Айша Курбанова, член Союза писателей России,
член Союза журналистов России
Зубалжат спешила к бабушке. Не видя её со вчерашнего дня, она волновалась за её здоровье, как-никак операцию на сердце перенесла.
Дул освежающий ветерок. Кругом стоял аромат цветущих деревьев. Тихая улочка, непохожая на другие городские улицы, привлекала взгляд девушки своей необычной красотой, создаваемой фруктовыми деревьями, растущими прямо на тротуаре. Вдруг в чьем-то саду с хрястом сломалась ветка. Девушка вздрогнула и остановилась. Увидев её, мальчишек, спешно спустились с деревьев незнакомого сада. На абрикосовом дереве, с которого они сошли, была сломана огромная ветка. С неё, лишившейся своего месторасположения, но кое-как держащейся на стволе, свисали недозревшие абрикосы. Сломаны были и ветки черешни, растущей поблизости.
«Неужели, нет хозяина этого дома и этого чудного сада? Почему никто не присматривает за плодоносящими деревьями, растущими вокруг дома?» – удивилась Зубалжат. Она взглянула на вывеску: «Ул. Чехова, 62».
«Скорее всего, в этот дом давно никто не заходит: перед воротами – куча пожухлой листвы, упавшей не сегодня. А на подоконниках одноэтажного, давно не побеленного дома, стоят высохшие комнатные растения.
Возможно, хозяева дома или переселились куда-то, или с ними что-то произошло. А за домом и садом теперь некому смотреть», – сделала вывод Зубалжат. Ей хотелось узнать о судьбе хозяев, как ей показалось, заброшенного дома, но она поспешила к больной бабушке.
***
Больные, что лежали в палате № 357, смотрели на игры воробьёв, резвящихся на ветках акаций, зацветших под окнами больницы, прислушивались к их чириканью, вдыхали полной грудью воздух, напоённый весной, и смотрели на тропинку, по которой близкие люди шли их проведать.
Асфальтированная тропинка, ведущая к окнам больницы, редко пустовала, так как во время врачебного обхода или тихого часа, кроме воскресных дней, посетителей к больным не пропускали. Приходилось общаться с ними через окна. В воскресные дни больные могли насладиться общением с близкими прямо в палате.
Вдруг двери палаты раскрылись настежь. Больные, чьё внимание было приковано к окнам, разом обернулись – в дверях с огромным букетов цветов и большущей сумкой появилась Зубалжат.
– Ой, мои дорогие! Вы ещё не встали? – улыбнулась девушка. – И моя бабушка, встающая ни свет, ни заря, до сих пор в постели? – обняла она старушку. – Слушай, бабушка, уже обеденное время, а ты спишь до сих пор? – бабушкиным голосом, каким она говорила с ней в детстве, Зубалжат наклонилась к старушке и вновь заключила её в объятия.
– Теперь я стала соней, сплю до обеда, – рассмеялась старушка.
– Бабушка, эти цветы тебе! – Видишь, сколько их зацвело с тех пор, как ты пропадаешь в больнице! – посетительница убрала завянувший букет, обновила воду в вазе и поставила свежие цветы.
– А эти цветы я принесла, Антонина Ивановна, вам, – улыбнулась девушка соседке бабушки.
– Ой, красавица моя, спасибо за то, что не забываешь обо мне.
– Антонина Ивановна, как я могу о вас забыть? Вы же – моя наставница.
Оставшуюся часть цветов Зубалжат поставила на подоконник. Аромат цветов заглушил в палате запах лекарств и хлорки.
– Внученька, я же собиралась идти на базар и торговать цветами. Что же ты наделала? – улыбнулась Зулайпат.
– Бабушка, с каких это пор в твоей голове зародились мысли о торговле? Ничего подобного я раньше за тобой не замечала. Ты только вылечись – успеешь наторговаться – цветов в этом году немало.
– Если я продам цветы, что же ты дарить будешь?
– Если захочу дарить, куплю у тебя.
Палата зазвенела от смеха.
– Сегодня, бабушка, ты очень жизнерадостна. Видимо, уже выздоровела.
– Да, внученька. Я мечтаю, как в молодости, скосить огромный участок сена, сжать поспевшую ниву. Ты же знаешь, что я, не покладая рук, работала всю жизнь.
– И, конечно же, на свадьбах хочешь танцевать?
– Несомненно, как же без этого? Мне бы сейчас годы молодости и те лёгкие ноги, я бы показала, как танцуют горянки-сирагинки. О, как я любила танцевать на сельских вечеринках, как я любила петь на горных просторах. Вот было блаженство…
– Я же говорю, помолодела моя бабушка, – засмеялась девушка. – А если эти пельмени покушаешь, бабушка, ты ещё больше помолодеешь, – Зубалжат стала выкладывать еду из термоса в тарелку.
