Лес остывал от дневной жары и казалось, что больше всех этому радовались цикады. «Цирь, цирь, цирь…», доносилось со всех сторон. Полная луна продолжала карабкаться вверх, освещая путь на десяток шагов вперед. Гакур совсем забыл о больной ступне, и та напомнила ему, когда он едва не оступился. У кромки леса, Гакур обернулся: в лунном свете трактир казался больше, тусклый свет из двух окошек напоминал глаза. Все просто, но бежать некуда. Гакур вошел в лес.
Деревья стояли редко и света по прежнему хватало. Гакур начал считать стволы, что проходил мимо. Шесть, семь... Впереди послышались звуки: рык, клацанье зубов, шорох звериных лап.
На опушке его тут же его окружили волки. Хоть и походили они на своих диких сородичей, но смотрели осмысленно, по-человечьи. Гакур узнал Калима, который оскалил пасть. Подскочил другой волк, — старик Фарон. В человеческом облике он был ниже остальных, но волком он был самым крупным. Поймав взгляд Гакура, волк мотнул головой вперед. Ясно, идти нужно в ту сторону. Шагая как можно медленнее, Гакур вглядывался в каждую морду, стараясь найти девушку, но ее среди волков не было.
Со стороны донесся стук копыт.
Гакур повернулся, и в этот миг, на опушку выскочила черная, как уголь на снегу, лошадь. Погарцевав немного, кобылица вздыбилась, рассекая воздух передними ногами, и ее длинная грива взметнулась, будто стяг самого дьявола. Волки скалились и отпрыгивали в сторону, неохотно уступая дорогу. Лошадь приблизилась к Гакуру. Вместо терпкого запаха пота, обдало лесными цветами.
Это была Сая. Та самая, поцелуй которой все еще теплился на щеке, первый девичий поцелуй в жизни. Подошел Фарон и снова мотнул головой, на этот раз в сторону лошади. Гакур никогда не ездил верхом. Лучше уж сломать шею, чем показаться трусом.
Седла не было, и Гакур решил поддаться возможно дремавшим в нем навыкам, вроде того, что помог ему ловко справиться с арбалетом, оружием раньше не знакомым. Главное как-то начать. С какого-нибудь движения. Желательно верного.
Гакур видел, как люди садятся верхом, но у тех коней были седла, стремена и уздечки. Получалось, что единственным верным способом оседлать Саю, было покрепче ухватиться за гриву и, подпрыгнув как можно выше, перекинуть ногу через вороную спину. Взяв в кулак столько жестких волос, сколько могло поместиться, Гакур потянул вниз и подпрыгнул. Дальше все произошло так медленно, что показалось, будто он наблюдает за собой со стороны: Сая дернулась, его подбородок стукнулся об упругий хребет, оповестив об этом лес звонким «Клац!», и в следующий миг Гакур лежал на земле. Зарычали волки, взвыла от боли нога. Чтобы не доставить насмешникам большего удовольствия, Гакур не издал ни звука, а только стиснул зубы и сморщил лицо. Поднялся.
Сзади послышалось ржание. В нескольких шагах стояла Сая и передним копытом била то торцу поваленного дерева. Гакур развернулся и, уже не думая, как быть и что делать, захромал к ней. Подойдя, влез на ствол. А дальше, все произошло так, как хотелось в первый раз: обеими руками оперся в спину лошади, подтянулся, перекинул ногу, выпрямился и тут же пришпорил, поддав кобылице задниками сапог.
Сая поскакала.
Ноги Гакура плотно обхватили круглые бока, он взялся за гриву, и прильнул к горячей шее.
Ехать верхом было так же легко, как бежать под горку вниз: главное, не быть чрезмерно самонадеянным, не сбиться с такта и дать превосходящей силе нести себя вперед.
По обе стороны бежали волки. В трактире их казалось около дюжины, а теперь — раза в пять больше. Десятки теней мелькали между деревьями, поблескивая красными огоньками глаз.
