Вы знаете теорию бутерброда? Который падает то маслом вниз, то маслом вверх? По теории вероятности он может половину раз упасть на одну сторону, половину раз на другую. Разумеется, не я эту теорию придумала, я ее вычитала в книжке любимого писателя, как и то, что случайность – проявление и дополнение необходимости. Честно говоря, не хотелось даже думать, как выглядит твой бутерброд, несколько раз упавший маслом вниз... Но дело не в этом. А в том, что есть люди, у которых бутерброд всегда падает маслом вниз!
И с этим я была полностью согласна, потому что теория не раз подтверждалось на практике, причем самым унылым образом. Но однажды зависимость нарушилась. Дело было так.
Я пошла в известное учебное заведение, весьма уважаемое в городе – для того, чтобы прочитать там очередную лекцию о местной литературе. Я тогда ко всем приставала с региональным компонентом, как никто была уверена в том, что всем нужно знать местную литературу. Ну, и читала бы себе. Но мне казалось, что и другие тоже должны знать это, особенно студенты. И вот иду я по коридору по направлению к кафедре русской литературы и думаю: «К кому бы бы мне попроситься на занятия?» У меня уже был положительный опыт на эту тему, то есть каким-то образом я просочилась на лекцию… А что же в этот раз? Вы уже догадались, как бутерброд упал? Маслом вниз…
Я нарвалась на совершенно непробиваемого товарища.
Товарищ стоял в кабинете спиной к окну, руки сложены на груди. На нем была безукоризненная белая рубашка с безукоризненным галстуком, туманная клетка с серебряной нитью. И все это завершалось безукоризненным серым костюмом, который был безукоризненно отглажен. Что ждать от такого человека? Тем более, я была в затрапезной черной юбке и черной же водолазке, называемой «лапша». поверх накинут старый синий плащ. Ничего хорошего ждать не стоило. Я пролепетала, что я такая-то и хотела бы попросить несколько минут, чтоб ыступить перед студентами
– А это зачем? – осведомился человек в безукоризненном костюме. Его светлые как сталь глаза меня холодно кольнули.
– Ну, как зачем? Чтобы региональный компонент был. Студенты ведь должны понимать, кто писал до них…
– Студенты не писатели, с них довольно учебной программы. Кто вам сказал, что мы станем менять программу?
– Студенты не писатели, но они могут ими стать!
– Не обязательно, – человек фыркнул. – Сейчас расписание не позволяет это сделать, нет времени для факультатива.Значит, пока незачем загружать их лищней информацией.
– Тогда я приду в следующий раз!
– Следующего раза не будет, уважаемая.
Мне хотелось добавить, что я буду рассказывать нетолько о себе , но и обо многих новых авторах. Но ему было не интересно.
– А вы сами-то меня читали? – воскликнула я.
– К сожалению, я вас не читал и читать не собираюсь.
– Будьте уверены, это когда-нибудь произойдет, – немеющими губами сказала я и деревянно пошла прочь. Меня как ошпарило.
– Послушайте, – сказала я у самой двери – но вы хотя бы знали, о чем говорите. Ессли бы читали.
– Это неважно, – по-прежнему тихо и вежливо ответил человек, – всего хорошего.
И тут я заметила, что он дольно хорош собой. Я попятилась, стукнулась спиной о дверь, пулей вылетела из кабинета. Быстро пошла по коридору, наталкиваясь на студентов – я им была не чета. Я смахивала слезы, не различала никого. Меня остановила знакомая молодая преподавательница.
– Что с тобой? Что с твоим лицом?
– Ничего! – крикнула я. – Просто меня выгнали, и я больше сюда не буду ходить. Сидите, сидите-сидите, и еще не раз дайте мне понять, что я никто, ничто и звать никак, – почему-то я обращалась к своей знакомой преподавательнице безлично, да еще во множественном числе. А у нее сладкая обезоруживающая улыбка, изумительные каштановые волосы…
Но поскольку он, человек в безукоризненном костюме, был в оценках не первым, то я ему не поверила, я уже слышал эти фразы от других людей. Но те были знакомы мне, я знала, что от них ждать, а от него – нет. Как же он мог сказать такое незнакомому человеку? А он сказал, и довольно холодно. Он был уверен в том, что говорил. Надо же.
