго завязанной шапки.
- Ох! – вздохнула она, раскрасневшаяся от работы, отбросила палку и уже одной ногой оперлась о край жестянки, чтобы выйти из жижи, как вдруг остановилась.
Уж больно знакомые шаги стремительно приближались к ней. Краем глаза она увидела родное клетчатое пальто. Её ноги в этот момент почему-то остановились сами собой.
- Соловьёва!
Сладкий голос, да еще с ее фамилией окончательно парализовал девочку.
- Чего тебе? – старательно грубо отреагировала Катя на неожиданное восклицание любимого мальчика.
- Это… Мы сёдня с двенадцати учимся! – очень громко крикнул звонкий голос, будто выпулил мощный лозунг в толпу.
-Дааа? – Катя наконец повернулась.
Большие карие глаза искрились: хитро смотрели на неё. Так долго она ещё не глядела ему в лицо. Мальчишка не выдержал пристального девичьего взора и перевёл внимание на «начищенные сапоги», что красовались в жидкой грязи.
Катя заелозила на месте, заметила лёгкий румянец на любимой щеке; сама стала чуть ли не пунцовой от своей смелости, хотя краску можно было бы списать на усердную «работу над обувью».
- Ладно! Приходи к двенадцати! Обязательно к двенадцати!
- Хорошо, - сказала Катя и поднялась по лестнице к подъездной двери, – приду к двенадцати, - произнесла она, наконец, заветные слова уже свысока.
Того и ждал этот хитрый мальчишка. Он просиял, показал широкую улыбку, напоследок сверкнул глазками в сторону Кати и помчался к школьному стадиону, где ожидали его друзья-одноклассники.
Девочка пришла к бабушке счастливая.
- О! Ты чего такая лохматая? – «приветливо» встретила внучку бабушка. – Да красная! Бежала что ли?
- Не, Митю Берегового встретила. Сказал, что с двенадцати учимся.
- Вот так встретила Митю! – донёсся голос дедушки сквозь «Советское Причулымье» и, не отрываясь от газеты, буркнул, - Дралась с ним что ли: лохматая и красная?
- Деда, ну ты же не видишь меня, как ты можешь так говорить!
- Баба говорит, что лохматая и красная – значит так оно и есть, - растянуто сказал дедушка, зацепив своё внимание на интересной статье.
«Дралась… Ах, если бы…», - Кате показалось, что если бы она подралась с Митей, то он обязательно бы полюбил её так же сильно, как она его…
- К двенадцати!!! – прокричала бабушка. Она всегда отличалась излишней эмоциональностью, и к этой её черте близкие относились спокойно, но поскольку в её выкрике сейчас было искреннее удивление вперемешку с испугом, то внучка с дедушкой не договариваясь вздрогнули. – Это же совсем скоро!!! Садись покушай! Да заплету тебя!
Катя скоренько поела, привела в порядок волосы под руководством заботливой бабушки, собрала все учебники и тетради, надела форму…и…
А!!! – снова всплеснула бабушка руками.
Дедушка уронил газету, Кате оставалось только подумать, что на её лице соскочило что-то невообразимое.
- Прекрати кричать! – негромко и очень грозно «скомандовал» суровый дед.
- Что? – тихо спросила Катя бабушку.
- Я же тебе не пришила воротничок и манжеты. Их ещё с вечера тебе накрахмалила! Снимай форму! Надо пришить! Снимай! Только двадцать минут двенадцатого! Успеем!
Катя переживала, боялась опоздать в школу, потом успокаивала себя: «Ничего, быстро побегу – и успею!»
Бабушка, действительно, справилась с «украшениями» к форме в считанные минуты.
- Ну, вот! Теперь хоть на октябрёнка похожа! – одобрил внешний вид Кати дедушка, бросив мимолётный ласковый взгляд на внучку через большие очки, и снова уткнулся в газету.
- Всё! Побежала! – торопливо сказала Катя, поцеловала довольную бабушку и понеслась в школу.
Дорогой Катя все думала о Мите.
Он был самым лучшим мальчиком в классе! Все девочки это знали, и каждая мечтала сидеть с ним за одной партой.
Ах, а почему он был самым лучшим, Катя даже и не могла объяснить. Разве что улыбка не сходила с его лица, глаза смотрели прямо и сверкали радостью. И друзей у него было много. Мальчишки в классе считали его близким другом. В школу Митя всегда приходил в компании дворовых друзей-одноклассников.
Катя сейчас уже и не помнит, когда именно ей понравился Митя. Казалось, что она любила его всегда.
И девочка бежала сейчас по Митиному зову в школу, будто по ветру.
А в школе… Катю ждал пустой коридор и одиноко стоявшая у окна Света Рябинина.
-Класс закрыт?! – спросила Катя одноклассницу, тяжело дыша от быстрого бега.
-Ага, - промямлила тихая Света.
Сгрузив тяжёлый портфель на подоконник, отдышавшись как следует и прилично помолчав, Катя возобновила допрос:
- А почему ты рано пришла?
- Женька Синьков сказал, что с двенадцати учимся, - не сразу ответила одноклассница.
- А мне то же Митя сказал… Береговой так сказал,- вовремя поправилась Катя.
- Митя?!- удивлённо спросила Света и залилась краской на лице.
Света была скромной и тихой девочкой, к тому же самой высокой и худой. Её никто не замечал, она словно тень бродила по классу всегда одна, всё время чего-то боялась. Когда к ней кто-то обращался, она роняла взгляд в пол и ничего не отвечала тому, кто спрашивал её о чем-то. В конце концов, ребята перестали беспокоить девочку и согласились с её молчаливым и невидимым местом в классе.
Когда на бледном Светином лице проблеснула эмоция при имени любимого мальчика, Катя очень удивилась.
«Тоже любит его! Даже она!!!» - неприятно открылось Соловьёвой Кате.
Говорить больше было не о чем. Девочки промолчали с полчаса и заслышали в конце коридора частые шаги, перемешанные с мальчиковыми смешками.
Женька Синьков нёсся впереди своей компании и по-идиотски хихикал, словно лицемерная гиена.
-Ха-а-а! Пришли! Ха-а-а-а! – как дурачок ржал Женька.
Митя в этот раз плёлся позади друзей и еле сдерживал улыбку.
- А мы и Юльке сказали, и Алёнке. Они-то не пришли, а вы пришли-и-и! Дурочки!!! – не унимался Синьков.
- Сам дурак! – обиженно рявкнула Соловьёва и отвернулась к окну. Краем глаза увидела багровую Свету и немного успокоилась, почувствовав, что хоть она сейчас не одна такая дура.
Катя долго смотрела на голые деревья, они размывались от появившейся воды в глазах. Она поспешно смахнула глупые слёзы, услышала приветственные слова учительницы, поворот ключа…
«Надо настроиться зайти в класс…», - подумала Катя и резко повернулась…
… Митя смотрел на неё… Катя точно знала: пока она глядела на размытые деревья, Митя – смотрел на неё!
Он подошел к ней слишком близко и сказал тихо и серьёзно:
- Я пошутил…
Катя опешила. Она в ответ промямлила что-то вроде: «ясно-понятно», потом спокойно вошла в класс вслед за Митей.
Так любимый мальчик впервые горько пошутил над Катей и так «по-взрослому» извинился.
Конечно же, девочка простила.
Глава вторая
Митя с каждым годом влюблял в себя Катю.
Лишь однажды она была на катке и увидела там его… Счастливый раскрасневшийся мальчишка рассекал по ледяному стадиону с клюшкой и шайбой в окружении своих неизменных друзей. Митя будто родился в коньках, так виртуозно он обходил соперников, выкручивал невообразимые манёвры и забивал шайбу за шайбой в маленькие хоккейные ворота.
И всё у Мити получалось как-то само собой; будь то канат на уроке физкультуры, или сложная задача по математике, или роль в сценке на литературе – всё удавалось этому чудесному мальчику!
Совершенно естественно, пионером он стал одним из первых. Красный галстук на его плечах заслуженно сиял уже в середине третьего класса.
А в начале пятого класса Катю посадили за одну парту с Митей. Дети весь год сидели рядом: боролись локтями в поисках середины парты, выстраивали на ней границу из карандашей, а потом сталкивались лбами под партой, подбирая части той хрупкой границы. Они умудрялись даже играть в прятки: закрывали свои хитрые лица учебниками и втайне подсматривали друг за дружкой, а когда невольно встречались глазами, хохотали вместе. Митя с Катей были дружными «однопартийцами»: делились всем на свете, подсказывали друг другу, и если было надо, вместе боялись злую историчку-истеричку и сидели так тихо, что их парта на уроках истории исчезала невероятным образом. И это как-то срабатывало: историчка их будто не замечала и практически не спрашивала.
Катя обожала, когда учительница литературы приходила со стопкой книг: это означало, что одна книга будет положена на парту, и они с Митей станут читать какой-нибудь рассказ, уткнувшись в одни и те же буквы.
Катя любила вспоминать тот урок литературы, когда Татьяна Павловна принесла чеховские рассказы. Книга с жёлтыми страницами, кое-где тронутыми плесенью, лежала на парте. Митя, облокотившись на правую руку, уныло вдыхал книжный «аромат». Катя же не замечала «архивного запаха». Она уже представляла дом, в котором гадали лошадиную фамилию, лица помещиков и крепостного, даже пыталась повторить жест и позу одного из героев… Короче, всё, о чём читала Катя, выражалось на её лице всегда.
Поэтому на чеховских словах «дворовый вытянул лицо, и его нижняя губа поддалась сильно вперед» лицо Кати было похоже на рожицу обезьяны.
Митя засмеялся. Катя покраснела. Но этот рассказ был настолько интересным, что девочка моментально забыла про смущение и целиком окунулась в «живую картинку», что растворилась в крупных печатных буквах жёлтых страниц.