На поле, Сая припустила галопом, оставив оборотней позади. Гакур подставлял встречному ветру то одну, то другую щеку, смотрел на проносившиеся мимо колосья густой травы, и на стремительно приближающийся холм. Все вокруг было в движении, все, кроме луны, желтый диск которой неизменно оставался справа.
Сая замедлила шаг, и вскоре их нагнали оборотни. Вперед выбежал Фарон. За ним, волки, не сбавляя шага, перестроились клином. Зловещая тень двигалась по полю, вытесняя ночной покой хрустом травы под сотнями лап, и перестуком копыт молодой кобылицы.
У подножия холма все остановились, Сая мотнула головой, и Гакур спешился, удачно приземлившись на здоровую ногу. Место было незнакомым, главное что не лес, где они с Киганом нашли убитых чудовищем санайцев. Подошел Фарон и подал знак следовать за ним.
Какое-то время шли вдоль холма. Сквозь чистый, прохладный воздух стал пробиваться запах мертвечины. Гакур обернулся, но ни Саи, ни волков уже видно не было. Запах усиливался, а вскоре открылся источник. Усыпанная костьми пустошь. Те скелеты, что попадались на глаза принадлежали животным, по размеру не больше собак, но иногда из земли торчали длинные дуги коровьих ребер или лошадей. Освещенные полной луной и отбеленные временем, они почти светились.
Фарон обошел груду аккуратно сложенных поленьев и хвороста, остановился и сел. По другую сторону кучи лежал затылком вверх голый человек. Мертвый. Между лопатками темнело пятно засохшей крови — беднягу саданули ножом в спину. Гакур указал на тело, а потом на дрова. Фарон утвердительно кивнул мордой.
Чтобы затащить мертвеца на кострище, пришлось перевернуть тело на спину. Луна высветила обезображенное лицо — постарались бездомные собаки или дикие звери. Грудь убитого обвивала уже знакомая, замысловатая татуировка в виде треугольника. Вспомнилась дедова история. Брах как-то рассказывал, что будучи молодым, останавливался в одной деревне, где мертвецов не закапывали в землю, как положено, а сжигали. Гакур достал подаренные кремни.
Назад отправились только он и Сая. Скакали другим путем, оставив позади степь, вбежали в незнакомый лес. Сая ловко пробиралась между деревьями, огибая стволы змейкой, и ныряя под нависшие кроны. Чтобы уберечь лицо от ветвей, Гакур лег, обняв кобылицу за шею. Руки не желали оставаться в покое то и дело гладили и похлопывали лоснящуюся кожу лошади. Явно привычка нового тела. За спиной остались волки и костер, на котором, объятое пламенем, лежало тело убитого санайца. Никто не обернулся человеком и смысл обряда не объяснил. Перстень по прежнему лежал в кармане, а значит все еще было впереди.
Остановились. Внизу справа торчал из земли пень, быть может случайность, но Гакур решил, что Сая подвезла его так не спроста, а чтобы легче было спешиться из-за больной ноги. Едва он оказался на земле, лошадь вздыбилась и была такова. Приглушенный стук ее копыт еще какое-то время отзывался из темноты, но вскоре стих.
Гакур вздохнул и захромал к трактиру, бережно ступая больной ногой. В кустах что-то хрустнуло. Ночь, и ее звуки, будь они не ладны. Сквозь редкие деревья уже проглядывала залитая лунным светом опушка. Та самая. За ней трактир. Гакур ускорил шаг и невольно потянул руку к поясу, но чуда не произошло: кинжал по прежнему оставался у оборотней. «Кр-ррак…» — послышалось снова. Чертова нога, давай же быстрей, давай.
Непонятный шум сменился звуком бегущих по земле ног. Двух. Со стороны вылетела бледная тень и метнулась к Гакуру, тот едва успел прикрыться руками, едва заметив, что был атакуем абсолютно голым человеком.
Еще до того, как последовал удар, больная нога сама подогнулась, и Гакур рухнул.
— Что, заяц, снова встретились, — прошипел над головой голос Калима, — санайцем захотел стать? Где перстень?
— В трактире, под шкурой спрятал.
Держа одной рукой Гакура за горло, оборотень судорожно шарил другой по одежде, видимо, пытаясь нащупать карман.