Однако я попала в это заведение еще раз, и еще раз, и всегда, завидев издалека человека в безукоризненным костюме, стремилась прошмыгнуть мимо, либо вообще поворачивала на выход, чтобы с ними не столкнуться.
Прошло довольно много времени, наверное, лет десять. Я по-прежнему дружила с той каштанововолосой преподавательницей, но на лекции к ней не просилась. Не хотелось ее подводить. Как-то она упомянула меня в докладе – и ей сразу попало.
Она была забавная. Когда заходила ко мне на чай, всегда пела на лестнице арии из опер,
Человек в безукоризненном костюме оказался профессором, авторитет его был настолько высок, что никто его не оспаривал. Обаяние тоже. Стоило только объявить его лекцию где-нибудь в библиотеке, как на эту лекцию набегала тьма народу – все, кроме меня.
Был еще очень интересный эпизод, который озадачивал.
Один ярый общественник, тоже заинтересованный региональным компонентом, патологоанатом по профессии, выпустил книжку. Сделал он это только потому, что у него водились деньги. Пригласил в проект уважаемую белокурую даму-критикессу, а также меня – чтобы мы ему собрали материалы. Мы спешно выполнили работу, конечно, старались как дуры. Даже за это получили несколько копеек. Но все дело в том, что этот ярый общественник ничего не понимал в литературе. Когда дело дошло до таких известных фамилий как …, – и многих других, он всю ответственность возложил на нас с белокурой дамой-критикессой. Да, это был альианах с разными авторами, этакий срез дня.Ладно бы только один автор, а то десятки!
Мы сами подбирали тексты. Патологоанатом же потом исправлял все, как хотел! Например, от большого стиха российского уровня оставил лишь одну строфу, которую пели по радио. Даже не знаю, как это назвать. Просто-напросто вольно почиркал рукописи. Соответственно, авторы стали мне звонить и браниться, да и я бы бранилась на их месте. Но что я могла поделать, книжку уже опубликовали. Когда я напрямую спросила у патологоанатома, или как правильно - у медэксперта, где он взял мой телефон, он внезапно назвал мне того безупречного профессора.
– Он сказал, что ты знаешь местную литературу.
Меня бросило в краску. Перед такими поэтами, как …, и перед другими - я извинялась отдельно. Я не знаю, как все пережила. Диалог с патологоанатомом: «Что вы натворили? Зачем трогали чужие тексты? Зечем знаменитых?» - «Спроси у профессора, почему-то он назвал тебя». – «Да он посмеялся надо мной».
Вот каковы были последствия моего неосторожного визита на кафедру русской литературы. Что ж, иронию профессора я оценила.
В год литературы профессор собирался редактировать книгу, что-то вроде сборника текстов местных писателей. Может, его вынудили, а может быть, в нем проснулся собственный интерес. Неизвестно. Мои коллеги попытались сдать ему свои материалы, меня уговаривали, я противилась. Охватил ужас – что дальше? Снова наступать на грабли патологоанатома? Ну уж нет, довольно одно сборника!
Дальше было не лучше. Моя знакомая девочка, выпускница того самого учебного заведения позвонила мне и сказала:
-Возьму у вас интревью, зайдите в редакцию.
Зашла. Записали.
– Послушайте, вам надо обязательно сдать свои тексты в сборник, который будет редактировать сам профессор.
– Ерунда, – отрезала я. – Не буду ничего сдавать, потому что знаю, он их не возьмет.
– Да почему же не возьмет? – искренне удивилась способная девочка. – У вас есть вполне приличные тексты (в то время, как это я ее открыла, как автора, а не она меня). Ведь он на самом деле очень добрый человек.
