Это у Вас, творенье сердца и ума.
А у меня всё просто.
Списал всё с нашей жизни я,
Которая прошла не просто.
Впервые слово «каравод» я услышал в раннем детстве от своей бабушки Александры Павловны. Для себя я просто объяснил его значение: собрание бабушек, как правило, жителей этого подъезда, где они встречаются, чтобы «посидеть» на лавочке. И такие посиделки сводятся к самому главному – обсуждению знакомых, а зачастую просто прохожих и их поступков. Бабушка редко выходила на такое важное мероприятие, но, всё же, считала необходимым иногда там бывать, ибо неприятие такого столь значимого форума могло стать поводом для обсуждения её самой или её ближних. «Гляди кась, - говорила она домочадцам, - каравод там не сидит?» После уточнения информации следовала простая фраза: «Пойду с бабами посижу». По - другому сказать, Александра Павловна была почти «своей».
В летнее время мы с братом спали на балконе второго этажа, который как раз приходился над местом посиделок наших бабушек. Спокойные, монотонные голоса в тёплые летние вечера хорошо были слышны из нашей «засады», и мы были невольными слушателями обсуждений важнейших вопросов. О политике в то время говорить было не принято, даже опасно, а об остальном …
«Здрассьте», - проходя мимо, поздоровалась молоденькая девушка и зашагала ускоренным шагом, чтобы как можно быстрее пройти в темноту мимо миленьких старушек. Давно известно, что если хочешь быть шлюшкой, алкашкой или наркоманкой – не поздоровайся с бабульками, сидящими на лавочке у подъезда.
« Здраствуй, милая», - хором загоготал «каравод», кивая своими головами. Как только объект внимания несколько удалялся, начиналось самое обычное.
- Кто й то прошёл? - задавала вопрос одна.
- Чай Нюськиной, от старшей дочери, Верки, - отвечал голос из темноты.
- Куприянихи внучка?
- Она самая, Танька, - переходя на приглушённый голос, отвечала темнота, - приехала с городу, дома сидит.
- И не работат? - интересовался другой голос.
- Где там работать! - шамкала беззубым ртом сподвижница баба Клава, - кина да танцы. В магазин то Нюська и то сама ходит.
- Вот гляньте ка, бабы, - вступает в разговор авторитет и постоянный член каравода тётя Маша, - в былые времена нас в такое время не только на улицу, ко двору не пускали!
- А роботали-то как? – напоминает о себе голос из темноты, - до упаду. И на улицу силушки нет иттить. Бывало, в поле да в огороде. Дома смутьян накричит, что сварила не так. Да ещё на работу успеть и с работы – силов нет. Усю жизню спину гнула, руки обрывала, а топерича - то воно как
- Нет, не хочет нынче молодёжь роботать, - утверждающе вторил другой голос, - не хочет. Вот и Нюськина внучка, Танька, на шее сидит у родетелей. Кобыла вымахала. Теперича мотатся без всякой причины.
- Причина - то есть, завтра гляди в подоле матери принесёт, - наседала сердобольная соседка.
- Какой матери то! Верке что ли! Да она сама така же, как дочь, - распалялся беззубый рот, - нет в них никакого проку. Не слушаются, грубят, ругаются. Что за жизнь пошла, конец свету наверное. Что дочь, что мать, ни от одной помощи. Всё Куприянихе Нюське одной, бедной старухи, ей всё на шею. Намеднись Старшиниха сказывала, что Верка вроде как спуталась с Зинкой Резаной.
- Да ты что? - заволновался каравод, - неужто правда?
- Правда, правда, бабоньки, - с сожалением, глубоко вздыхая, отвечал голос из темноты, - Старшиниха врать не будет.
Неодобрительный ропот из-за «Зинки» и нервную дрожь, которую испытывали милые бабушки, почувствовали даже мы с братом в своём укрытии. Уже потом, намного позже, встречаясь с Зинаидой Михайловной по прозвищу «Резаная», мы по детски, помня страшное предупреждение «каравода», сторонились этой, как оказалось потом, милой и доброй женщины. Такое прозвище она получила благодаря её мужу, который во время ссоры с женой в гневе бросился на неё с кухонным ножом. Зинаида была довольно крупной и сильной женщиной, чего нельзя было сказать о её муже Серёге. Пил он редко, но когда случалось, то пытался вылить свою немощность на своей половине. Однако весовая категория и незаменимая сковорода сделали своё дело. Силы были неравны. Серёга отделался сотрясением мозга и попал в больницу, куда Зинаида Михайловна принесла его на своих руках. Сама же получила лёгкую царапину на руке, но прозвище Резаная ей прилепилось навсегда.
«Милые бабушки» не могли простить «Зинке» такого поступка. На мужа, с кулаками! Да где это видано? На самом же деле такая неприязнь к Зинаиде Михайловне у «каравода» появилась не от ломки привычного уклада семейных уз, а оттого, что она дерзнула на «святая святых» и как-то обозвала их сплетницами, чем окончательно укрепила неприязнь «каравода». Ведь такого удара по своему престижу уважаемое собрание забыть не могло никогда. Зинка Резаная навсегда осталась в чёрном списке людей неисправимых и, конечно же, недостойных к общению ни с кем.
После нескольких минут негодований вдруг воцарилась тишина. Молчание насторожило и нас с братом. Мы прислушались.
- Тише, бабы, - прошептал тихо беззубый рот, - Нюська Куприяниха сама идёт, легка на помине. Опять с сумкой. Дочь с внучкой то мотаются, вот самой всё и приходится делать
- Здравствуй Нюра, - загоготала авторитет тётя Маша, - давно тебя не видать, где й то запропастилась наша соседка?
