29./04/2019. Легенда о Егере.
(роман)
Глава 8-я.
Х Х Х
Частный пристав Глеб Сергеич Садко, появился в своей части как всегда идеально выбритым и по форме одетым. И только лицо майора, приобрело заметные изменения, с него исчезла надежда, надежда на жизнь. Вместо неё, залегли тени напряжённости и сосредоточия. Глубокая складка на лбу, застывшие в дикой тоске глаза с тёмными кругами под ними, эту ночь следователь не спал вовсе, что заметили все, кто его встречал. Удар, который получил Садко минувшей ночью, оказался сильнейшим за весь послевоенный период его жизни. Глеб Сергеич от него пошатнулся, вздрогнул весь и сразу, но на ногах устоял, война закалила его волю и дух, и следователь не позволил себе поддаться чувствам, по крайней мере на людях. Он мог как предлагал ему полицмейстер, отдохнуть и побыть наедине с собой три дня, как раз то время что заняли бы похороны Кати, и хлопоты связанные с этим. Но Садко не захотел ни отдохнуть ни побыть с собой наедине. На войне, в таких случаях если не было боёв, помогали вино и женщины, а в «мирной» жизни, оставалось только одно средство чтобы не сойти с ума, погрузиться целиком в работу, занять себя чем-то, пока не пройдёт этот тяжёлый период. Коротким кивком ответил на приветствие вытянувшегося в струнку дежурного, и прошёл в свой маленький кабинет. Ночь выдалась очень тяжёлой. От Белугиных он сразу поехал к себе домой, где снова пришлось пережить неприятный момент объяснения Соне, что «тётя Катя покинула их, и теперь на небе, с ангелами». Племянница тоненько захныкала, а горничная зарыдала во весь голос, ей очень было жаль своего бедного барина…
Глеб выдул вест скудный запас спиртного, полбутылки коньяка, стало чуть легче, но сон не пришёл к нему в ту ночь. Мысль о том, что его любимая женщина, больше никогда не улыбнётся ему так нежно и ласково как умела только она, не одарит сладостным поцелуем, да и просто не войдёт чарующей походкой в эти комнаты, не позволила следователю сомкнуть глаз ни на единую минуту. За годы войны он привык порой не спать сутками, так что телесных мук артиллерист не испытывал, а душевных старался просто не показывать. «Ни под каким ударом судьбы, русский офицер не должен падать духом и распускаться, смерть неизбежна, и к ней надо относиться спокойно, от нас не уйдёт!». Эти слова одного из своих полковых командиров, майор Садко запомнил на всю жизнь, и сейчас они пришлись ему весьма кстати. Глеб Сергеич прошёл за стол, где аккуратно разложенные лежали бумаги и стояли чернильные приборы, и собрался было полистать бумаги по делу, как в дверь осторожно постучал дежурный.
- Ваше благородие, дозвольте войти?
- Входи! – негромко разрешил Садко, и в приоткрытую дверь, буквально втиснулся дежурный унтер.
- Ваше благородие, Глеб Сергеич, осмелюсь предложить, не прикажете ли чаю, по крепче? – осторожно намекнул дежурный. Глеб лишь горько улыбнулся про себя, даже его сотрудники, по мере сил стараются как-то поддержать и успокоить метущуюся душу начальника.
- Чаю? – задумчиво повторил Садко – Давай пожалуй, а то на ум ничего нейдёт, а тут, жеребца орловского вон искать надо! – сам не зная зачем, добавил в конце следователь. Унтер облегчённо кивнул, и быстро исчез за дверью. Чай, и впрямь оказался хорош и к делу, умеют ребята заваривать. Пил мелкими глотками, напряжённо размышляя. Нет, полностью погрузиться в работу, получиться только после похорон Кати, а сейчас надо быть там, у Журавлёвых. Хотя, тело из больницы доставят только не ранее полудня, его обещал известить полицмейстер, а пока толкаться у Журавлёвых нечего, утешить либо обнадёжить родственников ему было нечем, а глядеть на несчастного Мишутку ставшего теперь круглым сиротой, приставу было невмоготу. Но и сидеть весь день вот эдак в части, тоже резону не было, и допив чай, Садко собрался уйти. В приёмной он коротко бросил дежурному «Я в Управу!» и вышел.
