Реже становился лес, чаще плыли над головой надломленные ветки — верный знак, что проезжали конные. Едва боль в ноге начала стихать, как Гакур оступился и упал. Подняться смог только опираясь на костыль. Подошел Киган и дал какое-то зелье, сопроводив нравоучением о том, что людям всегда кажется, что боль живет где-то внутри, когда на самом деле она существуют отдельно, и вместо того, чтобы хромать и корчиться, нужно за этой болью наблюдать, как за чистящей клюв птицей. Гакур выхватил из руки Кигана зеленоватый комочек, и, не обращая внимания на притчу и вкус соломы, проглотил. Вскоре, больная нога стала поспевать за здоровой. Боль исчезла.
Обломанные ветки, растоптанные грибы и вдавленные в мох дуги лошадиных подков, — все вокруг подсказывало, что где-то рядом кипит жизнь. Трактиры, повозки, пьяные батраки, голосистые воины и молчаливые монахи. Все это было где-то рядом. Жизнь без оборотней, чудовищ и меняющих облик колдунов. Вот если бы вернуть все, как было, а хоть и гномье тело. Можно ли вернуть? Наверняка да. Только кто ж на такое чудо способен? Ветер. Вот если бы ему сделать что-нибудь, чтобы он почувствовал, какого это желать исправить не исправимое. Почувствовал отчаяние, быть может боль...
— Чего молчишь? — спросил Киган. Он шел впереди.
— А можно сделать так, чтобы колдун не смог больше колдовать? — спросил Гакур.
— Тебе скажи, так сразу меня осушишь.
— В смысле?
— Можно. Если он кувшин.
— Если кто?
— Есть два вида колдунов, — начал Киган. — Родник и кувшин. У каждого свои преимущества и слабости. Магия кувшинов сильнее, но быстро иссякает. Ну, а родник, сам понимаешь — напор не мощный, но течет себе и течет. Понял, теперь, что осушить значит?
— А продырявить как-нибудь этот кувшин можно? Чтоб вода быстрее вытекла, чтобы осушился быстрее.
— Тебе зачем знать? — спросил Киган, и склонил голову набок, точно ящерица.
Гакур лишь пожал плечами.
— Есть наверняка способ, — продолжил Киган, не дожидаясь ответа. — Только я не знаю. Лучше подождать, когда вода, в смысле сила, сама вытечет. Ну, и делай с ним, что хочешь тогда. Я так понимаю, ты о Ветре спрашиваешь?
Гакур молчал. Не дожидаясь ответа, Киган продолжил:
— Вместо того, чтобы забивать голову всякой ерундой, подумай-ка лучше, все ли ясно о санайцах. Как себя вести, что говорить и о чем не заикаться. Где и когда мы встречаемся, помнишь?
— В полдень, на рынке, у кожевенного ряда, — нехотя ответил Гакур. Раздражало, что Киган напомнил о том, о чем не хотелось думать. Может и про Ветра он затеял разговор, чтобы отогнать мысли о предстоящей встрече с оборотнями.
Закончился лес, и перед ними открылась опушка, устланная короткой и мягкой травой, ровной, словно затянутое тиной болото. На мгновение Гакуру показалось, что он видел эту поляну раньше, не такую же, а именно эту. Там, справа должна пролегать дорога. Не став разбираться, почему так показалось, он загадал желание: если будет дорога справа, то остаться ему в живых. Если слева, или вообще вокруг сплошное бездорожье, то...
— Прежде дорога там, была, но потом наводнением смыло. — сказал Киган, указывая влево. — Стали ездить по другой стороне, куда половодье не доходило. Накатать по-настоящему не успели, но все ж дорога. А ты чего улыбаешься?
Гакур мотнул головой, и сказал:
— Как ты думаешь, Ветер кувшин или ручей?
В ответ Киган махнул рукой и пошел в сторону дороги.
Идти по накатанной колее было легче: короткая трава еще не успела превратиться в черную, растрескавшуюся землю и ублажала путника, мягко пружиня под стопой. Совсем не то, что в лесу, где каждый сучок, каждая ямка норовили тяпнуть и без того покалеченную ногу.
