Аборигенка. Часть вторая

Борис Бабкин
                Аборигенка часть вторая.
 Это произошло уже довольно давно, ровно столько времени, сколько лет, стоявшей под кедром женщине. Ее мать, прежде чем стать сгорбленной, дряхлой, однорукой, спившейся старухой. (Руку ей ампутировали после того, как ее изжевал на охоте медведь). В молодости была неимоверно красива. И на нее, ее красоту заглядывались не только местные молодые парни. Но и те,  не многие заезжие в их забытую богом затерянную в тайге деревню. Но она не спешила, ни кому не отдавала предпочтение. Создавалось впечатление, как будь-то, она все это время кого-то ждала.

 И неизвестно, сколько времени, как долго это ожидание еще могло продлиться.
 И вот, случилось то, чего, кого, так долго ждала она. И это перевернуло всю ее жизнь. Из самоуверенной недотроги не подпускавшей, не принимавшей ничье ухаживание, в одночасье, она превратилась в кроткую смирную овечку. И все это произошло лишь только потому.
 Неожиданно, в их глухую таежную деревню пришла работать геофизическая партия. И в ней, в этой геофизической партии под стать ей был молодой и опасно красивый геофизик.
 И, если раньше за ней охотились, добиваясь ее внимания. То теперь с появлением у них в деревне этого геофизика, таким охотником преследователем, но уже на человека, стала она сама.

  И что только она ни делала,  что бы этот, так неожиданно появившийся в их деревне геофизик, обратил на нее внимание. И это, ее внимание к геофизику не осталось не замеченным жителями деревни. Она стала буквально преследовать его повсюду, где бы он ни появлялся. Будь то в клубе при просмотре очередного кинофильма, и всегда, как бы случайно их места оказывались рядом. Но, все было тщетно. Он ни разу даже не попытался заговорить с ней, поделиться мнением о просмотре кинофильма, проводить ее до дома, или просто прогуляться. Казалось, она для него не существовала, и это ее злило, затрагивало ее самолюбие. Не обращая на нее никакого внимания, словно ее не существовало. В тоже время, он не интересовался, не отдавал предпочтение, и другим, под стать ей молодыми девушками.

 Будучи прекрасной таежницей, хорошо зная повадки зверей, и в этом она не знала удержу в преследовании зверя, редко какому приходилось уйти от нее. Но здесь был человек, такой же, как и она, не менее, а может более умный, практичный, изворотливый и коварный, нежели она. И, казалось, ничего с этим не поделаешь. Но и сдаваться вот так просто она не хотела.

Шло время, но ничего не менялось, он по-прежнему не «замечал» ее. Она, что бы достичь своей цели, что бы он обратил на нее внимание, прекрасно разбиравшаяся в повадках зверей. И, что бы добыть того, или иного зверя нужно знать его повадки изучить понять его  изнутри. Вот и она  стала искать его не внимание к ней, не в себе, а в нем.

 В тайне, упросила работника почты, что бы та, просматривала приходящие ему в его адрес письма. И сообщала ей, от кого шли ему эти письма. Кто знает, возможно, у него, где-то там, на большой земле есть девушка, может даже жена. И, что ей не стоит продолжать борьбу за него, за его внимание к ней. Но те редкие письма, если и приходили в его адрес, все они были служебные, касающиеся его работы. И это то, еще больше подхлестнуло ее, продолжать борьбу за него.

 Да, она была умна и опытна, в добывании таежного зверя. Но здесь был, как уже было отмечено, человек, не менее, а может более умный и опытный, нежели она сама. На самом деле, все было совершенно не так, стоило ему только появиться в деревне. Он, будучи свободным человеком, первый  обратил внимание на молодую привлекательную аборигенку, выгодно отличающуюся от других молодых девушек деревни.