— Врешь. Ну, ничего, у меня тоже волшебный камень есть, заставляет говорить правду.
В руках у Калима появился булыжник.
— Подожди, не бей... Соврал я, соврал. Не дюжину, а целых сорок косичек заплетала у себя в бороде твоя мать, — сказал Гакур и, упершись пятками в землю, толкнул свое тело вперед в надежде выскользнуть. Ничего не вышло: санаец лишь качнулся в сторону, но удержался. Со стороны донеслось приглушенное цоканье, заставив обоих повернуть голову. Не останавливаясь, Сая перескочила через Калима и ударила задним копытом тому в висок. Раздался треск, и в лицо Гакуру брызнуло.
Он выбрался из-под мертвого санайца и ощупал свою голову, будто череп раскололи ему. Сая вернулась. Кивая мордой и фыркая, она подтолкнула копытом булыжник, и едва коснулась головы Калима. Гакур понял. Она хотела, чтобы санайцы думали, будто это он сам справился. Каким бы злодеем не был Калим, но такой участи после смерти не заслуживал даже он. Втаскивать на груду хвороста обезображенного мертвеца было куда легче, чем это… Гакур взял камень. Рука тряслась, и булыжник показался неподъемным. Заржала Сая. Еще… Гакур поднял руку и стукнул, что было сил в уже проломленный висок бедняги Калима.
За спиной вновь послышался затихающий стук копыт. Все только что пережитое: отчаяние, страх смерти и чудесное спасение - все эти чувства должны были смешаться и вспыхнуть восторгом, радостью, праздником. Но случилось иное. Глядя на еще одно бездыханное тело, на свои испачканные в крови руки Гакур завыл. Тихо, размеренно, сжимая зубы, как делают мужчины, которые не плачут.
Перед самым трактиром Гакур припал к земле и хорошенько обтер о росу лицо и руки, на которых засохла и потрескалась чужая кровь. Потайная дверь была приоткрыта, и из щели пробивалась полоска света. Его ждали. Гакур шагнул внутрь.
Санайцы расположились полукругом на полу, скрестив ноги. Казалось, что в комнате царила тишина и до того, как появился Гакур. Часть светильников потухла, но привыкшие к полумраку глаза видели самое необходимое. Сая была единственная кто не сидел. Облокотившись плечом о стену, она рассматривала край своего вышитого пояска. Гакур посчитал: четырнадцать оборотней.
Молчание нарушил Фарон:
— Нам известно, что Калим хотел убить тебя и выкрасть Глаз Саная. Жадность разъела его душу. Хоть Святая Луна и благосклонна к своим чадам, но не замедлит послать кару тому, кто дерзнет нарушить закон, ибо только благодаря закону наш клан есть самый могущественный. Закон вложил в твою руку камень, посланник.
Гакур сделал усилие, чтобы не перевести взгляд на Саю.
— Время передачи святыни настало, — продолжил Фарон.
Гакур шагнул к столу. Боль в ноге заглушила волнение, сделав голову ясной, а движения точными. Одна рука нащупала в кармане перстень, другая — впадинку в столе. Гакур начал:
— Посланник я или нет, мне не известно. Но если Святая Луна и впрямь пожелала сквозь меня передать свои мудрые замыслы, то слушайте, и смотрите.
Гакур провернул сапфир. Сработали механизмы, и комната озарилась светом. Заскрипела и опустилась, цепь, раскачалась на ее конце мертвая голова. Наверняка, оборотни знали о том, что должно было произойти, и все же по комнате прокатился ропот.
— Жив еще, малый? — скрипучим голосом произнесла голова.
— Привет и тебе, Санай, — сказал Гакур.
Место в котором торчал из столешницы перстень, теперь сравнялось с остальной поверхностью, исчезла даже впадинка. Гакур вспомнил слова старика о том что можно смотреть либо на окно, либо сквозь него. Видимо имел в виду способность с ним общаться через перстень.
