В кафешке на Эльмаше встретил подругу своей жены. Француженка в школе. Учительница. Помню, раньше мы с ней говорили о французской литературе, которой увлекались. О модернизме на «берегах Сены». Она любила рассуждать о модернистских техниках восстановления гармоничности личности, об изысканном противопоставлении толпе и массовой культуре. Проповедовала элитарность модернизма – «не для всех». Красиво было.
У нее не сложилась жизнь в принятом понимании этого слова. Муж оказался подлецом, и она одна подняла двоих сыновей. Затем старший отпрыск подкинул ей сыночка, потому что его жена, как в классическом романе, бежала с каким-то кавалером на край света. И француженка работала и работала – на две ставки. А если часов не хватало, то и в других школах подрабатывала. Мне нравился ее оптимизм вперемешку с дифирамбами французским нарративам: «Всегда восторженная речь, и кудри черные до плеч». Где встретишь подобное?
И вот пролетело много лет (снова как в классическом романе). Сидим в кафе. Она немного посеревшая, грустная. Говорит, что ей удалось накопить деньги на поездку в Париж. Съездила. Мечта осуществилась. А теперь сидит в эльмашевской забегаловке, пьет кофе и воображает себя на парижской набережной.
Париж не прибавил ей сил. Он убавил их. Переводит взгляд с чашки на стенку. Говорит, говорит, говорит. Что у нее нет внутреннего стержня, и не было. Что она прожила лучшие годы в плену у стереотипов, что не смогла вырваться из привычных жизненных связей. А если проще выразиться, то «среда заела». «Погибла жизнь», - как сказал бы чеховский дядя Ваня. И еще: дети выросли, как и внук. Отдала себя им. По-матерински и по-христиански безупречно. А по-человечески? Просто по-человечески? Она кинула мне в лицо этот вопрос, вскочила и ушла. И не попрощалась.
Человеческий феномен зависит от самосозидания, - так писал Мераб Мамардашвили. А еще он говорил, что в нас есть антиномии: между пониманием и непониманием, между жизнью и смертью, между духом и телом, между мечтой и тусклой действительностью, которые мы в течение пребывания на земле пытаемся разрешить, чтобы достигнуть исполненности жизни. А она, видимо, не смогла «снять» свою антиномию. Увидела Париж, и душа подкосилась.