 В то же время от него не ускользнуло и то, что и она обратила на него внимание. И он, подобно хищному таежному зверю, который, почуяв запах крови, стал выжидать, затаился. Что бы улучшив момент, когда их тропы пересекутся, схватить ее мертвой хваткой. И, как это говорят в народе, «вода камень точит». Они не стали больше томить, испытывая себя, свои чувства на прочность. И это, чего они так долго ждали, скрывая свои чувства, наконец-то случилось.
 И вот однажды их увидели вместе, они стояли у обрыва реки одиноко росшего кедра. Никто не знал, о чем они говорили. Только их встречи с этого времени стали довольно частыми. Настолько частыми, что жители уже привыкли к ним и перестали обращать на них внимание.
 Когда же пришла осень, появились первые утренники, стал опадать, полетел пожелтевший пожухлый лист с деревьев. Подошло время сборов, ухода ее в тайгу, на долгий зимний промысел, расставания с ним.  И вот надо же, произошло то, чего никто из деревенских жителей не ожидал. Он, толи уволился из партии, или же взял отпуск без содержания. Ни кто толком не знал да и знать не хотел, ушел с ней в тайгу.
А, когда закончился промысел, они вышли из тайги. И как водится в таких случаях, через положенное на то время, у нее родилась дочь. Которая и стоит сейчас под кедром, как когда-то, стояла с ее отцом ее мать. С отцом, которого она ни когда не видела и не имела никакого представления кто он и где он. Точно знала одно, со скупых слов матери, что он русский не из местных.
 Вскоре, геофизическая партия, свернув работы, ушла осваивать другие районы необъятной Сибири, а с нею, и ее отец. И как память о себе, оставил ей дочь.
               
 Неожиданно снизу, под обрывом, куда только что спустились эти двое, послышался глухой звук. И на водную гладь реки, выплыла лодка, подхваченная течением, ее развернуло и медленно стало сносить вниз по течению. В лодке были те двое мужчин, один сидел на носу лодки, другой на корме за мотором периодически дергал стартер, пытаясь завести мотор. На груде поклажи, на мешках лежала собака.
 Стоявшая под кедром женщина, при виде неожиданно выплывшей лодки, как-то вся сжалась, подобралась, плотнее прижалась к кедру. Сейчас, когда уже достаточно рассвело. Ее вполне мог увидеть, кто ни будь из находившихся в лодке мужчин.  От тех, от которых она так тщательно пряталась. В ее карих глазах отразился страх, растерянность. Но это такое ее состояние продолжалось не долго. Она быстро овладела собой. И, по мере удаления лодки, которую сносило все дальше и дальше вниз по течению.
 Сейчас ее внимание было полностью приковано к лодке, к находившимся в ней двоим мужчинам. Один из них, по-прежнему,  дергал стартер мотора, пытался завести мотор. Но, как он, ни старался, раз, за разом дергая стартер, все было тщетно. Остывший за ночь мотор упрямился, упорно не хотел заводиться.
 Наконец, тот, который сидел на носу лодки, очевидно, ему все это надоело, бесполезные попытки своего напарник завести мотор. Привстав, опираясь на мешки руками, приблизился к своему напарнику. Тот сразу освободил ему место. Достав из бардачка ключ, вывернул свечу из цилиндра, снял шланг с патрубка мотора. После чего вспрыснул внутрь цилиндра мотора небольшую дозу бензина, завернул свечу. С силой дернул стартер, мотор чихнул, подал признаки жизни, но не завелся. Тогда он, чуть добавив газ, вторично дернул стартер. На этот раз мотор подчинился, громко взревел, обдав сидевшего клубами дыма. Сбавив обороты двигателя, дав ему поработать, когда же мотор достаточно прогрелся. Он снова вернулся, занял свое место на носу лодки.

 Собака, как только, мотор завелся, сразу поднялась с мешков, заняла привычное в таких случаях для нее место на баке лодки. Это была та порода собак, с которой человек, вот уже на протяжении многих веков добывает в тайге зверя. Сидя на носу лодки, она, внимательно поворачивая голову, в ту или иную сторону, стала всматриваться в берега реки, с шумом втягивая, фильтруя норками (ноздрями) сырой воздух. Лодка, преодолевая встречное течение, медленно с набором скорости, пошла вверх по реке.
 Женщина по-прежнему стояла под кедром, разве что еще плотнее прижалась к его стволу. Но, стоило только лодке поравняться с кедром, и чуть миновать его. Как она, и это, по меньшей мере, было странным и неожиданным, стремительно быстро, на какую только способна женщина, совершенно не опасаясь, что ее может увидеть, кто-то из находившихся в лодке мужчин. От них она только что так тщательно и усердно пряталась. Сейчас, буквально, в каком-то порыве выскочила на самую кромку обрыва. Казалось, сделай она еще один шаг, и неминуемо сорвется в низ, с обрыва, в бурлящий водоворот реки.
 И это, такое поведение женщины может показаться странным, и, по меньшей мере, не поддающемуся объяснению. Сейчас она совершенно не таилась, наоборот, она хотела, что бы ее увидели. И, если кто ее и мог увидеть, только  тот, который находился на носу лодки, ради которого, она и пришла в это раннее утро. И он действительно ее увидел и все понял. Тот же, который находился за мотором,  управляя  лодкой, видеть ее не мог. Его взор целиком и полностью был прикован к водной глади реки.
 И кто знает, как бы все повернулось, если бы он ее увидел. Возможно, развернул бы лодку в сторону берега, причалил к кедру, но к счастью этого не произошло.
 Лодка еще не настолько удалилась от кедра и стоявшей на краю обрыва женщины. И тот, что сидел на носу лодки, ему ничего не стоило, он сразу заметил, обратил внимание, на отделившуюся от кедра женщину. Более того он узнал ее. И ему сразу все стало ясно, в этот момент он был готов простить ей все. И то, как иногда бывает трудно быть женщиной, остававшейся одной, перешагнувшей тридцати летний рубеж. На уходящие годы, которые летят, как вырванные листки из календаря.