Сказать что Ратиславль гудом гудел про убийство Катерины Журавлёвой, это ничего не сказать! Первый слушок, рано утром, едва лишь улицы и сады начали отдавать ночную прохладу поднявшемуся солнцу, понесли в народ дворники да городовые, что ещё с ночи оказались в курсе дикого и страшного события. А когда город проснулся весь целиком, и заработали предприятия и учреждения, слух набравши силу, бабахнул словно Царь-пушка. Никто из высшего света услышавши такое, просто не мог сразу сему поверить. «Убита! Кто? Катерина Журавлёва! В парке на Кирпичной! Ножом! Нет, шилом! Да нет, кинжалом!». Женщины теряли дар речи, хватались за сердце, пили капли, лишались чувств. Мужчины же таращили глаза, бледнели, качали головами, и говорили что-то вроде «Да-а… вот те и сыграл свадьбу Глеб Сергеич! Да что ж всё гнусно-то так у нас вокруг, а?!» перво-наперво, дамы из окружения покойной, сделали визит Анне Леонтьевне Белугиной, и она и дочка её, обе с красными от слёз лицами, подтвердили страшный слух. Да, их Катенька, их любимая подружка, была вчера вечером подло убита в парке, куда её выманили лживым письмом, полиция начала следствие. Поражал не столько сам факт убийства, а неизвестность мотива! Женщины как не напрягали мозги, но пока в своей среде не смогли обозначить ясного мотива: имел бы пристав жену, это могла быть месть её, или что-то в этом роде, но Садко жил один, и кому могла перейти дорогу несчастная Катя, оставалось совершенной загадкой! А вот мужчины, точнее люди из военной среды, те сразу поняли что это, подлая и мерзкая месть самому следователю, на него-то покуситься кишка тонка оказалась, так шакальё на женщине отыгралось! Однако и это поняли не сразу и не все, ведь воровские люди такого раньше никогда не делали, не мстили родственникам сыщиков, да и на самих полицейских покушались редко. Словом бум в городе нарастал не шуточный. Когда Садко появился в Управе, полицмейстер увидя его, торопливо сказал.
- О, Глеб Сергеич, ты весьма кстати, у нас тут с утра пораньше происшествие случилось. Пройдёмте ко мне! – Белугин жестом указал на свой кабинет. Они прошли и сели, полковник за стол, а майор напротив на стул.
- Полчаса не прошло как я на службу пришёл, а мне уж доложили, что на северной окраине города, на одном из постоялых дворов, хозяин утром обнаружил в незапертом номере два тела, мужчина и женщина, голые в постели лежали, пена изо рта, глаза выпучены, отравление явное. Но- полицмейстер поднял палец – мужчину сразу опознал один из наших околоточных, им оказался небезызвестный вам Рябухин, Пафнутий Парамоныч, давно нами разыскиваемый…
- Да, помню, четыре убийства на нём, из мещан! – глухо проговорил пристав, глядя зачем-то на крест на шее шефа.
- Совершенно верно! – кивнул полицмейстер и продолжил – Ну само-собой наши сделали всё как положено, я даже сам туда поехал, проверить, и нашёл для нас с вами, нечто любопытное! – качнул головой полковник – На столе в комнате, среди закусок и фруктов, стояла бутыль бургундского, которое в основном в столицах пьют, а у нас, только состоятельные люди, на заказ себе привозят, улавливаете?
- Кажется улавливаю, уличному душегубу, бургундское пить-то не по чину, проще обычного вина, пива иль водки в кабаке на разлив взять, так? – делая стойку переспросил Садко, уже начиная по старой привычке, хвататься за ниточку дела.
- Именно! И я как-то сразу подумал что их, этих голубков, кто-то вином и отравил, зачем отравил это уже вопрос иной – продолжил Белугин – Угостить Рябухина таким вином, мог только богатый, но не очень расчётливый человек. Вернее как, расчёт то был на то, что Рябухин непременно в тот же день, это вино и вытрескает, оно ж дорогое, аристократы пьют, ну и он на радостях что так его приветили, с полюбовницей и угостились…
- Если судить что их в постели мёртвыми нашли, то яд в вине должен быть медленного действия, иначе за столом бы уже оба окочурились! – задумчиво заметил Садко.