– Подожди-ка, подожди! Если все пельмени я съем, ты совсем меня не узнаешь. Раздай моим подружкам.
Зубалжат выложила творожные, мясные и крапивные пельмени в тарелки соседок бабушки.
– Здоровья тебе, доченька, чтобы и впредь плела такие вкусные пельмени. Ты сама справилась или мама помогла? – улыбнулась сквозь слёзы Антонина Ивановна.
– Мама на работе, сама их заплела. Я ведь немаленькая – как-никак выпускница школы. Скоро мне аттестат зрелости получать.
– Очень вкусные пельмени, спасибо тебе, доченька, – отозвалась Хису, стараясь беззубым ртом прожевать сочный пельмень. – Если бы мой сын не погиб на войне, у меня могла быть такая же внучка или внучок. Будь прокляты те, кто навязал нам войну, – вздохнув глубоко, больная поставила тарелку на тумбочку.
– Бабушка Хису, доешьте пельмени, а то обижусь, – подошла к ней Зубалжат. – Считайте меня своей внучкой и доешьте.
Старушка вытерла непрошенную слезу, угостила девушку черешней и снова взялась за пельмени.
Зубалжат вытащила из своей сумки коробку с клубникой, поставила на тумбочку бабушки, а ранние абрикосы и черешню, купленные на рынке, раздала всем больным палаты и присела на койку Антонины Ивановны, погладила её по седым волосам.
– Как ваше здоровье?
– Сегодня лучше, моя хорошая, – она поцеловала руку посетительницы. – Зубалжаточка… – будто стесняясь чего-то предосудительного, больная, заглянув в глаза девушки, вдруг запнулась.
– Антонина Ивановна, что вы хотели сказать? – Зубалжат ласково посмотрела на старушку.
– Зуленька, на, возьми, пожалуйста, деньги. Купи себе пломбиры, а мне – клубнику, – тихо, почти шёпотом, на ухо прошептала она.
Зубалжат покраснела: на тумбочке бабушки стояла клубника. Оттого что ягод было мало, она только на тумбочку бабушки поставила их. Пока покупала фрукты, деньги закончились. Их хватило только на килограмм ягод. Девушка подошла к тумбочке бабушки и поделила ягоды.
– Антонина Ивановна, уберите деньги, я их не возьму.
– Ты не обязана всё мне дарить. Я отложила деньги на чёрный день. Этот день настал. Теперь я могу их тратить.
– Всё равно уберите, иначе я обижусь.
Больная вытерла слёзы и обняла девушку:
– Спасибо, моя хорошая.
– Завтра я принесу больше клубники. А пока ешьте эту.
– Антонина Ивановна, от детей нет вестей? – спросил кто-то.
Старушка поставила ягоды обратно в тарелку, бессильно опустилась на подушку.
– Письма пришли… А их нет, – крупные капли слёз, сдержанные с трудом, наполнили глаза старушки. – Здесь есть два письма, – приподнявшись и опираясь на локти, она стала рыться под подушкой. Но, обессилев, повалилась на постель.
– Антонина Ивановна, не двигайтесь. Скажите, что вам нужно, я сделаю.
Зубалжат вытащила из-под подушки два конверта, на которых был указан адрес: «Ул. Чехова, 62. Щепкиной А. И.»
Девушка обомлела: «Ул. Чехова, 62»? Значит, тот дом, где наглухо закрыты ворота, принадлежит Антонине Ивановне? Получается, в её саду разбойничали мальчишки?»
– Эти письма, Зуленька, прислали мои дети: Женечка и Сашенька.
– Не расстраивайтесь, Антонина Ивановна, раз письма прислали, и сами приедут.
– Дождусь ли я их? Смогу ли я их ещё раз обнять? – глядя в потолок, больная погладила руку девушки. – Зуленька, прочитай их ещё раз…
Зубалжат стала читать письмо Евгении.
«Здравствуй, милая мама! Как твоё здоровье? Надеюсь, тебе уже лучше!? Как ты теперь, мама?
Моя милая мамочка, понимаешь, меня опять отправляют в командировку. Кандидатскую я ещё не защитила: попросили углубить тему, сделать классификацию свойств бронзы. Предзащита будет в следующем месяце. Боюсь, что мою фамилию вычеркнуть из списка, если не успею завершить работу до следующего месяца.
Посылаю тебе посылку, отправляю и деньги. Купи, что необходимо. Наши соседи – хорошие люди. Они тебе помогут, найдут, что нужно.
