Электричка

Владимир Милевский
                1.               
      

                Электричка, с грохотом и противным завыванием мчится из пункта А, в пункт Б. Все места заняты, в основном дачниками. Они молчаливые, загорелые, жмутся друг к другу уставшими жизнями, натруженными локтями, задницами. Одни пытаясь быстрей уснуть, другие проснуться. У окна сидит худенькая, конопатая девушка. Её молодое стройное тело, облегает платье в горошек. Взгляд бесстрастно сканируют свежесть проплывающей мимо неё жизни, нос же вдыхает обратное, итог — удушливого пространства внутри вагона.

Напротив неё, покачиваясь толстым телом с животом на коленях, в шляпке, типа: «тарелка всмятку» с ярко крашеными губами, едет высокая, грузно-объёмная тётя. На её ногах покачивается плетёная корзина. Там лежит рыжий упитанный кот. Он едет в квартиру, в «тюрьму», поэтому грустит по бескрайней природе, по мышам, по птичкам, по травке лечебной. Он тот чудный мир оставил в покое, всего час назад. Скоро небольшой городок, конечной станцией встретит состав.

«Внимание!.. Двери закрываются!» Электричка резко дёрнулась, народ тоже телами по ходу движения сунулся вперёд. Уличив такой удачный момент, девица, приблизив лицо к полной женщине, прошептала:
   —  Извините... а вы не подскажите: улица Дунаевского, на правой или левой стороне будет, как выйдешь?
   —  Што? Што? — громоподобно, басисто «проштокала» мадам с котом. Конопатая, дернув нервно губами, опять наклонилась и чуть громче процедила:
   —  Я говорю, улица Дунаевского, на какой стороне станции находится?
   —  Што? Што?.. — Вы говорите громче, я иногда плохо слышу.

Девушка, скривив лицо, нервно отвернулась к окну. В глазах пролетела искра досады, что так неудачно получилось с вопросом. Соседка дамы в шляпке, открыла зрячие глаза. Помотав головой и поняв, что эта «перестрелка» получилась в молоко, мягко, по-доброму сказала:
   — На правой, — на правой, девушка!
   — Спасибо! — без улыбки, смущаясь, ответила молодая, и опять отвернулась к окну. 

Мимо электропоезда бежали дома, в разные стороны машины: за ними, и впереди них сновали озабоченные двуногие существа. Дама с животным, повернув голову к своей соседке, на весь вагон, мощно спросила:
   — Што она спрашивает?
   — Улицу Дунаевского! — громко отбила губами информацию дачница. Была она в зелёной, выцветшей на солнце штормовке, с яркими, осторожными цветами в руках.

Дама в шляпке, внимательно разглядывая молодуху впереди, опять прогромыхала:
   — Я живу на Дунаевского!
Весь вагон потихонечку стал просыпаться от такого громкого звучания, ещё не въезжая в суть диалога.  Конопатая сглотнув небольшую слюну, набрав в душу смелости, игнорируя толстую, наклоняясь к женщине в штормовке, тихо спросила:
   — А не подскажите, дом 85, — далеко от станции?
   — Я вам не скажу, я улицу не знаю, — сочувственно призналась женщина. Соседка девушки, постоянно теснила её своим локтём. Сейчас проснувшись, прикрывая ладонью рот, — широко зевнула.

Внимательно изучая лица сидящих вокруг, их внутреннее настроение, после дачное состояние. Изучив всех, смело вклинилась в разговор:
   — Если мне память не изменяет, он после «Океана» стоит.
Сзади, за спиной девушки, всем слышится:
   — Изменяет! — Ещё как изменяет! — пропел скрипучий тенорок краснолицего дедка, в жёлтой бейсболке поверху, сразу дополняя:
   — Дом 85 находится за «куревом», что по ходу движения справа имеется.

                2.

                Глуховатая мадам с рыженьким мышеловом, внимательно пялилась на губы говорящих голов, пытаясь понять, о чём идёт речь. Не выдержав напора вопроса, который так просился наружу, опять рявкнула в ухо соседке:
   — Што она ещё спрашивает?
Дачница, вытянув лицо и нос к её уху, нервно, и громко простонала:
   — Дом 85!