«Чехов смешной», - думала Катя, отслеживая линейкой строки.
С каждым сантиметром съезжающей линейки увлечённая девочка всё больше и больше смеялась. К концу рассказа она просто захохотала и случайно посмотрела на Митю.
Он почему-то не смеялся. Мальчик пристально и как-то особенно смотрел на Катю. Её кривляющееся весёлое лицо было очаровательным. Оно как магнит притягивало внимание Мити, который так любил всё живое, меняющееся, интересное.
Катя быстро опустила глаза в книгу, стала серьёзной и красной.
Хохот девочки показался Татьяне Павловне непозволительно громким, и она попросила Катю продолжить чтение.
У растерявшейся ученицы съехала линейка, она вдруг потеряла нужное место рассказа. Стала искать… Митя тоже подключился к поиску… Наконец, они нашли! Одновременно! И Катя, потянув книгу к себе, начала спешно читать уже не такой весёлый рассказ, при этом она всё время чувствовала митин взгляд на своем лице.
После были две перемены и три урока. Митя бесился с друзьями в коридоре, а за партой сидел и увлечённо решал свои любимые задачки. На русском он успевал сделать упражнения и ещё перекинуться записками с дворовыми приятелями.
«Уж много в этот раз записок пишет, - подметила Катя. - Опять что-то замышляют».
И не ошиблась. В конце последнего урока у неё пропал портфель! Она уже накинула пальто, натянула шапку, а портфель всё не появлялся.
С Катей в классе осталась Саша Тепляшина и участливо помогала ей искать пропажу. Девочки заглядывали под каждую парту, но безуспешно.
В дверях неожиданно появился Женька Синьков:
- Соловьёва! Если хочешь увидеть свой портфель, иди во двор своей бабушки! Там ты его получишь!
Саша Тепляшина жила в одном подъезде с бабушкой Кати и настойчиво предложила растерянной однокласснице свою помощь в возвращении портфеля.
Маленькой Кате ничего не оставалось делать, как принять помощь «подруги», которая была в два раза выше и сильнее неё.
- Это Митька Береговой твой портфель утащил!
- Почему? – удивилась Катя, еле скрывая радость от сашиного предположения.
- Потому что Женька Синьков дружит только с Митькой и слушает только его!
Саша играла в одном дворе с этими хитрыми мальчишками и, уж конечно, знала, кто с кем дружит, и кто кого слушает. Естественно, Катя после таких слов сразу же доверилась Саше.
- Митька в тебя влюбился! – заключила «подруга», когда девочки спускались по школьной лестнице.
У Кати аж закружилась голова от такого смелого заявления.
- С чего ты взяла?!- тихо спросила счастливая Катя.
- Так он же портфель твой забрал, чтобы ты за ним побегала! Вон! Смотри! Митька с твоим портфелем! Я сейчас!
Митя стоял внизу у лестничной площадки с катиным портфелем и с азартом высматривал любимую девочку. Как только Соловьёва показалась из-за мощной сашиной спины, Митя рванул с места, но это была довольно поздняя реакция. Саша, шаг которой был в два раза длиннее митиного, молниеносно побежала вниз по лестнице за мальчишкой.
- Стой!!! – отчаянно кричала вслед ей Катя. – Я сама!!! Сама!!! ... Побегаю…
Но сильная пацанка Саша в миг очутилась возле невысокого Мити и вырвала у него портфель с корнем! Катя долго потом объясняла маме, как так получилось, что школьную сумку уже нельзя восстановить.
Саша победоносно передала истерзанную вещь запыхавшейся Кате.
Ах, эта пацанка даже и не подозревала, какую «свинью» подложила влюблённой девочке!
Но Катя всё же была благодарна Саше за то, что она открыла ей глаза: Мите тоже нравилась Катя, и порванный портфель был прямым тому доказательством!
Глава третья
Летние каникулы Соловьёва Катя провела в своём доме на улице Советской. Целыми днями девочка играла с разновозрастными подружками, придумывала вместе с ними номера к концерту, который в августе дети показывали окрестным бабушкам и дедушкам. Подружки-соседки за летние месяцы становились для Кати настоящей семьёй. И о Мите девочка вспоминала лишь изредка, когда выступала на уличной сцене - представляла, что среди зрителей-соседей сидит её любимый мальчик и аплодирует ей. Так что летом Соловьёва Катя будто отдыхала от сильных эмоций большой любви.
Лето пролетело быстро. Печальные дожди зарядили уже в середине августа. Девочка, заглядывая в окна своих подруг, тосковала о беззаботном времени, что провела на солнечной улице.
«Поскорей бы в школу… Митю увидеть хочу…», - эта мимолётная мысль уколола Катю в середину её маленького тела, и миллионы иголочек разошлись по рукам и ногам.
Катя тут же вспомнила, что умеет так чувствовать, и за какое-то мгновение стала серьёзной и большой.
Школьный сентябрь встретил Соловьёву безрадостно: Митя заболел.
На праздничной линейке она мельком увидела Берегового. В классе в первый учебный день все сидели, как хотели. Митя учился за одной партой с Серёжкой Шаньковым, Катя – с Алёнкой Бариновой.
После уроков Татьяна Павловна озвучила список «однопартийцев», и Катя с Митей снова оказались рядом. Девочки завистливо причмокнули, когда узнали об очередном везении Соловьёвой. Митя почему-то был невесёлым. Катю это взволновало.
- Не ной! – подбодрила девочку Алёнка Баринова, когда увидела мокрые глаза подруги, - Девчонки просто завидуют тебе, вот и строят рожи. Меня вон, вообще с Синьковым посадили! Я ведь не ною!
- Да я не из-за девчонок!
- А из-за кого?! – искренне удивилась Алёнка, выпучила большие бархатные глаза на Катю.
- Не знаю…, - решила не выдавать свою горечь Соловьёва. Она всё смотрела на холодную спину Мити.
- Ещё скажи, что не хочешь с Береговым сидеть! Ха! Не поверю!
- Хочу сидеть! - с чувством сказала Катя. – Он не хочет…
- И чё?! Какая тебе разница?
- Большая…
- Думаешь, он тебя любит?! Ха! Он никого не любит, кроме своих дураков. С девчонками он не общается!
- Общается! Мы с ним общались в 5 классе!
- Да, потому что он сидел с тобой! Да если бы его посадили рядом со Светкой Рябининой, он бы и с ней говорил… Рядом ведь, чё б не поговорить просто так, - сыпала своей железной логикой Алёнка.
- Неправда! С Рябининой он бы молчал!
- Спорим?!
- Нет! Не спорим. Вообще, больше не хочу говорить про Берегового!
- Ну, и дура!
- Сама дура!
Дружеская беседа девочек прервалась протяжным звонком. Классный час закончился - первый учебный день подошёл к концу – и все ребята радостно бежали на улицу ловить ещё летние лучи яркого солнца. Митя шёл к выходу подозрительно спокойно, ни капли радости не было на его лице.
«Неужели Митя так расстроился, что со мной сидеть будет? - терзалась Катя, - Ведь мы так хорошо общались в пятом классе… Что произошло?»
На следующий день Береговой не пришёл в школу. Женька передал учительнице, что Митька заболел.
- Что-то серьёзное? – спросила Татьяна Павловна.
- Да не… простыл…
Митина простуда длилась около трёх недель. Катя всё это время смотрела на пустое соседнее место и ждала дорогого мальчика. На его половину Катя «не заходила», три недели училась так, будто рядом сидит её Митя.
- Чё ты сидишь на одном месте? Пошли в резиночку играть пока большая перемена, - оживила Катю Алёнка.
- А кто будет третьим?
- Да Катька же!
Катя Самойлова была двоюродной сестрой Алёнки. Удивительно, но девочки совершенно не походили друг на друга. Если Алёнка привлекала открытым лицом и большими зелёными глазами, то Катька была полная её противоположность. Её узкие и темные глаза выглядывали из-под прядей светлых волос и ухмылялись над всем происходящим. Ироничная улыбка никогда не сходила с лица Самойловой, даже когда её спрашивала учительница. Это была гордая и смелая девочка. А её надменная ухмылка была настоящим козырем в общении с одноклассниками: так она казалась всем взрослой и какой-то умной.
Кате не особо-то хотелось играть с Самойловой, но Алёнка Баринова была настолько убедительно настойчивой, что Катя согласилась прыгать на резиночке даже с Самойловой.
- Первой будешь… - ехидно сказала сестра Алёнки приближающейся Кате, подняв один уголок рта кверху.
- А можно так? – прицелилась стальным взглядом Катя в гордую девчонку.
- Можно, третьей всё можно, - свысока роняла слова Самойлова.
И Катя принялась прыгать: «Пе-ше-хо-ды! Точка! Рыбка! Точка! Петушок! Точка! Крючки: раз, два, … Второй кон!.. Третий кон!..»
Наверное, девочка соскучилась по играм и с упражнениями на резиночке справлялась ловко. В её ногах будто появились пружины: прыжки выходили высокими и точными. Самойлова, которой уже изрядно надоело стоять, прошипела сквозь кривую улыбку:
- Так ты всю большую перемену проскачешь! Дай нам попрыгать!
Разгорячённая Катя остановилась, из-под ноги резинка сорвалась.
- Наконец-то! – промямлила Самойлова и размеренно, по-королевски, стала прыгать.
Митя в тот год проболел практически всю первую четверть. За это время девочки – Алёнка и две Кати, прыгая на резиночке, незаметно стали подругами. Алёнка умело сглаживала все неловкости в общении обеих Кать. И с каждым днём Соловьёва Катя всё меньше и меньше обращала внимание на ехидность Самойловой, а стала видеть в ней хорошую сестру Алёнки. Да и Самойлова сама чаще по-доброму улыбалась Кате, так что к концу первой четверти все одноклассники стали называть подруг «эта троица».
