Весну 1982 года, я встречал, выходя из «воронка» у ворот самой дальней от Куйбышева штрафной 13 зоны, в Кинеле. Позади шесть месяцев отсиженных в политкамере с Григорием Исаевым, впереди еще пять лет строгача. Конечно, и раньше многое доводилось слышать об этой беспредельной зоне, но стоило пройти проходную, как я получаю прекрасную информацию – хозяин здесь, теперь уже полковник, Гаврилов Лев Михайлович!
Временно, перекантоваться до распределения, нарядчик направил весь этап в 7 отряд. Я успел только бросить вещи и присесть к столу в центре барака, как за мной прибежал шнырь, и зовет на терки к местной «шпане». Отказать такому приглашению с моей стороны было бы не «тактично». Руководил порядками в зоне союзный «законник» Махно. Об этом я слышал еще в тюрьме, и был разговор в воронке с конвоирами, пока нас везли на место. Думаю, что всю необходимую информацию обо мне, Махно получил, когда мы еще только подъезжали к зоне. А просчитав мое возможное здесь продвижение, решил сделать ход «конем».
Ход этот прост и «гениален» - опередить процесс моего возможного продвижения, и заранее сделать меня зависимым.
Время послеобеденное, все на работе в промзоне. В пустом бараке кроме двоих «приблатненных» никого нет, шнырь, тут же исчезает. Во мне все еще звучала музыка Революции, и я был готов на разные «подвиги», например, вести за собой массы трудового народа на борьбу с несправедливостью. А тут пара приблатненных хотят мне что-то предъявить. Паленый, с которым у меня когда-то был конфликт еще на 4ке, предъявил то, что я «прятался» в корпусе малолеток, а не сидел в общей хате. Выяснять подробности ни мне не им было не интересно и Паленый первым начал драку под этим надуманным предлогом. Для меня он был не противник, но тут же подключился Ульяновский тяжеловес, которого я видел впервые. И только «дух революционера», с которым я приехал в зону, помогал мне отбивать их натиск. Не знаю, надолго бы меня хватило, но в барак «случайно» зашел Махно и на блатном жаргоне осадил моих противников. Даже не осадил, а поставил их «в стойло» за необоснованную предъяву. Одним словом он остановил беспредел и по понятиям я должен проникнуться уважением к «воровской справедливости». Только еще на малолетке я раскусил их идеологию: вначале они организовывают этот самый беспредел руками шестерок, а затем лично восстанавливают справедливость. Ну что ж - тоже неплохо, теперь разборки со мной в зоне, могут быть только на самом верхнем уровне.
Нужно отдать должное воровской проницательности и информированности. Как только Гаврилов появился в зоне и ознакомился с личными делами этапников, он распорядился, чтобы меня доставили к нему лично. И после пятиминутного разговора, он ставит меня заведующим магазином.
Мы все из СССР и что мне вам рассказывать о торговле, а о руководителе в торговле тем более. Здесь же не просто советская торговля - здесь советская торговля в лагере строгого режима. Здесь не только все в дефиците, но и возможность отовариваться строго на несколько рублей в месяц плюсом к баланде. Опыт работы в торговле я уже имел «солидный», как на свободе, так и зоновский и все закрутилось по-взрослому.
Из персонала у меня был шнырь, которого я знал еще по прошлому сроку и вполне доверял. Он не только справлялся с наведением чистоты и погрузочно-разгрузочными работами, но и когда я уходил на личные свидания, стоял за меня на выдаче продуктов. У меня с первого же рабочего дня наладились отношения с начальником в комнатах свидания, АХЧ и экспедитором. И в зону потекли «реки дефицита и неучтенного товара». Денег в зоне было достаточно, в швейных цехах несколько тысяч рабочих пашут в три смены без выходных, а телогрейки, рукавицы и прочий хлам продается нарасхват. Народ по всей стране голодный, что уж говорить об арестантах, и через меня потекли, частично оседая, большие деньги. От этого перевоплощения мое самосознание и полугодовая «политшкола», которую я проходил у Григория, стали забываться. Приходилось платить за «услуги» ментам и тем, кто участвовал в торговых делах. А также регулярно подбрасывать на «воровской общаг».
Света теперь постоянно приезжает на свидания, и большая часть денег моей доли идет к ней на хранение. Другую же часть, через ручного майора ДПНК, я направлял отцу. Никаких финансовых проблем у моей семьи никогда не было, а теперь это стало вообще моей целью, и мы обсуждали не только ее жизнь без меня, но и наше совместное будущее. Света часто жаловалась, что брат Юра с женой Надей ее постоянно обижают. Они жили в соседней комнате, но вели себя не совсем по-соседски и родственному. Но чем я мог ей помочь, кроме как, успокаивая своим скорейшим освобождением и тем, что сразу же дострою для нас великолепный дом.
Все наши свидания пролетали в мечтах о будущей жизни, и каждый раз с очередной партией денег, которую Света готовилась проносить, наш уровень жизни просто поднимался вверх! Теперь Света мечтала о втором этаже «нашего дома», а я планировал отдать сынишку в платный детский садик, а затем в престижную школу.
