С этими мыслями, я уснула. Но даже во сне, тревога не покидала меня.
- Мамочка, ужин готов, мы ждём только Вас, - услышала я сквозь сон голос дочери.
- Гульнара? А... я сейчас, уже иду, - поднимаясь с постели, ответила я.
Ещё день прошёл без хлопот, Гульнара занималась, вспоминая школьную программу, Паша ей помогал. Я несколько раз заглядывала в кабинет, который когда-то принадлежал дедушке Паши, но видела сосредоточенные лица детей. И я успокоилась.
Катя занялась стиркой, стиральных машинок в то время и в помине не было, всё делалось вручную. Я решила ей помочь, хрупкая девочка с усердием стирала, я ополаскивала бельё и вешала на балконе.
На следующее утро, мы встали очень рано, кажется, волновались все, даже Катя, хотя я велела ей ложиться и досыпать.
- Можно я тоже с вами пойду? Поболею за сестру, - попросила она, неизменно называя Гульнару сестрой, что было очень приятно слышать.
- Хорошо, Катюша, собирайся быстрее. Давайте, сначала мы позавтракаем, а потом поедем, - сказала я громко.
Ели молча, от волнения, Гульнара выпила только горячего, сладкого чая и я заставила её съесть бутерброд. На метро мы доехали до института, там уже собралась толпа молодых людей, в руках у каждого были тетрадки и книги. Лица были серьёзные, кто-то листал конспект, кто-то зубрил формулу. Мы сели на скамью, с которой поднялись трое молодых людей и девушка. Все спешили в здание института.
- Ну, пора. Гуля, иди. Ни пуха тебе, ни пера, - сказал Паша.
- Мы будем за тебя держать кулачки, сестричка, - сжимая руки в кулачки, улыбнувшись, сказала Катя.
- Иди, дочка, всё будет хорошо, я верю в тебя, - кивнув дочери головой, сказала я.
Ничего не ответив, Гульнара поднялась по широким ступеням и исчезла за массивными дверями, куда спешили абитуриенты. А мы остались ждать, сидя на скамейке.
Прошло более двух часов, когда наконец открылись двери и стали выходить парни и девушки. Вышла и Гульнара, подойдя к нам, она присела.
- Первый экзамен я сдала, в понедельник второй должна сдать. Я так есть хочу, - улыбнувшись, сказала она.
- Предлагаю пойти в кафетерий, поесть сосиски с икрой, - поднявшись со скамьи, сказал Паша.
- Ой, обожаю сосиски с икрой, - пропела Катя, потешно закатывая глаза, рассмешив этим всех нас.
Кафетерий находился в двух километрах от института и мы пошли пешком. С аппетитом поев, мы поехали домой. Александра Фёдоровича я увидела издалека, предательски заволновавшись. Он выгуливал Матильду.
- Здравствуйте, соседи. Откуда такие красивые и весёлые? - спросил он, подходя к нам.
Мы поздоровались и из вежливости пришлось остановиться. Но Катя и Гульнара прошли к подъезду и ушли домой. Паша, присев на корточки, протянул собаке руку.
- Дай лапу, Матильда, а ну-ка, дай лапу, - говорил он.
- Как поживаете, Лидочка? - спросил Александр Фёдорович.
Незнакомое имя, заставило меня смутиться.
- Спасибо, хорошо. Дочь сегодня первый экзамен сдала, мы ходили поддержать и поболеть за неё, - ответила я.
- Я пойду, - поднявшись, сказал Паша.
- Я тоже пойду, - быстро сказала я.
- Не спешите, Лида, посидим тут, на скамейке, поговорим. Ну что в такую хорошую погоду дома делать? - сказал Александр Фёдорович.
Паша, не дожидаясь меня, ушёл. Я проводила его взглядом, но уйти не решилась, подумав, что обижу этим полковника. Я присела на скамью, Александр Фёдорович присел рядом.
- Расскажите о себе, Лида, как там в Ташкенте? Поверите, иногда скучаю по этому городу, - начал говорить полковник.
- В Ташкенте жарко, а что о себе рассказывать, я и не знаю. Сын в Ташкенте живёт, я Вам говорила, он учился тут, прожил более семи лет в Ленинграде, женат на Анне, сын у них. Паша и Катя одни здесь остались, вот я и решила приехать и пожить с ними. Да и дочь хотела в Ленинграде учиться, - опустив голову и глядя себе под ноги, на носки светло-коричневых туфель с лямкой на пуговицах впереди, говорила я.
- Анна - прекрасная женщина, я её первого мужа знал, хорошим лётчиком был, геройски погиб. Много парней погибли на этой войне... и сын мой тоже, в самом начале. Ему бронь давали, зрение у него было слабое, в очках ходил, на скрипке играл, Консерваторию заканчивал, только и осталось, что диплом получить. Странно, он ведь и оружие в руках никогда не держал, а его направили в передовые войска, под Москву. Потом похоронка пришла, мне жена уже после войны сказала о гибели сына, в письмах писала о нём, как о живом. А сама, видимо, боль в себе держала, умерла два года назад. Вот теперь живу один. Вот ведь судьба, Лидочка, думал, что так и доживу свой век в одиночестве, а ведь мне и шестидесяти нет. Ещё и не пенсионер. А вот вчера увидел Вас... Вы необыкновенная женщина, - говорил полковник, посматривая на меня.