В один из обычных школьных дней троица стояла у окна на большой перемене и мило размышляла о мальчишках своего класса. Алёнка крутила в руках ненужную резиночку и улыбалась во весь рот.
- Без Митьки Синьков вообще дурак, бесится, даже меня не слушает! Скорей бы уже Береговой пришел, он успокоит этого дурака! – звонко на весь холл заявила почему-то радостная Алёнка.
- Дааа, - протяжно-грустно простонала Катя Соловьёва.
За эту неожиданную интонацию зацепилась Самойлова:
- Ты Берегового ждешь что ли?! – спросила она, уколов Катю пронзительным глазом.
- Да нет-нет, - быстро ответила ей Катя, - совсем не жду!
Влюблённой девочке не хотелось открываться опасной подруге.
- Да ты чего?! Я что?! Тебе не говорила?! – воскликнула ещё более радостная Алёнка сестре. – Она ж Митьку с первого класса любит!
- Его все любят! – пыталась замять разговор о себе Катя. Но это уже не помогло. Узкие щелки-глазки Самойловой снова заблестели высокомерием и хитростью, а рот опять искривился в ехидную улыбку. Надменная девочка будто взошла на трон и свысока смотрела на Соловьёву.
- Ты уверена? – спросила королева.
- В чём уверена?
- В том, что Берегового ВСЕ любят?
- Конечно! – тихо, но твердо вылетели катины слова в пол.
- Я его НЕ ЛЮБЛЮ! – победоносно заявила королева и села на трон.
Катя была ошарашена! Она так округлила глаза и уставилась на ТУ, ЧТО НЕ ЛЮБИЛА МИТЮ, что Алёнка громко заржала:
- Ха-ха-ха! Видела бы ты себя!
Эта новость стала настоящим потрясением для Кати: как? Как можно было не любить Митю?!
- Да ты успокойся! – сжалилась над опешевшей Катей Алёнка. – Она просто Калинина любит!
- Этого можно было и не говорить! – стукнув свою сестру ладонью по плечу, выпулила Самойлова и обиженно зашла в класс вместе со звонком.
Соловьёва все оставшиеся уроки только и думала о том, как такое возможно – не любить Митю! Уже на следующий день она переваривала вторую информацию: Самойлова любит Калинина!
Слава Калинин был, действительно, красивым мальчиком: высокий, кареглазый, с блестящими, идеально уложенными темными волосами. При взгляде на него внимание сразу падало на густые длинные чёрные ресницы. Они художественно смотрелись на фоне всегда бледного лица мальчика.
Но Слава в глазах Кати был неприметным: на уроках физкультуры он не прыгал и не бегал, совсем не понимал математику и ни с кем из мальчишек не дружил. Это был чересчур нежный и избалованный мальчик. Катя испытывала к нему только сочувствие.
Для неё он был просто красивым одноклассником с вкусной едой. Слава – единственный, кто приносил с собой паёк в фольге.
И что же было там?! О! Не описать одним словом! В этой чудо-бумаге могли таиться ещё теплые блинчики с творогом, или высокий слоёный тортик с белым нежным кремом, или ароматные рассыпчатые печенья… Мама Славы щедро заворачивала в фольгу так много десерта, чтобы сын мог угостить своих одноклассников.
«Раздача пирожков» от Славы периодически случалась на большой перемене. В тот день он раздавал фантастические вафли-трубочки со сгущёнкой. У его мамы они получались особенно вкусными. Катя Соловьёва это точно знала, потому что всегда получала от Калинина вкусняшку. В этот раз вафель было не так много, как обычно, и вокруг фольги Славы разыгрался нешуточный спор. На удивление прекратил ор сам Калинин! Мальчик с красивым девичьим лицом вдруг закричал:
- Стойте!
Это прозвучало, как гром среди ясного неба! Ведь мальчик-одуванчик ещё ни разу не повышал голос на одноклассников. В классе воцарилась тишина. Было удивительно в перемену слышать гул забытых включенных ламп. Их шум зловеще нагнетал напряженную обстановку возле одной вафли в фольге.
И наконец, бархатный голос Славы, разбив тишину, вынес вердикт:
- Я отдам эту вафлю Кате!
Дети печально переглянулись:
- Какой?
- Кате Соловьёвой!
Катюша покраснела. Многие зло посмотрели на неё. Вафля в фольге была преподнесена ей как золотой трофей, который теперь никак не лез ей в горло.
Синьков разрядил обстановку. Весельчак заорал на весь класс:
- Калинин влюбился в Соловьёву!
Дети поддержали Женьку, смотрели с хитрецой то на Славу, то на Катю, то на вафлю, которая грустно и одиноко лежала в истерзанной фольге на катиной парте.
Наконец, смущённый взгляд Кати упал на Самойлову. Обиженная «подруга» печально сидела и смотрела на голую стену. Катя вдруг поняла, чтО сейчас испытывает она, влюблённая в Славу. Ей захотелось утешить девочку:
- Катя, будешь вафлю? – неудачно предложила подруга.
- Подавись ею!
- Не дуйся! Это ничего не значит!
- Значит-значит!
Самойлова резко встала и направилась к выходу. Прозвенел звонок. Обиженная грозно повернулась и напористо пошла на Катю тяжелыми и уверенными шагами. Подойдя близко к ней, злая девочка прошипела:
- Я запомню эту вафлю!
Могла ли Катя тогда представить, насколько глубоко «подруга» запомнила эту несчастную вафлю.
***
Митя вернулся с больничного неузнаваемым: холодным, дерзким – таким далеким для Кати. Татьяне Павловне он сразу объявил: с Соловьёвой сидеть не буду и точка!
- Как же нам поступить? – недоумевая спросила учительница, округлив свои яркие глазки.
- Один буду сидеть!
- Митя! Ты меня удивляешь! Все дети учатся так, как их посадили. Чем ты отличаешься от других?
Митя надвинул брови и опустил голову.
- Знаешь, что? Давай сделаем так: сегодня ты сидишь с Соловьёвой Катей, а вечером, после родительского собрания, я поговорю с твоей мамой, и мы решим, где и с кем ты будешь сидеть. Хорошо?
Митя, как показалось Кате, очень долго стоял на месте. Терпению учителя не было предела. Все ждали митину реакцию. Наконец, он резко смёл все, что было на парте в портфель и грубыми шагами направился на своё место.
- Потише, пожалуйста! – по-прежнему удивлённо провожала взглядом строптивого мальчика Татьяна Павловна. И как только Митя сел рядом с Катей, продолжила урок, как ни в чём не бывало.
В этот день любимый мальчик всё время показывал спину Кате. Он явно демонстрировал свою неохоту сидеть рядом с ней. Бедная девочка еле сдерживала слёзы, но щедро давала им волю в туалете на переменах. Так что глаза её стали красными, припухшими от бесконечных потираний.
Алёнка с Самойловой как назло подходили к Кате каждую перемену. А та шустренько «смывалась» в туалет. Девочки не упустили момент и зашли туда вместе со страдалицей.
- Ну и чё? Будешь снова ныть? – прямо спросила Алёнка подругу.
- С чего ты взяла, что я ною?
- Ой, будто не ноешь! В зеркало-то посмотри! Зарёванная вся!
- И ничего не зарёванная! Обычная!
- Я тебе давно говорю, что девчонок Митька не любит! Ты, я, Катька, Рябинина, Юлька – все, понимаешь, все ему не нравятся! Он бы с Серёжкой сидел, или с Синьковым. Но Татьяна Павловна ему не разрешит! Точно! Вот увидишь! Завтра посмотрим, с какой девчонкой его посадят! Давай уже выходить из этого вонючего туалета!
Добрая Алёнка буквально силой вывела Катю из туалета и пошла рядом с подругой. Самойлова плелась за девочками молча. Катя только чувствовала её холодное присутствие, но ни разу за день так и не посмотрела на равнодушную подругу. Ещё один ледяной взгляд на сегодня был бы чересчур лишним для неё.
Наступило долгожданное завтра. На биологии Татьяна Павловна объявила громко:
- Митя! Сидишь до конца четверти один за последней партой, - и молниеносно удалилась.
Эта новость стала неожиданностью для одноклассников. Раньше никому не было позволено «учиться в одиночку». Лишь изредка садили Синькова одного в наказание, а тут… - «до конца четверти!». Что?! Почему?! Что произошло с правилами, с учителем, с Митей?!
А Мите это будто и понравилось. Он торжественно собрал свои вещи и просиял! Знала ли Катя тогда, что это был его последний счастливый взгляд, адресованный ей.
Тонкая иголка пронеслась от макушки Кати до пяток и словно сломалась внутри. Временами сильная боль в середине маленького девичьего тела не давала покоя.
Ночью, когда Катя лежала в своей огромной постели под невероятно пушистым одеялом на двух подушках и в чистой ароматной от свежей глажки пижаме, она подумала: «Нет! Не буду болеть! У меня есть же мама, кошка, Фимка, папа, да и много ещё кто!». И Катя стала представлять свою большую родню… Не дойдя и до середины, она забылась хорошим сном.
***
Но Катя заболела. Всю вторую четверть она пролежала в больнице с воспалением легких, и была не аттестована. А после Нового года снова оказалась уже в другой больнице с дизентерией и пролежала там три недели.
Татьяна Павловна беспокоилась о больной девочке и даже навестила её однажды. Она стояла, яркая и красивая, на белом снегу, смотрела вверх в широкое окно второго этажа и махала рукой бледной, сильно исхудавшей и без того маленькой девочке с ввалившимися глазками. Катя старательно улыбалась любимой учительнице, а та лишь махала рукой. Улыбка никак не натягивалась на печальное лицо Татьяны Павловны. Сочувствие переполняло её при виде изболевшейся ученицы.
