Жестокость
ЖЕСТОКОСТЬ
Литва 1981 год.
В советское время Литву в обиходе называли «маленькой Америкой» и это было не случайно, так как уровень жизни населения там был выше, чем в Советской России. А самое главное, здесь было изобилие разнообразных и качественных продуктов, а так же промышленных товаров. Всё это находилось не в холодильниках и складах, а лежало на полках магазинов, в том числе и в небольших поселениях.
Сюда так же, как в столицу, ехали из ближайших регионов, чтобы отовариться и поглазеть на пёструю палитру молочных и мясных изысков, прекрасные дороги, ухоженные леса, поля, озёра, реки и даже небольшие ручейки. Не менее привлекательным смотрелось так же удобное и современное жилье, одним словом, здесь всё делалось во благо человека не на словах, а на деле.
Конечно, эти блага не падали с неба, как в святых писаниях, а были плодом больших усилий трудолюбивых и старательных литовцев. Естественно, что значительная помощь республике оказывалась из союзного центра, но и вклад Литвы тоже был немалым, по крайней мере, содержать сама себя она точно могла. А уж поучиться, как «хозяйствовать» у тамошних аборигенов, стоило пожалуй многим республикам и даже союзному руководству.
Здесь, сразу же встаёт извечный вопрос: «А как литовцы тогда относились к русским?» Да так же, как к себе. Просто они свыклись с действительностью, но при случае всегда говорили: «Вы для нас оккупанты». Жизнь сама потом рассудила, на чьей стороне была правда. Кто лукавил, пресмыкаясь к имперской риторике, а кто ждал своего часа, чтобы освободиться от кремлёвской опеки.
* * *
Очередная командировка у майора Фёдорова проходила в одном из крупных промышленных и культурных центров Литвы, как раз в самый разгар Брежневского застоя. Казалось бы, ничего особенного, правда с ним был ещё портфель со служебными документами и табельный пистолет в кобуре на поясном ремне под шинелью.
Уже поздно вечером местные сотрудники военного комиссариата доставили майора на железнодорожный вокзал, хотя до прибытия поезда оставалась ещё «уйма времени». Зал ожидания к этому часу был переполнен снующими взад и вперёд пассажирами и провожающими. Вот это и вызывало у офицера беспокойство, даже определённую опасность, а вдруг какая-нибудь заваруха?
Здесь в военной форме и с таким «багажом» майор явно попадал в поле зрения преступного элемента или ярых националистов, которые непременно бы проявили себя. Поэтому, чтобы не искушать судьбу, он решил отправиться в привокзальное отделение милиции, где можно было скоротать в безопасности время. А уже по прибытию «скорого», разместившись в отдельном купе, выпить стакан горячего сладкого чая и расслабиться.
* * *
В комнате милиции Фёдорова встретил дежурный офицер с капитанскими погонами и его помощник, широкоплечий, высокий старшина с длинными руками и ярким румянцем на щеках. Взглянув на предъявленное удостоверение армейца, дежурный предложил ему скоротать время в коридоре, с которого хорошо просматривались все служебные помещения.
Разместившись в поношенном кресле майор ещё раз попытался воспроизвести в памяти прошедший день, который в общем-то сложился успешно, хотя и оставались вопросы требующие повторного вояжа в Литву. Всё-таки главное было сделано и Фёдоров, вкушая удовлетворение, даже прикрыл глаза, но как оказалось ненадолго.
За входной дверью послышался какой-то шум и вот в коридор ввели интеллигентного мужчину лет тридцати с непокрытой головой в чёрном осеннем пальто и тёмном костюме с красным галстуком. С обеих сторон арестанта держали под руки два крепких милицейских сержанта.
Дежурный по отделению не заставил себя долго ждать и сразу же вышел в коридор встречать наряд.
- Что случилось? - он строго посмотрел на подчинённых и приказал им не удерживать больше мужчину.
Старший наряда, не мешкая, указывая пальцем на незнакомца доложил:
- Так вот! Мы ужинали в ресторане и сделали ему замечание за то, что он громко разговаривал с соседом по столу…
- Ну и что с этого? – перебил его капитан и недовольно нахмурил брови.
- Как что? - поддержал товарища другой милиционер, - так он потом начал пререкаться с нами.
- Ну, это уж точно не порядок, - возмутился дежурный и позвал старшину, - ну-ка Пятрас разберись с этим нарушителем порядка.
Сейчас разберусь, - отозвался в ответ верзила и громыхая сапогами зарычал: - К стенке его!
Сержанты, вновь ухватили опешившего «гостя» за руки, и с силой прижали спиною к стене, на что мужчина только ухмыльнулся:
- Ну что блюстители порядка будете расстреливать или всё-таки выслушаете меня и, хотя бы для приличия составите протокол?
- Протокол! - опять зарычал старшина и, натянув кожаные перчатки, нанёс сокрушительный удар в голову мужчине. У того сразу хлынула кровь из носа и он тут же сник, но потом вновь поднял голову и твёрдо произнёс: «Фашисты. Вы просто настоящие фашисты».