- И я такого же мнения – согласился Белугин, лицо которого вдруг сделалось хмурым и мрачным – А теперь главное Глеб Сергеич, зачем позвал тебя… Обыск у этого душегуба мы провели самый тщательный, и по мимо хорошей суммы денег, нашли мы у него шило длинное в кармане полукафтана (Садко на пару секунд замер) да вот сии украшения в платке завёрнутые – полковник протянул подчинённому маленький, белый свёрточек. Глеб Сергеич взял его, развернул на ладони, и в изумлении замер.
- Это её… это, Катины украшения, вот медальон с крышечкой, мой подарок ей – пристав потянул за цепочку – серьги её, колечко и перстенёк, это всё на Кате моей было! – голос майора едва заметно дрогнул. Он осторожно опустил платочек с уликами на стол, взял медальон, и щёлкнув крышечкой, открыл его – Да… он, вон, «Глеб и Катя» написано – приглушённо сказал Садко, чуть склонив голову.
- Возьмите их себе майор, это теперь ваше по праву, в память о ней! – предложил вдруг Белугин.
- Но ведь это ж улики – тем же тихим голосом, возразил Садко.
- Уже нет Глеб Сергеич, за смертью убийцы дело закрыто, и вы на законных основаниях можете взять Катины украшения себе, будет вам с Мишуткой память… - пояснил Белугин, но Садко внезапно вскинулся.
- Как закрыто дело?! А наниматель убийцы?!
- Это другое, это будем искать, однако даже если быстро сыщем упыря, то эти украшения к нему никаким боком, так что бери Глеб Сергеич! – разъяснил полицмейстер. Садко пробормотав «да, пожалуй», завернул украшения, и опустил в карман.
- И ещё Глеб Сергеич, я вино из той бутылки что у отравленных была, в иную посуду перелил, да вместе с шилом на химическую экспертизу доктору отправил! Ну а бутылку из-под бургундского, с собой захватил, вон на окне стоит! – полковник указал рукой на окно, где стояла тёмная бутыль с приметной этикеткой. Отдаю её Глеб Сергеич в твои руки, походи по винным лавкам, по трактирам, словом выяснишь кто из наших аристократов, такое вино заказывал. Продавцы-шельмы должны это помнить, вино дорогое, не для всех, так что полагаю человек пять из нашего брата-дворянина, могли себе это угощение заказать, так сказать приобщиться к столичным повадкам!
- С вашего разрешения! – пристав поднялся и подойдя к окошку, взял бутыль, с горлышком заткнутым пробкой.
- На полочке справа, обёрточная бумага лежит, заверните в неё бутылку, чтоб так с ней не ходить! – посоветовал Белугин, и пристав проворно зашуршал бумагой.
- Дозвольте отправиться немедля? – попросил Садко, держа бутыль за горлышко.
- Да как вам будет угодно, но лучше захватите с собой городового, да прикажите ему подсумок взять, и туда бутылку и положите. А то вы с ней и с завёрнутой будите в глаза бросаться! – снова посоветовал полковник.
- Пожалуй вы правы! – чуть улыбнулся уголками рта майор, собираясь идти к выходу.
- Да, Глеб Сергеич, Катерину Терентьевну к 11-ти домой привезут из больницы, так вы уж имейте в виду – сообщил Белугин.
- Благодарю, я к полудню непременно буду у Журавлёвых, честь имею! – Садко щёлкнул каблуками, и торопливо вышел.
- Так значит у нас? Ну теперь не гневайтесь господа вольтерьянцы, вот теперь не обижайтесь, пощады вам не будет! По крайней мере от меня с ребятами! – поговорил Белугин, глядя в одну точку.
Провидение видимо решило сжалиться над несчастным Садко, который вкупе с одни городовым, принялся объезжать на пролётке все приличные трактиры и винные лавки, да приватно беседовать с хозяевами, объявляя им при этом о секретности разговора, и чтоб их содержание под страхом ареста, не стало бы известно посторонним. Садко поняли все, его бы и раньше поняли, но теперь, когда в его жизни произошла такая трагедия, никто и вовсе не решился поиграть с судьбой в «орлянку». Буквально за четверть часа до полудня, в одном месте, полицейским улыбнулась желанная удача. Владелец второй по размерам винной лавки, Кузмичёв Мартын Исаич, мещанин с хорошим достатком, увидавши бутыль, тот час и опознал её, и сказал что ещё в конце апреля, привёз из губернии 20 бутылок такого вина, а теперь их осталось у него только четыре, сам-то он такое не пьёт, не по чину-де, ну а господа известное дело, любят-с!
