Я лежу на старом диване с дырявым засаленным покрывалом. Надо мной ходят незнакомые лица и очень волнуются. Я встаю, осматриваю помещение.
Старая коммуналка с двумя туалетами, совершенно безвкусный интерьер, если бы даже здесь убраться. Словно это место создавалось для пыток.
Рядом со мной любимый мужчина. Что-то изучает, ходит, спрашивает. «Эй, я здесь! Где мы? Давай обсудим!» - кричу я ему взглядом. Но в этих стенах я словно не могу заговорить с ним. Что-то мешает мне быть собой.
«Кто вы, люди?» - пытаюсь я выяснить в своей голове. Человек 20 и все в невероятной тревоге, но почему-то без малейшей попытки связаться друг с другом для выяснения.
Послышались тревожные стуки тяжелых сапог и уверенных яростных голосов. К нам вошли вооруженные люди и потребовали всем немедленно собраться в кучу и внимательно слушать их речь. Я не могла сопротивляться. Однако не только их волевое решение этому способствовало, но и мой личный интерес.
С виду обычные ребята 20-30 лет, среднего телосложения - ничего выдающегося. В обычных одеждах: куртки, штаны, футболки — словом, как все мы. Но этот взгляд, эта манера говорить сказала о многом с первого взгляда. Боль, злость, алчность и агрессия диким приливом вошла в их разум однажды и поглотила его. Мне стало всё понятно: беды не миновать. Большой беды.
Человек 10 заняли все пространство и поглотили наши блеющие массы своим уверенным рыком. Их тон был довольно спокоен, никто не кричал, не топал ногами и не бил о стену кулаком. Они спокойно стояли с большими топорами, а один из них произнес:
- Вы сейчас у нас в заложниках. Никто не знает где вы, что с вами вообще что-то случилось. Нам от вас нужна помощь - говоря это так, будто у каждого еще на самом деле есть выбор. Он продолжал:
- Каждый из вас обладает определенными способностями на наш взгляд. Вы должны попытаться раскрыть их в кротчайший срок, чтобы помочь нам осуществить наши планы. О них мы расскажем чуть позже. А пока советуем вам вести себя тихо и непринужденно. Все пройдет довольно гладко, если каждый будет стараться. Самых старательных мы будем оставлять жить. А с остальными будем прощаться.
Я смотрю на мужа и поражаюсь его спокойствию. Своему, кстати, тоже. Довольно смело все держатся. Видимо, мы все здесь, действительно, не спроста. План побега словно уже стал разрабатываться в его голове. Мне бы с ним поговорить, обсудить, узнать его состояние, поплакаться в конце-концов. А вдруг меня убьют?...
Нам сразу раздали какие-то карточки и сказали: «Решайте». Страх был невероятный. Мы судорожно стали выискивать знакомые буквы, стирая пот со лба и пытаясь попасть карандашом в зловещий клочок пытки. Это была какая-то логическая задачка. За себя я не переживала, хоть и не понимала задания. Меня волнует лишь он. Муж нас вытащит. Только бы он справился. Как в тумане прошли наши два часа. Видимо, задачка была не простая. У нас забрали карточки на проверку.
Через полчаса вышли трое самых крупных из них и сказали, что «к сожалению» Марина уходит от нас. И в их взгляде, действительно, было чувство сожаления. Но, видимо, не за жизнь Марины, а за уменьшение шанса выполнения их проекта.
В тот момент я увидела собаку, которая не может гневаться на хозяина, грубить или кусать его даже под страхом смерти.
- Пожалуйста, давайте я попробую еще — произнесла она, повисшая на вооруженной руке хватающего ее хозяина.
Они не оставили ей шанса, молчаливо вынося тело на расправу.
В этот момент я поняла, что привязываться к кому-либо здесь не стоит. Я старалась всех избегать. Кроме него. С ним у меня уже была связь. Я поняла его игру. Нельзя было подавать виду, что мы муж и жена. Иначе с нами расправятся быстрее или еще чего хуже. Он прав. Я молчу.
Наутро я проснулась от духоты и невыносимой вони. Я встала, чтобы умыться, вышла из комнаты с облезлым диваном. Вижу через коридор из комнаты напротив как в зазеркалье кричит мне девушка:
- Эй, чего здесь так воняет? Кто-то ест прокисшее авокадо?
- Я не знаю — отвечаю ей. Тебе плохо? - говорю я.
- Да я прям чувствую этот запах!..
В тот самый момент она одергивает свою простынь и достает мумифицированную куклу, внутри которой свежие человеческие кишки.
«Марина! Это она! Она!» - вскрикнула девушка и тихо заплакала.
Так с каждым днем нас становилось все меньше. Никто уже не страдал. Все принимали смерть с достоинством. Меня не покидала эта мысль смерти от топора. Если они не рубят сразу голову, а по частям, то это значит, что еще могут быть определенные страдания, муки. На все воля Божья. Мы справимся. Но от чего мы страдаем, к чему движемся, для какого урока это все?
У нас были мобильные телефоны. У каждого. Но никто не посмел ни разу никуда объявить. Как «хозяева» так сумели завладеть нашим разумом, так напугать. Никогда еще для меня страх не был таким тихим.
Нас оставалось около 7. Принесли еще какие-то цветные чертежи. Нужно было их каким-то образом собрать воедино. Я снова ничего не поняла. Но что-то сопоставила и отправила в общую корзину с готовыми заданиями. «Ну, же, скажи мне хоть слово, дай сигнал! Когда бежим?..» - произносила я в своей голове, глядя на него ненароком.
Этим вечером после «казни» еще одного человека мы встретились в коридоре. Он мне стал рассказывать план побега. В нем было так же мало шанса остаться в живых, как и здесь, решая «задачки». Мы рискнули.
- - - - - - - - - - -
Морская погода после дождя особенно прекрасна. Приятная влага словно обволакивает твои кожу и волосы теплым паром и ты растворяешься в этом пространстве как сахар в теплой воде. Но разговор не задался.
Мы гуляли вдоль побережья недалеко от дома, и я ему заявила, что хочу поехать в горы прямо сейчас. Он произнес: «Это не возможно» - и молча ушел вперед. А я всю дорогу провела в обиде за то, что вот так сразу не попытавшись разобраться в деталях муж выставил мне свой приговор.
А теперь и этот сон как снег на голову. Расставил все точки над «и». Нужно просто не сомневаться.
«Конечно, поедем. Мне нужно было подумать, как это осуществить» - сказал он мне на утро. Но объяснения мне уже были не нужны. Мой сон был моим учителем. Душа преподала мне урок, отведя меня в соответствующую реальность. Отрубить себе голову (или рассудок), вскрыть рану (или гордыню), выпустить кишки (или своего дьявола) наружу ты всегда успеешь. Истязать себя всегда первое, что ты готов сделать во имя «великой» жалости к себе. Труднее не сомневаться.
Я верю в жизнь после смерти. А ты?