В журнале "Дружба народов" появилась статья Льва Николаевича Гумилёва: "Этнос: мифы и реальность." Статья написана так ярко и живо, что я засомневался в аргументах Владимира Чивилихине в его книге "Память", где он выступает как раз против доводов Льва Гумилёва. Доводы Льва Гумилёва приводят к отрицанию укоренившегося у нас понятия о "татаро-монгольском иге".
Как У Льва Гумилёва, так и у Владимира Чивилихина имеются свои сторонники и свои противники. При этом ссылаются на многочисленные источники.
Как правило, источник - свидетель отдельного факта прежнего времени. Чтобы быть на стороне Льва Гумилёва, надо прожить свидетелю 600 лет в не изменяющихся условиях факта и свидетеля. А один факт обороны Козельска от пришедших татаро-монголов достоин вечной памяти.
А какой спрос с обычного читателя с интересом читающего доводы противников. Вот, например, отец Льва Николаевича, известный поэт Николай Гумилёв, так выразил свои чувства по этому вопросу:
Мне чудится (и это не обман):
Мой предок был татарин косоглазый
Свирепый гунн...Я веяньем заразы,
Через века дошедшей, обуян.
Лев Николаевич приводит понятие осевого времени, введенное Карлом Ясперсом. Осевое время - это выделенный из мировой истории период между 800-ми и 200-ми годами до нашего эры, когда возникли параллельно в Китае, Индии, Персии, Палестине и Элладе духовные движения, создавшие тот тип человека, существующего и до ныне. В Китае это Конфуций и Лао-Цзы, в Индии - Упанишады и буддизм, в Иране - Заратуштра, в Палестине - пророки, в Элладе - Гомер и великие философы. Всё остальное вне осевого времени, поэтому не исторично и обязано просвещаться у осевых народов и их продолжателей. "Осевое время" - это как бы корень всей последующей истории народов.
Лев Николаевич отрицает эти положения Ясперса, написанные как философский трактат, но его отрицания приводятся в жанре научной фантастики, а не научных фактов. Так что, на мой взгляд, вопрос об осевом времени остаётся открытым.
Интересно. что некое своё время, ещё до Ясперса, ввёл римский писатель Гай Альбуций Сил, которое вполне понятно. Он определил его как "...это само прошлое, внедрённое в нашу природу. Предвременье, которое живёт в нас нерушимым древним прошлым." А почему он его поместил между июлем и августом, остаётся загадкой. Ещё Альбуцию принадлежит инициатива добавления шестого человеческого чувства - сна, с чем также можно согласиться.
А поэт Николай Гумилёв под шестым чувством понимал нечто другое. Его стихи так и называются - "Шестое чувство":
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуяв на плечах
Ещё не появившиеся крылья.
Так век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства
кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
И с понятием пятого времени у Альбуция и Николая Гумилёва нет расхождений. Его стихи "Пиза":
Ах, и мукам счёт и усладам
Не веками ведут - годами!
Гебеллины и гвельфы рядом
Задремали в гробах с гербами.
Всё проходит, как тень, но время
Остаётся, как прежде, мстящим,
И былое, тёмное бремя
Продолжает жить в настоящем.
Мопассан был недоволен тем, что у человека лишь пять чувств и его пожелание по дополнительному чувству для человека схоже с шестым чувством гумилёвской твари:"Счастливее или несчастливее те люди, которые воспринимают ощущения не только глазами, ртом, обонянием и слухом, но и в той же мере всей поверхностью тела?"
И он же:"Я люблю небо - как птица, леса, как бродяга-волк, скалы как серна, высокую траву как - конь за то, что на ней можно валяться, по ней можно носиться, прозрачную воду - как рыба, за то, что в ней можно плавать. Я чувствую, во мне трепещет что-то присущее всем видам животных, всем инстинктам, всем смутным желаниям низших тварей. Я люблю землю. Когда, как сегодня, погода хорошая, в моих жилах - кровь древних фавнов, бродячих и похотливых, и я больше не брат людям, но брат всем живым существам и всем вещам."
Такую же мысль выразил в стихах русский поэт и автор мистической "Розы мира" Даниил Андреев. Его стихи:
***
Нет, не боюсь языческого лиха я,
Шмель, леший, дуб -
Мне любо всё, - и плёс, и чаща тихая,
И я им люб.
Здесь каждый ключ, ручей, болотце, лужица
Журчат мне:пей!
Кричат дрозды, кусты звенят и кружатся,
Хмелит шалфей.
Спешат мне тело - дикие, невинные -
В кольцо замкнуть,
Зелёным соком стебли брызжут длинные
На лоб, на грудь.
Скользят из рук, дрожат от наслаждения,
Льют птичий гам,
Касаясь, льнут, как в страстном сновидении,
К вискам, к губам,
Живые листья бьют об плечи тёмные
В проёмы чащ
Кидают под ноги луга поёмные
Медвяный плащ.
Бросают тело вниз, в благоухание,
Во мхи, в цветы,
И сам не знаешь в общем ликовании,
Где - мир, где - ты.