Мамочка, моя умница, потерпи немножко. Как только диссертацию примут, прилечу к тебе.
Твоя Евгения. Москва. 26 мая».
– Доченька моя, Женечка – геолог. Она пишет кандидатскую диссертацию о бронзе, найденном на Урале, – больная вытерла пот со лба. – Она, бедняжка, постоянно на дорогах. Скорее бы она защитилась. Утомилась, наверное, доченька моя…
Второе письмо было прислано из Нового Уренгоя.
«Мама, здравствуй! Как же ты себя не бережёшь. Ты всегда о ком-то волнуешься, о ком-то заботишься. Трудишься ради нас, когда мы уже сами зарабатываем. Я тебя умоляю, мама, отдохни. Береги себя.
Мама, не зря строятся пансионаты для пожилых людей. Ты же могла туда уйти. Как-никак – живые люди были бы рядом. А теперь ты – в больнице. Как теперь твоё самочувствие? Поправляешься? Пиши, если что-то нужно. У меня много знакомых врачей, отправлю, что необходимо.
А приехать, мама, пока не могу: ты же знаешь, как нелегко доставить фрукты и ягоды до Нового Уренгоя. Тут они золота стоят. Продавай по любой цене – всё равно купят. Здесь живёт много «денежных мешков». Я им фуры с фруктами вожу. Когда удаётся сохранить продукцию в сохранности и реализовать по плану, бывают и премии. В этом месяце пришлось попотеть, чтобы довезти помидоры до города: дождливая погода чуть не испортила всю продукцию. Поручить своё дело здешним пьяницам и приехать не получится. Потерпи малость: после реализации капусты и лука постараюсь приехать. К тому же в сентябре у меня отпуск. До скорого свидания, мама.
Новый Уренгой. 28 мая. Твой сын Александр».
– Представляю, Антонина Ивановна, какой праздник вы устроите, когда приедут Саша и Женя…
– Их приезд будет для меня самым лучшим праздником. Надеюсь, они скоро приедут. В их студенческие годы, если письма запаздывали, места себе не находила, ездила к ним сама. А теперь… – слёзы заблестели в её глазах. Она их поспешно вытерла и обратилась к соседкам по палате.
– Не обращайте внимания. Годы идут, а я становлюсь слабой, – старушка вытерла глаза. – Видимо, я сама во всём виновата. Учась в аспирантуре, работая над диссертацией, а позже читая лекции в ВУЗе, я отдавала Сашу и Женю в круглосуточные ясли. Потом они учились в школе-интернате. Окончили престижные ВУЗы. Мне толком и не удалось с ними искренне пообщаться. Волновалась за них, когда они были вдалеке от меня. А когда бывали дома и накормлены, успокаивалась и спешила в кабинет, чтобы доработать свои научные труды.
Мне казалось, что главное для человека – это оставить свой след на земле, сделать что-то такое, чтобы и после смерти тебя не забывали. Да, это моя вина, что дети отдалились от меня.
– Нет, нет, Антонина Ивановна, тут вы не при чём. Нет вашей вины в том, что зарабатывали на свою жизнь и жизнь детей. Кто-то же должен содержать семью, – вмешалась в разговор бабушка.
– Оказывается, человеку недостаточно любить свою работу, – Антонина Ивановна продолжила, будто никто не прерывал её рассуждения. – Нет ничего горше, чем чувство одиночества в последние минуты жизни… Не приехали мои детки и сегодня… Не приехали-и-и-и… Не удастся мне больше увидеть их никогда, – из-под прикрытых век старушки покатились крупные капли слёз. При виде её слёз по телу Зубалжат прошёл холодок: «У Антонины Ивановны больное сердце. Она может не дождаться своих детей».
Девушка, расстроившись, вышла из палаты. В тихом коридоре вдруг раздались весёлые голоса: почтальонка раздавала письма. Зубалжат, надеясь обрадовать больных, подбежала к почтальонке. Получив из её рук то, что хотела, они мигом вернулась в больным.
– Антонина Ивановна-а-а! Телеграмма-а! Ура!
Глаза у больной засверкали, она улыбнулась, как ребёнок.
– Я плохо вижу, доченька, прочитай, что там написано.
– Сейчас, сейчас.
«Мама, я защитила диссертацию. Еду к тебе с детьми. Жди нас.
Щепкина Е.П.»