Голова раскрыла рот, выпучила глаза и расхохоталась тем самым хохотом, от грома которого в гакуровом сне едва не обрушилась скала. Большую часть свечей задуло, словно по комнате пронесся ветер. Оборотни похоже ничего этого не слышали, либо знали, ибо каждый стоял со спокойной миной не отрывая глаз от головы праотца. Цепь начала медленно вращаться, позволяя голове осмотреть вокруг. Отхохотавшись, она сказала:
— Мало показал мне кровушки, мало. Толку с тебя, как с воробья помета. Ладно, отдавай им перстень. Кому дашь — тот и вожак. Сам выберешь, мне все одно. Помни, я его защищать буду, но и он меня порадовать должен. Пригласи всех за стол и скажи: «Раам-ча Санай гурга.» Погоди, ножик твой пусть сначала вернут. Иж ты, бесы, нашли кого мордовать.
В следующий миг, Фарон шагнул к Гакуру и протянул дедов кинжал.
— То-то же. Перед тем как будешь выбирать, подними меня в вечность.
Старик замолчал и закрыл глаза.
Гакур обвел рукой над столом и повторил слова:
— Раам-ча Санай гурга.
Оборотни уселись вокруг стола.
Тем, кому не хватило места, застыли у стен. Если что и отличало их от сидевших то это возраст: не юнцы, но еще и не мужчины. Сая и Фарон оказались напротив Гакура. Появился перстень. Вынув его, Гакур дождался пока дыра в потолке вновь заглотила голову, и зашагал вдоль стола. Остановился рядом с Саей. Еще по пути в трактир, когда пальцы склеивала кровь убитого Калима, он придумал, что скажет кобылице в человечьем образе. Но теперь, под пронзительным взглядом черных глаз девушки, только и смог произнести: «Вот», — и протянул перстень.
Послышались неодобрительные возгласы, кто-то крикнул: «Сая н'ши урта Санай!» Больше недовольных голосов. Молчал лишь Фарон. Стало ясно, что кроме него, решение посланника не одобрил никто. Сая поднялась, и заняла кресло у торца стола, откуда Гакур разговаривал с головой.
— Тихо! — крикнул Фарон. —Тот, кто не согласен с выбором посланника, может вызвать меня на поединок.
Один из молодых санайцев отделился от стены и размашистым шагом пересек комнату.
— Архат брехал, теперь ты. Надоело. — сказал он подойдя к Фарону. — Нет никакой головы Саная, а этот лопоухий выбрал твою дочку по твоему же указу. Думаешь, от Калима избавился, так и клан твой? Не будет она вожаком, да и тебе на покой пора.
Оборотни вновь зашумели. Многие из сидевших вскочили с мест. Такого Гакур не ожидал, если они убьют Фарона и Саю, то не пощадят и его. Он посмотрел на Саю: одна рука девушки была где-то под столом, наверняка на рукоятке кинжала, другая — беззвучно постукивали по столешнице. Глядя на эти тонкие, изящные пальцы Гакур вдруг понял, что перстень, будет чересчур велик. Он и у него-то соскальзывал без труда. Будто читая его мысли, Сая надела перстень на указательный палец. Даже с места, где стоял Гакур, виднелось свободное пространство между золотым ободом и смугловатой кожей санайки. Один из оборотней заметил это, и указал на Саю.
— Гляньте! — воскликнул он, — Глаз Саная!
Все повернулись в сторону, куда указывал трясущийся палец кричавшего. Возгласы удивления продолжились. Оборотни стали подходить к Сае, окружая ее со всех сторон. Протиснулся и Гакур. Вместо сапфира блестел красный камень, и обод перстня медленно сужался. Едва золотая полоска плотно обтянула палец, перстень вспыхнул, да так ярко, что многие шарахнулись в стороны, отскакивая подальше от стола. Гакур остался на месте, лишь невольно зажмурился. Открыв глаза, он увидел, что к сапфиру вернулся прежний насыщенный голубой цвет, а сам камень казался гораздо больше, но лишь потому, что венчал тонкий, женский палец.
— Шак сая Санай урта! — донеслось из толпы.
Вначале один за другим, а после слив голоса воедино, оборотни повторяли клич. Звук отражался от стен, и казалось, что сама комната твердила зловещее «Шак сая Санай урта!» темной пастью камина.
