Мой тёзка Могилёв

 
                Из раздела «Друзья, приятели, сослуживцы».
                Фото: Экипаж А.Могилёв - Гена Астрейка на реке Цыпа.

          Причалили в нижней трети порога.  Позади три слива , впереди четвёртый, самый длинный. Впрочем, это даже не ступень порога, а четырехсотметровая каменистая шивера с большим перепадом высот и всеми прелестями горного потока. Перед ней небольшой плес.
          Могилёв загорелся желанием проверить верши, замеченные в камнях у берега. Наши с Женей возражения в расчёт приняты не были, а запрещать я не решился – зачем в группе порождать недовольство?   
          К удивлению верши (их ещё называют мордами) были набиты небольшой рыбёшкой, напоминающей  харюзков средней величины. Из трёх морд потрошитель набрал больше ведра.
          Алик, самый главный наш рыбак, определил (по Сабанееву!) эту рыбу как «ельца» и вместе с дежурными принялся за её обработку. Хватило и на уху и на жарёху.
          Рыба оказалась очень вкусной. Все хвалили инициативу грабителя, а меня предлагали лишить этой вкуснятины, как противника проведённой экспроприации.
          А чуть позже на берегу появились и хозяева морд, причём с ружьём. Хорошо, что не застали ребят у снастей – могли и пальнуть по воришкам.
          Больше грабежа морд  я не допускал, хотя и встречались они по реке во множестве в самых безлюдных местах. И Толя постоянно к ним рвался.

          Через пару лет, вернувшись с майского сплава по Уфе, Толя рассказал как их обстреляли с берега. Может он и там выступил как потрошитель чужих морд? Толя божился, что о мордах и не помышлял, да и морд не было, – башкиры на той реке ловили сетями.
          Чем же он не понравился аборигенам? Вероятно, башкиры нюхом вычислили потенциального грабителя и стреляли для острастки, чтоб и мысли проверить их сети не возникло. А может быть и просто забавлялась подвыпившая компания? К счастью река была широкая и дробь падала в воду, не долетая до байдарок.
Я больше склоняюсь отдать должное чутью рыбаков.
 
          Могилёв не был моим другом и даже приятелем. Просто был соратником по туристским походам, причём не лучшим. Но иногда мы встречались и в обычной жизни и даже пьянствовали вместе в компаниях, а иногда и вдвоём, о чём позже я всегда сожалел. Перебрав он становился неуправляемым.
          Я знал его характер, поэтому до сих пор удивляюсь, как отваживался на совместные выпивки,  заранее предполагая, чем они могут закончиться. В пьяном виде Толя был агрессивен и когда в голове у него что-то замыкало мог наброситься и на собутыльника.
           А характер у Толи был ещё тот. Прежде всего, он всегда считал себя правым и возражения, не стыковавшиеся с его мнением встречал ухмылкой.  Самокритичность была ему чужда. Считал что разбирается в любых жизненных вопросах и областях знаний и любил наставлять «молодых и малоопытных». Считал, что любое дело он мог организовать лучше, чем кто-либо другой. Да, Толя был настырен, физически крепок и вынослив, но когда что-то не получалось по его задумке, впадал в растерянность. Иногда и паниковал
          К тому же он был слегка трусоват, что часто проявлялось в сложных походах. В борьбе со стихией нередко оказывался поверженным, но своей оплошности не признавал, в ошибках обвинял напарников.

          Я уже не помню, когда и при каких обстоятельствах мы познакомились. После армии он устроился в наш техникум (СХМТ) завхозом, а заодно и поступил на его дневное отделение. Было ли у него до техникума среднее или неполное среднее образование я не знаю, однако общего развития  ему явно недоставало. После техникума он устроился к нам на завод в Отдел Главного механика, кажется инженером ППР.
          В это же время, или ещё раньше, учась в СХМТ, он женился на приёмной дочери Главного диспетчера завода Томаре Назаровой. Она тоже закончила техникум и работала в СКО. Может быть через неё мы и познакомились – она ходила в наши походы выходного дня, возможно и его затащила в нашу секцию.