– Женечка, родная моя, хорошо, что ты защитилась. Хоть сейчас тебе удастся выспаться, отдохнуть, – как жемчужинки в чистой воде, слезинки засверкали в глазах Антонины Ивановны. – Теперь я верю – прилетят мои ласточки, мои милые деточки, – старушка взволновалась, будто её сын и дочь уже были рядом. Казалось, в палате стало светлее от её радости. И остальные больные ликовали, глядя на неё.
«Наверное, Антонине Ивановне исполнилось лет семьдесят, не больше, – подумала Зубалжат, когда от радости на лице больной разгладились морщинки. Мне почему-то казалось, что ей за восемьдесят».
– Антонина Ивановна, какая же вы сегодня красивая. Улыбка идёт вам, – подмигнула Зубалжат старушке.
– Видимо, твои пельмени, как и твою бабушку, омолодили меня.
– Ой, Антонина Ивановна, вы очаровали мою внучку. Она постоянно возле вас.
– Видимо, Зубалжат меня больше любит.
– Я вас обеих люблю, – улыбнулась девушка.
– Зубалжат, моя козочка, у тебя же завтра экзамен? Разве нет?
– Да, бабушка, это правда.
– Иди, моя козочка, готовься к завтрашнему экзамену.
– Устала я, бабушка. Два дня без отдыха занималась. Хочу немного отдохнуть, – легко, словно бабочка, закружилась девушка по палате.
Глядя на Зубалжат, Антонина Ивановна думала о своём: «Женю-то с детьми, видимо, я увижу. Суждено ли мне Сашу увидеть? Мне не хотелось, чтобы он поступил на торговый факультет. Однако он был упрям. Мне не удалось переубедить его. А теперь у него на уме только деньги. Больше ни о чём он не думает. Когда же он задумается о создании семьи, о собственных детях, ведь ему уже за тридцать?» – переживания вновь омрачили лицо Антонины Ивановны. Однако больной стало стыдно жаловаться на собственного сына. Она умолкла, вытащила из футляра очки и стала перелистывать залежавшийся журнал. Публикации в нём ей были знакомы, поэтому она, просмотрев заголовки, закрыла его, взяла свежий номер газеты «Молодёжь Дагестана». Хотя была немолода, она любила эту газету. Держа её на расстоянии полуметра, она стала читать. Её лицо, посветлевшее после получения телеграммы, стало темнеть. Из её похудевших и неожиданно задрожавших рук выпала газета. Больная рухнула на кровать, будто кто-то придавил её на постель. Зубалжат поспешила к больной, поправила подушку, стала её поглаживать.
– Антонина Ивановна, вам плохо? Может, врача позвать?
Больная мотнула головой, не отрывая глаз от газеты, она стала вытирать со лба холодный пот.
Девушка подняла газету, посмотрела заголовки. Её внимание привлек заголовок «Из зала суда». Зубалжат стала читать:
«Гражданин ДАССР, Щепкин Александр Павлович, недолго проработал в базе общепита города Новый Уренгой. Окончив торговый факультет Астраханского института и устроившись по распределению в торговую базу города, Щепкин А. П., обманул государство и народ на 13 780 000 рублей. Ненасытный торговец оказался на скамье подсудимых за хищение государственного имущества в особо крупном размере.
– Каждый человек думает о себе. Я тоже, – заявил он на суде.
Краевой суд города Новый Уренгой осудил Щепкина А. П., работающего распределителем в данном городе, лишением свободы на 3 года и конфискацией имущества».
– Саша-а! Сашенька! Что ты наделал, сынок? Как мне теперь смотреть в глаза людям? Я же учила своих студентов жить и работать честно. Как ты, мой сын, мог на такое решиться? – шептала старушка.
Зубалжат участливо посмотрела на неё.
– Антонина Ивановна, не переживайте, может быть, то, что здесь написано, неправда.
– Убери газету, моя хорошая, – тихо попросила больная. – Нет, не верю я газете. Не совершил мой Сашенька такой проступок.
В двери постучали. После непродолжительной паузы двери открылись, на пороге показался, как всегда, улыбчивый Далгат Сабирович.
– Здравствуйте, мои красавицы? Как ваше здоровье, сон, аппетит, досуг?
– Спасибо, всё хорошо.
– У всех ли всё хорошо?
– Да. Прекрасно.
– Как самочувствие, Антонина Ивановна? Что-то у вас глаза на мокром месте. Это на вас не похоже. Я-то думал, что вы резвитесь, как ягнёнок, на лугу.
Больная ничего не ответила.
– Кардиограмма у вас в норме. И анализы неплохие. Везучий вы человек, Антонина Ивановна: операция на вашем сердце прошла удачно. Мы всячески старались избежать хирургического вмешательства. Однако операция, оказалась единственным шансом вам помочь. Мы этот шанс использовали. Теперь вы, как в молодости, и не будете вспоминать о том, что значит боли в области сердца. Вы же у нас – самая умная и рассудительная пациентка. Видимо, поэтому без осложнений вы идёте на поправку. Даже давление держится в норме.