Все это время Сая была спокойна, ее взгляд не отрывался от перстня. Она словно и не слышала, как бесновалась стая, признавшая ее власть.
Успокоились.
Фарон поднялся и воздел руку:
— Непобедимо племя Саная! — воскликнул он.
Ему вторили, но один голос прервал наступившие было единство:
— Кто вас к победам поведет? Опомнитесь! Кобыла — ваш вожак, асбовская шлюха. — сказал молодой мятежник, тот, что вызвал на поединок Фарона.
Как и оборотни, Гакур позабыл о нем. Парень стоял в другом конце комнаты, где не было света. Его фигура отделилась от стены.
— Лучше бы ты убежал, — сказал Фарон. Голос его хрипел.
Он сам пошел навстречу. При каждом шаге фигура Фарона менялась. Он ссутулился, уменьшился в росте. Полетел в сторону богато расшитый кафтан, и сам оборотень пал на четвереньки. Гакур и не понял, что прямо на его глазах человек превратился в волка — так быстро все совершилось. В руке у мятежника блеснул кинжал. С пола метнулась тень. Человек упал. Стоны, возня и хрип разорванного горла. Поединок закончился.
Фарон — волк оторвался от жертвы, схватил зубами свою одежду и исчез. Спустя некоторое время, он явился в человеческом облике. За его спиной тихо стонал умиравший санаец.
— Смутные времена наступают, братья. — начал Фарон. — Времена, когда холмы обернутся оврагами, а охотники станут дичью. Страшные времена, новые. Те, кто будет продолжать жить по-старому, — обречены. Смеяться над нами будут? Пусть. Это не важно, не больнее репья на морде. Пусть собаки брешут, ибо жить им осталось не долго. Мудрость Святой Луны не знает границ. Радуйтесь, что они выбрали для нас вожака, которого не было в памяти дедов наших дедов. Вожака, который проведет нас сквозь смуту, как когда-то сам Санай провел сквозь чащу теней тех, кто поверил ему. А был ли Санай волком? Был ли Санай волком, я спрашиваю?
Лицо его блестело от крови. Обтерев рукавом подбородок, он продолжил:
— Вдумайтесь, братья, и подчинитесь мудрости всевышней. Силы, что сгубили Архата и других, — это силы лютые и неведомые. Но они не явились сюда в виде облака или пыльного вихря. Двуногие принесли их в своих навозных душах. А знаете, что еще есть у двуногих?... Глотки. И скоро они захрустят под нашими клыками, и брызнут сладкой кровью. Клянитесь же в верности новому вожаку братья, клянитесь.
Санайцы одобрительно зашумели и начали выстраиваться друг за другом вдоль стены.
— Посланник, встань рядом, — сказала Сая.
Гакур приблизился и остановился в шаге от девушки. Хотя полумрак в комнате и скрыл подробности расправы над мятежником, звуки разорванного горла и предсмертный хрип будоражили душу. Какая жестокая смерть. Вспомнился Калим. Ему досталась мгновенная кончина, быть может он даже не почувствовал боли и умер раньше, чем расколовшее его череп копыто вновь коснулось земли. Гакур перевел взгляд на Саю. Заметив это санайка выпрямилась, и откинула назад волосы. Шелковистая прядь скользнула по руке Гакура, и мысли о смерти мгновенно отступили.
Началась церемония. Каждый по очереди подходил к Сае и, припав на одно колено, доставал кинжал, и быстрым движением снизу вверх надрезал себе у локтя руку. Сая проводила по ране пальцем, слизывала кровь и, приложив перстень ко лбу коленопреклоненного, произносила: «Санай урта сан.» Затем посвященный вставал с колена, и исчезал из комнаты сквозь потайную дверь.
Остался лишь Фарон. Как и остальные, он последовал обряду, но в конце не ушел, а наоборот, сел в другом конце стола, напротив Саи.
— Твоя очередь, посланник, — сказала она.