          Впервые с его агрессивным характером я столкнулся в Ярославле в 1968 году. Он сам из Ярославля и приехал навестить проживающую там мать. А я в это время был там на учёбе в ИПК. Встретились случайно в городе и по этой причине прилично поддали в каком-то кафе. Не знал, что он пьяный дуреет до потери представления где он и что делает.
          Едем в автобусе. Группа парней шумевшая между собой чем-то его возмутила. Полез в драку и буквально вышиб их из автобуса на остановке. Водитель через диспетчера вызвала милицию и на одной из остановок те ввалились в салон и стали выводить под белы рученьки упирающегося буяна.
          Я вышел из автобуса следом и пытался реабилитировать его, но тоже был посажен в воронок «за компанию» – как выразились стражи порядка.
          Так мы оказались в КПЗ какого-то райотдела и были запёрты там на ночь. Толя и там продолжал бушевать - учинил драку с сидельцами, выискивая какую-то «наседку». Был он почти в безумии.
          В этой заварушке и мне по-пьяни досталось – неделю мазал бодягой синяк под глазом. Как его получил – не помнил, то ли тоже усмирял кого-то, то ли Могилёв и мне врезал за компанию.

          И вот что интересно: как ни вспоминаю Толю, обязательно всплывает в памяти какая-нибудь пьянка с обязательной заварушкой. И знал что пить с ним в компании нельзя и всё равно были подобные происшествия и в дальнейшем.

          В туризме он начал с ПВД, в основном, лыжных. В многодневках почти не бывал, помню только его участие в лыжной тройке «Денежкин – Конжак», где я его оформил руководителем. В чём потом каялся – руководителем он не мог быть по своему характеру, только участником.
          На байдах он был в сплаве по Сакмаре и по Уфе, тоже весеннем. Как он попал в мою «пятёрку» на Кызыл-Хем, уже не помню, видимо, был включён в заявку процентником по липовой справке о пройденной «тройке» в группе Альберта Петрова.   После Саян он считал себя уже великим водником и поучал молодых ребят, в тот год прервавших сплав по Иркуту из-за неподготовленности группы.
          На Ципу он попал уже на законном основании. Правда, там он отличился авариями и побаивался сложных порогов. Эту трусость заметили все участники похода. И матрос в его экипаже оказался не храброго десятка, но это было бы ещё поправимо, если бы матрос был грамотным байдарочником, применял правильные технические приёмы. Да и сидел матрос в байде подобрав ноги, упираясь коленями в шпангоут. При таком размещении и полноценный гребок сделать невозможно и выбраться при оверкиле сложно. Что и подтвердилось на одном из порогов.

          Левую Маму Толя прошёл на ПСН-6, работая кормовым гребцом вместе с Чиркиным. Поддержал его бунт, принудивший нас сплавляться ночью. В результате этого ночного сплава со стопроцентном риском попасть в завал на «разбоях» в устье Мамы, я надолго отказался от походов с несхоженной заранее группой и вообще «завязал» собирать группы для пятёрок на заводе, предпочитал примкнуть к чужим коллективам.
          Последним его большим походом был сплав в группе Игоря Дю-Вернуа по одной из монгольских рек. Сплавлялись на больших катамаранах и ЛАСе. Ему досталась роль простолго гребца в экипаже, не требующая принятия самостоятельных решений. Видимо, он с этим неплохо справлялся и мнения участников о нём были положительными.
          Когда он трагически и нелепо погиб, провожать его пришли и его соратники по монгольскому походу. Там я и узнал их мнение о Толе. Впрочем, о мёртвых – только хорошо, или никак.

          А погиб Толя, действительно, нелепо. Напились с соседом по саду в Толином домике и во сне сгорели. Пожар заметил сторож сада Сергей когда садовый домик уже пылал,. Бросился, распахнул дверь, но в дыму заметил только Могилёва, лежавшего на полу. Выволок его на улицу, но привести в чувство уже не сумел – количество поглощённого угарного газа было смертельным. Второго участника трагедии Сергей не увидел и тот сгорел и то что от него осталось было обнаружено уже после разбора пожарища.
          Как начался пожар? – установить не удалось. Подозревали курение и негерметичность стоящего рядом со столом газового баллона.