Это ответвление шоссе Симферополь – Бахчисарай весьма примечательно тем, что территорию облюбовали ученые. В десятке километров от поворота расположена база учебной практики Санкт Петербургского университета. Немного дальше – база Московского университета. А заканчивается эта с виду неприметная дорога в поселке Научном, к которому примыкает территория Крымской астрофизической обсерватории РАН. Добрались мы до этого поселка уже в темноте. И, невольно, задрали головы: в чистейшем горном крымском воздухе звезды сверкали особенно ярко. В памяти всплыли строчки прекрасного стихотворения. И я по памяти прочел его коллегам, упомянув что сегодня первое августа.
Сыплет звезды август холодеющий,
Небеса студены, ночи — сини.
Лунный пламень, млеющий, негреющий,
Проплывает облаком в пустыне.
О, моя любовь незавершенная,
В сердце холодеющая нежность!
Для кого душа моя зажженая
Падает звездою в бесконечность?
-Чьи это стихи? Немедленно спросили у меня. Что-то красивое и незнакомое.
-Конечно, в школьных учебниках литературы вы их не найдете. Автор Наталья Крандиевская – Толстая. Никто о такой не слыхал.
Я снова посмотрел на звезды и подумал, что в этом маленьком эпизоде есть нечто символическое. Звезды, нацеленные на них телескопы, и... стихи. Видимо не случайно возникли такие ассоциации: наука и поэзия. Настоящая наука и высокая поэзия - суть явления космические.
В галактике русской поэзии созвездия женских имен сверкают не менее ярко, чем мужские. Особенно это заметно в поэзии «Серебреного века». А Наталья Крандиевская – Толстая относится именно к нему, вернее к его окончанию. Мне думается, что повод для того чтобы её вспомнить совсем не обязателен. Хотя в прошлом году исполнилось 55 лес с её смерти.
Возможно, читатель ожидает, что пора привести биографические данные поэтессы, однако я не буду этого делать. Кому интересно – легко найдет их в Интернете. Пересказывать же Википедию бессмысленно. Я остановлюсь только на некоторых вещах ее поэтического наследия. Руководствуясь своими предпочтениями. А далее: Пусть о поэте говорят его стихи.
Мне кажется, что все, кто пробовал себя на поэтическом поприще, рано или поздно начинают понимать очевидную истину. Для того, чтобы получилось что-то стоящее, надо открыть читателю свою душу. Самые потаенные её закоулки. При этом, не зная, как читатель к этому отнесется. Задумывалась об этом и Наталья Крандиевская – Толстая. Вот её стихотворение «Стихи предназначены всем»
Стихи предназначены всем...
Стихи предназначены всем.
И в этом соблазны и мука.
У сердца поэта зачем
Свидетели тайного стука?
На исповедь ходим одни.
В церквах покрывают нам платом
Лицо в покаянные дни,
Чтоб брат не прельстился бы братом.
А эта бесстыдная голь
Души, ежедневно распятой!
О, как увлекательна боль,
Когда она рифмами сжата!
И каждый примерить спешит, —
С ним схожа ли боль иль не схожа,
Пока сиротливо дрожит
Души обнаженная кожа.
1915г
Есть еще одна причина, по которой надо вспомнить эту сравнительно малоизвестную поэтессу. В 2019 году исполнилось, 25 января 75 лет со дня снятия блокады Ленинграда. По этому поводу я написал небольшое стихотворение посвященное Ольге Беггольц. Конечно, она наиболее известна, ибо была трибуном, выступая по Ленинградскому радио в самые тяжелые дни блокады. И это её слова высечены на гранитных плитах Пискаревского кладбища, где похоронено более полумиллиона Ленинградцев.
Однако, кроме Ольги Берггольц в блокадном городе оказались еще несколько поэтесс: Вера Инбер, Зинаида Шишова и Татьяна Крандиеаская Толстая. Если я не ошибаюсь им посвятил свою книгу Игорь Меренков, назвав её «Блокадные поэтэссы». К ним автор относит и Анну Ахматову Может быть это и справедливо, но // Анна Ахматова провела в блокадном городе только первые месяцы и не стала свидетельницей страшной зимы 1941/1942, которую она не пережила бы. В конце сентября 1941 г. Ахматова на самолете была эвакуирована из осажденного Ленинграда в Москву, оттуда в в Ташкент, где прожила до середины 1944 г.//. Сама она так оценила спасение:»Чтоб вас оплакать мне жизнь сохранена».
В 1941 году Крандиевская оказалась в блокадном Ленинграде. Не только выжила, но написала книгу стихов, вероятно, самую страшную и самую высокую книгу блокадной лирики.
О мужестве этой женщины написано: //Крандиевская вместе с младшим сыном Дмитрием пережила в осажденном врагом городе самые страшные месяцы — как все, получая пайковые 125 граммов хлеба, хороня близких людей… Но и в этом блокадном ужасе она сохранила высоту духа — Дмитрий Алексеевич вспоминает, как мать удержала его от желания вытащить из мусорного ведра черствую французскую булку, выброшенную соседом-партработником: «Будем гордыми!».// Игорь Меренков. Не могу удержаться – иногда задумываясь : а смог бы я так сказать своему голодному ребенку? И не нахожу ответа.
Вот эту малость биографических данных я привел только для того, чтобы была понятна пронзительность блокадной лирики Крандиевской.
Иду в темноте вдоль воронок.
Прожекторы щупают небо.
Прохожие. Плачет ребёнок
И просит у матери хлеба.
А мать надорвалась от ноши
И вязнет в сугробах и ямах.
«Не плачь, потерпи, мой хороший» -
И что-то бормочет о граммах.
Их лиц я во мраке не вижу,
Подслушала горе вслепую.
Но к сердцу придвинулась ближе
Осада, в которой живу я.
И еще одно стихотворений блокадной лирики. Хотя в моем понятии блокада и лирика никак не совмещаютя. И тем ни менее:
В осаде
Сыну моему Мите посвящаю
Недоброй славы не бегу
Пускай порочит тот, кто хочет.
И смерть на Невском берегу
Напрасно карты мне пророчат.
Я не покину город мой,
Венчанный трауром и славой.
Здесь каждый камень мостовой –
Свидетель жизни величавой.
Здесь каждый памятник воспет
Стихом пророческим поэта,
Здесь Пушкина и Фальконета
Вдвойне бессмертен силуэт.
О память! Верным ты верна.
Твой водоем на дне колышет
Знамена, лица, имена, -
И мрамор жив, и бронза дышит.
И променять за бытие,
За тишину в глуши бесславной
Тебя, наследие мое,
Мой город великодержавный?
Нет! Это значило б предать
Себя на вечное сиротство,
За чечевицы горсть отдать
Отцовской крови первородство.
Я не осуждаю своих коллег смотрящих в звездное небо. Каждому из них видится свое созвездие. Но для меня символика звезд на Крымском небе напомнила именно об этом таланте, который называют блокадной поэтессой серебряного века.