 Продолжая пристально смотреть на стоявшую, на краю обрыва женщину. И тут, неожиданно для себя он ощутил, как его глаза, стало обволакивать не весть, откуда появившимся туманом. На какое-то время, она исчезла из его поля зрения. Он перестал видеть ее, хотя она по-прежнему продолжала стоять на краю обрыва.
 Сейчас перед ним предстала, стала вырисовываться другая картина, которая захватила полностью его, его сознание. Сквозь туман в смутных очертаниях, он увидел, перед ним предстала другая картина, картина далекого прошлого, и в этом прошлом перед его взором возникла другая женщин. При этом ему стало как-то не по себе неуютно, тоскливо. И то, как давно это было.

 Осень. Холодное раннее утро. Длинный состав пассажирского поезда, с минуты на минуту готовый к отправке. На опустевшем перроне, возле одного из вагонов, стоит молодая девушка. Ее руки судорожно сжимают ярко красный платок. Она на какое-то время прижимает его к своей груди, комкает. По ее озябшему красивому лицу, из карих глаз выкатываются редкие, похожие на горошины слезы. Некоторые из них достигают уголков ее губ. Она ощущает их солоноватый привкус. При этом она не делает даже малейшей попытки смахнуть их платочком. Холодный осенний ветер, срывая последнюю листву, с почти нагих уже тополей. Кружит их, гонит по опустевшему перрону. Не оставляет он в покое и стоявшую в одиночестве на перроне молодую девушку. Как бы играя, хулиганя, налетает на ее хрупкую фигуру. Распахивает полы ее осеннего пальто, ворошит на ее не покрытой голове каштановые волосы. Но она абсолютно не обращает, ни какого внимания на шалости ветра. Ее взгляд слезящихся карих глаз, подернутых грустью, был целиком и полностью обращен, прикован к тамбуру одного из  вагонов. И в нем в этом тамбуре весело переговариваясь, стоят двое мужчин,  курят, наслаждаясь дымом сигарет. Но она не замечает их, ее взгляд полностью прикован только к одному, стоявшему чуть в сторонке человеку.

 Его лицо в отличие от лица стоявшей на перроне девушки, не было грустным. Напротив, оно сияло, улыбалось, какой-то загадочной, и далекой от всего происходящего здесь улыбкой. Глядя на него, на его улыбающееся лицо, создавалось впечатление, что он абсолютно не замечал ни чего и ни кого, что происходило вокруг.
 Он был далек от всего, происходящего вокруг него, на какое-то время, он даже забывает о стоявшей на перроне молодой девушке. Он еще не знает, что поступая так, не обращая на нее ни какого внимания, что эта встреча в их жизни последняя, и то, что он видит ее в последний раз, после семи, пусть не долгих лет их совместной жизни.

 Его взор был устремлен, куда-то в неведомую загадочную для него даль, даль, столь далекую для него по расстоянию и столь близкую его душе. Что он уже почти физически ощущал ее дыхание. И что еще немного времени, и он растворится в ней. Все его существо его сознание, уже не властвовало над ним, не подчинялось ему.
 И, если его плоть, его тело, еще находилось здесь, на теплом юге. То его душа была уже там, далеко, в сибирской северной глуши. Он  представлял, как он уставший, после долгих скитаний по тайге, в сумраке наступающей ночи, уставший, бредет к себе в избушку. Как вваливается в нее, выстывшую, промерзшую, за короткий зимний день. И, как начинает растапливать печь-жестянку. Как, управившись с нехитрыми делами, утолив жажду несколькими кружками крепкого чаю, подбросив сырых дров в печку, в изнеможении падает на нары. С одной лишь мыслью, куда, в какую сторону пойти завтра, в поисках свежего соболиного следа.

