Друг мой, Валерка! В то свежее июньское утро мы бежали в высокой траве втроем – я, следом, задравши хвост, теленок и последним волочился ты с веревкой, накинутой на короткие телячьи рожки. Началось с того, что теленок боднул меня несильно, я не хотел принимать это на свой счет, однако тот был упрям, боднул настойчивее и перешел допустимую границу, когда я дрогнул и увернулся, что было расценено как прямое приглашение – бычок склонил крепкий лоб с намотанной веревкой и стал жестко выталкивать меня из какого-то ему одному известного круга. Я не выдержал, побежал.
Это была гонка за лидером, но кто для кого лидер? Линейно лидером был я, но по правде конечно же теленок, а ты спотыкался поневоле, не в силах удержать своего Буяна. Бежали, что называется во все лопатки, я стал выдыхаться, хорошо чувствуя позади рога, уже по-настоящему твердые и, выбившись наконец из сил, остановился, приготовившись бодаться до последнего. Теленок остановился тоже, уставился с любопытством, раздувая после бега ноздри. Обрадовавшись такому счастливому исходу беготни, я повалился в куриную слепоту с колокольчиками, покатился, а в ухо мне тут же ткнулись оглушительные выдохи мокрого бычьего носа и жесткий язык ободрал щеку. По правде говоря для меня все было просто – бодают тех и только тех, кто провоцирует или панически боится, теперь же следует пересмотреть эту телячью парадигму.
Вечером был пирог с клубникой и сливками по поводу твоего дня рождения, десять лет, а как стемнело, твой отец вынес на крыльцо баян, долго ощупывал кнопки, пробовал на разные лады, откладывая дымящуюся папиросу "Север", проверял басы, припоминал слова, возвращался к началу и потом загудел, запел о снова зацветших каштанах. Едва ли он их видел, в отличие от тех счастливцев, которые сложили песню в тени самих благоухающих цветами деревьев. А песня рождалась снова, на этом старом крылечке, также, как где-то снова расцветал Днепр. Хрипловатая мощь голоса, красивые аккорды тонули в густую ночь, которая враз оделась плотным бархатом, меняющим иссиня-черные оттенки, где-то рядом угадывались силуэты самих каштанов, высоких, с дивными белыми цветами, слышался неуловимый шелест листьев, плеск волны за огородом.
Как легко и просто простуженный бас под старенький баян преобразил обычную ночь на улочке без названия в волшебную каштановую аллею, ведущую туда, куда все мечтают попасть хоть раз в жизни! Стало очень ясно, что за простыми смыслами песни прячется что-то еще, безмерно красивое, о чем невозможно спросить, можно только догадаться. И где этот Днепр, в какой стороне? Должно быть на западе, а это где-то далеко за Кривым Кустом, за Буконью и дальше за горами.
Домой я прошел мимо уснувшего теленка, наощупь, раздвигая темноту руками и полагаясь на пение сверчков, бог весть откуда доносившегося. В домах огонь погашен, все спят и не слышат ни Днепра, ни песен.
Год 1966, 22 июня.