- Кто заказчики Кузмичёв, вспоминай братец, это очень важно! – сухо но не строго, приказал пристав.
- Нет ничего проще Глеб Сергеич, бургундское вот именно эдакого разлива – указал пальцем на бутылку Мартын Исаич – у меня завсегда почитай одни и те же берут вот-с, извольте, судья наш, Ярлыков Капитон Савич, большой любитель! Андрей Парфёныч Мукомолов, прокурор, тоже иногда приказывают доставить им-с… Так, генерал Половинский Пётр Алексеич уважает бургундское, ну и наша благодетельница, Эмилия Андреевна Гокке, три бутылки последний раз-то и взяли сразу!
- Гокке для себя брала, не говорила? – чуть побледнев, напрягся майор.
- Точно так-с, для себя и друзей-с… Они, Эмилия Андреевна-то, уже раза три за то время что живут тут, бургундское –то заказывали-с! - пояснил Кузьмин. Садко не стал боле ничего спрашивать, предупредив лавочника чтобы тот молчал о разговоре под страхом ареста, он поспешил в Управу, планируя уже оттуда, налегке поехать к Журавлёвым, дабы отдать любимой женщине последний долг…
Катерину Терентьевну хоронили как и положено, на третий день по смерти. Покойная лежала в гробу словно невеста, такое прекрасное белое платье с кружевами было на ней, а голову венчал дивный убор из белых цветов, и тонкой прозрачной вуали по бокам. Лицо её, на удивление выглядело очень живым, и казалось что даже румянец на круглых щеках, не потерял свой цвет, бледность смерти, пока не завладела всем существом убиенной. Народу на прощальной церемонии собралось порядочно, буквально всё дворянство города, офицеры с семьями, и даже некоторые особо именитые купцы. Мужчины находились в состоянии мрачной угрюмости, а женщины рыдали, кто тихо, прикрывши рот платочком, кто громко, как её близкие подруги Анна Белугина, Анна Ярлыкова, Маргарита Шураева, Аделаида Таблеткина, и иные.
Глеб Садко в чёрном фраке, нарочито купленном для этой цели, стоял подле гроба, с лицом белее мела, и немигающими глазами, глядел на мёртвое тело той, что уже в грядущем сентябре, должна была стать лучшей частью его жизни. Он глядел не отрываясь, и не соглашался, не хотел верить, что всё произошедшее-правда. Он молился про себя что бы это оказалось сном, затяжным кошмарным сном. С ним так уже бывало, на войне снился как-то такой явственный кошмар, что пробудившись, Глеб Садко несколько раз перекрестился, и пробормотал «Слава богу это лишь сон!». И вот теперь, следователь сыскной полиции, снова машинально молился про себя, прося бога пробудить его от жуткого кошмара, стряхнуть страшное наваждение, и чтоб он вскочил в постели, тряхнул головой, а рядом бы сладко посапывала его Катя, живая и желанная…
Но небо оказалось глухо, невыносимая реальность не превратилась в спасительный сон. Сердце у полицейского болело как-то по-особому, оно то билось учащённо, то замедляло удары. Наконец Глеб Сергеич моргнул, слегка ожил, и отвёл взор. Рядом у ног, стояли дети. Заплаканный Мишутка, утиравший слёзы рукавом был слева, а справа, тоненько хлюпала слезами Соня, которая понимала что лежавшая в гробу тётя Катя, умерла совсем, и в жизни дяди Глеба, её уже не будит никогда, и от этого, девочке делалось совсем грустно. Окружающие сразу заметили разительную перемену во всём облике полицейского. Глеб Садко разом постарел лет на десять, так осунулось его лицо, впали щёки, остро проступили скулы на лице, а глаза сделались задумчиво-прожигающими, и казалось что их обладатель, мучительно старается что-то вспомнить, но не может.