На следующий день пришли девчонки-сестрёнки. Им было интересно общаться с Катей через окно. На снегу они вытаптывали её имя, попрыгали на букве «Я», потанцевали на – «А» и щедро повеселили подругу своим присутствием.
Катя от души насмеялась, позабыв про боль в животе, и с маленькой грустью попрощалась с девочками.
Приход подруг как следует оживил больную. Она с воодушевлением стала думать о скорейшем возвращении домой, в школу, к подругам и к Мите…
Про Митю Катя ещё в больнице решила так: «Пускай он меня не любит. Но я-то его люблю. Я, конечно, подумаю ещё: может, и можно его разлюбить, но пока это трудно сделать, то пусть моя любовь будет тайной, только моей!».
Кате так понравилась эта идея, что она стала сиять от гордости за себя. И в скором времени восстановилась.
Школьные подруги встретили больную с искренней радостью. Самойлова даже обняла её. Катя впервые почувствовала физическое тепло от ледяной когда-то девочки.
- Многое здесь изменилось, пока меня не было? – весело спросила вернувшаяся больная.
- Да, прям! Ничего не изменилось, - как обычно твёрдо и чётко отвечала Алёнка.
- Да, нет! Ты что! – вдруг хитрО прервала её сестра. – Изменилось! Ты слышала?! Катька же Соловьёва вернулась!
И девочки залились смехом. Тут как всегда перед уроками забежала в класс Татьяна Павловна. Она так навещала «своих детей», чтобы отметить присутствующих. Увидев Катю, она широко улыбнулась, подошла к девочке, погладила её по головке и сказала:
- Ну, с возвращением, милая! Теперь все! Слава Богу! – и снова убежала вести русский язык в другой класс.
Катя как никогда была счастлива это время, проведённое с подружками. Она вдоволь играла, бегала, догоняла с «сифой» в руках, прыгала на резиночке, много смеялась – радовалась каждой переменке и урокам с Татьяной Павловной.
Русский язык и литература стали любимыми и судьбоносными предметами для девочки. Она искренне восхищалась учительницей и её манерой объяснять, открывать удивительный мир книги. Инсценировки произведений, игры со словами, все возможные викторины – с головой увлекали воодушевлённую Катю. В конце концов, она влюбилась в литературу по уши: стала много читать и представлять себя учителем литературы с книгой в руках и непременно красивым маникюром, как у Татьяны Павловны.
Так Катюша жила до следующей поры и другого времени, а если точно сказать – до марта.
***
В марте класс отправился в городскую библиотеку на литературные чтения по книгам В. П. Астафьева. Почти все ребята подготовили наизусть отрывки из произведений писателя и несли свои «шпаргалки» в карманах. Лишь некоторые мальчики, как Синьков и Шаньков, шли туда просто так, чтоб двойки не поставили.
Ещё по дороге в библиотеку Кате показалась подозрительна оживлённая суета Синькова. Он без конца шептался с Митей, потом перебегал к Серёжке, что-то говорил ему на ухо и показывал пальцем на троицу подруг, а потом хихикал, как дурак, прямо в лицо девочкам.
- Он что-то задумал, - с тревогой сказала Катя Соловьёва.
- Да дурак он – вот и всё! – весело отметала катины опасения Алёнка.
- Да конечно, он ведёт себя так, когда хочет чего-то натворить. Ты разве этого не видишь? – поддерживала Самойлова волнения Кати.
- Короче, давайте о Синькове не будем! Мы идём в библиотеку. У меня всего три предложения, но я не могу их запомнить! Ну-ка, Катя, проверь меня!
И Алёнка передала Кате свою шпаргалку. Соловьёва уже наизусть знала алёнкины слова, и поэтому не заглядывала в листочек, лишь слушала гармонию предложений. Без любого слова, написанного там, эта гармония сразу терялась, и Катя искренне удивлялась, как можно забыть важное слово, которое не помнила Алёнка, ведь без него ничего не звучит!
Так, отвлекаясь от Синькова, девочки дошли до библиотеки. В читальном зале 6 «б» усаживался на стульчики в несколько рядов и шуршал листочками. Татьяна Павловна шёпотом вела переговоры с библиотекарем. Наконец, они вышли в коридор, обсуждая предстоящий урок, и закрыли за собой дверь.
Класс остался один. Женька того и ждал. Он соскочил со стула и важно вышел перед ребятами в роли учителя:
- Итааак, дееети! Начнёёом урооок! Тема нашего урока, ха-аха, Люююубовь! Ха –аха!
И Синьков залился смехом, но он торопился, на хохот не было времени: вот-вот учителя должны были войти!
- Итак! – словно дирижёр успокоил Женька жестами хихикающих ребят.
- Ответьте-ка мне, детки, на вопрос. Кого любит Митька Береговой? А?
Катя побледнела, замерла… Она поняла, что сейчас произойдёт что-то плохое. Одноклассники стали хаотично выкрикивать имена девочек. Всем было интересно, кого любит Митя. Удивительно, как вообще он позволил Синькову говорить об этом? Зачем? Катя не видела Митю в этот момент. Потом девчонки в красках описали его игривое радостное лицо. Значит, с разрешения самого Мити Женька продолжал интриговать класс:
- Даю первую подсказку. Он любит Катьку С… А?! Соловьёву или Самойлову?! А?!
И Синьков истерично указывал всем своим телом на обеих девочек.
Катя совсем поникла. Она прекрасно знала теперь, что сумасшедший палец балагура остановится не на ней. Выбор был очевиден. Тем более Самойлова Катя в последнее время стала привлекать особое внимание мальчишек своей новой взрослой причёской, важным тоном в общении с учителями, милой улыбкой, которая недавно появилась на её лице – одновременно со стрижкой. И к тому же, Катя придумала называть классную «Татьянушкой». Это было вау! Очень смело и дерзко! Мальчишки сразу подхватили новое имя классной, и теперь уже «Татьянушка» вошла в речевой обиход всех ребят.
Именно поэтому Катя Соловьёва в позорную для себя минуту в библиотеке точно знала, кого любит её дорогой мальчик.
Женька, как назло, продолжал:
- Ну! Катьку Са… Сал или Сам А?!
- Двоечник! Надо спрашивать: Со или Са - СОловьёва или САмойлова! – кто-то поправлял шутника.
Тут возле входной двери прозвучало спасительное оживление. Дверная ручка повернулась…
- САМОЙЛОВУ! САМОЙЛОВУ! Ха – аха!!! – быстро выпулил Синьков и безумно посмотрел на Катю.
- Соловьёва! Соловьёва! – радостно и нервно шипел Синьков, окликая осмеянную одноклассницу. – Ты думала, что тебя?! Скажи! Скажи! А?! Ха –аха! – добивал Катю Женька.
Бедная девочка не знала, куда деть себя. Она стала рыться в портфеле в поисках шпаргалки, которой у неё не было… Взяла какую-то тетрадь, где были буквы, а не цифры и принялась её листать. Всё её тело покрылось мурашками. Она чувствовала на себе пристальные взгляды одноклассников, и чтобы в этом убедиться, она осмелилась поднять глаза на ребят.
Да! Смотрели! Алёнка – сочувственно, мальчишки – ехидно, Рябинина – печально, Самойлова – иронично, а Митя - … Митя – не смотрел на неё! Он только радостно и даже счастливо слушал библиотекаря, а потом и вовсе отвернулся. Катя выдержала все взгляды стойко, но как только увидела безучастие любимого мальчика, потупилась, опустила голову и весь урок больше не поднимала её.
Девочке было очень больно. Она без конца тёрла сменную обувь, растирая на ней крупные слёзы. Кате не хотелось, чтобы видели её плачущей. Бедняжка мужалась как могла.
Настала очередь её выступления. Катюша встала. Любимая учительница научила её читать литературный текст с открытым лицом и приподнятой головой. Катя прочитала отрывок из «Васюткиного озера» медленно, глубоко и печально. Она глядела только на Татьяну Павловну, которая внимательно следила за губами, глазами своей ученицы. Когда наступила тишина, учительница не выдержала и внесла своё слово в урок библиотекаря:
- Катюша, умница! Ты стала читать по-взрослому: очень проникновенно!
Добрые слова Татьяны Павловны как никогда пришлись кстати. Они позволили Кате спокойно досидеть урок. Бедняжка поймала волну искусственного равнодушия: будто кукла, слышала и видела происходящее, но не чувствовала ничего, вернее не разрешала себе волноваться.
От библиотеки подруги шли молча. Алёнка заговорила первой:
- Пацаны злые какие-то стали! Раньше один Синьков дураком был, а сейчас все ненормальные.
- Почему это ненормальные?! Вполне себе нормальные! – серьёзно и убедительно сказала Самойлова.
- Конечно! Тебе-то что?! В любви вон признался Митька, хоть и через Женьку. А вот Катю нашу обидели. Тебе что, её не жалко?
- Девочки, замолчите! Никто меня не обидел!
Кате совсем сейчас не хотелось говорить с подругами о случившемся, тем более она ещё не совсем всё обдумала сама, одна.
- Жалко?! – вдруг вспыхнула Самойлова. – Жалко?! Пусть теперь знает, как чужие вафли есть! Вот! Поняла?!
Щёки возбуждённой девочки горели, глазки-щёлки засверкали искрами злорадства.
- Какие вафли?! Ты о чём?! – удивилась Алёнка странному поведению сестры.
- Она знает!
И злая девочка махнула на Катю подбородком.
Катя не сразу сообразила, о чём говорит «подруга» и искренне смотрела на неё с недоумением.
- Будто не понимаешь! Калинин тоже по первости не знал, какой Кате вафлю дать! Выбрал тебя тогда! Забыла?! Тебя Катю Са… Думала, что меня, ан нет! Соловьёву! Тебя! Вот знай теперь, что выбирать могут и Самойлову! Меня! А не Соловьёву! Поняла?!
