Любава проснулась в хорошем настроении, как только почувствовала сквозь сон, что первые лучи солнца стали гладить её лицо и волосы. Девочка привыкла рано вставать, ведь вся женская работа по хозяйству была на ней. Мамы своей она не помнила с рождения, но женщина, что часто приходила к ней во сне, своей лаской и добрыми советами давала понять кто она и почему у неё такие тёплые и родные руки.
Бойко спрыгнув в вышитой ночной рубашке с печки, Любава на цыпочках прошла в сени мимо кровати на которой спал отец. Зачерпнув из ведёрка ковшиком воды, она с удовольствием сделала несколько больших глотков. После этого всё так же на цыпочках, поскрипывая половицами, прошагала к Красному углу избы, встала на колени перед снопом пшеницы и вырезанными из дерева фигурками, стоящими на небольшой полке. Взяв в руки одну из них и прижав к груди, девочка стала шёпотом молиться:
"Дождику, припусти, да на наши капусты,
На картошку, на просо, на наши покосы.
Дай, Боже, дождя нам, на пшеницу, на колосницу,
Да на наше жито, дай муки на сито,
На ячмень, на просо, дай - Боже погожий!"
Закончив молитву Любава на миг задумалась, посмотрела через окно на встающее над лугом солнце и быстро добавила:
"А ещё коровке дай приплоду теляте и здоровья папе!"
Поставив фигурку обратно на полочку девочка поднялась с колен и обернулась на шорох за спиной. Отец уже проснулся и с ласковой улыбкой, теряющейся в большой седой бороде, смотрел на Любаву.
- Доброе утро, доченька, благо дарю за заботу, но ты опять всё перепутала, - сказал он вставая с кровати, - чтобы коровка удачно разродилась лучше просить не Даждьбога, а Велеса.
- Вот ещё, - нахмурила прямые стрелы своих бровей Любава, - ты же сам меня учил, что главное не слова, а смысл, который идёт от сердца!
- Верно говоришь, дочка, но ведь на небе каждый светлый Бог своими делами занимается, а ты все просьбы одному Даждьбогу поручила.
Любава сосредоточенно размышляла что-то пытаясь вспомнить:
- Бог един, правильно?
- Истинно так, - отец утвердительно кивнул.
- А все боги и богини - это пращуры наши, которые помогают ему в небесной Сварге, правильно?
- В Прави всё правильно, Любава, - отец стал серьёзным, - жаль только, что многие люди...
Не дав ему закончить мысль, девочка в нетерпении и радостно перебила:
- Так вот я и просила самого главного, а он уже направит мои просьбы кому куда следует!
Видя решительность и радость на лице дочурки, отец не стал бранить в этот раз за то, что перебивает старших, а, улыбнувшись, ласково погладил её по голове:
- Он, конечно, направит твои просьбы "куда следует", ведь он тебя любит, но если каждый все свои заботы на него одного перекладывать будет, что тогда?
Любава стала серьёзной и, поразмыслив, многозначительно заметила:
- Одному...ой как тяжело обо всех заботиться...тут по хозяйству едва за всем одному поспевать трудно, а то вся Вселенная...
- И? - отец пытливо посмотрел в самую глубину васильковых глаз дочурки.
Любава на миг растерялась, а потом словно опомнилась:
- Ой...поняла! Зорьку ж пора на луг выгонять!
И затопав босыми ногами по полу, Любава спешно побежала одеваться.
Проводив её тёплым взглядом, отец поморщился от боли и задрал рубаху. Его грудь стягивала льняная повязка, через которую проступили на боку пятна запёкшейся крови. Он медленно сел на кровать, и дождавшись когда Любава, что-то напевая, выбежала на улицу хлопнув дверью, стал осторожно разматывать бинты.
Через всю грудь и левый бок тянулись четыре рваных глубоких раны. Осторожно ощупав себя, то и дело стискивая зубы от боли, он понял, что несколько рёбер сломано.
- Что ж, Радомир, - сказал он самому себе вслух, - хоть люд не ведающий и прозвал тебя Лешим, но снова защищать их от беды придётся тебе. То, что вселилось в Потапыча...
Раненый, поморщившись, обернулся и достал из под подушки большой охотничий нож со следами крови на лезвии. Как он ни старался вчера поздно вечером, чудом вернувшись из леса живым не шуметь, но Любава, видно, поняла сквозь сон что что-то неладное, раз сегодня в молитве ему здоровья желала. Но, слава Богу, не догадалась насколько её молитва сейчас кстати.
Он стал припоминать обрывками как вчера вернулся. Как не заходя в избу закрылся в бане и наспех в полубреду готовил нужную мазь, как спрятал окровавленную одежду и на всякий случай переоделся во всё чистое, как уже не хватило сил активировать ловушки при выходе из леса, на краю которого и стояла его с Любавой изба...дальше провал, наверное, потерял сознание...а после вспомнил лишь как прячет нож под подушку и забытьё...до самого рассвета, пока не услышал шёпот дочки.
Радомир задумчиво разглядывал нож со всех сторон, внимательно вглядываясь в каждую деталь. Найдя искомое, осторожно оторвал от лезвия волосок шерсти с засохшей бурой каплей и понюхал его.
- Всё ещё хуже, как я и думал, - он тяжело вздохнул, - это не оборотень, это нежить вернулась, а, значит, будут и другие...
Нужно было снова приготовить мазь и наложить свежую повязку. Радомир, преодолевая боль, доковылял к Красному углу, встал на колени, долго молча молился, после чего всё так же тяжело ступая вышел из избы.
С крыльца он увидел как вдалеке на лугу Любава, вприпрыжку и напевая, хворостинкой подгоняла корову Зорьку, ведя её навстречу взошедшему солнцу. Радомир улыбнулся кончиками глаз, а сам, оставаясь серьёзным и сосредоточенным, проковылял за угол избы и стал задумчиво смотреть в сторону леса, который начинался сразу же за ручьём и небольшой полоской засеянной пшеницей.
Лес, который всегда был гостеприимным и радушным, сегодня дал знать Радомиру лишь только им двоим понятными знаками, что в нём затаилась опасность.
"Я же тебя как мог предупреждал вчера, не ходи", - зашелестел лес кронами многолетних сосен.
"Да помню, трижды ветками в лицо хлестал...я был не внимателен, думал, ты меня отворачиваешь, чтобы молодняк кабанов не потревожить...", - мысленно и виновато отвечал Радомир.
"Похоронишь его когда сам оклемаешься..." - прошелестели деревья, - "я посторожу".
"Эх...Потапыч-Потапыч, друг мой косолапый..."
"Знаю...не часто под моими кронами помню дружбу человека и зверя...но то уже был не он..."
- А то уж и я знаю, - со вздохом и вслух сказал Радомир, и, поклонившись лесу, опечаленный поковылял в баньку.