Толстая, в шляпке, сузив в плетёную веревочку губы, сразу ушла в себя, пытаясь по памяти пройти всю улицу, и найти этот таинственный дом № 85. С соседнего ряда, женщина, темного, не славянского вида, с лицом, под носом которого, проступала лёгкая поросль чёрных усов, внимательно разглядывая молодую, азиатским голосом, добавила:
   — 85-й! Он в раоэне мойкы находытца, и там нэ далэко стоыт табачка. 
   — Ну-у, а я, что говорил, — рядом с куревом! — голосом победителя, пробурчал всё тот же краснолицый дедушка, и, выхватив из бокового кармана, мятый носовой платок, раздирающе противно высморкался.

Девушка вжалась лицом в стекло, вынужденно осматривая проплывающий мимо неё бурлящий мир. «Достали!.. Вот завелись!.. Теперь блин не остановишь… Господи! И зачем я рот широко открыла?..», — волнительно думалось молодой девушке, недавно окончившей институт.  Опять повисла тишина. Было только слышно, как на стыках рельс бьются колеса состава. На остановках вагон заглатывал в себя одних пассажиров, перед этим выплёвывая других. Было душно, противно пахло креозотом от двух работяг-путейцев. Гастарбайтеры, в грязных спецовках, одинокими, одинаковыми  телами стояли в тамбуре, в руках сжимая тяжёлые ломы, пренебрежительно поглядывая на опустившегося славянина, тащившегося за собой в вагон, огромную бомжатскую сумку со всяким вонючим барахлом. 

Вдруг, с другой стороны, с ряда напротив, мужик в очках, сидевший на краю лавки, у которого на плече посапывала уставшая жена, опустил на колени историческую книгу. Молча и внимательно посмотрел на конопатую у окна, и голосом интеллигентного, воспитанного человека, даже очень порядочного гражданина, огласил:
   — Простите, пожалуйста, девушка! Вам лучше на станции сесть, на 205 автобус. Он вас довезёт до места.
Сказал и покорно затих. Поняв, что супруга глубоко и плотно спит, вполголоса добавил:
   — Вы у кондуктора спросите, он вам всё покажет, расскажет.
   — Спасибо! — мимолётно метнув взгляд-камень в интеллигента, девица вновь уставилась в окно.

Большая мадам, в памяти возможно пройдя всю улицу, наверное, порядком уставшая, наконец-то уткнулась в дом, который уже полчаса искали многие. Поправив на голове  соломенную шляпку, снова прозвонила колоколом:
   — Дом 85, стоит недалеко от табака!
   — Да блин, уже выяснили давно! — психованным голосом прокричал, проснувшийся подвыпивший мужик.

                3.

               Он спал у противоположного окна, уронив голову на свой изношенный полный рюкзак. Осмотрев разноликий молчаливый народ, своей помятой небритой мордой, на лице которого, проступали бордово-красные пятна отпечатавших кожаных застёжек, грубо добавил:
   — Задолбали!.. То, «бу-бу-бу» — где улица? То, «бу-бу-бу» — где дом?  — достали следопыты херовы!
По рядам пролетел легкий смешок, за ним ветерком — возбуждённое шушуканье.

А тётенька с котиком, и не собиралась останавливаться… — она была в образе. Образ требовал говорить:
   — Там магазин «Океан» по правую сторону стоит!
Девица не смотрела на говорящую бабу, она глазами бежала рядом с электричкой.
   — Девушка, вы бескультурны!
Толстая наклонилась, и, ткнула легонько девицу пухлым пальцем:
   — Я вам рассказываю, а вы демонстративно смотрите в окно! — Некрасиво!..

Дачники замерли, каждый пытался глазами поймать взгляд бедной, в платье, в яркий горошек. Несчастная, разлив в голове «банку» стыда с красной краской, залила ей свои щёки и уши. Молча, повернулась глазами, и тупо уставила взгляд на пожухшую, рябую кожу бюста глуховатой:
   — Я слушаю, слушаю! — не скрывая неудовольствие, бухнула в ответ.
Вытерев уголки губ, тётя с корзиной, не выпуская из объятий своего взгляда тоненькую, худенькую соседку напротив, дополнительно слила:
   — Туда ходит 205-й! Выйдите на… тело резко замолчало.

Выпивший, но ещё не протрезвевший, опять оторвал голову от родного рюкзака, недовольно, мутно посмотрел на местами глуховатую, пробурчал:
   — Дамочка! Попридержи свои звуковые регистры, а то шарабан от вашего рыка раскалывается!
Вновь падает измученная голова на рюкзак, продолжая пыхтеть, возмущаться:
   — Как башкой об столб!.. Бедный ейный мужик!.. Я бы уже давно в тайгу ушёл, или на лесине вздёрнулся! Как ещё кот терпит такую колокольню. За его спиной два раза хихикнули, один раз засмеялись.