- Стоп! – крикнула Алёнка. Она ещё не видела сестру такой эмоциональной и не знала, что с этим делать. – Давайте-ка успокоимся!
Соловьёва Катя была ошарашена… Две какие-то ужасные вещи свалились за день на её голову: окончательное равнодушие любимого мальчика и злопамятство «подруги». Эти жестокости слились в одно огромное слово «предательство»… И Катя по дороге домой ощущала его внутри чужеродным большим телом, от которого пока не было возможности избавиться даже горькими слезами.
Глава четвёртая
Щедрая на радость весна пришла с запахом жжёной травы, громкими птичьими переговорами и нежно-теплыми лучами солнца. Они с материнской любовью согревали катину руку, что упорно трудилась над сочинением по картине Васнецова на уроке русского языка.
Вот солнечный зайчик пробежал по тетрадному листу. Катюша посмотрела в окно. Из дома напротив заискрилось стекло. Кто-то мыл рамы, и оживлённая работа дарила девочке вспышки яркого света и радости, казалось, уже забытой… Но весенние запахи и звуки, солнечные зайчики напомнили ей о детстве, весне и счастье.
Рядом сидел Ванька и смешно пыхтел над своими каракулями. Он не любил русский, уж особенно ненавидел писать сочинения, поэтому его несчастные вздохи Катя хорошо понимала. Ванька был добрым, всегда делился с ребятами всем, чем был богат: чистыми листами из своей тетради. И только по этой причине все его тетрадки выглядели до неприличия потрёпано и скудно. Но это его никак не волновало. Он с рвением отрывал листок за листком и был абсолютно доволен собой.
Катя давала ему списывать, но делала это втайне: отворачивалась от соседа и пододвигала ближе тетрадь, а сама делала вид, будто думает над предложениями. Ванька в это время переписывал всё, что видел.
- Катька, чё это у тебя написано?
- Дурак! Переписывать нельзя!
И Катя пододвинула к себе тетрадь.
- Да я не дописал! – искренне возмутился он.
- Ты хоть переписывай незаметно.
- Ну, дай, я допишу.
- Нет!
Катя опрокинула взгляд в его сочинение.
- Ты и переписываешь неправильно: какие «висели» ?! Зачем написал «висели» ?!
- Ну, у тебя так написано!
- Да у меня «витязи» написано!
- Где?!
- Ты чего? Это получается: «висели» смотрят пристально вдаль?! И «пристально» тебе можно не писать, хватит с тебя «Висели смотрят вдаль».
- Я так и написал.
- А! Ну, молодец!
- Ненавижу много писать, - промямлил Ванька, искривив рот.
Шипящие переговоры детей прервала Татьяна Павловна:
- Пишем каждый самостоятельно! Хватит шептаться, Ваня и Катя!
Ребята в классе хихикнули. Катя услышала смех Мити. Она давно уже не смотрит на него, но точно знает, где и что делает этот мальчишка; чутко реагирует на митины передвижения и благодаря боковому зрению даже чувствует его настроение. Катя честно старалась забыть про свою Любовь после пережитого в библиотеке, но скорее она забудет боль, какие-то волнения из-за этого мальчишки, но не само это огромное чувство, которое так глубоко засело в маленькое девичье сердце.
Прозвенел звонок. Дети засуетились.
- Сдаём сочинения, - строго сказал учитель.
Ванька соскочил с места и понёс сдавать потрёпанную тетрадь.
- Ты разве написал уже?! – удивилась Катя.
- Нет.
- Так дописывай!
- Зачем?
- Чтоб двойку не поставили.
- Так звонок же! – теперь стало заметно удивление на лице Вани.
Действительно, звонок ведь! Кате тоже не хватило времени дописать сочинение, но она не привыкла сдавать недоделанную работу, поэтому сейчас писала кАк попало и чтО попало, но зато с заключением.
Ванькина свобода в учёбе удивляла и очень привлекала «правильную» девочку. Он мог запросто не сделать домашку и получить двойку. Ей тоже хотелось чувствовать себя легко и свободно, ловить весёлые мгновения на каждой переменке и переживать неприятные моменты на гребне волны. Здорово это! Одно смущало Катю – последствия такого отношения к учёбе. Ванька был двоечником. Среди одноклассников это никак не сказывалось. Ваньку любили за доброту и прямоту. А вот учителя из-за плохих отметок откровенно показывали неуважение к этому добряку. Лишь Татьяна Павловна часто с любовью смотрела на Ваньку и с горечью ставила ему очередную двойку.
Это-то и смущало Катю. Она боготворила учителей, старалась выполнять всё, что они «проповедовали» о пионерах-отличниках, хорошистах, активистах… Иными словами, Катя была занудой, и Ванька-двоечник вписывался в картину её миропредставления далеко - на заднем плане. Но почему же он был таким хорошим? Вот если бы Ванька злился, делал дурацкие вещи, как, например, Синьков, и при этом получал двойки, то всё было бы «правильно», а тут такая неразбериха!
И всё-таки здорово, что Татьяна Павловна посадила его рядом с Катей. Девочка в последнее время ходила одна, сторонилась подруг, будто не видела ничего, совсем поникла. Её надо было спасать от уныния. И спасением оказался Ванька-добряк! Его заливистый смех, весёлые конопушки на носу и вечно взъерошенные рыжие волосы создавали такой комичный образ, который мог рассмешить любого, даже поникшую Катю. И она, действительно, ожила, как весна за окном, благодаря этому милому соседу по парте.
Алёнка с Самойловой уже давно ходили кругами возле Кати, но никак не решались завести разговор. После случая в библиотеке прошло около трёх недель, а Катя до сих пор не общалась с одноклассницами. Всё же сёстры первыми подошли к Кате на перемене, когда все сдавали сочинения:
- Кать, пойдёшь играть в резиночку? – осторожно спросила Алёнка.
- Нет! – категорично ответила девочка.
Ванька сидел рядом, внимательно наблюдал за девчонками и неожиданно произнёс:
- Я пойду играть!
- В резиночку?! – удивилась Алёнка, уже раскрыв свой красивый рот для хохота.
- Агаааа, - ответил Ванька и залился мягким смехом, сморщив свой конопушечный нос.
Ах, эти добряки! Всегда знают, что и когда сказать, чтобы всем стало хорошо. Катя хихикнула, а потом взглянула на смешного мальчишку и захохотала во весь голос.
Подруги, увидев, наконец, Катю радостной, подхватили всеобщее веселье и тоже загоготали. Теперь в классе стояло неудержимое ржание. Татьяна Павловна не обращала внимания на шум, а лишь по-доброму смотрела на своих детей в тот момент и будто тоже радовалась, а чего радовалась - не понятно. Одно было ясно Кате: «Ай, да Ванька! Ай, да молодец! Ещё и помирил с девочками».
Общение с подругами возобновилось. О том, что было в библиотеке, не обсуждали. Просто стали играть в резиночку и просто начали разговор о мелочах. Это уже потом, спустя годы, Катя вернётся к тому горькому случаю, достанет зарытую в сердце обиду и уже наверняка распрощается с нею. А сейчас она просто забыла, будто и не было ничего. Вот так.
И про Митю девчонки старались молчать, подхватили Катину игру: тоже словно перестали его замечать. Нет и всё каких-то там неприятностей, связанных с мальчишками, нет и самого Мити - и точка. Такая опасная игра не понятно до чего могла довести девочек, если б не Алёнка. Она была «самой нормальной» из троицы.
Её доброта будто возвращала в реальность и по-хорошему отрезвляла.
- Нет, девочки! Как хотите, а с мальчишками я решила общаться! Чего на них дуться? Зачем?
Кати радостно посмотрели на свою спасительницу. Они словно ждали этих заветных слов.
- Да, я тоже так решила, - гордо объявила Самойлова.
- Ну, давайте попробуем, - с надеждой сказала Соловьёва Катя.
И девочки дружно решили общаться с мальчиками с завтрашнего дня.
***
И этот день наступил. Катя напрочь забыла его, видимо, нужно было закрыть чёрной пеленой страшное известие: Митя в реанимации!
Девочка плохо представляла себе, чтО значит реанимация, просто больница? Но почему такой испуг на лице Татьяны Павловны и мальчишек?! Почему даже Синьков стал таким серьёзным? Это очень плохо! Очень! Не к добру!
Мальчики рассказывали Татьяне Павловне о случившемся, перебивали друг друга, а она смотрела на них, выпучив глаза, и слёзы текли сами собой по впалым щекам.
- Мы были там! В футбол играли!
- Митя встал на ворота, подменил Сашку!
- Виталька пнул мяч! Не попал! Штанга!
- И столб взял и…
- И ворота упали!
- Просто на Митю!
- Мы подбежали, а там…
- Столб на нём, и кровь, и…
Дальше ничего не слышала Катя, потому что звон в ушах затмевал звуки, и только испуганные мальчишки всё что-то говорили, размахивали руками, и слёзы Татьяны Павловны безостановочно текли-текли-текли.
Всё. Ничего больше в памяти не осталось из того дня. Катя, словно сломанный телевизор, отключила сознание.
***
6 «б» гремел ложками в многолюдной столовой. Катя неохотно ходила туда, потому что кушать стоя было неудобно. Те немногочисленные стулья, стоявшие у раздачи, предназначались исключительно для учителей, а пионеры, октябрята и уж тем более комсомольцы были стойкими ребятами в прямом смысле слова, что касалось школьной столовой.
Но Татьяна Павловна поддерживала своих детей и тоже «на ногах» кушала сухую перловку, вернее мешала её в тарелке. Она безучастно смотрела на учеников и мысленно была далеко отсюда.
- Татьянушка печальная, - подметила Самойлова. – Она забыла, что Ливанова и Рябининой нет: две порции свободны.
- Так ты что ей не напомнила? – спросила Алёнка.