– Но не настолько добрый, – сказала я, – чтобы читать мои рассказы. К тому же, он сказал, что делать этого не будет никогда.
– Неправда, – возразила девочка. – Я могу словечко замолвить.
– Нет, трезвая я не буду нарываться. Я уже свою дозу получила!
Но она продолжала меня убалтывать,
– Что, отослали?
– Никогда!
Девочка рассмеялась и заправила прядку за ухо.
– Глупости какие, – заметила она. – Вы на всякий случай пошлите. Чтобы убедиться, как вы ошибаетесь. А вы в нем очень ошибаетесь.
– Ничего не ошибаюсь, – огрызнулась я.
Но отправила.
Я ничего не ждала. Может, позвонить каштанововолосой преподавательнице? Все же коллеги.
– Послушай, если я тебя попрошу узнать, как там…
– Узнаю. Но ты потише. И без имен.
Нет, не глупости! Я даже нарываться не буду, слишком долго слышала это «никто, ничто и звать никак», и мне страшно надоело. Под тихий смех девочки я отправила свои тексты профессору. Повторяю, я ничего не ждала, так как понимала бессмысленность ожидания у моря погоды. В скором времени я получила ответ, что тексты приняты. Я внутренне упала.
Что же было дальше? Дальше вышел сборник, и там красовались мои рассказы. Они были упакованы вместе с другими произведениями в солидную зеленую обложку. Чувства мои были смешанные. Передать их трудно, так как они скакали от страшного удивления к полному отрицанию и гневу. Все еще считаю, что это случайность. Я вскоре забыла бы об этом, но произошла презентация. Я тихонько сидела в толпе в новом платье, и дрожала. И совершенно напрасно, потому что меня никто не мог вызвать для выступления. Меня не знали. Да, это странно, что все-таки я там оказалось, что об этих людей столько лет спотыкалась, и вот я среди них.
Через какое-то время мне позвонили и спросили, нет ли у меня еще рассказов.
– Простите, а с кем я говорю?
Это оказался профессор.
– Послушайте, – заплетающимся языком сказала я, – не вы ли натравили на меня патологоанатома? А ведь он непоправимо исправил все тексты. Ведь мне же звонят, меня же ругают.
– Ничего не знаю, – вежливо ответил мне профессор. – Я действительно дал ваш телефон. И сказал, что вы знаете местную литературу.
– Да я знаю! – закричала я. – Конечно, знаю. Так ведь тексты все раздерганы, как перья вороны по снегу.
– Ну, это уже ваши дела. Я здесь совершенно ни при чем. Мне нужен еще один ваш текст. Про мальчика, – у него даже голос не дрогнул, как будто не было никакого патологанатома в природе.
– У меня есть текст про мальчика, – упавшим голосом пробормотала я. – И я вам вышлю все, что вам угодно.
И, зажмурившись, тоже выслала.
Что сказать? После этого текст вошел в том хрестоматии для школьного чтения. Дети читают мои рассказы, это событие стало возможно благодаря профессору. Я вышла на новый уровень публикации, не потратив ни копейки. Мне хотелось бы упасть к его ногам, но я написала только бездушное слово «спасибо» по электронке.
Больше мы не общались.
И вот в библиотеку приехали выступать фантасты. Очень интересные ребята из другого города. У них там целый клуб. Все они писали фантастику, читали друг друга и печатались огромными тиражами в северной столице, а у нас их никто не знал. Я немножко им помогла и просила помещение для них. Когда они вошли в зал, все десять человек, то публика удивленно зашепталась, прошел шум, как от ветра. На столе стояли, посвечивая, стопки толстых томов в ламинированных обложках. Пришедшие – то были люди совершенно новой формации, молодые и веселые, они сами пробились, сами нашли издателей, имели множество публикаций и даже гонорары. Вечер шел – как по рельсам катился. Публика удивленно на них таращилась, к ним без конца летели записки.