Соседям было понятно: дамочка вроде как выборочно реагирует на посторонние шумы. Она опять углубилась в себя. Было видно: женщина снова устремилась в своём воображении по знакомой улице, считая остановки:
   — На шестой выйдите! Остановка там… опять резкий провал в памяти, вновь тягучее молчание. Молчал и напряжённый вагон.

Вдруг, старуха сидящая на краю лавки, напротив, в больших роговых очках, положив вязание, и острые спицы на колени, привстала, и глядя на соломенную шляпку, громко сверху крикнула:
   — Женщина!.. ну, с чего шестая, а?.. — если седьмая! И начинает, со своими перечислять их, загибая кривые садоводческие пальцы на «левой», только по локоть загоревшие. — Так что, зачем девушку с толку сбиваете. — Опускается, удобно садится, начинает вновь запутывать, вязать.
Пьянь, уже не отрывая головы от рюкзака, опять на весь вагон простонал:
   — За-до-л-ба-ли глухонемые и тормознутые! Какая хрен разница, — шестая или седьмая! Кондуктор скажет... где надо, там и выкинет! Скорей бы уже бля...ь приехать.

«Шляпка» вновь наклонилась к своей соседке, и громко пробасила прямо ей в ухо:
   — Што сейчас она считала?
Соседка в штормовке, даже вздрогнула, и стала пальцем быстро шурудить в ухе, будто выбивая из него серную пробку. Но запас терпения ещё был, и, не теряя приличия лицо, громко, уже точечно, в самое ухо тётеньке, тоже зычно рявкнула:
   — Остановки!.. Говорит, врёте! — не на шестой, а на седьмой надо выходить.
 
Большую дамочку резко откинуло назад, мгновенно надулись глаза, точно столкнулась грудью с КАМАЗом, чуть не уронив рыжею животину вместе с корзиной на пол:
   — Вы что милочка так орёте? — я глуховата, но не настолько, чтобы мне так кричать!
И они, молча развели недовольные лица по разные стороны света. По вагону уже два смешка пролетело, за ним, не отставало и весёлое шушуканье, старенького ветерана труда, — заводские скабрезные подколки.

                4.

               Девица, уткнувшись носом в стекло, торопила изо всех сил время, и эту изношенную, облезлую Якунинскую» электричку. «Господи! Когда угомонится эта старая вешалка?.. Как достала уже. Сил уже нет!».

Вдруг, раздвинув шторы вагонной людской тишины, мадам с котом, как будто выйдя из летаргического сна, расширив глаза, опять прогрохотала:
    — Вспомнила!.. Остановка называется: «Венеричка!»
Вагон вновь зашуршал, забулькал смешками, восклицаниями, впадая в пустую болтовню.

Девица, оглушённая этой остановкой, вновь линула на свои уши и щеки стыдливой алой краски, продолжая смотреть в окно, не поворачиваясь лицом к владельцам содово-дачного товарищества, зрителю: «Ну, жирная колбаса!..» – выступили первые капельки пота на её лбу. «Хоть бы ты дном провалилась, урна старая!» — еще обильней выступила мокрота, противной каплей скатываясь по спине, в месте соединения неудобного, китайского лифчика.

Глухая, погладив рыжего кастрата, достала из сумочки шоколадную конфету «Алёнка». Растопырив до максимума вульгарные, накрашенные «красным» губы, бросила её в зубастый рот. Смачно причмокивая и посасывая, продолжала разглядывать конопатую, — молодую. От этого шумного причмокивания, её соседку в штормовке коробило. Все сидящие напротив это видели, сочувственно кривили губы, лбы. Жадно ссосав «Алёнку», хозяйка рыжей мурки, в мыслях видно продолжала шляться, шарахаться около этой вымученной остановки, дома. Ибо на миг застыла взором, веками подвигала, проморгалась, поднесла кулак ко рту с проверкой, и через секунду из него вновь прогремело:
   — И дом 85, — это не жилой дом!..

