Если провести на карте линию от Белгорода до Прохоровки, то в самом центре окажется небольшой хуторок, под именем Пар. Тут до войны жили люди, были мазанки и сараи, раз, другой прошла тут война, и хоть не господствовали немцы – фашисты, оккупанты, все равно земля стала злая, вся в шрамах и ямах, блиндажах, и везде было брошенное военное железо.
Все что можно было – сгорело, что можно было разрушить – разрушено.
Но если был тут хутор – значит, он есть, и нам его защищать надо. Вот так, на передовой линии, здесь в окопах, и очутились на хуторе Пар два друга в составе роты противотанковых ружей (ПТР). Одного солдата звали Мих Михом.
Он большой, и не то что толстый, а огромный, трехлитровую банку в свою руку сбоку брал, а если банка с молоком была, и молока на всех хватало то мог и выпить ее одним махом. Второго солдата звали просто: Карандашиком. Длинный, худенький, совсем как его карандашик, который всегда был у него в правом кармане и глазастый, все видит, все может нарисовать. И если Мих Миха был из деревни, где работал трактористом, то Солдатик был родом из самого главного города страны.
Солдатик еще нигде не работал и на нашу общую войну попал прямо из института, где он учился на первом курсе.
Была у него в Москве мама, которая работала секретарем-машинисткой в одном учреждении и младшая сестричка по имени Надежда. Не то, что у Мих Миха, у этого целая куча братьев, сестер, дядек, теток и бабушек. Как начнет Солдатик по его просьбе письмо писать, чтобы было без ошибок и красивым почерком, так вспотеет, покуда Мих Миха всех перечислит. Но зато вскоре знал их уже наперечет и даже поправлял, если что...
Почему они вдвоем были. Да потому что ружье это противотанковое такое большое ,и тяжелое, что даже Мих Миха пыхтит, когда пытается пострелять из него, как из винтовки. Но загвоздка была еще вот в чем.
Хоть и Солдатик меньше, чем Мих Миха, однако он стреляет лучше. Глаз ему такой был дан. Недаром он на художника учился Мих Миха это знает и завидует ему ужасно. Поэтому он всегда говорит, что до начала совместной службы в экипаже одного противотанкового ружья он отбывал свою службу в авиационных летных войсках. Что он летчик по натуре и даже то, что ему даже хотели сделать специальный самолет, чтобы садиться ему с его ножищами и руками без всяких помех. Кто верил, кто не верил – это уже совсем другое дело.
И вот отдала им Родина, в лице командира дивизии, приказ. Стоять насмерть, бить врага и обескровив его, перейти в наступление, чтобы окончательно выгнать его из нашей страны. Да это и так все знали, от Верховного главнокомандующего до самого молодого и зеленого солдата. Ведь это и была цель и задача будущей Курско-Белгородской битвы. Рота противотанковых ружей на позиции добралась ночью и до утра укрепляли старые, еще с того года окопы и делали новые.
А ранним утром, когда кухню еще не подвезли, Мих Мих и Солдатик пошли на хутор. Ничего не осталось от Хутора Пара, что был расположен на вершине огромнейшего русского холма, только ямы и воронки на том месте, где были улицы, хаты, сады. Только пожарищи, груды кирпичей и расщепленные бревна. Но для Мих Миха это дело было не удивительно.
— Это все бомбежка, против нас самые лучшие войска Люфтваффе воюют. Я в авиации служил, знаю — приговаривал Мих Миха.
Пока они так разговаривают, Мих Миха между делом прихватил себе стул, для того чтобы сидеть в окопе, нашел немецкую фляжку алюминиевую и русский глиняный горшок. Будет чем заняться в окопах, когда нет немца. Солдатик же все рисовал карандашом, но тут Мих Миха увидел то, что так поразило его. Недаром он в авиации служил, недаром он пионерские газеты читал и ходил в избу-читальню.
Это была разбитая повозка. У нас, в Белгороде, одна такая тележка памятником стоит при въезде в город. Только эта повозка была разбомблена, одно колесо целое осталось. Бросился на нее Мих Миха и оторвал окончательно. Солдатик его не понял.
— В хозяйстве все пригодится! — сказал Мих Миха. — Кто в авиации служил – тот знает.
Вскинул колесо с осью на плечо и пошли наши солдаты на свои позиции.
И только, когда Мих Миха стал привязывать противотанковое ружье к вкопанному в землю колесу, да так, чтобы колесо вертелось, и все стало понятно.
Мих Миха соорудил из противотанкового ружья настоящее зенитное орудие.
Вся рота ходила смотреть на изобретение. Давали советы, награждали яблоками и вареной, в немецкой каске, кукурузой. Тут как раз и кухня подъехала. И только вся рота стала выползать с котелками из окопов, как загудело небо. И сразу стало страшно, мы все ведь на войне...
Летела армада немецких бомбардировщиков, сверху Мессеры охраняли и все они несли железо и смерть нашей стране и людям. А вот и тройка «лаптежников» по военному прозванию, отваливают в сторону и направляются на наши позиции. Потому что кухню увидели, солдатиков, сейчас они нам дадут жару. Главное тут, глубже в землю родную залезть, спрятаться, чтобы ни одна бомба не выковырнула. Для всех это главное, только не для Мих Миха со своим напарником Солдатиком.