«Сдал Глеб Сергеич, как сдал!» качали головами в толпе, перешёптываясь меж собой, друзья и знакомые. За спиной у Садко стоял полицмейстер, и молча смотрел на всё это, никакие слова утешений были сейчас ни к чему. Уже на кладбище, когда стали прощаться с покойной, образовалась большая очередь, из желающих это сделать. Садко и дети попрощались первыми, причём Мишутка не выдержав заплакал во всю, и Глебу Сергеичу пришлось постараться чтобы его успокоить. Затем пошли близкие подруги, обычные знакомые, а Садко просто стоял у гроба, прижимая детей к себе. Люди шли, шли и шли, но когда стала прощаться Эмилия Гокке, на лице следователя не дрогнул ни единый мускул, оно осталось непроницаемым. На кладбище, чуть в стороне от основной толпы, присутствовали и егеря, за исключением Сан Саныча и Пал Палыча, продолжавших вплотную работать по Гусяйскому, и уже имевших что доложить. Уличев увидав Гокке, сделал стойку, выдержит ли Садко? Не наделает ли глупостей? Нет, на удивление остался спокоен, молодец бог войны…
- Железный человек, и бровью не повёл! – тихо проговорил поручик Куценко, поправляя свой цилиндр.
- Да его бы к нам, в 17-й полк, егерь б из майора отличный вышел! – подхватил разговор Кубанин, провожая взором, фигуру Гокке.
- Что ж ты Мишка хочешь, он артиллерист, нервы железные, распускаться себе не позволяет! – мрачно заметил Неждан, глядя на Садко стоя у дерева. Ещё вчера на Судейской, их навестил командир, и посвятил во вновь открывшиеся обстоятельства этого гнусного убийства. Егеря с удовлетворением узнали что непосредственный убийца уже жариться в аду, дожидаясь там своего нанимателя. Далее, полковник выложил им имена четырёх человек, кои теоретически, могли иметь прямое участие в убийстве, ибо такое вино коим душегуба и устранили как свидетеля, заказывали только они.
- Посовещавшись с Садко, мы пришли к выводу, что наиболее вероятные наниматели убийцы, это генерал Половинский, и Эмилия Гокке. Ну во-первых они любовники, а мужчина в годах почти всегда слепое орудие в пальчиках молодой любовницы. А во-вторых, только Гокке связана с Асмодеем напрямик, и только у этой потаскухи, есть прямой мотив к столь низкому сведению счётов! – пояснил при этом Белугин. После небольших прений и перебора всех минувших событий, егеря тоже согласились с тем, что эти двое пожалуй более других подходят на эти незавидные роли. В конце, Белугин ещё сказал что во время доклада Садко о проведённой им работе, он вспомнил что за несколько дней до убийства, люди Штириха видели Гокке с двумя какими-то типами, один просто присутствовал, а со вторым она имела непродолжительную беседу. И полковнику пришло на ум написать барону письмо, чтоб он инкогнито прислал тех своих людей, дабы они в больнице глянув на труп Рябухина, пояснили, с ним встречалась Гокке в парке на Кирпичной, или же нет? Ответ пришёл через час, в нём Штирих его заверил что нужные люди будут у больницы утром, так как в настоящий момент они просто отсутствуют в городе.
И вот сегодня на кладбище, полковник нашёл минуту, и проходя мимо егерей стоявших у соседних могил, негромко бросил им коротенькую фразу.
- Это он! – и пошёл дальше, к группе знакомых офицеров. И вот теперь, поручик Уличев и другие, внимательно наблюдали за реакцией следователя Садко, на невиданное фарисейство госпожи Гокке.
- Цинизм этой суки, выше даже башен Ленкоранских - тихо проговорил Степан Зорких, привалившись плечом к дереву, не заметив что его цилиндр чуть съехал на бок.
- Да, и выдержка отменная, это стоит признать! – оценивающе заметил Лёшка Чеканов, стоя сцепив руки за спиной.
- Ну да, иной мужчина наймёт убийцу, дело сделает, и потом близко к телу жертвы не подходит. А подведи ты его к тому телу, бледнеть начнёт и трястись! – согласился Уличев, провожая взглядом Эмилию Андреевну, которая окончательно растворилась в толпе.
- Как работать по ней будем? – не оборачиваясь спросил Куценко.
- Аккуратно Данила, и весьма нежно! – мрачно улыбнулся Кубанин.