 Резкий неожиданный толчок тронувшегося поезда вывел его из оцепенения из тех сладостных еще только, только предстоящих, накатившихся на него его сознание мыслей, вернув в действительность. И теперь уже он, не обращая внимания, на настойчивые просьбы проводника, посторониться,  войти в салон вагона. Чуть подавшись вперед, стал пристально всматриваться в продолжавшую стоять на перроне девушку. На какое-то время его лицо стало серьезным, на нем уже не было  той загадочной мечтательной улыбки. В его глазах появилась чуть заметная грусть. Теперь он внутренне осознавал все происходящее. И, казалось еще немного времени, какой-то миг и он оттолкнет проводника, спрыгнет на перрон медленно идущего поезда. Подхватит в свои крепкие руки девушку. И закружит, закружит ее, кружась вместе с ней сам. Потом осторожно поставит ее на перрон. После чего, опустив глаза, смущенно, виновато скажет: Я пошутил, я передумал, я остаюсь здесь, с тобой навсегда, ни смотря, ни на что, вопреки всему.


 Вот только, в место того, что бы спрыгнуть, пока еще медленно идущего поезда, под впечатлением, нахлынувших, закравшихся в его душу предательских мыслей. Он тут же справился с собой, продолжая смотреть, на сиротливо стоявшую, на перроне, одинокую женскую фигуру.  И по мере того, как поезд уходил все дальше и дальше. Еще совсем немного времени, скрылось здание вокзала, а с ним и одиноко стоявшая на перроне девушка.

 И только, много позднее, спустя годы, он поймет,  осознает, что правильно сделал, не стал сдергивать ее с места, не предложил ей поехать с ним. Хотя, хорошо понимал, что вряд ли она это сделала, решилась на это. В то время, в свои еще совсем юные годы, она уже тогда была реалистка, трезво смотрела на жизнь. Чего, наверно не скажешь о нем, не было у него, (по крайней мере, в то время). Ну да у кого-то, пусть запоздало, прозрение приходит с годами. Пришло оно и у него.
 Пришло другое время, изменились жизненные ценности, а с ними изменился и сам человек, люди. На смену пришел холодный расчет, порой жестокий, во всем в поступках кругом стала просматриваться выгода, человек стал черствым, безжалостным и жестоким. Тогда они оба, еще не знали, не ведали, что это осеннее утро, для них будет последним. В их только зарождавшейся, неокрепшей семейной жизни. Расстояние и время, разлучат их навсегда. И, только круглые печати, в их паспортах, будут еще долго напоминать им, что они все еще являются, мужем и женой.

 Какое-то время после его отъезда, они еще будут писать друг другу. Он, с холодного сибирского севера, она, с теплого жаркого юга. Вообще-то, писала она. Он же, хотя и с большой задержкой, ввиду того, что большую часть времени проводил в тайге. Все же старался отвечать, на ее короткие, ни чего не значащие, по содержанию письма. Она, очень редко интересовалась его теперешней жизнью, ее письма умещались на одном, редко двух тетрадных листах. И это, ее такое отношение к его столь изменившейся сегодняшней жизни, делам, его почти не задевало. Он полностью, с головой, ушел в то, к чему так стремился и мечтал с малых лет, начитавшись рассказов Д.Лондона и Э. Хемингуэя.
 В своих письмах она писала, что у нее все хорошо, жизнь проходит размеренно и спокойно. И, что она часто его вспоминает. В конце каждого письма, она неизменно, посылала ему, приписывала, воздушный поцелуй. А, как известно бумажные поцелуи хороши только тем, что не переносят инфекции. За несколько лет их совместной жизни, он хорошо изучил ее, впрочем, как и она его. И за ее скупыми строчками письма, которые, как он понимал, больше походили на шифр. Расшифровав который, можно было получить истинный смысл, ее письма, содержания. Который был далеко не безоблачен, не безупречен. Отвечая на ее письма, он хорошо понимал, что к прежней жизни возврата нет, и, что так продолжаться долго не будет.