- Ах, ты ещё пререкаешься, - опять потряс кулаками старшина и под возглас, - держите его крепче, - нанёс очередной удар, после которого задержанный обмяк и уронил голову.
Верзила в это время отошёл в сторону и стал примеряться для последующего удара, но его остановил Фёдоров. Он тут же вскочил из кресла и твёрдым голосом заявил: «Прекратите издеваться над человеком, иначе я применю оружие!» Конечно же, он имел в виду свой пристреленный «ПМ», что находился у него под шинелью.
Милицейский капитан сразу же среагировал на угрозу и выскочив в коридор уставился свирепым взглядом на офицера.
- Прошу вас только не вмешивайтесь в наши дела. А за оскорбление милиционеров, да ещё при исполнении служебных обязанностей, ему по закону вообще-то светит реальный срок…
Патрульные, чтобы поддержать своего начальника вновь «запели» ему в унисон:
- Он же опять начал пререкаться, вот и получил по заслугам.
Тем не менее, Фёдоров расстегнув шинель и нащупав рукоятку пистолета, твёрдо стоял на своём:
- Я сказал, прекратите, иначе погубите человека, если уже не сделали его инвалидом.
Хотя и без разъяснений было понятно, что задержанному наносился мощный «двойной» удар: спереди в открытое лицо и второй затылком о бетонную стенку. Что там в это время происходило в его голове, никто не скажет. Одно лишь точно, что это была травма на всю жизнь, правда, если человек спустя какое-то время ещё оставался жив.
Казалось, время остановилось, а дежурный по отделению явно растерялся, не зная, что предпринять дальше. Ведь армейский офицер в порыве «справедливого гнева» мог их всех запросто перестрелять и, поди потом разберись, кто был прав, а кто виноват.
В это время мужчина пришёл в себя и что-то попытался сказать, но не смог. Старшина быстро снял перчатки и спрятал их в карман от греха подальше. Он тоже понимал, что ещё одно движение и всё может плохо кончится и в первую очередь для него самого.
Из оцепенения дежурного вывел сам Фёдоров: «Капитан, окажите помощь пострадавшему и отпустите его восвояси».
Милиционер встряхнулся, словно его кто-то пнул ногою в спину и тут же скомандовал подчинённым: «Ведите его в кресло! Пусть немного остынет» Сержанты сразу же потащили мужчину в соседнюю комнату и закрыли за собою дверь.
- Ну, вот давно бы так, - недовольно бросил майор и застегнул шинель.
- Я и без вас знаю, что мне делать, - огрызнулся капитан и ушёл в дежурную комнату.
Фёдоров вышел на улицу, а когда прикуривал, то почувствовал, как у него тряслись руки и горело огнём лицо, разжигая ненависть к неправедным действиям милиционеров.
«А ведь и правда, ещё б немного и я начал стрелять, - говорил он себе сдерживая пыл, а затем добавил, - точно бы начал, ведь должна же быть какая-то справедливость на этом свете…, а дальше ещё больше…
«Должно же в этой стране что-то меняться к лучшему или так и будут всеобщий дефицит, бесконечные очереди, всесилие партийных секретарей, надменных правоохранителей и их безрассудных агентов.
Почему маленькая Литва процветает в изобилии, а большая Россия погрязла в дефиците, выставляя напоказ всему миру свои пустые прилавки. Зато престарелый Генсек увешен весь орденами. А тут ему ещё вручили «Маршальскую звезду» и орден «Победа», за какие только свершения и на каких фронтах неизвестно? И так одни только вопросы и призывы в далёкое счастливое будущее, где всё есть и нет очередей, а все люди равны перед законом…»
* * *
Однако пока Фёдоров курил, в специальной камере за металлической дверью избитого усадили в деревянное кресло со спинкой выше уровня головы расположенной строго под прямым углом. Потом положили на ноги плоскую доску по ширине сиденья которая упиралась ему в живот и заканчивалась у самых колен. Затем с обеих сторон закрепили её четырьмя болтами, затянув их гаечным ключом до самого упора.
После этого такую же доску завели спереди, от подбородка до горизонтальной плиты в то место, где она упирается в живот и так же закрепили прочно болтами. Таким образом, вырисовывался строгий прямоугольник, соответствующий конфигурации самого кресла. Вот между этими двумя «фигурами», представляющие собою своеобразные «тиски» и приводили в «чувство» задержанных.
Не трудно догадаться, что тот, кто подвергался этим пыткам, терял со временем сознание и начинал задыхаться. Более того, организм человека не справлялся с такими нагрузками и у него начиналось самопроизвольное испражнение. Так делалось, чтобы до конца унизить сидельца, мол, пусть потом жалуется и рассказывает об этом своим друзьям.
Вот именно от таких действий и складывалось тогда неуважение человека к человеку, а по сути, шёл процесс «расчеловечивания». И не случайно, что в этот вечер Фёдоров впервые почувствовал себя «противником» той власти, которая бесчинствовала над своими гражданами.