- Я ей говорила, она всё забыла, видимо.
- Катя вон тоже ничего не видит. Да? Катя?
Соловьёва перебирала перловку вилкой и не слышала подруг. Она всё время думала о Мите и верила, что его выпишут из этой страшной реанимации. Вчера, перед сном, она просила Бога вылечить Митю, чтобы поскорее он вернулся в класс: «Господи! Если ты так сделаешь, я буду много-много работать по дому, даже съем мясо, огромный кусок! Только, пожалуйста, пусть Митя выздоровеет!». И такие молитвы девочка читала про себя с того ужасного дня каждый раз, когда замолкала.
Три подруги отнесли тарелки с перловкой в мойку и подошли к Татьяне Павловне, чтобы взять ключи от класса. Она стеклянными глазами смотрела мимо них и по-прежнему мешала кашу в тарелке.
- Ладно, не будем беспокоить Татьяну Павловну, - громко произнесла Самойлова.
Классный руководитель не заметил ни то, чтО сказали девочки, ни их самих.
- Пойдём, постоим у класса, подождём наверху всех, - предложила Алёна.
Тревожное молчание начало раздражать Катю. Она решила заговорить об этом с подругами:
- Девочки, почему Татьяна Павловна такая?
- Видимо, что-то случилось…
- Что?!
- Может, с Митей что? – робко сказала Алёнка.
- А что с ним может случиться?
- Ну..., - и Алёна не смогла произнести такое вслух.
- Он может умереть, - наконец, сказала Самойлова.
Катя побледнела.
- Нет! Как?!
- А так! Мама сказала, что с такой раной не живут.
- Нет! Нет! – отрицала Катя и теряла чёткость зрения. Какой-то туман застилал глаза.
- Смотрите, идёт Татьяна Павловна!
- Идёт! Всё: она припрыгивает, сейчас скажет, что Митя умер! – не унималась Самойлова.
Татьяна Павловна шла покачиваясь. Катя впервые увидела такое в походке любимой учительницы, и лицо её было невероятно белым, словно чистый лист, глаза округлились и смотрели на Самойлову упорно.
И вот она приблизилась:
- Девочки, - глухим голосом произнесла учительница, - Митя умер… Катя, бегите в столовую, ведите всех в класс, надо сделать объявление про похороны, венки, цветы, что-то ещё…
И она говорила-говорила про себя невнятно, вставляя ключ в замочную скважину, но он не слушался её, и глухой голос учителя всё звучал над закрытой дверью…
Девочки рванули с места, как угорелые, побежали в столовую. Катя не сразу поняла, чтО надо было делать ей.
- Девчонки! Постойте! Я с вами!
Катя побежала. В голове зазвенело бесконечно: «Митя умер! Митя умер! Митя умер! Митя умер! Митя…»
И на лестнице Катюша вдруг замедлила шаг… Школьники вокруг стали какими-то мультяшными и невыносимо медлительными. Они, словно тени, долго проскальзывали сквозь неё и опустошали в сопровождении глухого гула. Девочке было нелегко идти, она взялась за перила и вдруг услышала голос Саши Тепляшиной, такой живой, озорной и манящий:
- Митька в тебя влюбился, поэтому и отобрал портфель!
И снова гул в ушах, и эти детские тени перед бедной девочкой проходят мимо и не дают разглядеть дорогу…
- Вон он! Смотри! С твоим портфелем! – услышала Катюша снова громкий голос Саши.
Да! Это он! Не тень! Живой! Внизу в толпе старшеклассников с её портфелем! Смотрит на неё и улыбается!
- Митя! Митя! Вот же ты! – заорала Катя во всю мощь! Но не услышала себя, лишь какой-то тихий шёпот.
Что это?! Почему она не может громко закричать? Что с ней? И идти быстро не получается: ноги - будто вата! И где Митя? Он был здесь с её портфелем! Где он теперь? Где?
Катюша оказалась внизу на том месте, где только что стоял её любимый мальчик, который очень-очень хотел, чтобы она побегала за ним. И она осталась ждать… Ждать Митю…
Прозвенел звонок. Дети бежали, сбивали Катю, ворчали, потом какие-то руки подхватили её и поволокли вверх по лестнице. Кажется, это были её подруги…
***
На похороны дети пришли организованно в сопровождении классного руководителя Татьяны Павловны. Она остановилась далеко от подъезда, где жил Митя, и долго молчала, глядя на впереди стоящую чёрную толпу.
Наконец, она повернулась к ребятам, внимательно осмотрела каждого и тихо сказала: «Ребятки, - так учитель ещё не обращался к детям, но они замерли в ожидании слов человека, который должен будет сейчас разъяснить, чтО, чёрт побери, их ждёт там – в той страшной толпе. – Мы идём туда, чтобы попрощаться с нашим Митей…».
Учительница выглядела на удивление спокойно, и голос её был ровный и мягкий. Всё казалось уже не таким страшным.
- То, что вы пришли сегодня сюда все вместе – это и есть Прощание… и ваша добрая Память о нём… Вы молодцы… Кто желает подняться вместе со мной в квартиру и немного постоять у … рядом с Митей, поднимите руки. Но, ребята, это не обязательно делать, поверьте… Лучше остаться здесь…
Но никто не пожелал остаться. Все захотели пойти с учителем и постоять в последний раз рядом со своим одноклассником.
6 «б» тихо просочился сквозь чёрную толпу. Взрослые люди так внимательно и серьёзно глядели на детей, будто видели инородное и чуждое здесь.
Ступеньки Катюше дались с трудом. Показалось большое ярко-бордовое полотно.
- Это крышка гроба, - прошептала Самойлова Катя.
- А вон и памятник! – шёпотом воскликнула Алёнка.
На той площадке стоял железный крашеный «щит», а на нём – Митя! Улыбался и смотрел своими искрящими озорными глазами прямо на Катюшу! Она обомлела!
Вот он! Живой! Живой! Живой! А вокруг – страшное, чёрно-бордовое… будто кровь разлилась по земле, и от этого жутко, холодно, пустынно среди мрачных людей…
Они расступились, дали пройти вперёд маленьким испуганным детям.
Внезапно раздался звериный вой. Это была мать. Увидев ребят, она взвыла, как волчица, но ненадолго. Её измученный голос превратился в истомное шипение, которое сменилось громким плачем других женщин.
Дети смотрели на Татьяну Павловну как на спасительницу. Она была здесь единственным понятным близким человеком, который к тому же мог быстро увести их отсюда. И она это понимала, поэтому держалась невероятно спокойно. Положив цветы у гроба и дотронувшись до ботинка того, кто лежал там, Татьяна Павловна посторонилась и оглянулась. В её взгляде не было ни капли страха, даже, наоборот, какое-то живое присутствие, будто происходящее вокруг было нормальным и естественным. Именно такая поддержка и нужна была сейчас её детям, овеянным леденящим ужасом от увиденного.
Мальчики, словно роботы, подошли к страшному гробу и автоматически сделали то же самое, что и Татьяна Павловна.
- Спускайтесь вниз, ждите меня во дворе, - тихо промолвила учительница друзьям Мити.
Они послушно вышли. Девочки попрощались с Митей по примеру классного руководителя. Катя, взяв кого-то во гробу за чужой ботинок, оторопела от жуткого страха. Одёрнув руку от леденящего кровь ботинка, она бросилась бежать из той квартиры, наполненной чернотой и горем. Подруги ждали её в подъезде. Девочка мёртвой хваткой вцепилась в их руки и силой потащила сестёр к выходу.
На свежем воздухе стало легче. Катя разглядела влажные красные глаза девочек.
- Как жалко Митю, - простонала Катя Самойлова.
- Даааа, - зарыдала Алёна.
И обе заплакали крупными слезами. Катюша стояла в оцепенении и глупо смотрела на плач сестёр. Она пока ничего не чувствовала, кроме страха. Ей хотелось просто стоять рядом с ними, дышать и молчать. Алёнка первая заметила странное поведение подруги:
- А ты чего такая? Ты не плакала что ли?
Катя молчала.
- Ка-ать, ты чего?
- Что? – еле слышно спросила Катя.
- Ты чего? – слегка встряхнула её Алёна.
- Мне страшно, - тихо вымолвила девочка.
- Всем страшно на такое смотреть, - сказала Самойлова. – А ты лучше говори, чтобы не было так неприятно.
- Да, Кать, говори с нами,- предложила добрая Алёна.
- Не могу.
Алёнка бережно взяла Катю за руку.
Вышла Татьяна Павловна. Её влажное и красное лицо выказывало глубокое переживание, которое она только что испытала там, наверху, в отсутствии детей.
- Ребята, сейчас мы понесём венки, нужно будет разбиться на пары. Один венок берёт одна пара. Ясно?
Всем было ясно, что никто ничего не понимал в происходящем. И лишь один учитель всё знал и делал что-то правильное в этой горестной обстановке. Все как один беспрекословно повиновались учителю: шли по улице во главе похоронной процессии с венками в руках.
Татьяна Павловна шагала впереди, бросала на асфальт живые гвоздики, и печальные люди растаптывали их беспощадно.
Катюша смотрела на чёрный асфальт, на котором умирали расплющенные красные цветы и видела кровь, текущую по земле, чувствовала холод от венка и зловеще молчала. Тьма пробиралась в уголки катиных глаз, стремилась закрыть зрачки и вот-вот… всё вокруг уйдёт во мрак. Но мягкий голос Алёнки, как живительная вода, привёл Катю в чувства:
- Смотри! Женька плачет! Он такой…такой…, - она не могла подобрать слов, которые бы передали её удивительное открытие – душу Жени Синькова. Но «напарница» нашла точное выражение. – Настоящий друг!
