Письма я получала, но очень редко, иногда от дяди, родного брата мамы. После смерти мамы, перед отправлением нас в детский дом, в поисках дяди я совершила путешествие в Морки.
Дядя Арсентий воевал с фашистами. Ему, девятнадцатилетнему парню, через две недели после начала войны вручили повестку о срочном прибытии в райцентр Морки, затем в Сернур на срочные курсы подготовки сержантского состава для отправления сразу на фронт. Летал на самолётах, бомбил вражеские формирования, долетел до Германии. Вернулся с войны в 1946 году, молодой, видный мужчина, холостой. Дядя работал заместителем председателя райисполкома, жил в районном центре Морки, в сорока километрах от деревни Шлань, моей малой родины. Ещё при жизни мамы дядя из Германии прислал немецкое нижнее бельё. Нарядилась я в одно из сорочек. Отправилась к правлению колхоза. У правления стоят люди, куда-то собрались ехать. Подошла грузовая машина, люди стали садиться в кузов. Взрослые люди меня не заметили, как я взобралась в машину, спряталась в солому - одета-то не по погоде. Машина поехала. Был уже вечер. К ночи похолодало. Я почти зарылась в соломе. Взрослые пристроились на скамейках, досках.
- Смотрите: Роза сидит в соломе! Куда это ты едешь? Холодно же тебе! - говорит дядя Григорий, снимает с себя пиджачок и надевает на меня.
- К дяде. Он в Морках живёт.
Доехали ночью. На улицах пусто, ни души. Сообразила и задала себе вопрос: «Куда же мне податься? Не знаю адреса дяди. Нигде, кроме Шлани, я не бывала.
Люди спрыгивали с машины. Спрыгнула и я. «Сяду вот тут, у высоких ворот, никто меня не заметит. До утра посижу, а утром буду искать дядю», - подумала я. Вдруг у меня разболелся живот. Я вскрикнула. Не все разбежались. Тот парень вспомнил, что его пиджак на мне. Вернулся за ним.
- Ты что скорчилась? Что-то болит? Ты же плачешь. Куда тебе надо идти? Давай провожу.
Я почти кричу от боли. Машина ещё стояла, шофёр возился с колёсами. На машине меня доставили в больницу. Я оказалась в инфекционном отделении. В больничной одежде мне было тепло, удобно, кормили хорошо. Рассказала о своём дяде медсестре.
Через неделю дядя забрал меня из больницы.
* * *
Живу в детдоме уже четыре года. Написала письмо дяде:
- Забери на несколько дней к себе, в деревню нас с Риммой…
Мы в деревне у дяди. Он уже женат, есть сын Роберт, Живут в отдельном доме. У дяди мы с Риммой погостили два дня - сбежали в Шлань, к дяде Бетке, старшему брату отца. Пятнадцать километров шли пешком. В Шлани были все дома, кроме дяди Бетки. Он всё не вступал в колхоз, за что его арестовали и отправили в Мурманск, Как и в тридцатые годы, со двора дяди Бетки угнали в колхозную ферму корову, быка, даже овец. Поэтому хлев был пуст. Нашему приходу обрадовалась Лстий. Она работает на маслопроме в Татарии, в десяти километрах от Шлани, Только что она пришла домой. Шумат, старше меня на два года, каждый день с утра бежит на рыбалку, кормит семью рыбой. Пусть здесь бедно, зато хорошо. При доме есть огород - всё здесь растёт: огурцы, репа, свёкла, сажали картошку. Ходили в лес за ягодами. И я с деревенскими ребятами пошла за земляникой. Одежда на мне детдомовская, другой нет. Без платка на голове. Волосы короткие, на мне простое платье, туфли без носков.
Собираю землянику в кастрюлю, ещё чуть-чуть, и она наполнится, но девочке одной не понравилось, что у меня ягод больше, чем у них.
- Ты почему говоришь по-русски? - ко мне начала придираться Нина. - Мы говорим и на марийском, и на татарском языках, а ты что зазнаёшься? Смотрите на неё, как она вырядилась. Лстий тебе не нашла сапог? Что у тебя нет платка? И комары её не кусают, и змей она не боится…
Я молчу, не отвечаю на её вопросы.
- Эй, тебя спрашивают! - слышу голос Семёна, высокого, худого мальчика, соседа Лстий, Шумата.
Снова молчу, нашла ягодное место, хочу наполнить посуду.
- Она не хочет с нами разговаривать, какая цаца! - кричит Нина. Её я знаю. Знаю, что её мать - участница отравления моей матери. Она видела, кто подлил в рюмку самогонки формалин.
Я тут не стерпела обиды, да ещё от Нины. Нас четверо, ровесники, нам по 11- 13 лет. Вдвоём продолжают меня ругать, обзывать, оскорблять. Кастрюлю поставила под берёзу. Подошла к Нине, толкнула раз, два,…ударила кулаком в живот. Она упала. Сзади меня схватил Семён. Ударил в спину. Я не падаю, держусь на ногах.
- Бей её! Бей! - кричит Лиза, сестра Нины.
Она не из Шлани. Я её вижу впервые, откуда-то приехала в гости. Она тоже хочет ударить меня. Опять помогла мне моя сноровка, моя физическая закалка, что я получила в детдоме. Нина хочет меня схватить за волосы, - не может: нас в детдоме стригли, поэтому они короткие. Тогда Нина ударила меня по голове. Нину я от себя оттолкнула правой ногой, левой – её гостью. Теперь дерёмся с Семёном. Нина подобрала палку, размахнулась. Бежит ко мне. У Семёна из носа пошла кровь. Это меня спасло. С Ниной мне легче справиться. Она и ростом ниже меня, а другая отстала от меня. Палка Нины в моих руках. Теперь ко мне никто не подходит. Семён стал материться, ругаться, а потом сказал:
- Дикая она, дура!
Я, вся в синяках, с распухшей губой, из леса пошла одна, с полной кастрюлей душистой земляники.
Семён умер давно. Жили они с матерью очень бедно, рос без отца, который так же, как и мой, не вернулся с войны.
Приехал в Шлань дядя Арсентий за нами, увёз в детский дом.
Глава 13. Повесть «По утренней росе»