Однако ему было не понятно, ради чего народ всё это терпит. Разве только для того, чтобы говорили какой он великий. А мы всегда и везде лишь побеждали, даже когда оккупировали пол Европы вместе с Прибалтикой, которая и без нас жила бы богато и счастливо, опираясь на европейские ценности и взаимную поддержку.
Здесь мысль Фёдорова обрывается, так как в коридоре вновь начались какие-то движения и он машинально рванул ручку двери на себя. Мужчину к этому времени уже освободили из кресла и он, понурый и обмоченный стоял перед милиционерами. Капитан же находился рядом и просматривал его документы, а затем извлёк из паспорта железнодорожный билет и помахав им перед носом потерпевшего порвал, а в оправдание своей выходки заявил:
- Он вам больше не понадобится. Домой вы пойдёте пешком по шпалам, а если вздумаете вернуться, то снова окажетесь в кресле. А вот они, - он повернулся к подчинённым, - проследят, чтобы всё было сделано именно так, как я сказал.
Потерпевший, как бы в подтверждение его приказу отрешённо кивнул головой и несвязно произнёс: «Мой поезд уже давно ушёл и мне его никогда не догнать». В ответ дежурный офицер показал рукою на дверь, и милиционеры, ухватив под руки мужчину, вывели его из помещения. И вот уже вскоре тот неуверенной походкой заковылял по шпалам в кромешную тьму ночи.
И было совсем не понятно, куда он шёл, чтобы жить дальше или умереть на шпалах под колёсами поезда? Тогда этого никто не мог сказать, а это ведь был полноправный гражданин страны, принадлежащий к мыслящей интеллигенции, которая тогда неумело пыталась противостоять произволу властей. Тем не менее, пройдёт десять лет и наступит перелом: Союз рухнет.
Одним словом страна с «плохой наследственностью», пропитанная насквозь ложью и лицемерием, не могла не развалиться. Она так же не смогла потом очиститься от «скверны» и возродиться уже в новом обличии. Вот так всё повторится вновь, но уже на новом витке исторического развития... А что будет за ним, никто не ведает, но известно только одно, что «всё» и «всегда» воздаётся лишь по заслугам в соответствии с добрыми помыслами и делами.
* * *
Как-то одному из прославленных милицейских генералов, находящихся во власти в современной России задали каверзный вопрос: «А бывали в «советское время» случаи, когда правоохранители вот так без суда и следствия «устраняли» неугодных власти граждан?»
На удивление, тот гордо вскинув вверх голову, заявил: «Конечно были. Это когда человек представляющий опасность «доставал» нас своими криминальными выходками». Ну, в общем, надоедал, как горькая редька, а посадить его «якобы» не всегда удавалось. Вот так прозвучало это необычное, а по сути, бесчеловечное и криминальное оправдание.
Но всё равно было видно, что генерал недоговаривал, ему хотелось скорее всего сказать: «да убивали, как собак», но камера оператора ограничивала его желание быть откровенным до конца.
Правда, здесь было бы грешно и неуместно проводить какую-либо аналогию между людьми и животными. Но, тем не менее, надо сказать о том, что «браконьерство» в ту пору тоже процветало и к животным так же относились «жестоко», не проявляя к ним никакой гуманности.
Так в зимнее время ежегодно проводился санкционированный отстрел дворовых и бездомных собак. Для этого наряжались целые бригады охотников с соответствующим транспортом. Под ружейный огонь без разбору попадали все собаки, что встречались на улицах и всё это делалось на глазах у жителей, в том числе, и детей. Не трудно представить, какие трагедии разворачивались потом в семьях, сколько было пролито слёз. Как страдали и наполнялись озлобленностью людские сердца.
Нет, слезам не верили. Браконьеры не щадили даже тех животных, которые были занесены в «Красную книгу», так сайгаков убивали не только из охотничьих ружей и армейских автоматов, но и давили грузовиками врезаясь на полном ходу в стадо. Для этого дела больше всего тогда подходил юркий и доступный в обиходе «Газ-51». Правда в этих гонках «за смертью» порою происходили тяжёлые аварии, в которых гибли и сами «охотники».
Волков и лис тоже настигали по снежной целине вертолётами или отстреливали из «аэросаней», а в северных широтах бойко шла охота на белых медведей. Ведь лучшим подарком для столичного начальства была его белая шкура. Не трудно догадаться, что этим занимались дозорные на дальних рубежах отчизны в заполярных гарнизонах. Правда «янкам» и здесь нашлось дело, они подняли небывалый шум и привлекли к этой проблеме все международные организации защищающие диких животных.
Закончилось всё серьезными выводами для советских воинских начальников и эти бесчинства прекратились. Тем не менее, «эхо» прошлого отзывается и по сей день.
Поэтому, если где-то «грохнется» вертолёт в заповедном лесу с сановными браконьерами, то эти вести воспринимаются народонаселением без особых сожалений к этим людям. Правда это тоже не по-христиански и бесчеловечно, тем не менее, «зло» всегда наказуемо и здесь «неподсудных» не бывает, какие бы они должности не занимали.