Анна Михайловна, которую мы называли просто - баба Нюра, была миловидной, но строгой старушкой. Муж её не вернулся с войны. Замуж она больше никогда не выходила и одна воспитала двух дочерей, Веру и Настю, которые для нас были большими тётеньками. Анастасия жила в другом городе. А у Веры – Веры Николаевны, муж умер много лет назад. Осталась дочь Татьяна, которая была старше нас на несколько лет. Так и жили три женщины трёх поколений в однокомнатной хрущёвке на первом этаже напротив нашей пятиэтажки. В 60-х годах было ещё много вдов и одиноких пожилых женщин, которые в военные и послевоенные годы выполняли тяжёлую мужскую работу. Этим и объясняли мы для себя болезненное состояние 70-летней бабы Нюры. Она всегда была бледна.
После перенесённого инфаркта, или как тогда называли – сердечной болезни, она, в основном, находилась дома и нечасто появлялась среди «каравода». Мы по-соседски знали, что строгая во всём и справедливая женщина всегда была готова прийти на помощь ближним и часто заступалась за нас, дворовых детей, которые дозволяли себе детские шалости. Весь двор относился к ней с уважением, а каравод, как нам тогда казалось, её даже немного побаивался. Авторитет. Но жить трём женщинам в одиночестве: самой Куприянихе, её дочери Вере и внучке Татьяне, и не подвергаться различным сплетням и разговорам, да ещё и не принимать участия в важнейшем собрании – это уж слишком.
После того, как баба Нюра в ответ поздоровалась со всем караводом, поставив тяжёлую сумку возле скамьи и водрузившись на седалище, стала держать отчёт о своих делах.
- Да внучка Татьяна с городу приехала. В нститут поступила. Сейчас ведь конкурсы. Впятером ездили со школы то, артелью. Да вот двое то наших с посёлка только и прошли на учёбу.
- Ох Нюра, рада небось за внучку то, - завопил голос из темноты, - без отца выросла така красавица.
- А справная какая, - поддерживает разговор другой голос, - говорят, послушная. Давеча здесь проходила, поздоровалась.
- Вся в мать, в Верку, - утвердительно заключает авторитет тётя Маша, - такая же самостоятельная. Главное, что не избалованная
- Да где там избаловываться то, - отвечала баба Нюра, - Верка на двух работах работат. Танька внучка с трудового лагеря прибыла и сразу в нститут, вот только что приехала. Некогда, бабы, даже погулять молодёжи то. Сейчас вот побежала матери помогать, полы в клубе моют.
- Хорошие, хорошие дети, - восхищённо бормотал голос из темноты.
«Каравод» соглашался и хвалил всё благочестивое семейство.
Беседа продолжалась недолго. Баба Нюра торопилась готовить ужин «Верке и Таньке». Первой в ночь на работу. «Форум», молча кивая головами, прощался с соседкой. Ещё не скрылась из виду Анна Михайловна, унося с собой тяжёлую сумку, как разговор продолжился:
- Сумки-то донесть и то некому, - произнесла сердобольная соседка.
- Зато дочь с внучкой незнамо где, - вторила другая.
- Да зачем ей помощь, гляньксь, сумищу-то каку прёт, сама, - заметила баба Клава.
- Да на ней пахать можно, - соглашалась другая, - здорова, как лошадь.
- А всё больной сказеватся, - прошамкал беззубый рот.
Вдруг разносится громкий детский крик с соседнего балкона:
- Баба, иди скорей, картина начинается. Уже буквы показывают.
- Меня кличут, - с сожалением произнёс голос из темноты, - пойду, бабы, в избу.
- Иди, иди Никитична, заждались твои то.
Не успели затихнуть шуршание платья и ширканье тапочек покинувшей форум старушки, разговор возобновился вновь:
- Усю жизню роботала, рассказэвай, - шамкал беззубый рот, - усю жизню
дома за мужьями просидела.
- А ведь правда, бабы, сколько у неё, четверо было? - произнесла баба Клава.
- Сейчас с Васькой хромым – рубь двадцать, а до этого ещё трое. Всех в гроб загнала, - говорит другая …
Разговоры продолжались долго. Но сводились всегда к одному – обсуждению всех и вся, не забывая и самих себя.
Мы всегда знали, когда «каравод» будет заканчивать своё заседание. Разговоры переходили на погоду, затрагивая болезненное состояние каждого участника форума. У кого ноет спина, у кого крутит ноги, болит рука и пр. Апофеозом собрания было, конечно же, обсуждение того, кто как лечится: прикладывает капустный лист, листья лопуха, подорожника и ещё неизвестной тогда нам травы. Произносились прощания друг с другом с пожеланиями доброй ночи. Шаркающие тапочки затихали в ночи. Тишина. Форум закрыт. До завтра.
Владимир Серов
Январь 2013 год
От знакомой
Ну что ж! Меня Вы вновь приятно удивили!
Нет, лучше я скажу, что поразили!
Не покидая кресла, вроде,
Я словно побывала в "бабушкином караводе".
Услышала "старушек милых" голоса.
Мне кажется, знакома мне одна.
Ведь у меня такая ж бабушка была!
Спасибо Вам за это путешествие,
В далёкие и милые года!!!
Для знакомой
Пусть воспоминания миленьких старушек,
Несутся к нам из прошлых лет.
И радость от общенья с ними,
Мы ощутим на старости лет.
Пусть ни котлеты, ни обеды,
Ни прочая Божья тварь.
Не отвлекают нас от темы.
А прошлого частенько жаль.