Катя увидела наконец что-то впереди – первую пару с огромным венком, Женю и Серёжу – верных друзей Мити. У Синькова дёргались плечи. Даже девочкам, шедшим через несколько пар от них, были слышны всхлипывания мальчиков.
- Да, они хорошие… Очень хорошие друзья, - сказала Катя так, что её услышала подруга.
Алёну это порадовало. Она оживилась и теперь всю дорогу болтала без умолку, чтобы не упустить проблески энергии своего любимого друга.
Дойдя до перекрёстка, похоронная процессия села в несколько автобусов и отправилась на кладбище.
Там дети постояли у маленькой могилки, увидели, как опускают гроб в эту яму, бросили горсть земли в неё, как показала Татьяна Павловна, и ушли к выходу – туда, где хорошо, спокойно, где есть горячие булочки, мама, папа и много чего светлого, дорогого и очень живого.
***
- Спокойной ночи, доченька, - старательно мягко говорила мама Катюше. – У тебя сегодня был трудный день. Ты всё выдержала, молодец. Спи спокойно. Всё пройдёт… Всё хорошо.
Мама гладила дочку по голове и перебирала её длинные волосы. Глаза малышки мгновенно округлились, сделались огромными от накопившихся слёз. Она обняла маму и разрыдалась.
- Не плачь, не плачь, - испуганно твердила мама. Она не ожидала, что её девочка настолько глубоко переживает смерть одноклассника. - Почему ты так плачешь?
- Мне было страшно, мама!
- Понимаю, доченька. Понимаю…
Катя уткнулась в мамину грудь и что-то бубнила, вытирая слёзы о родной халат.
- Хочешь, я посижу с тобой, пока ты не заснёшь?
- Да, посиди.
Мама взяла дочку за руку и запела. Маленькие припухшие глазки медленно закрылись под монотонное нежное звучание. И Катюша забылась беспокойным сном.
Гвоздики падали на асфальт и превращались в лужи крови, а потом её ладонь роняла чёрную холодную землю в могилу… И этот щит… На нём Митя улыбался и исчез в кровавом тумане…
Катя проснулась. Стояла глубокая ночь. Она провела рукой по лицу и стёрла ледяную воду со лба. Бедняжка съёжилась, надвинула одеяло до глаз, но согреться не получалось. Стало тяжело дышать, в горле скопился огромный ком чего-то невероятно больного. Девочка села и ртом стала ловить воздух. И вот рывками она наконец задышала и заговорила. С языка слетало лишь одно имя: «Митя! Митя! Митя!» Брызнули слёзы, они потоком стекали на одеяло.
- Митенька! Зачем ты умер?!
Чем больше выходило слов и слёз из этого тельца, тем легче было ему дышать. И Катюша, сама того не желая, запричитала:
- Митенька, зачем ты умер?! Я тебя так любила! Нет! Я тебя и сейчас люблю! Слышишь?! Люблю! Теперь ты знаешь, как сильно я тебя люблю! И знай, что буду любить тебя всегда – всегда! Всегда-всегда! Всегда-всегда!
Катя кричала шёпотом в потолок. Он растворился в потоке девичьего страдания, чтобы пропустить выстраданные слова в Космос.
Девочка причитала до тех пор, пока не ощутила пустоту. Измученная, она откинулась на подушки, накрылась мокрым одеялом и заснула под свист то ли ветра за окном, то ли гуляющего воздуха в бездне своей маленькой груди.
Бедняжка, что же ты наделала? Что ты наделала?
Глава пятая
***
- Соловьева! Соловьева! Я здесь!
Катя оглянулась у перил второго школьного этажа.
Митя стоял внизу у лестничной площадки с ее портфелем и с азартом всматривался в любимую девочку. Его искрящиеся глаза манили. Её глаза ответили взаимным огнем, который предательски проявился румянцем на щеках.
- Соловьева! Портфель-то твой у меня!
Она заигрывая вздрогнула! Он тоже! Она снова дёрнулась! Он тоже!
- Я догоню тебя, Митька!
- А ты попробуй!
- Думаешь, не смогу?
- Ни за что!
- А ты ближе подойди!
- Хитренькая!... Ну ладно… Смотри!
И мальчишка шагнул на первую ступеньку лестницы. Девчонка сорвалась с места и понеслась за ним. Он от удовольствия взвизгнул и помчался прочь.
Катя радостная неслась за ним по школе, по школьному двору.
Счастливые дети бежали. Мальчик с желтым портфелем - впереди, а девочка - позади. Вот они уже за пределами двора, на городской улице. Прохожие останавливались, чтобы дать им дорогу:
- Вот, сорванцы! Несутся, никого не видят! Хулиганы!
Они и правда не видели никого, бежали, смеялись…
Катюша была так счастлива, она летела за любимым Митей, она и не чувствовала ног. Что за странное чувство полета?
Девочка посмотрела вниз и увидела чудо: она бежала по мягким пушистым облакам, а вокруг был не город, а синее-синее небо. И Митя впереди несся по облакам и размахивал ее желтым портфелем!
- Как хорошо! Как легко!
- Соловьева! Соловьева! Догоняй!
- Догоняю!
- Соловьева, если догонишь, то я на тебе женюсь!
- Догоню! И буду Береговой!
- Точно! Катька Береговая!
И девочка ускорилась! Мальчик тоже! Она мчалась за ним и повторяла про себя:
- Бе-ре-го-ва-я! Бе-ре-го-ва-я! Бе-ре-го-ва-я!
Счастливые дети бежали в небе по белым пушистым облакам и скрылись в ярком солнечном свете…
***
Летний солнечный луч коснулся катюшиного лица. Сонная девушка приоткрыла глаза. В ослепительном свете вырисовывались очертания родного силуэта. Мама сидела на кровати и любовалась спящей дочерью.
- Дочурочка, просыпайся. Я приготовила тебе завтрак.
Из кухни донёсся молочно-хлебный аромат.
- Ты сварила кашу, - томным голосом сказала Катя, потягиваясь в постели.
- Рисовую, твою любимую.
- Как дома хорошо! Можно до обеда спать, ничего не делать, и тебя ещё при этом любят.
- Отдыхай, ты заслужила. Хорошо, что сессию раньше сдала. Большой город выматывает.
- Совсем нет. Там интересно, но домой хочется всегда – к вам.
Катюша дотронулась до родной шершавой руки. Мама поцеловала любимую дочкину ладонь.
- Какая ты стала городская, маникюр вон какой.
Девушка улыбнулась и задумалась.
- Знаешь, мама, с шестого класса у меня была мечта: вести уроки литературы, держа книгу в руках с прекрасным маникюром, как у Татьяны Павловны. Помнишь её? Нашего классного руководителя из пятой школы?
- Конечно помню… Замечательный учитель.
- Как я её любила, слушала, открыв рот…
- Получается, что ты и идёшь к своей мечте. Маникюр у тебя уже есть. – И мама засмеялась в голос, заражая весельем дочку. – И совсем скоро станешь учителем литературы. Я так рада за тебя, доченька.
- Знаешь, я даже детально помню тот урок, когда поняла, что стану учителем, как Татьяна Павловна.
- Ну, надо же…
И мама замялась. Она давно не откровенничала с дочерью, и сейчас настал тот самый момент, когда можно было спросить о наболевшем. Наконец, женщина задала волнующий её вопрос:
- Катюша, ну, а мальчика-то ты там нашла хорошего?
- Ой, мам, - сморщилась девушка. – Опять ты за своё! Нет! И, знаешь, даже не собираюсь.
- Ладно – ладно, не сердись. Я просто переживаю, что ты ни с кем не дружишь.
- Напрасно, мама. Не стоит из-за этого беспокоиться.
Катя замолчала, резко села в кровати, окончательно смахнув с лица сон.
- Ладно, доча, иди кушать. Завтрак на столе.
Катюша с любовью заправила постель, раскрыла шторы и радостно посмотрела на ещё не распустившийся куст золотых шаров. Лето было в разгаре!
- Сиди, куст, долго – долго, не показывай нам свой грустный жёлтый цвет, - мысленно приказала цветку счастливая девушка.
Во время завтрака мама без конца расспрашивала дочку про студенческую жизнь. Катя с удовольствием и в ярких красках рассказывала об этом.
- Доброе утро.
В комнату вошёл родной брат Кати.
- Привет, Фима! Какой же ты Соня! Тебе надо говорить уже «Добрый день».
- Правда? А что? Уже обед?
Катя очень любила общаться со своим братом. У них не было тайн друг от друга. Разговоры с Фимой могли сводиться к любой мелочи вплоть до крошечного крючка на самодельной удочке или до старых резиновых покрышек, которые шли на строительство плота для сплава по реке. Несмотря на то что Фима был младшим ребёнком в семье, он играл роль генератора идей. Землянки, плоты, шалаши, поход на лыжах, три дня без еды в лесу –всё это воплощалось в реальность, зачастую вместе со старшей сестрой. Катя обожала брата и ценила общение с ним, особенно сейчас, когда стала реже бывать дома.
- Эх, какой сладенький сон я увидел, - сказал Фима, садясь за стол. – Жаль, что не досмотрел. Проснулся на твоих словах про курсовую. Чего, уже курсовые пишите?
- Уже написала… Ведь я сессию закрыла…
И Катя остановилась.
- Ты чего? То тороторила, не давала мне поспать, а теперь молчишь.
- Да ты сказал про сон…
- Ну, мне снилась река. Я плыву по ней на плоту, загораю, никого не трогаю… И вдруг! Вижу высоко в небе парашют. Приглядываюсь, а тааам девушка! Потрясающая красотка, спускается прямо ко мне на плот. И бац! Консонантизм, звуки твои, какая –то филологическая фигня смазала мою сладенькую картинку.
- Фима, мне ведь тоже приснился сон. – И Катя замедлила голос, пытаясь окунуться в тот яркий момент, что прожила во сне. – Это был какой-то живой сон… Я бежала по небу…
- Ого! Классно: бежать по небу.