– Спасибо, Далгат Сабирович. Пусть никогда в вашей жизни не будет хмурого дня! Дай Бог вам долгих лет жизни, чтобы радовать своих близких и пациентов!
– Зулайпат Гасановна, – как к администратору обратился врач к бабушке, – станцуете, если я сообщу хорошую весть?
– Конечно.
– Я досконально изучил историю вашей болезни. Проверил анализы. У вас всё хорошо. Если в санатории проведёте ещё одно курсовое лечение, вы помолодеете лет на десять. В июле-августе будут путевки. Вы непременно должны поехать в санаторий. Через три-четыре дня можно будет выписать Антонину Ивановну. А сегодня, Зулайпат Гасановна, ваша выписка готова. Танцуем! – припевая частушки, врач прошёлся по палате.
– Пусть отсохнут мои ноги, если я с вами не станцую! – звонким голосом пропела Зулайпат и пустилась в пляс. Проделав несколько кругов, она грохнулась на кровать.
– Ох, устала.
– Ладно, доброго вам дня! Пойду к другим пациентам, – врач легкой поступью вышел из палаты.
Зубалжат взяла из камеры хранения одежду бабушки, нарядила её, как куколку. Зулайпат ликовала: скоро можно будет увидеть всех близких людей, почувствовать домашнее тепло. старушка стала прощаться со всеми.
Антонина Ивановна, не желая расстаться с Зулайпат и её внучкой, обвила их шеи обеими руками. Зубалжат удивилась взгляду больной – в её взгляде не было того блеска, что было полчаса назад, крупные капли слёз застилали её зрачки. Её длинные отощавшие руки дрожали. Девушка почувствовала жар её рук.
– Я к вам ещё приеду, Антонина Ивановна. И клубнику принесу. Скоро Женя приедет. Не скучайте.
Больная улыбнулась. Зубалжат поцеловала её руки и помахала ей. Высохшие и потрескавшиеся губы Антонины Ивановны шептали: «Не оставляйте меня здесь. Заберите и меня с собой».
***
На следующий день, сдав экзамен, Зубалжат поспешила в больницу. Чтобы выйти на троллейбусную остановку, она направилась на улицу Чехова. Девушка не могла скрыть свою радость: экзамен по истории сдала на «пять». Несмотря на тяжесть бидона, наполненного клубникой, там, где было немноголюдно, она шла, пританцовывая. Вдруг холодок прошёл по её телу: перед одноэтажным домом по адресу Ул. Чехова, 62 стояла «Скорая помощь».
«Это же дом Антонины Ивановны. Неужели, Женя приехала и забрала свою маму?» – Зубалжат, увидев бегущих людей, поспешила к дому знакомой старушки. Её двор был полон народу. Далгат Сабирович, открыв двери дома, сделал знак молодым людям в белоснежных халатах. Молодые врачи открыли задние двери кареты и вытащили носилки, покрытые простынёй.
– Мама-а-а! Моя дорогая мама! Я же приехала, обними же меня, мама! – скорбела высокорослая молодая женщина, держась за носилки. – Моя милая мама, открой же глаза! О, мама, прости меня! Я не успела к тебе приехать, пока ты была жива!
«Женя, наверное, – подумала Зубалжат. – Неужели, Антонина Ивановна умерла, так и не увидев своих детей?» – от неожиданности девушка выронила бидон – клубника рассыпалась по земле. Зубалжат, как и клубника, покраснела: «А я не успела накормить Антонину Ивановну клубникой. Она же очень её любила. Почему же она рано умерла? Врачи же были уверены, что у неё всё хорошо. Может быть, Сашин поступок её сильно взволновал?».
Прибежавшие люди вошли в дом. Скорая помощь отъехала. А Зубалжат подошла к калитке. Войдя во двор, она осмотрелась. Заметив под окнами дома кусты клубники, неприятная дрожь пробежала по её телу: кусты своей жухлостью создавали неприятную картину. Местами клубника ещё держалась на стеблях. Но и она была проклёвана птицами. Уродливо выделяясь среди листьев, ягоды ещё больше подчёркивали бесхозность.
«Видимо, Антонина Ивановна хотела не ту клубнику, что я ей обещала, а эту, что посадила собственными руками. По всей вероятности, ей даже не клубники хотелось отведать, а собственных детей увидеть возле себя. Она их любила больше всего на свете…»