Нет у нас ни артиллерии зенитной, самолеты еще не скоро прилетят, а сражаться надо сейчас. Вот и встал Мих Миха за свое зенитное орудие. Солдатик уже стоит с патроном, только выстрелит, надо будет сразу надо перезарядить ружье. Целится Мих Мих, а сам приговаривает:
— Сейчас дадим сноску на ветер, на скорость, на боковое скольжение....А самолеты все ближе, самые лучшие летчики Германии собраны в кулак и брошены сюда для решающего удара. Уже фугаски падают на нашу землю, рвут все в клочки Осколочные бомбы, тоже свистят и пятнают осколками и людей и землю и все, что есть живое у нас.
Да только и Мих Мих не промах, стреляет раз за разом в наплывающие на позиции немецкие самолеты. Пуля хоть и маленькая, но внутри она стальная, насквозь пронзит и летчика и бомбардировщик, и всю фашистскую армию заодно.
Но опять обрушились тут на нас германские бомбы, упали на землю куски кирпича и доски от бывшего хутора Пар. Если дальше так и будет продолжаться, совсем у нас в стране не станет хутора Пара! Упал на землю и Мих Мих наш. Это ударила его по шее толстая, вся в гвоздях, дровиняка, что прилетела от взорванного сарая. Сидел бы Мих Мих в окопе – ничего бы такого не было.
Один Солдатик за всех остался. Бросился он к ружью, вновь эти «лаптежники» возвращаются, сейчас обрушится на окопы вторая волна..
— Учитывай склонение, боковой ветер, скорость истребителя и давай упреждение… — тихо булькает Михаил сквозь бегущую кровь во рту.
Налетел бомбардировщик, ахнул изо всех сил из ружья и наш Солдатик, и с ног кувырком, отдача у ружья больно велика, только наш Миша может справиться
Самолет всего разок качнулся, но отвалил в сторону, и уже больше не бомбил. И вдруг как увидят все, как закричали, это из-под брюха, куда и ударило ружье своей противотанковой пулей, появился дымок, вначале незаметный, а потом изо всех сил. Разогнался этот самолет, да как ахнет на землю, на свои же позиции.
Тут все как закричат снова, даже Михайло Михайлович голову поднял. —Ну, спасибо – говорит он, — сбил ты его, собаку, больше летать не будет! Тут набежали все, поздравляют, обнимают и целуют своих героев. Нет больше над нами вражеских самолетов. Дали мы им Пару – Жару!! Потом кинулись перевязывать Михайло Михайловича. А сами рассуждают, нехорошо ведь получилось с Солдатиком нашим. Почему это у него кличка Карандаш?! А ведь такой храбрый и умелый солдат должен согласно русскому обычаю именоваться почтительно и уважительно. И нет больше Солдатика, а есть настоящий герой!
А через две недели, когда все были далеко уже отсюда, две медали пришли. Одна на грудь Михайло Михайловичу, другая тоненькому худенькому Солдату под именем — отчеством Иван Иванович. За их ратный труд, за героизм и доблесть, проявленную в боях против грозного противника.
Только больше на этой войне они не встретились. Солдатика за верный глаз взяли в снайпера. А Михайло Михайлович в свою артиллерийскую часть вернулся. Грустили оба, хоть и были уже закаленными воинами.
Лежит Солдатик в засаде, не шелохнется, а сам все разговаривает про себя с Михайло Михайловичем, о том, какая она, Москва, что он мечтает рисовать картины и обязательно позовет его к себе в гости. Или вспоминает всех родственников Михайло Михайловича и шепчет про себя их имена, ни одного не пропустит, не забудет. И они ему родные все. И каждый от себя, через снайпера, шлет горячий привет очередному немцу.
Сам Михайло Михайлович больше чем с родственниками, разговаривал с Солдатиком о своем колхозе, как будут его восстанавливать, как уродится картошка. И что надо делать, когда бык производитель колхозный дуреет и прет напролом, как танк немецкий. И когда артиллеристы говорили о наших снайперах, то всегда вспоминал своего напарника и гордился им.
Через много-много лет они встретятся в Москве и обнимут друг друга. Узнал Солдатик Иван Иванович, что на толстой шее Михал Михалыча на всю жизнь остался суровый разлапистый шрам от железного гвоздя. Погладил его. Это ведь наша юность боевая!!
Мы же со своей стороны пожелаем им долгих - долгих лет жизни.
И пусть они всегда помнят друг о друге.
А на том месте, где сражались молодые воины Карандашик и Михайло Михайлович на следующую военную весну появился один цветок. А к концу войны тут целая полянки таких образовалась. Такой маленький, кустиком, и цветочки на нем белые, такие мелкие-мелкие. Попытаешься сорвать – ничего не получится. Корни у него длинные, листья и жилки крепкие и упругие, как телефонный провод военный, но вот только цветочки красуются всего два дня. Ну, самое большое, — три. И то, если на него никто не посмотрит.
Вот так и живет крепкий, и такой слабый, нежно белый цветок своей коротенькой цветущей жизнью, как у солдата на передовой. Но когда отцветут, то ничем не возьмешь, хоть сызнова здесь на танке катайся, такой он крепкий!
Наш хуторский цветок. Солдатский! Русский!! Как и наша земля, на которой он и растет.
Придет весна, в один день станет полянка вся белой, и тогда люди предупреждают друг друга, чтобы не ходили, не топтали и не рвали – все потому, что нельзя.
Это они !!!