Через некоторое время их нагнала повозка. Ездовым оказался возвращавшийся с охоты слуга одного из городских вельмож. Несколько заячьих тушек и связка уток — вот и весь груз. Направлялся охотник через речку Ласку, туда, где жили богатые талуканцы и стоял трактир «Лунная дорога». На просьбу подвезти до трактира, человек ответил, что садить чужаков в барскую повозку ему не велено. Тогда Киган подкинул в руке серебряную монету. Возница тут же соскочил с облучка, раздвинул дичь и положил посередине соломенный тюфяк, на котором сидел сам:
— Довезу, господа, чего же не довести. Хозяйского пригляду тут нет все одно, а мне чего, мне не трудно, все ж таки по пути. А, по пути оно всегда сподручнее, всег-да.
Путники влезли на тюфяк, повозка тронулась и под размеренный скрип, Гакур начал представлять, как закончиться для него сегодняшний день. А будет ли следующий?
Задумка Кигана была проста: воспользовавшись тем, что Гакура приняли за главаря клана, явиться с повинной к санайцам. Отдать перстень и рассказать о Ветре. Покаяние — самая короткая тропа к прощению, а новость о могущественном вурдалаке, быть может заставила бы оборотней встрепенуться самим, а Гакура отпустить. В записке, что сунули под дверь в «Лунной дороги», сообщалось, что оборотни соберутся в комнате, где поселили Гакура, в час восхода Южной звезды. О том, что еще говорить санайцам, и как себя вести, Киган много не рассказывал. Говорил только, что чаще надо упоминать «Святую луну», и самому вопросов не задавать. Идти вместе с Гакуром Киган не мог. Сказал, что тогда бы санайцы почуяли обман и загрызли бы их обоих. Гакур приятелю верил. Не потому, что у Кигана было множество случаев его бросить, а как говорил дед, «нутром знал», что этому парню можно верить. Да и силком Гакура никто к оборотням в эту ночь не гнал. Сколько на свете дорог.
Колыханье повозки и приглушенный голос Кигана, болтавшего с охотником разморили. Гакур уснул. Сначала приснился дед Брах. Погрозив пальцем и ни сказав ни слова, старик исчез. Потом, откуда-то из темноты, выскочила лошадь, будто только что перепрыгнула невидимое препятствие. Черная с лиловым отливом кобылица начала гарцевать и вздыматься на дыбы. Когда ее передние копыта в очередной раз стукнули о землю с громким «т-уфф», на ней появился седок. Это был Ветер. Подъехав ближе, он наклонился и голосом Кигана сказал: «Я здесь сойду». Гакур проснулся.
Киган уже спрыгнул с повозки и стоял рядом. Уловив взгляд Гакура, он начал:
— Ты, это, если я чего не так сказал, не обижайся. Характер у меня... Помнишь, как меня аральцы выкинули, а? Ха-ха. С ветерком… Главное, запомни, где мы завтра встречаемся.
Он разводил руками и пританцовывал, похоже нервничал.
— На рынке, у кожевенного ряда, — ответил Гакур. — У меня для тебя кое-что есть.
Достав книгу, он повернул ее ребром переплета вверх и протянул. Киган отпрянул и растерянно посмотрел на Гакура. Не дожидаясь вопроса, Гакур ткнул книгой приятелю в грудь и выкрикнул: «Н-но поехали!»
Повозка тронулась. Киган едва успел подхватить подарок и начал что-то говорить, но слова заглушил грохот приблизившегося со стороны моста обоза.
Какое-то время молодой колдун стоял с растерянным видом, потом перевернул книгу обложкой вверх и открыл. Повозка, на которой сидел Гакур, продолжала свой путь и вклинилась между обозом и телегой, доверху набитой клетками с живыми гусями. Киган перелистал книгу, веером, взад и вперед, как делал когда-то сам Гакур, и, что-то выкрикнул. Под колесами загрохотали камни моста через «Ласку», и до Гакура донеслось только: «..ятно…».
«Неплохой все-таки парень, хоть и колдун», — сказал про себя Гакур. Повозка двинулась по мосту вниз, и Киган исчез.
***
Одну из брусчатых стен приемной «Лунной дороги» украшала картина. На ней — пробирался сквозь штормовые волны трехмачтовый фрегат. Когда Гакур вошел, хозяин усердно протирал золотистую рамку, обрамлявшую злоключения нарисованного корабля.
— День добрый, — бросил он хозяину.
Человек поклонился и тут же выкрикнул: «Ратан! Ратан! Бегом сюда!»
Сбоку вынырнул мальчишка.