- Будем выполнять приказ ребята, не забывайте, наша цель не только возмездие, но и картотека этих упырей, их архив! – негромко сказал Неждан и повернул голову к товарищам – Если бы дело было только в наказании подонков, эту шлюху давно бы телега с неизвестными мужиками переехала, так что будем искать…
- Да никто и не собирается банально сводить с ней счёты, она тварь ведь даже и не подозревает ещё, что песенка её спета, и будущее у неё страшное, после того, что она сотворила теперь! - сухо заметил Чеканов, тоже отворачиваясь от процесса уже начавшегося погребения.
-- Я думаю господа нам более нечего здесь делать, убитую мы не знали лично, а стоять со скорбными рожами для общего вида, думаю не стоит – проговорил Уличев, но тут же добавил – хотя как мужчина , не могу не заметить что убийство молодой, красивой женщины, это скотство высшей пробы, да!..
- Поддерживаю, красивых всегда жаль до боли, если они конечно достойные люди!- заметил штабс-капитан Кубанин, отбрасывая носком ноги, небольшой камешек в сторону.
- А дурнушек что, меньше жалко? – задумчиво спросил Куценко.
- А ты знаешь Данила, вот меньше – чуть нахмурясь, стал пояснять Уличев – грех может так говорить, но уж как думаю. Дурнушки всех видов, они ведь и так мало на что могут претендовать в этой жизни, если только у них нет состояния. Для несчастной страхолюдины, смерть, это порой даже избавление от душевных и плотских мук, и терзаний от ненависти к себе самой… Для красавиц же, впереди вся жизнь с её возможностями, полный выбор всего, и только от неё самой да немножечко от везения, зависит конечный итог поисков. И тут, погибнуть в расцвете лет, за два месяца до свадьбы с достойным избранником, это доложу я вам, очень чудовищная несправедливость, так не должно быть, товарищи мои боевые!
- Интересная теория Неждан, есть над чем поразмыслить! – слегка улыбнулся Зорких.
- Ладно мыслители, это всё после, а пока пора нам сматывать удочки, поручик прав, торчать тут нечего, побыли, помолились про себя, и пора делать ретираду! – проговорил Кубанин, и первым сделал шаг на выход, прочие по одному поспешили за ним. Как и в прошлый раз, егеря купили в лавке вина и закуски, да на двух извозчиках разными дорогами покатили на Судейскую, что бы там, уж в тишине да уюте, помянуть несчастную женщину.
Полицмейстер, появился уже вечером, часов в семь, как всегда в своём дежурном маскараде, и с озабоченным лицом. Жильцы секретного дома к тому времени уже сменили чёрные костюмы на повседневные, и проводили время в саду: Уличев и Зорких бились на смерть в шахматы, Куценко лежал с книгой в гамаке, а Чеканов и Кубанин упражнялись в навыках ножевого боя. Увидав командира прошедшего в дверь, егеря прервали свои занятия, и подхватившись со своих мест, стали кучкой, ожидая чего нового принёс им господин полковник. Тот молчаливым жестом указал им на деревянный стол с лавочками, и вся команда последовала туда. Рассевшись, егеря вопросительно уставились на своего полковника. Тот тяжело снял цилиндр и положив его на стол, устало объявил.
- Шёпот нашёл Буравчика господа, нынче на кладбище он подошёл ко мне, и доложил о сём. Я давал ему задание просто найти и всё, ничего не делать до моего распоряжения.
- Нашёл-то поди в каком-нибудь гадюшнике? – насмешливо вопросил Уличев.
- Напротив господа, напротив! - помотал головой полковник – Это мы себе думали что сей душегуб, где-нибудь в притонах, да захудалых ночлежках обретается. Ан нет, хитрее пан Буравчик оказался, расторопнее нашей полиции, чего уж тут скрывать! Вполне себе в нормальном районе города, в одном из ремесленных кварталов, где и дома добротные, и люди себе ухоженные, лодырей да ярыг горьких там нет. Улица Столярная, дом №27, там этот Буравчик на двоих с приятелем снял небольшой домик в три комнаты, водят туда девок, компашки свои, но соседи не жалуются, чего им? Народ простой, работный, им до чужих грехов дела нет, блюстители чужой нравственности там тоже не водятся. Буравчик в меру осторожен, тамошним городовым посулы даёт, правда эти болваны не знают кто он, им там все суют, велика беда-то? Пока главарь его не трогает, может бережёт на что…
- А как Шёпот нашёл-то его? – поинтересовался Зорких.