- Да! И бежала я за мальчиком… За Митей Береговым…
- За кем? – удивлённо спросил Фима, услышав незнакомое имя.
- Митей - мальчиком, которого я любила в детстве, в той школе…
- Бежала по небу за своей первой любовью… Романтично, - произнёс Фима и посмотрел в окно, отчего глаза его вспыхнули голубым светом.
- Надо же… Сколько времени прошло с тех пор, как он погиб, - задумчиво сказала мама, не скрывая тревогу на лице.
- Восемь… Да, восемь лет, - посчитала Катя, - и, мама, не нужно так подозрительно смотреть! Сон – хороший. Я была такой счастливой там: бежала за ним и смеялась.
Смеялся и Митя, от меня убегая… Кажется, он держал что-то в руке то ли сумку, то ли чемодан, может, портфель… Я бежала за ним и громко кричала: «Теперь я Катя Береговая! Бе – ре – го – ва – я!», будто замуж за него вышла на небе…
- Интересно, - пробубнил Фима, пережёвывая бутерброд с маслом. – Сон со смыслом.
- Дааа, - задумалась Катя.
- Может, тебе умереть надо, чтобы замуж выйти по любви, - метко пошутил Фима.
- Забудь! – обронила мама, не на шутку обеспокоенная «нехорошим» сном дочери. Она тревожилась всякий раз, когда говорили о плохих приметах, вещих снах… Простой деревенской женщине был чужд мир подсознания, она даже не подозревала о его существовании. И знаки оттуда в виде снов, предчувствий… она гнала прочь, как суеверную нечисть. Катя была дочерью этой женщины, поэтому решила забыть об увиденном сне.
А как много он сказал Кате тогда! Как много…
Заключение
- Катюша, ну как ты сейчас? – робко спросила тётя молодой женщины, сгребая прошлогодние листья с могилы родителей Кати.
- Да, вроде, ничего. Только ночью жутко одиноко в пустом доме. Да ещё кошки одичали без хозяев: носятся в темноте, шипят, не слушаются, не замечают меня вовсе. Вышвырнула их как-то на улицу, так без них совсем тоскливо. Тут хоть кто-то живой рядом, пусть даже дикий.
- Моя девочка,- и тётя ласково посмотрела на Катю, завязывая мешок с листьями. – Приходи к нам ночевать. Ты ж не одна.
- Да, я знаю…
- Ну, а Фима-то приезжает?
- Фима женился. И этим всё сказано.
Обе замолчали. От могильной земли несло сыростью, от памятников – смертью… Лишь весенний луч изредка пробирался сквозь мощные сосновые ветки, прикрывающие кладбищенские постели, напоминая о тленной, но прекрасной жизни.
Но даже весеннее солнце не согревало Катюшу. В её грудь снова прорвалось щемящее чувство одиночества, от которого хотелось рыдать. Опустевший родительский дом ветшал, холодел, без любви кошки и собака в нём дичали, а Катя страдала… Ей сейчас невыносимо одиноко и больно жилось здесь, где всё было пропитано безвозвратными разлуками и горем. Поэтому бедная снова и снова бежала отсюда к родным и друзьям. Но это не унимающееся чувство одиночества вновь нагоняло её и не давало покоя вот уже десять месяцев с тех пор, как умерли родители.
Катюша теперь изредка приезжала домой во время отпуска или на выходные, как сейчас, чтобы прибраться на могилках. Фима совсем не приезжал. Он, самый дорогой и близкий человек, отошёл в сторону и с каждым днём, месяцем, годом удалялся и был теперь на космическом расстоянии от неё.
И вот сейчас, при упоминании о брате, катюшино сердце опять заболело одиночеством, но уже по-новому... Ей впервые стало тревожно за свою женскую судьбу.
Ей было двадцать пять лет, и она ещё ни разу не была в крепких мужских объятьях, не знала о счастье взаимной любви и даже не испытывала физического влечения к мужчинам. Все её личные истории были связаны со сватовством и скорее походили на комедийный сюжет зощенских рассказов, чем на взаимоотношения между мужчиной и женщиной.
«Может, я какая-то не такая?» - всё чаще задумывалась молодая женщина. И вот сейчас, на кладбище, она всерьёз забеспокоилась о себе: о печальной перспективе никогда не ощутить взаимную любовь.
Она шла по тропинке с мешком прошлогодних листьев за спиной и потихоньку впадала в уныние.
«Конечно, где, как ни здесь приходят унылые мысли», - как-то неожиданно заворчала Катя и тут же поймала себя на мысли: «Как хорошо, что я это сказала!» Девушка остановилась, чтобы уловить внутри что-то отдалённо светлое и доброе, пока оно не улетучилось из собственного тела, и продолжила размышлять: «А что я сказала..? Просто объяснила, что поникла потому, что на кладбище, будь я подальше и подольше отсюда… кто знает…» Проблески ясных спасительных мыслей приободрили ее и сами собой превратились в живительный лозунг:
- Нет! Хватит страдать! Я хочу быть счастливой! И я могу быть счастливой!
И этот клич Катюша будто выродила из себя, напрягая остатки здорового в организме, заставляющего жить и чего-то хотеть. Это дикое желание НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ как на спасительный плот уронило Катю и скомандовало ей плыть сейчас по течению Большой реки!
Молодая женщина с легкостью сбросила с себя мешок прошлогодних листьев в кучу старых венков:
- Ну, всё, дошли до этого мусора, наконец, - сказала Катя, глубоко вдыхая весенний воздух. – Теперь идём к бабушке и дедушке убираться.
- Катюша, ты иди вперёд, начинай. Здесь недалеко подруга похоронена, хочу дойти до неё, - отдышавшись сказала тётя и стряхнула с себя мусор.
- Хорошо, надеюсь, не заблужусь, - с удовольствием ей улыбнулась Катя.
- Ступай по этой тропинке, потом свернёшь налево – к дорожке, которая уложена плитами, увидишь.
- Найду, не беспокойтесь.
И Катюша тихо побрела по оживлённому кладбищу. Перед родительским днём здесь всегда много людей: кто-то красит, другой моет или что-то устанавливает. Девушка шла и с удовольствием наблюдала за такой работой, только чтобы не глазеть на море тоскливых памятников.
Когда «закончились люди», Катя опустила взгляд, всмотрелась в могилы и поняла, что забрела не туда. Но странное чувство вдруг овладело ею: она была здесь!
Когда-то давно, но точно была здесь! И это было очень яркое воспоминание, которое оставило неизгладимый след внутри! И Катя именно сейчас на него наступила!
Обескураженная женщина оглянулась… И увидела на памятнике фото из своего старого школьного альбома… На неё смотрел Митя…
Миллион каких-то сумбурных чувств вспыхнули разом в женском теле.
От волнения молодая женщина села на лавочку перед Митей. Оглянулась. Красивая мраморная площадка и сама могила были ещё не убраны. Встревоженная Катерина надела перчатки, взяла грабельки и принялась собирать листья, чтобы хоть как-то отвлечься от нахлынувшего…
Она сделала первый взмах – сухие листья зашелестели, вторя переливам катиных чувств…
Второй взмах – и сырой запах залежавшихся листьев ударил в нос, будто открыл дверцу в далекое прошлое…
Третий, четвёртый, пятый…- и работа закипела! Катя убиралась с азартом, местами выкапывала гнилую траву и отбрасывала мусор с землей в сторону. Память стала вынимать из глубины души картинки: вот она – маленькая девочка – сидит с Митей за одной партой и читает Чехова, вот он пристально влюбленно смотрит на нее своими глубокими смольными глазами, вот она спускается по лестнице и видит его с портфелем, а здесь он уже зло улыбается ей, отправляясь на заднюю парту и этот холодный взгляд в библиотеке…
А потом СОН! ТОТ СОН!
Женщина ахнула среди могил!
Остановила работу. Села на лавку. Отдышалась. Взглянула на фото Мити и разрыдалась.
Тот сон! Она снова вернулась к нему… И только сейчас Катюша все поняла… Милая моя, сколько же лет тебе понадобилось для этого?!
Та маленькая счастливая девочка ВСЕ ЕЩЁ БЕЖИТ ЗА МИТЕЙ! ДО СИХ ПОР!
Как же! Как же она долго бежит за этим мальчиком с лучисто-смольными глазами! И никак не может его догнать! Она готова бежать за своим любимым и вечно видеть в его руках свой портфель! Ведь только эта истерзанная сумка кричит о взаимной любви! Только этот несчастный портфель…
Милая, остановись!
Пускай влюбленный мальчик убежит!
А ты остановись! Посмотри на себя: ты стала ЖЕНЩИНОЙ, взрослым человеком, и что же ты делаешь?! Всё ещё бежишь за этим мальчиком…
Рыдания молодой женщины слушали лишь кладбищенские деревья, только им и Богу было известно, как звучит девичья боль от потерь и безответной любви, вырытой через десятки лет.
Выплакав до последней капли прошлое страдание, Катерина тихо и не спеша закончила уборку на могиле Мити. Теперь в оградке у Мити Берегового было чисто. И на душе у Кати - светло, свежо, спокойно и легко… Она долго, с любовью смотрела на фото одиннадцатилетнего мальчика… Благодарила… И ощутила бездонную пропасть между ним и собой…
- Прощай, Митя! – сказала женщина ровным голосом.
И Катя пошла прочь. Вниз по тропинке. Ноги сами ускорили шаг. Она уже бежала с горки, рассекая яркие весенние лучи и наполняя все свое женское тело чистым майским воздухом. Не чувствовала земли! Летела! Теперь она свободна!
Свободна от тяжелой ноши первой любви, которой бессознательно хранила верность 18 лет.
***
Спустя полтора месяца Катя влюбилась, но это уже другая… счастливая история.