Наговорив что-то вполголоса сыну на ухо, трактирщик повернулся к Гакуру и вновь склонил голову:
— Все будет сделано, как подобает, господин, Архат— сказал он.
Гакур ничего не просил, но и спрашивать не стал. Наверняка человек за которого его приняли, знал, что значит «как подобает». Однако он подметил, что в этот раз хозяин хоть и усердствовал как прежде, но то и дело переминался с ноги на ногу и не отрывал глаз от Гакура. Будто хотел что-то спросить но не решался. Тут Гакур вспомнил, что был одет иначе. Вместо дорогой одежды на нем была ремесленная роба гончара. Да еще и ворованная. Ублажать любопытство трактирщика не имело смысла: разве стал бы этот Архат оправдываться, что да как.
— Прикажи мальцу своему купить для меня там что-нибудь приличное, но не броское, — сказал Гакур и подергал себя за воротник рубахи.
— Будет исполнено, — сказал хозяин и склонился еще ниже.
В комнате все оставалось по-прежнему: медвежья шкура на полу и продолговатый, в виде капли, стол посередине. Не хватало только кровати. Помнится ее не было и вчера.
Явился мальчишка. Оказывается на заднем дворе стояла баня, самая настоящая, с горячей водой и деревянными кадушками. О таких чудесах Гакур слышал, а когда еще доведется увидеть? Да и сколько можно было мыться в холодных реках, кишащих злобными пиявками? Не пристало молодому господину.
Баня оказалась на славу, теплый каменный пол, душистый запах смолы, а кадушки такие, что легко можно было уместиться сидя. Подождав, пока мальчишка выйдет, Гакур стал соображать, как набрать воду. Дернув там, нажав сям, вскоре догадался: над краем каждой кадушки торчали два желоба — один над другим. Еще выше из стены выпирала пара деревянных рычажков. Тянешь за оба и потоки горячей и холодной воды, смешиваясь воедино, обдают брызгами и окутывают паром.
Гакур плескался, фыркал и окунался с головой в пенистую теплую воду. Тем временем, сын трактирщика принес и оставили в закутке одежду. Паренек не ошибся в выборе: штаны, рубаха и куртка были сшиты из добротного материала и превращали обладателя скорее не в господина из высокого сословия, а в зажиточного торговца, коих в Талукане ходило сотнями. Не торопясь, Гакур оделся, то и дело поглаживая ладонью мягкое сукно.
Киган советовал уйти из трактира и явиться после восхода Южной звезды, время означенного в записке. Причудливые вензеля скрывали только место и время встречи.
Поразмыслив, Гакур решил забраться на крышу дома напротив — кажется, там была какая-то пекарня — и оттуда наблюдать за входом в «Лунную дорогу». Вряд ли можно было бы отличить оборотней от простых людей, да еще и издалека. Опыт Гакура в общении с санайцами был невелик, откусанный палец с перстнем, и два мертвеца. Судя по тому, которому чудовище оставило голову, ни чем особым от простых, бородатых, вооруженных здоровяков эти существа не отличались. Оставалось наедятся на кронсово чутье.
Обойдя пекарню, Гакур обнаружил водосточную трубу, начинавшуюся на крыше и уходившую, у самой земли куда-то внутрь дома. Видимо собирали дождевую воду. Оказалось, что на вид худые руки нового тела обладали удивительной силой и цепкостью в кистях, и потому взобраться на крышу по трубе не составило особого труда. Гакур вскарабкался так ловко, что ему захотелось слезть вниз и повторить.
До восхода Южной звезды оставалось недолго. Все это время дверь в трактир поминутно открывалась. Входили и выходили какие-то люди, в основном купцы. Их выдавали одежда, расшитая вызывающе ярко, и телосложение. Некоторые из них были до того толстыми, что непременно замирали перед открытой дверью, будто прикидывали, протиснутся или нет.
Подъехала карета. Из нее выскользнула женщина, высокая, тонкая, с длинными черными волосами. Если хозяин трактира оказывался на улице, то приезжим купцам он лишь слегка кивал головой. Черноволосую женщину он встретил по особому, долго кланялся, совсем как с Гакуром, и услужливо открыл дверь. Женщина отмахнулась, точно тот был попрошайкой.
Взошла Южная Звезда.