Я до боли сжала скамью.
- Не понимаю, о чём Вы, Александр Фёдорович, я и сама похоронила мужа, скоро два года будет. Он с войны без ноги вернулся, вернее, я сама за ним поехала, он жить не хотел, говорил, не хочу быть обузой. Добрее человека я не встречала, - так и не поднимая головы, сказала я.
Вдруг, Александр Фёдорович положил свою руку на мою, я тут же её убрала и наконец посмотрела на него.
- Что Вы делаете? - воскликнула я.
- Нам не по восемнадцати лет, Лида, бегать на свидание, как-то неловко, а жизнь стремительно заканчивается. Вы одинокая и я одинокий, - сказал Александр Фёдорович, но я быстро встала со скамьи.
- К Вам женщина приходит, Паша сказал, домработница, помогает Вам, значит не так Вы и одиноки, - сказала я.
- А... Надежда? Она близкая подруга моей покойной жены, после смерти жены, изъявила желание помогать мне. Я предложил ей деньги за работу, она обиделась, не взяла. У неё семья, хорошая женщина и я ей благодарен, Лида. Но она чужая, - ответил Александр Фёдорович.
- Простите, но мне пора идти. Увидит ещё кто-нибудь. Не нужно сплетен, - сказала я и пошла к подъезду.
Я спиной чувствовала пристальный взгляд полковника, который, казалось, сверлил меня. Как поднялась в квартиру, не помню.
- Что с Вами, мамочка? Вы такая бледная, - испуганно спросила Гульнара, открыв мне входную дверь.
- Голова разболелалсь, я полежу немного, - ответила я, даже не посмотрев на дочь.
- Что же делать... о, Аллах, дай мне силы. Стыд-то какой. Голова вся седая, а у меня такие мысли, - прошептала я, подойдя к окну.
Внизу, на скамье, сидел полковник, рядом лежала Матильда. Вдруг он поднял голову и посмотрел на наши окна, я тут же отпрянула от окна.
- Чёрт, как девчонка, что же я делаю? - подумала я.
В понедельник, Гульнара сдала второй экзамен, в этот раз мы с Катей остались дома. Я подумала, чему быть, того не миновать, только дочери сказала, чтобы думала об учёбе, а не о глупостях.
Третий экзамен был сдан в четверг, четвёртый - в понедельник. Оставалось ждать, когда выйдут результаты о поступлении.
Я написала два письма, одно Мухаббат, другое Даше. Ответ пришёл недели через две. Даша писала, что у них всё хорошо, Салим с Замирой переехали жить в их квартиру, а они с Мирзой живут в моей однокомнатной. Абдулла занят на работе, а в свои выходные, едет на строительство своего нового дома. В письме Даша успокаивала меня, просила не беспокоиться о сыне, писала, что у Абдуллы и Анны всё хорошо.
Мухаббат тоже успокоила меня, написав, что видится с Абдуллой каждую неделю, но просит меня вернуться, без меня, пишет, ей тоскливо. Я понимала, что Мухаббат так написала из уважения ко мне, ну какая тоска, с дочерью, мужем, затем и с внуками.
Я успокоилась, в ожидании ответа о поступлении Гульнары.
Пятнадцатого августа, мы поднялись рано утром и поехали в институт. Гульнара очень волновалась и попросила Пашу подойти к стенду и посмотреть, есть ли её фамилия среди поступивших или же ей придётся вернуться в Ташкент. Паша быстро подошёл к толпе молодых людей, правда, пройти сквозь толпу было непросто, а потом мы просто потеряли его из вида. Гульнара только что не плакала, стоя с испуганным, растерянным лицом рядом со мной и Катей.
- Где же ты, Паша, ну где? - схватив меня за руку, бормотала она.
- Сядь, дочка, он сейчас выйдет, - сказала я, потянув её за руку.
- Я не могу сидеть, мамочка, лучше постою, - не взглянув на меня, ответила Гульнара.
Она смотрела в сторону, куда ушёл Паша. Катя стояла рядом с ней и нервничала не меньше её.
Наконец, Паша, двигая локтями, пробрался сквозь толпу и подошёл к нам. У него было грустное, растерянное лицо, от чего Гульнара побледнела.
- Что? Я не поступила, да? - со слезами спросила Гульнара.
У меня стало тоскливо на сердце. Вдруг, лицо Паши расплылось в широкой улыбке.
- Поздравляю, Гулька, ты студентка Ленинградского, медицинского института! - воскликнул Паша.
Я думала, что Гульнара сейчас потеряет сознание.