 Она еще очень молода и должна устроить свою семейную жизнь. Думая так, он совершенно не заботился о себе, о своей будущей жизни. И то, что он тоже молод. Он просто чисто по-человечески желал ей добра. Суровость здешних мест, эта таежная глушь, борьба за выживание с силами природы, целиком и полностью захватили, завладели им, его сущностью. Она, подобно капкану попавшего в него зверя, намертво держала в своих челюстях.

 Доподлинно известно, и жизнь доказывает это, человек не может предвидеть, предугадать, просчитать дальнейшую свою судьбу.  И они, начав свою, совместную жизнь, не были исключением. В свое время, они оба, она годом раньше, получили дипломы об окончании специальных средних учебных заведений.  Где у него, в графе, специальность, значилось охотовед-зверовод, у нее, техник-технолог. Это не остановило, их чувства молодость брала свое. Их не насторожило и то, что уже изначально, по полученным ими специальностям, были полярны. В то время они были на гребне волны, той счастливой волны, которая, однажды, достигнув берега, накатившись, ударившись о прибрежные скалы. Превратится в мириады, мелких разрозненных брызг, собрать которые воедино уже будет не возможно.
 Правильно сказано: сердце у человека, всего лишь орган кровообращения и иногда, бывает плохо тому, у кого оно  подменяет работу мозга. Так очевидно получилось и с ними, у них. Нет, они действительно, очень сильно любили друг друга. И, как это будут ни парадоксально сказать, благодаря этой любви, он и окажется в этой северной сибирской глуши. Нет, расставаясь, они не расходились. Каждый очевидно считал, что это не на долго, вот только.

 Живя, на юге, в большом городе,  она прекрасно чувствовала себя. Работая по некогда полученной ей специальности. И, в то же время, глядя на него хорошо понимала, как мучается и томится он, словно дикий зверь, лишенный свободы, запертый в железную клетку. И, как ни старалась она помочь ему, адаптироваться, обрести себя, наконец, просто смириться с выпавшими на его долю обстоятельствами, все было тщетно. Вот уж поистине, правду говорят в народе: сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит. И вот однажды, на одно из своих писем, которые он втайне от нее посылал, делал запрос, получил ответ, вызов. Где ему предложили работу по его специальности в одном из районов севера томской области. И этот вызов он принял. Когда же он сказал ей, об этом. Она не стала ему противоречить, отговаривать, от поездки. Больше того, сделала вид, что очень рада этому, что наконец-то пусть далеко, в Сибири. Но он будет работать, по той специальности, которую он получил в техникуме. Тогда, как сама, в душе, для себя решила, пусть развеется, собьет оскомину, померзнет в тайге, корчась у костров в стужу и вернется. Зато потом его уже больше ни куда не потянет.

 И только много позже она поймет, как жестоко ошиблась, отпуская его туда, куда его тянуло с раннего детства. А поняв, видя, что его уже не вернуть, что между ними образовалась огромная пропасть, что все кончено. А, также своим женским чутьем понимая, что он первый не сообщит ей об этом, что бы тем самым, не затрагивать, не оскорблять ее женское самолюбие.
  За все время, как они расстались, сколько он живет в этой сибирской глуши. У него не появилась другая женщина. И она, что бы придти к чему-то определенному. Сама решилась, взяла на себя эту не легкую для обоих ношу.  Она не запросила развод, все еще на что-то надеясь. Тогда как, уже давно своим женским чутьем поняла, что между ними все кончено, возврата уже нет и  не будет.
 И поняв это, в своем последнем ему письме написала. Вот эти строки, которые он запомнил надолго, вплоть до сегодняшних дней. «А ты все дальше на север, все дальше в тайгу, все дальше от людей, ближе к зверям». Говоря о людях, здесь наверно она имела, в виду, себя. И в этом, в ее коротком и в то же время, таком емком изречении, не лишенном горького смысла, был приговор им обоим. Ее письмо он оставил без ответа. Да в нем и не было необходимости. И так все было ясно.

                Неожиданно появившееся в его глазах видение, давно минувшего времени, так же быстро и исчезло. И перед ним снова, но уже на яву предстала, он снова увидел на обрыве, одиноко стоявшую женскую фигуру. Женщину, образ которой, на протяжении долгих лет, будет являться ему. словно корабль призрак, с покинувшей его командой.  Оно это прошлое будет появляться в его сознании в мучительных снах, долгими зимними ночами, лежа в избушке, после дня скитаний по таежным дебрям. И он еще долго не сможет заснуть, ворочаясь с боку на бок, вслушиваясь в заунывный вой одичавшего ветра.