Сколько раз Гакур смотрел на эту красноватую точку, глянул, плюнул, пошел дальше. Теперь же, сердце запрыгало, как оглашенное, а грудь сдавило, точно заключил в объятия невидимый великан. Гакур подумал, что, вряд ли все эти ряженные толстяки были санайцами. А значит встреча не состоится. А значит можно никуда не идти… Нет, нужно. Как там говорил Киган, оседлать страх, как скакуна? К дьяволу скакуна. Просто делать не думая. Встал, спустился, вошел в комнату. Отдать перстень. Ну а если никого там не окажется, то значит… Мысль оборвалась. Кронсово чутье, нудно подсказывало, что оборотни уже там. Гакур спустился.
Вход в трактир пустовал. Картина и лампадки – все на месте, не хватало только трактирщика, и его невесть откуда появлявшегося сына. Не желая тянуть время, гадая, был ли в этом какой-нибудь подвох, Гакур стиснул зубы и направился к своей комнате. У комнаты, он остановился и прислонил к двери ухо. Тишина. Просто делать…. Гакур открыл дверь и ступил внутрь.
Горели светильники. Никого. Пытаясь уловить какие-нибудь посторонние запахи, Гакур несколько раз глубоко втянул ноздрями воздух. Пахло гарью масляных фитилей. Он еще раз оглядел пустые стены и двинулся к столу, но дойти не успел: перед глазами что-то мелькнуло, руки прижались к телу, и Гакур упал назад. Он едва успел вывернуться на бок, чтобы подставить надвигавшейся земле плечо а не голову. Лежа, Гакур сообразил, что был пойман арканом. Кругом обступали крепкие молодцы, каждый головы на две выше его нового тела.
Вдруг толпа расступилась и к Гакуру подошел статный мужчина, с седой бородой, заплетенной в две косички. Он присел на корточки и спросил:
— Тебя, что ль, Архатом звать?
По комнате пробежал смех.
Человек выпрямился и сделал знак, после чего рядом с Гакуром ударился об пол хозяин трактира. Один глаз его заплыл а из носа сочилась кровь.
«Хоть бы мальчишку не тронули», — подумал Гакур.
— Он? — отвесив трактирщику подзатыльник, рявкнул бородач.
— Перстень, у него был перстень, — промямлил трактирщик.
Рука бородача поднялась снова, но тут Гакур сказал:
— Я это, я. Отпустите его.
— А-а, заяц двуногий, это не тебе решать, — сказал бородач и стукнул хозяина еще раз, при этом не сводя взгляда с Гакура.
Трактирщик заплакал, всхлипывая: «Перстень, у него был перстень…»
— Калим, оставь, — донеслось откуда-то из глубины комнаты. Женский голос. Бородач усмехнулся и махнул рукой. Один из оборотней склонился над хозяином и перерезал связанные за спиной руки. Трактирщик принялся благодарить и потирать запястья.
Мелькнула мысль: Киган говорил, что обряд передачи перстня был особым, даже святым для оборотней. Не может же так случится, чтобы они избили до полусмерти настоящего обладателя перстня, хоть бы и простого человека? Где же тут святость? Да и старик, что явился во сне, не жаловался, что Гакур не был оборотнем. А ведь еще он обещал Гакура защитить. Так кто же обладал силой в этой комнате? Это необходимо было проверить.
— А почему только две косички? — спросил Гакур, кивнув на седого, — я слышал, что в бороде твоей матери была по крайней мере восемь.
Захохотали. Гакур приготовился к удару, но бородач даже не занес кулак. Смех прекратился. Блеснуло лезвие кинжала.
— Ты знаешь, какое наказание за смерть вожака? — спросил бородач.
Кроме злости и ярости, голос его выдавал отчаяние. Похоже, что бородач хоть и наглый, но в клане не такая уж и важная птица, или волк, или кто там у них. Гакур окинул взглядом остальных. Дюжина, а то и больше. Как они все сюда попали? Ведь вошел-то он в пустую комнату.
— Санайцы, — стараясь говорить как можно спокойнее, начал Гакур. — Слышал я, что вы самый могучий клан, и славитесь не только клыками. Неужели вы и вправду думаете, что я убил вожака и пришел этим похвастаться? Я, может, и дурак, что сюда явился, но не сумасшедший...
Быть может тени играли злую шутку, только показалось, что некоторые одобрительно кивнули головой.