Неумышленно играя на нервах дачников, выдерживая безучастную немоту, снова добавила, с лёгким приятным запахом шоколада «Рот-фронт», прямо в нос ищущей:
   — Дом 85 — это и есть сама «Венеричка!»
«Ну, бочка глухая, без затычек! Хоть бы тебя распёрло!» — дико негодовала девичья душа, небольшая грудь, изнутри пылая неугасаемым жаром возмущения и стыда. Интеллигент внимательно, осторожно поправляя голову жены на плече и очки на носу, обращаясь к девице, не громко, внятно, как на лекции — высказался, прочитал:
   — Простите девушка! Не «Венеричка!», а кожно-венерический диспансер. «Венеричка» — это в народе, в быту его так местные называют. «Лежи-лежи!.. Это не тебе дорогая... это я девушке», — успокоил жену тактичный интеллигент, — одной рукой мягонько поглаживая её тоненькую ножку, другой, привычно поправляя мощные очки.

Людские массы уже на всю длину вагона наполнились «хихишечками» и «хахашачками». Одни, с улыбками рассуждая, что-то вспоминая своё, а может, и чужое. Другие, недовольно бубнили под нос, продолжая выискивать через плечи, головы, носы, кепки и платки, лицо и глаза «заразившейся».  Девушка, заливаясь вновь густой кровью, тупо смотрела на лес, проплывающий вдали, на брошенное поле, то и дело промакивая влажной салфеткой свой молодой ещё лобик.

«Господи!.. — Когда уже город будет?» — стонала её измученная душа. Громоподобная женщина вновь зыркнула в сумку. На этот раз извлекла тульский пряник: откусила, стала выразительно водить челюстью, медленно, культурно разжевывая такую вкусную еду. Изо рта послышалось противное лязганье зубов вставной челюсти. Все рядом сидящие, молча впали в злой ступор от этого противного грохота. Насытившись, закончив издавать раздражающие звуки, опустила вниз глаза, вздыбила большую, мясистую грудь, и начала по-бойцовски колошматить свои давно увядшие женские прелести, с одной целью: окончательно смести с них все питательные крошки прямо на голову кастрированному коту.

Мурлыка, по всей видимости, в этой жизни уже ничему не удивлялся, привычно мотал головой, грустно хлопая глазами-шариками, пытаясь увернуться от мелких, сухих фрагментов тульского снадобья, в душе ожидая конечно больших кусочков, чтобы потом их непременно съесть. Сноровисто, быстро извлекла сырой уже платочек, откуда-то из морщинистого разреза на груди. Натренировано, коротким рывком, точно фокусник, — дернула рукой, раскрыв его, словно цветную наволочку, зонтик, и начала основательно вытирать им влажные, открытые участки тела, места, при этом от удовольствия посапывая, как бегемот в тёплой луже.

                5.

                Далее достала круглое зеркальце на ножке, стала внимательно изучать своё загорелое, крашенное, обвешанное дешёвыми «цацками» на ушах, лицо. Изучив анфас, мельком профиль, уронив зеркальце в сумочку, еще раз свысока осмотрела дачников, спросила:
    — Так вы девочка, диспансер ищите?..
Все, опять пристыли, глаза прикрыв — замерли, в ожидании ответа, так сказать реакции «подцепившей».
    — Ну, что вы пристали к девушке? — надрывно, недовольно хлестанула вопросом женщина, что до этого всегда молчала, сидя рядом с девицей через одну. Большая и толстая, нагнув сверху голову к своей соседке по плечу, с кивком головы рявкнула:
    — Што она сказала?..

Женщина в штормовке, закрыла глаза, окончательно не желая больше вступать в разговор. Мадам, недовольно обвела её взглядом, всю телесную её форму, выражение напряжённых губ, застывшего подбородка. Потом хмыкнув на её «ноль внимание», запросто сделала углом руку, и тупым его концом, то есть локтём, легонько, опять же запросто — «буцнула», под самое восьмое ребро, несчастной: 
   — Я у вас спрашиваю? Некрасиво ведёте себя!.. — Вас спрашивают, а вы демонстративно глаза закрываете?

Ту, мгновенно, изнутри разломало! Закипело душевное негодование, выливаясь возмущенными словами:
   — Это вы меня будите учить, — красиво, — не красиво!?.. —  Достали уже всех! То тут слышите, то тут не слышите!.. — Постыдились бы уставших людей! — схватила в гневе свою сумку, и устремилась в другой забитый вагон.