Гакур отчетливо слышал каждое ее слово, но с места не сдвинулся. Сая повторила. На этот раз с покровительственной улыбкой, будто разъясняла младенцу. Не велика беда — чиркнуть по руке лезвием, особенно когда несчастное тело подверглось стольким измывательствам, что простой надрез показался бы не больнее блошиного укуса. А вот присягать оборотню вожаков, давать непонятную клятву… Забитое вглубь сознания кронсово чутье, наконец объявилось и тоже стало сопротивляться. Служить оборотням нельзя. Гакур опомнился, но было поздно: за всеми этими размышлениями он, словно заколдованный, умудрился обойти Саю и теперь стоял перед ней, припав на одно колено.
— Да-а, — протянула она, — из тебя выйдет хороший санаец. Поднимись-ка.
Гакур послушался. Сая тоже встала, и направилась к Фарону. Старика как будто подменили: лицо его осунулось, и глаза смотрели куда-то вдаль, куда-то сквозь Гакура. Он хорошо помнил этот взгляд, точно так же смотрели на него люди, когда он был гномом. Это настолько его поразило, что он невольно посмотрел на свои руки и ноги. И как ни проклинал раньше свое новое тело, кажется, впервые испугался его потерять.
— Назови свое имя, посланник, — приказала Сая.
Гакур сказал.
Она задумчиво повторила имя и продолжила:
— Ты знаешь, кто имеет право давать клятву вожаку?
Гакур промолчал.
— Клятва священна, — продолжила Сая, — давать ее могут только те, кого вы, двуногие, называете оборотнями. — Она обняла Фарона за плечи. — Ты сказал правду — ты обыкновенный оборванец, случайно наткнувшийся на Глаз Саная. Если и есть в этом деле посланник, так это тот, кто надоумил тебя избавиться от перстня. Сам бы ты не решился. Таскался бы по всему королевству, притворялся Архатом да собак пугал. Но кто-то тебе объяснил, что ходить пришлось бы недолго.
В груди сдавило. Гакур невольно бросил взгляд на уже бездыханное тело мятежника. Нет, не может быть. Он сделал, как велела голова Саная.
— Никто меня не надоумил, я сам, — сказал Гакур.
Сая оторвала руки от плеч Фарона и продолжила:
— Не переживай, тот, кто тебе помог нам не нужен. В нашем королевстве умников, что пиявок в болоте. Вот только одно дело — советы раздавать, а другое — им следовать. Это под силу только мудрым. Храбрости у тебя достаточно, но храбрость без мудрости — все равно, что клинок без рукоятки, а вместе они — оружие. Ты поклянешься, но сначала станешь одним из нас. Это великая честь, и когда-то сам губернатор предлагал нам золото, чтобы стать оборотнем, а получив отказ, сдал город этим паршивцам, именующими себя «Портовым Братством». Но скоро они исчезнут, как и сам губернатор. И тогда весь Талукан, а вскоре и все Восточное Королевство будут принадлежать нам, потому что даже самый молодой санаец мудрее любого колдуна и сильнее дюжины воинов. Ты наверное слышал, как становятся оборотнями. Мол бродят вурдалаки и кусают всех подряд. Это не так. Санайцы долго выбирают, кому обрести неведомую силу и жить вольно, а кому прозябать, вздрагивая по ночам от шороха крысиных лап. Так делают все кланы...
Она замолчала и отвернулась к стене. Продолжил старик.
— Когда Сая была маленькой, ее выкрали асбы, наши заклятые враги. Они думали, что, обратив ее по своему подобию, они посмеются над нами и ужалят меня в сердце.
— Отец, не надо...
— Мы их уничтожили. Осталась лишь она, и только потому, что моя дочь.
Сая подошла вплотную к Гакуру, положила руку ему на грудь и заговорила так быстро, будто за ней кто-то гнался:
— Я знаю, как бьется твое сердце, но это всего лишь пустая дребедень, град по крыше. — Она склонилась к уху так близко, что Гакур почувствовал тепло ее губ. — Я помню, как оно билось, когда мы неслись по степи и тебе, наверное, казалось, что мы летим в пропасть. Но быстро бегать — не все, что могут асбы. Твои ноздри будут чувствовать опасность задолго до того, как она встанет на пути. Знаешь почему? Каждый, кто задумает причинить боль тебе или тому, кто тебе небезразличен, будет пахнуть гнилью. Я помню твои застывшие от изумления глаза, когда, примчавшись на помощь, я раздробила череп Калиму и спасла тебе жизнь. Я знала, я чувствовала. Ты мужчина, твои копыта будут быстрее моих, твое тело будет выносливее, покров ночи станет желанней дневной суеты, и ни один хищник не посмеет приблизиться к тебе. Я выбираю тебя...