Бородач прикоснулся лезвием к щеке Гакура и прошипел:
— Хорошо, заяц, еще поговорим. После того, как вернешь Глаз Саная. Он перевернул Гакура на бок. Между ладонями скользнуло холодное железо — разрезали веревки.
Гакур поднялся, оглянулся по сторонам, невольно задержавшись взглядом на входной двери.
— Расскажи, как попал к тебе перстень, — снова женский голос.
Толпа расступилась.
С крыши не удалось разглядеть лицо незнакомки, выскользнувшей из кареты, но не было никаких сомнений в том, что перед ним стояла именно она. Длинные, черные волосы, спадали до самого пояса и были перетянуты на лбу лентой, игравшей драгоценными камнями. Чуть раскосые глаза смотрели холодно, не скрывая презрения.
— Я расскажу, — начал Гакур дрожавшим голосом. — Лихие дела вывели меня к Глазу Саная. Я видел, как погиб Архат, видел, но ничего не мог сделать, ибо силы, сгубившие его не подвластны ни острому железу, ни хитрому заклинанию.
Санайцы зашумели. Кто-то крикнул: «Сам-то как спасся, языком те силы перемолол»?
Едва нащупав перстень в кармане, Гакур вдруг почувствовал, что страх подменился злостью.
— Архата сожрали! — крикнул он.
Наступила тишина.
— Сожрали, — повторил Гакур. — Он превратился в человека, и оборотни, что были с ним, разорвали его на куски, ну а после сами рассыпались, будто трухлявые пни, пуф-ф — и развеялись.
Санайцы вновь зашумели.
— Брехня. Сам выдумал или в трактире каком услышал?
— У него самого в башке трухлявый пень.
Гакур хотел было ответить на оскорбление, но из дальнего угла комнаты донеслось:
— Прикройте пасти, а то он подумает, что не к санайцам попал, а к аральским шнырям.
Из толпы вышел человек. Среднего роста, седой, с пронзительными глазами, он медленно скрестил на груди руки.
— Рассказывай по порядку, — сказал он.
Гакур понял, кто, наконец, решит этой ночью его судьбу. Даже полегчало, и он начал:
— Было это в лесу, в семи днях езды на юг от Арсавура…
Выкладывать всю правду он не собирался. Неизвестно, как бы оборотни восприняли его знакомство с Ветром. Желая отомстить за смерть вожака, санайцы могли бы использовать Гакура, как наживку. Кое-что Гакур рассказал, по совету Кигана, и кое что тот придумал сам.
Вышло так, Гакур был сыном небогатого купца из Арсавура. Однажды он отправился в Талукан, чтобы разузнать, как и чем выгоднее торговать на ярмарке. На седьмой день путешествия его ограбили, завезли в какой-то непролазный лес и бросили. Чтобы ночью не стать жертвой хищников, он забрался на дерево, и вскоре увидел троих оборотней. Дальше, как он уже говорил, один из оборотней превратился в человека, ну, а после, собратья разорвали его на части и сами превратились в пыль. Утром Гакур нашел перстень, днем выбрался из леса, а вечером сел на корабль и оказался здесь, потому как не посмел возвращаться домой, не доведя порученное дело до конца. Тем самым сохранил себе если не жизнь, то уж ребра точно, потому как тятенька имел тяжелую руку и суровый нрав (помогли воспоминания о дедовых оплеухах). В трактире его приняли за Архата, и сообразив что к чему, Гакур решил остаться и вернуть перстень, ибо, как верно сказал бородатый санаец, еще не было такого случая, чтобы человек сумел убежать от волка.
Гакур умолк и развел руками, мол вот и все. Санайцы молчали. Было слышно, как где-то вдалеке лаяла собака и ругались пьяные.
— Верю, — сказал старик, — то, что с Архатом были двое, ты знать не мог.
— Двое? — перебил бородач с косичками. — Кто они, и почему ты не говорил об этом раньше?
Старик подошел вплотную к бородачу, и размеренно сказал:
— Потому что каждый санаец обязан доверять вожаку, но вожак не обязан доверять каждому. Какую еще заповедь напомнить тебе, Калим? Эти двое были из Нагорры. Архат говорил с ними о союзе. Давай, спроси, почему он не поехал для этого в Нагорру.
— Придет время, Фарон, и я узнаю. Ты сам расскажешь.
— Это вызов? — спросил старик?