Новый поворот вечера – вошла директриса библиотеки.Длягостей это честь, конечно. Тут ветер зашумел в два раза сильнее. Директриса пожал руку каждому из авторов, с рассеянно улыбкой пригласила фантастов знакомиться с нашей местной публикой, а местную публику пригласила знакомиться с фантастами. Слово директрисы достаточно много значило – я смотрела на действующих лиц, раскрыв глаза. Мне предстояло выступать по поводу одного из сборников, и я очень волновалась.
В этот момент меня кто-то тронул за локоть. Кто бы это мог быть? Какая-то женщина подбородком тихонько указала мне на зал, я с трудом обернулась. Так как мне уже надо было идти выступать, отрываться от повестки не хотелось. Но мужской силуэт заставил меня вздрогнуть, и я с трудом пробралась между кресел, подбежала. Это был профессор в своем безукоризненным костюме.
– Здравствуйте, - мягко сказал он. – До меня дошли слухи, что вы как будто обвиняете меня в чем-то.
– Ну, какие слухи! – с досадой ответила я. – Это не слухи, а правда. Вам ваша студентка рассказала?
– Историю студентка рассказала, да.
– А то, что было на самом деле? – почти закричала я, забыв, что нахожусь на официальном мероприятии. – Я приходила на кафедру, вы меня оттуда выгнали…
– Каким образом я вас выгнал? В самом деле?
– Ну, вы сказали, что меня никогда не читали и не будете читать. Чтобы я даже не надеялась!
Он едва заметно улыбнулся.
– Я не мог такого сказать.
– Именно так вы и сказали! А я ушла в истерике и больше не приходила. Как же не могли такого сказать? – возмутилась я, но это слабо сказано. – Вы именно так и сказали. Но, правда, одна добрая дама как-то раз нарушила ваш запрет. Это случилось однажды, а мне нужно постоянно - читать лекции, общаться со студентами, посещать кафедру, чтобы молодежь могла знакомиться… И не только мне…И вместо помощи –ччто?
Дальше повисло тяжелое душное молчание. Я чувствовала, что мне сейчас же нужно идти выступать, но не могла уйти, не закончив разговора. Зрители шикали, мы им мешали.
– Послушайте, – голос профессора был безукоризненно мягкий, почти интимно рокочущий, от этого путалось сознание. – Послушайте, я не мог этого сказать. Но даже если я и сказал так, то я был совершенно не прав, простите меня.
Взял и поцеловал мою руку.
Я стала совсем бордового цвета, мне сделалось жарко и страшно, и почему-то показалось, что я сплю. Домой надо. Сейчас проснусь, и все окажется наоборот.
– Ну что вы, – смущенно забормотала я. – Ну вы зачем? – еще более сбивчиво забормотала я.
– Так как же? - вернул меня на землю собеседник
– Да-да, – облегченно выдохнула я наконец, - Я прощаю, конечно. Извините, мне надо идти выступать.
– В добрый час, – ответил он, пожал плечами, а я поскакала к микрофону.
Я выступала как-то странно, голос мой что-то говорил, но сама я было по-прежнему бордового цвета. Потому что моей жизни случилось невероятное событие – со мной говорили, как с человеком, а я давно отвыкла от такого обращения. Я выступила, публика мне сильно аплодировала. Я вышла оттуда, наполненная счастьем, таким счастьем, которого никогда не ощущала. «Это случилось,– думала я, – ночто же это с ним могло произойти? Если он десять лет не думал об этом и не загружался совестью. а потом, после щебета студентки, вдруг пришел на чужое для него собрание. Неужели ее суждение что-то для него значило? Да не наплевать ли? Кстати, наверняка ему неинтереснов это вникать , он специализируется только на классической литературе, а тут какие-то фантасты. Какие могут быть фантасты? Они в природе для него не существовуют вообще. Все эти люди, испорченные классикой, ничего они не понимают! – думала я. – Что можно им объяснить?