Стоящая в проходе уставшая женщина, было, хотела двинуться на это место, но обладательница соломенной шляпки, ловким движением, резко поставила корзину с рыжим «мышеловом» на освободившееся место. Сонный кот, в испуге от того резкого полёта, чуть не вылетел из удобного места времяпровождения, успев когтями ухватится за старую подушку, а зубами за крепкую плетёнку. Большая, местами глуховатая женщина, мимикой лица всем показала, что за это место, они с котом будут биться до конца поездки, а может быть жизни!

                6.

                Как ни в чем не бывало, разглядывая «заболевшую», окончательно изнемогающую, уткнувшуюся носом в калёное стекло, хозяйка корзины, широко раскрыв рот, и не прикрываясь, со звуком объёмно сытно зевнула. Из просторной пасти вылетели капельки слюны, схожие на змеиный яд, точно, прямо на остренькие колени девицы. «Наэлектризованные» соседки удивлённо переглянулись, своё подумали, промолчали. А мадам, ещё раз зевнув, уже без капелек прозрачного «яда», на весь вагон произнесла:
    — Сегодня пятница! «Венеричка» работает только до шести.
И приблизив в упор свою мясистую рябую руку к глазам, где на тоненьком ремешке туго сидели крохотные часики, добавила:
    — Уже пять!.. Поздно!.. Если только успеете сдать анализы!..

Человеческие массы вновь зашушукались, словив ушами очередной громоподобный тон речи, об интимных чьих-то делах разговор. А увядшая женщина, не слыша звуки возбуждённого уставшего народа, продолжала в мыслях расхаживать по знакомому заведению:
    — Имейте в виду, вас без бахил никто не пустит! Поэтому сразу десять рублей одной монетой имейте, чтобы их в автомате взять.
Девушка, и эту информацию молча проглотила, наблюдая за чужой жизнью за окном, внутренне, еле справляясь с собой, ненавидя полуглухую в этой смешной шляпке.

«Фа! Фа! Фа!» — радостно проголосил электровоз, сообщая всем, что — приехали! Состав на тормозах осторожно подвигает свой нос к заградительной стене, к месту временного отдыха. У девицы в горошек, звонкой тетивой натянуты нервы. Тёмная волна негодования стучит в висках, пляшет на кончике языка. Хрупкое тело заполнено взрывной неуправляемой смесью.

Как только электричка замерла, эта смесь и рванула на виду у всех выходящих. Девица вдруг вскочила, закинула сумочку через плечо, приблизилась к невольной «обидчице», схватила её руку, и стала настойчиво крутить в своих ладонях, как будто пыталась втереть ядовитый яд «кураре» в её толстую, рябую конечность.

Одуревшая тётенька впала в коматоз! Не вырывая руку, очумевшая, ошалевшая, нервно поправляя скосившуюся на бок соломенную «тарелку», брезгливо моргала глазами, брезгливо растопырив толсто накрашенные губы. Испуганный кот, боязливо пригнулся, совсем не понимая: почему так резко дёргают руку её любимой хозяйки, почему его так бешено трясут?

А девица, с улыбкой, под хохот и ход, двигающийся людской массы, саданула резким словом прямо ей в бок головы. Да так, чтобы услышала глухая, с первого раза:
   — Заразная я!.. — через прикосновение, через кожу передается!
И вновь поправив сумочку на плече, с гордой улыбкой устремилась на выход!

Весь вагон наполнился бабьим ором! Безостановочно гудел знакомый голос в пустеющем пространстве, под общий весёлый гомон удаляющихся пассажиров, высыпая и выливая изо рта свои страшные проклятия. Громыхали басами стенания о твари, которой оная желала, чтобы у неё на лбу выросли рога и ещё кое-что, чтобы эта малахольная, придурковатая, никогда не выходила из того диспансера.

Наконец-то вагон опустел, вздохнул: последней выпуская из себя загоревшую женщину в шляпке, с рыжим котом в плетёной корзине. С размазанными глазами она глянула на рассерженное дождливое небо, откуда мелко начинал плакать дождь, ещё лениво стекая с кривых крыш платформ.

Выдёргивая непромокаемую накидку из-под домашнего питомца, что-то сказала ему, мельком глянув в след той, что искала дом 85, которая идёт под уже большой освежающий дождь. А девушка, будущий лаборант «венерички» шла на новое место работы, с хорошим настроением, радуясь своей молодой ещё жизни, и тому, что в этот раз не забыла зонтик.
               
               
                Август 2019 г.