— Высуни язык и дыши чаще, Калим, может, охладишься, — встряла девушка, но ее тут же оборвал старик:
— Сая, молчи. А ты, Калим, побереги пыл для секачей. Ты не вожак.
— Еще, — сквозь зубы процедил бородач.
Старик повернулся к Гакуру:
— Вспомни, видел ли ты хоть что-нибудь, зверя, птицу или тень, что-нибудь, когда рвали Архата или когда другие превращались в пыль?
Перед Гакуром всплыл образ последнего перевоплощения Ветра, синий, офицерский камзол и шрам на щеке.
— Если что и было, то я с перепугу не заметил. — сказал он, — Думал, что и мне конец придет.
Старик прищурился:
— Последний раз спрашиваю, кого еще видел в лесу?
Гакур, вдруг пожалел, что не сказал правду. Теперь и самому свой рассказ показался нелепым. Вдруг, из другого конца комнаты послышался скрип. Санайцы расступились и в следующий миг, в стене образовался проход. Вбежал человек.
— Нашли? — спросил старик.
Человек утвердительно кивнул головой. Старик подошел к нему и что-то сказал на ухо. Вошедший бросил взгляд на Гакура и поманил того пальцем. Гакур приблизился. Оборотень внимательно осмотрел его с ног до головы и несколько раз втянул ноздрями воздух. Постояв еще мгновение, он кивнул старику, развернулся и вышел сквозь тот же потайной ход. Старик положил руку на плечо Гакуру:
— Жди здесь. Как услышишь зов, пойдешь за нами. Встретимся в лесу. Наш зов поднимает мертвых, не пропустишь. Ты парень вроде умный, хоть и врун, надеюсь бежать не вздумаешь?
Гакур промолчал. Похоже, что Киган удачно распустил слух о лесной битве и санайцы нашли растерзанных чудовищем собратьев. С одной стороны, от сердца отлегло, что перестали расспрашивать, с другой — грудь вновь сдавила исчезавшая было тревога. Может, тот, что приходил, учуял запах, и они поняли, что Гакур ошивался у болота, где сгинула та парочка? Старик еще вруном назвал… Рука вновь нащупала перстень. Бегать от Ветра да еще и оборотней долго не удастся. Киган был прав. Если не явится удача, то быть может спасет от смерти мертвая голова — хранитель камня.
Один за одним санайцы вышли из комнаты сквозь проход в стене, который оказался дверью, открывавшейся наружу. Гакур укорил себя за то, что не разглядел ее раньше. Никакого хитроумного колдовства не было: очертания двери терялись в пересекающихся линиях кирпичной стены.
Остались старик и девушка. Гакур слегка наклонился в их сторону и напряг слух — бесполезно, приглушенное журчание звуков не выдало ни одного знакомого слова. Девушка засмеялась, блеснул рядок белых зубов.
— Подойди, — сказала она.
Гакур послушался. Когда он был гномом, то из всего женского рода общался в основном с ведьмачками, реже – с лавочницами или женами трактирщиков. Ведьмачки его любили («ситный ты мой», говаривала Ронда-Ворона). Остальные же смотрели куда-то сквозь, будто и не стоял он перед ними. Тревогу, что внезапно охватило его в миг, когда он приблизился к девушке, он испытал впервые. Сердце колотилось, а во рту пересохло, точь в точь, как перед смертельной опасностью. Было нелегко выдержать взгляд искрящихся, раско-лисьих, глаз, и Гакур уставился на пухлые, блестящие губы девушки.
— Красивый молодой человек, — сказала она.
Потом наклонилась и... поцеловала.
Еще до того, как губы санайки коснулись его щеки, Гакура обволокло запахом. Сначала показалось, что это фиалки, что часто обрамляют цветной каемкой поляны, но сквозь нежный аромат лесного цветка пробивалось еще что-то. Хотелось вдохнуть глубже...
— Не потеряй, — сказала она и вложила в руку что-то увесистое.
Гакур не сдвинулся с места. Очарованный, он продолжал смотреть на дверь, за которой исчезла санайка. Наконец тяжесть в руке напомнила о подарке, и Гакур раскрыл ладонь. Два кремня. Зачем?
В этот миг послышался зов.
Протяжный, глубокий вой, от которого дрогнуло тело и свело желудок. Общаться с оборотнями в их человеческом обличии было не так уж и трудно, а вот увидеть их в упор волками… Была не была. Он резко выдохнул, и пошел на зов.