Сказав это, она раскрыла рот и припала к его шее. Гакур почувствовал влагу ее губ и твердость въедавшихся в кожу зубов.
— Сая, — окрикнул Фарон, — он не станет асбом. Я убью его до того, как он успеет обернуться.
Последние слова прозвучали с уже знакомым, глубоким хрипом. Сая оттолкнула Гакура и отпрыгнула в сторону. Гакур тут же приложил ладонь к месту укуса. Крови не было. Он взглянул на Фарона, который по-прежнему оставался в человеческом облике. Время еще было и рука легла на рукоять кинжала.
Сая вновь заговорила, но речь ее теперь была размеренной, холодной:
— Ну, а если тебе больше по нраву задирать оленей, то пожалуйста, можешь стать волком. Кстати, самым сильным оборотнем, и не только среди нас, но и во всех кланах Королевства. Тебя посвятит мой отец, и его способности передадутся тебе. Видел, как быстро он обернулся? Этого не может никто, даже я. Ну, каков будет ответ?
Гакур отступил на шаг. Еще. Он понял, что в добавок к способности оборачиваться лошадью, санайка имела и другую: ее слова опьяняли, сбивали с толку, лишали воли. Если бы не Фарон, то она бы прокусила Гакуру шею, и сделала бы его асбом. Он даже не сопротивлялся. Нужно было держаться подальше от нее. Нужно было уходить.
— Щедро ваше предложение и сравнится разве что с даром новой жизни. — сказал он. — Глупо отказываться. Но в моем положении быть глупцом — не самое худшее. Глупец не может быть врагом, — Гакур кивнул в сторону бездыханного мятежника, — ну, а если и может, то стоит ли его бояться? Ты права, я простой двуногий, случайно наткнувшийся на Глаз Саная. Но благодаря мне, теперь ты вожак самого могущественного клана. Отпустите меня с миром, и вдруг те силы, что привели сюда глупца, воспользуются им еще раз и помогут клану вновь.
Единственное окно комнаты рассекли светлые полоски, утренний свет начал пробиваться сквозь щели ставень. Фарон встал и подошел к Гакуру.
— Против судьбы не оскалишься, — начал он, — Может она и сделает тебя асбом, только меня уже не будет в живых. Пока что мои клыки ей гораздо нужней. Силы, говоришь, тебя привели? Хмм… Лады. Оставим тебя, каков есть, но с условием: ты отомстишь за убийство брата, которого мы схоронили сегодня у холма. Да, ты наверное думал зачем мы тебя попросили сжечь тело. Могли бы и сами. Но Сая решила оставить тебя в клане, а по традиции ты должен был для этого отправить душу брата Святой Луне. Объяснять дальше ни к чему, все равно ты от чести отказался. Малый ты смышленый, да и везуч. Прикончишь убийцу и ступай. Мы тебя оставим.
Гакур понял, что лучше сделки не выйдет. Вспомнились слова Калима: «санайцем захотел стать...». Так вот что он имел в виду. Бедняга думал, что Гакур захотел попасть в клан…
— Ну? — спросил Фарон.
— Я согласен. — ответил Гакур.
— Что ты знаешь о Портовом Братстве?
Гакур отрицательно покачал головой. Фарон предложил сесть и рассказал уже знакомую историю услышанную ранее от Кигана, только вместо изумления и трепета, с которыми описывал городских разбойниках молодой колдун, Фарон говорил с презрением. Сзади послышался скрип двери, не потайной, а обычной. Гакур понял, что из комнаты вышла раскосая незнакомка, ставшая вожаком самого могущественного клана оборотней.