- Ах ты... ты напугал меня, Паша! Так и инфаркт получить недолго! У тебя было такое лицо, я подумала... Правда, что ли? Я правда поступила? - засмеявшись сквозь слёзы, спросила Гульнара.
- Ну да, говорю же, ты теперь студентка... - Паша не договорил, от волнения, Гульнара бросилась ему на шею, а он обнял её за тонкую талию.
- Как здорово! Пашка! Спасибо! - восклицала Гульнара, а я стояла рядом с ними и улыбалась счастливой улыбкой, с гордостью оглядываясь по сторонам.
Смотрите, мол, это моя дочь и теперь она студентка. Меня и правда распирала гордость, потому, что я видела слёзы многих девушек, которые, видимо, не поступили. А моя дочь приехала из далёкого Узбекистана и с первого раза поступила.
- Я предлагаю отметить это дело. Пошли в кафе или нет, лучше вечером пойдём в ресторан, это того стоит, - сказал Паша.
- Никаких ресторанов, Паша. Там столько денег сдерут, лучше дома стол накрыть, можно и полковника пригласить, - машинально сказала я и очень пожалела, увидев изумление на лицах Паши и Гульнары.
- А его то зачем звать? - не преминул спросить Паша.
- Ну... я подумала... что сосед всё таки, веселее будет, - бормотала я, не зная, как теперь выпутаться.
- Хорошо, согласен. Он мировой мужик, - согласился Паша и я выдохнула с облегчением.
Купив в магазине продукты, мы принялись за дело. Гульнара и Катя старались, помогая мне. Мы, как могли, накрыли стол, пожарили картошку с печенью, она была дешевле, я испекла самсу, как делала это в Ташкенте. Правда, самса в духовке была не такая, как из тандыра, но получилось вкусно. Гульнара попросила сделать лагман, что я с удовольствием и сделала. Стол был накрыт, фрукты в вазе, лимонад, печенье и конфеты были поставлены. Вечером, когда почти всё было готово, пришёл Александр Фёдорович. Он принёс маленький торт и цветы. Торт он отдал Гульнаре, а цветы, почему-то, мне. Наверное, я покраснела, стало неловко перед детьми.
- Давайте уже за стол садиться, есть охота, - громко сказал Паша, первым сев на диван.
Гульнара занесла в блюде горячую картошку с печенью, мы, конечно, поздравили её с поступлением. Александр Фёдорович сел рядом со мной, я видела его взгляд, он был не таким, как в первый день нашего знакомства, но я отгоняла от себя шальные мысли. Было стыдно, в мои годы думать, что я ещё могу быть счастлива. Но взгляд полковника заставлял меня думать именно так.
Он расхваливал самсу, говоря, что в последний раз ел её в Ташкенте, ещё до войны. А когда я в глубоких тарелках занесла лагман, косушек в Ленинграде не было, он причмокнул языком от удовольствия.
- Это шедевр кулинарии, - восторженно сказал полковник.
- Ну что Вы, Александр Фёдорович, в Ташкенте лагман получается другим, более вкусным. Но я очень старалась, - сказала я.
- Поверьте, Лидочка, Ваши старания были не напрасны. Очень вкусно, - ответил полковник, нарочито облизывая ложку.
- Может добавки? - спросила я.
- А можно? - спросил Александр Фёдорович.
Я молча взяла тарелку и вышла на кухню. Но когда я наливала на тонкое тесто, которое нарезала сама, подливу, я почувствовала его руки на своих плечах. Я едва не выронила тарелку и резко обернулась. Видимо, я испугалась, тесто из тарелки лежало под моими ногами.
- Лидочка... я это... я... - тихо произнёс Александр Фёдорович, приближая своё лицо к моему лицу, видимо, желая поцеловать.
Я очень испугалась, напряглась и машинально упёрлась руками ему в грудь, держа грязную тарелку в руках. Ведь на кухню могли зайти Катя или Гульнара. Что они могли подумать, увидев меня с полковником в таком состоянии. У меня от волнения закружилась голова, я пошатнулась, схватив Александра Фёдоровича за рубашку. Тарелка, упав на пол, с грохотом разбилась. Мы растерянно посмотрели на пол. И тут на кухню вбежала Гульнара, чего я так боялась. Увидев нас, она застыла на пороге. Я быстро отошла в сторону.
- Звон раздался, мы испугались... Мамочка? - произнесла Гульнара переводя взгляд то на меня, то на полковника.
- Тарелка из рук выпала. Идите за стол, я сама занесу Вам лагман, - сказала я.
Но в этот момент, я решила вернуться в Ташкент, понимая, что если останусь, это просто так не закончится. Весь вечер я сидела, как на иголках, мне казалось, что все смотрят на меня осуждающе. Наконец, проводив Александра Фёдоровича, я вздохнула свободнее. Девочки убрали со стола и перемыли посуду. Я ушла в спальню, раздумывая, как сказать дочери, что мы уезжаем.