Мое детство проходило во дворе, с такими же брошенными родителями ребятишками. Наши родители вкалывали на заводах или просто спивались от «хорошей жизни». Им было не до нас, вот мы и получали такое уличное воспитание, что с ним брали только на малолетку, ну или в комсюки, из которых вырастали менты. А мне очень хотелось, чтобы у Львушки было другое детство и другое воспитание. По поводу хранения денег, я Свете объяснил, что хранить их дома опасно и просил откладывать в сбербанки на разные счета.
Но за моей «финансово-экономической» деятельностью пристально наблюдали не только из недр оперчасти, в чью обязанность это как раз и входило. Какая-то часть ментов была у меня на кормлении, а какая-то просто побаивалась идти на конфликт из-за слухов о моей «близости» к хозяину. Зато со стороны зоновской братвы, которая тоже считала себя в праве не просто контролировать какую-либо финансовую деятельность в лагере, но и участвовать в распределении доходов. А так как подсчитать мои доходы они не могли, то любая сумма, которая мною выделялась, изначально считалась несправедливой.
И вскоре начались трения с блатными за долю, которую я отдавал в общаг и на БУР. Возможно, они догадывались или как-то даже «просчитывал» те суммы, которые проходили через меня и их аппетиты резко возрастали.
Разговор с Махно о том, что основные деньги уходят «наверх», результата не дал, и вокруг магазина начали возникать постоянные скандалы. То кому-то, что-то не довесили или обсчитали, то находилась еще какая-нибудь причина для возникновения скандала. Вначале такие ситуации возникали лишь в те моменты, когда я находился на свидании и меня просто вызывали для улаживания конфликта. Но вскоре это началось и при мне.
Оперчасть не без удовольствия стала докладывать о начавшихся конфликтах в магазине Гаврилову и тот убирает меня из магазина.
И переводит в нарядку – старшим! Старший нарядчик это даже не завмаг! Эта должность в зоне дает деньги и громадные преимущества перед остальными. В какой-то мере и в чем-то это даже власть. Не знаю, что этим переводом планировал сделать Гаврилов, а возможно просто на тот момент у него не было подходящей кандидаты на эту должность. Нарядила осуществляет практическую работу с переводами рабочих из цеха в цех, из отряда в отряд и решает массу других не менее важных вопросов. Ведь любое движение в большом производстве, это еще и табель рабочего времени, закрытие нарядов и движение готовой продукции, а в конечном виде это просто - финансы.
Опять оперативники и ворье зависли в недоумении, и все начавшиеся у меня в магазине конфликты с отрицаловом затихают. Но ненадолго, в какой-то момент в нарядной начинают появляться воровские шестерки, провоцируя меня на прямой конфликт. Теперь и я вспоминаю не только свое боксерское прошлое, но и свое недавнее «революционное настоящее» и конфликты возобновляются с новой силой.
Я не учел таких вещей, что 13 зона «воровская», а значит связка «жулики и менты», здесь может быть серьезней, чем хорошие отношения с хозяином. Финал не заставил долго себя ждать: моего шныря отправляют в санчасть с ножевым ранением, а меня сажают в ШИЗО. Война продолжается и в изоляторе, но ее быстро пресекают.
…И вот меня спецэтапом переводят на четверку в Куйбышев.
Куйбышев встречал меня ехидной ухмылкой начальника оперчасти: «Что Симсон покуролесил, так здесь Гаврилова нет, мы тебя научим свободу любить». Определили меня в рабочую бригаду и никакой блатной работы теперь в принципе не предвиделось. Нет, конечно, с бригадиром я сразу же договорился - процесс зарабатывания денег меня не интересовал. И даже ежедневный выход в промзону и соблюдение режима, которые теперь стали для меня обязательными, не расстраивали. Самым больным вопросом стало для меня потеря возможности видеться со Светой. По закону мне полагалось два длительных и три двухчасовых свидания в год, в случае если не будет нарушений.
Полугодовая «работа» в политкамере с Гришей, а затем год в магазине и нарядной 13 зоны, под «крышей» самого хозяина, этого было вполне достаточно, чтобы опера считали меня своим врагом. И с этим багажом они передали меня своим коллегам на четверку.
А впереди еще почти четыре года и в самом лучшем случае, при идеальном поведении, возможность через пару лет выехать на вольное поселение в тайгу. Все, что у меня осталось, это возможность писать Свете письма о своей тоске и любви к ней. Вот этим я и занимался все свое свободное время, а еще постоянно ждал на эти письма ответа.
Через год, Света сообщила, что ее ограбили по схеме, о которой я ее предупреждал, прекратила писать письма и ездить на свидания. От отца я узнавал, что сына она отдала в Тольятти своим родителям, а сама бросила завод и начала ездить проводницей на юг. Доходили слухи, что она выпивает и даже ходит по ресторанам с Вовой часовщиком. А затем они с братом разъехалась, из барака на Мехзаводе в Куйбышев. Света теперь жила с сыном и Вовой часовщиком в своей двухкомнатной квартире. Я же получил в зону развод и остался один на один со своей тоской. Отцу о своей тоске я не рассказывал, но все наши разговоры были о сыне, с которым он начал встречаться и даже ездил в Тольятти. Время шло и где-то за полтора года до конца срока, отец договорился, чтобы меня выпустили на поселение.