Мне очень нравились фантасты. Я даже собиралась сотрудничать с ними. Прочитала несколько их книжек и собиралась познакомить с ними местную интеллигенцию. Тогда же я прибыла в отдел комплектования, жарко рассказала о встрече, а потом написала фантастам об этом, и они стали планировать новую встречу.
Но в голове у меня то и дело всплывала фраза: «Если даже я это сказал, то простите меня». Да, такого со мной не случилось никогда.
Через какое-то время я по-прежнему дружила с той милой женщиной, каштанововолосой преподавательницей. Она выслушала всю историю, не поверив ни единому слову.
– Это загадка, – сказала она задумчиво, – он никогда себя так не ведет. А тебе пора развеяться в филармонии, у меня есть абонемент. Дуэт двух фортепиано подойдет?
И всегда у нее абонементы есть абсолютно на все. Потому что отличница.
– Ладно, – подумала я, – значит, это мне все приснилось. И мое положение в этом социуме и в этом городе полностью определяется фразой «никто, ничто и звать никак», и статус «ВКонтакте» не меняется много лет. Мы с моей каштанововолосой красивой подругой пошли в филармонию, притом в лучших платьях. И там увидали профессора, который издали слегка приветственно поклонился. Почему же он один, без жены?
Когда настало время презентации моей книжки, я собирала публику, как только могла, ла-ла-ла, и странно, мне пришла мысль пригласить профессора. Я говорю подружке: «Попробуй, скажи ему… му-му-му». Подружка только пожала плечами. «Ну что, – подумала я, – да и хватит с тебя счастья».
Однако на презентацию профессор пришел, слегка опоздав. И снова я стала бордового цвета. До тех пор я четко следила за порядком выступающих, а тут сбилась, остановилась и стала на него смотреть, трансляция тоже встала, онлайн обновился. И я – в новом блузоне, хотя и без прически. И как глаза мои горят.
–Вы не звали меня, – сказал он, подрагивая лицом от смеха, – но я как человек грамотный,сам нашел объявление о встрече. Это же просто, когда есть интернет, не так ли? – протянул мне высоченную, как башня, тяжелую дорогую розу, и сел в самый уголок.
Презентация продолжалось как-то нервно. До этого мне хотелось, чтобы все высказались поскорее, и мы бы пошли домой. А теперь мне так хотелось, чтобы каждый говорил без конца, и чтобы профессор это слышал. Или хотелось, чтобы все, наконец, замолчали, и чтобы я могла дать слово ему. Но никто никого не торопил.
Поседевший с годами профессор безкчастно слушал адресованные мне дифирамбы. Он как будто немного парил, как Крис Кельвин в «Солярисе», был отстранен. Он снова в безукоризненном костюме, глаза у него светлые и смотрят снисходительно. А может быть, они смотрят поверх моей головы или мимо, на экран, где крупными буквами напечатано название моей новой книжки. Наконец выступающие иссякли. Что же он скажет? Или просто промолчит? Или выдаст что-нибудь ироническое, даст мне понять, что я всего лишь строчка в книге с региональным компонентом.
– Мне тут понравился один рассказ, – сказала профессор и начал его читать.
Этот рассказ я сама очень любила. Он был о человеке, моем друге из прошлого, который преодолел себя. Он без конца прощался со своей умершей женой и не мог проститься. Он пил водку и смотрел на метель..
Когда много раз читаешь один и тот же текст, он "замыливается" и тускнеет. Профессор же читал этот рассказ так, что мне казалось - все оживает, становится ярче.
Прочитанный его голосом, мой рассказ поразил меня. Я вдруг подумала – «все это потому что он есть». И лицо мое горело, и душа моя горела и потрескивала, как поленья в огне.
Благодарность коварна. Когда тебя слишком томит чувство благодарности, тебя может согнуть в бараний рог.
Но вот звонит женщина из библиотеки и сообщает, что накануне у них выступал профессор, говорил о региональном компоненте, и мое имя называл. И этого достаточно.