- Да я не спрашивал Стёпа, нашёл и нашёл – хмуро ответил Белугин, но всё же чуть пояснил – по разному таких находят. Воровские людишки по пьяни излишне болтливы бывают, да и девки уличные, языка за зубами держать не могут ровно, вот сведения и бегут как рожь из худого мешка, у нерадивого мужика на ярмарке! Шёпот вообще мастер на подобные дела, он и не таких налимов вылавливал. Так вот друзья мои, надо этого налима, на кукан насадить, да на том месте и оставить, наглядно так сказать, чтоб Асмодей холодок по спине почувствовал, может нервничать начнёт…
- И кто пойдёт? – осторожно спросил Кубанин, уже видимо прикидывая в голове, способы устранения убийцы князя Тарусова.
- Неждан, это сделаешь ты брат – тихо сказал Белугин, извлекая из кармана сложенный вдвое листок – здесь адрес, и подробные приметы преступника, потом почитаешь. Да ты и так не спутаешь думаю я, он такой шустрый, проворный, прыткий как большинство поляков, так что трудно тебе думаю не будет.
- Когда приступать? – буднично спросил поручик, пряча листок в карман.
- Нынче поручик и приступать. Уйду как, ты оденься под приказного или купчика, да и поезжай на эту Столярную, сегодня там разведай всё, последи, ну а завтра в течении суток, и сработаешь этого сукина сына, только не спались, а то придётся тебя разыскивать! – последнюю фразу, полковник произнёс чуть улыбнувшись. Прочие тоже невольно улыбнулись, а сам исполнитель, даже усмехнулся.
- Не извольте беспокоиться Вадим Горигорич, устрою им панихиду, в самом лучшем виде, будут впечатлены, и Асмодей равнодушным не останется!
- Ну и прекрасно, за сим я вас на сегодня оставляю, домой надо, ибо девушки мои в страшном смятении после похорон и поминок этих… Поверить не могут что подружки их в живых нет, надо мне по чаще с ними быть, пока малость не зарастёт всё это – пояснял полковник поднимаясь с места, с ним встали и прочие.
- Честь имею господа! – приложился он рукой к краю цилиндра и торопливо зашагал к выходу, слегка опираясь на трость. Не теряя времени, Уличев стал готовиться к проведению акции возмездия. В начале, осмотрев свой арсенал холодного оружия, он пришёл к выходу что ни наваха, ни его складной охотничий нож, для такой штуки не сгодятся, нужно что-то более элегантное, он бы даже сказал утончённое, вроде стилета. Однако стилета в секретном доме ни у кого не оказалось, зато в конюшне, в ящике с инструментами, поручик нашёл добротное, длинное шило, таким шорники, справляют конскую сбрую, сёдла и тому подобное.
- Угу, ты-то мне подруга и пригодишься! – прикинув инструмент в руке, сказал Уличев. На точильном камне он так навёл остриё, что от едва заметного прикосновения, на кончике пальца, выступила рубиновая капелька крови.
- Войдёт как в масло, охнуть пан Буравчик не успеешь! – хмуро посулил Уличев, опуская шило себе во внутренний карман, рукояткой вниз. Оделся он как обычно, и мог сойти как за приказного, так и за купчика 3-й гильдии. Собравшись совсем, он чуть иронично обратился к друзьям.
- Не скучайте шаромыжники, ведите себя хорошо, и уличных девок тут не привечайте, грешно!
- Проваливай уже, сапожник! – ухмыльнулся Кубанин, припомнив их давнее прозвище. Уличев козырнул им правой рукой и вышел. До Столярной улицы, он доехал на извозчике, но соскочил не у заветного дома №27, а раньше, ещё на въезде. Сразу было видно что на этой улицы живут мастеровые люди. Дома стояли добротные, ни одного с соломенной либо камышовой крышей, только тесовые, черепичные да жестяные. У многих дворов перед домом лежали сложенные доски, брусья, стояли готовые бочки свеже сделанные сани и прочее. Где-то лежал сложенный по порядку сруб, да доносился стук топора, либо жиканье двуручной пилы. Вороха стружек или опилок белели за плетнями, либо просто выбрасывались в канавы, где в них с особым удовольствием копались ухающие свиньи. Улица имела местами деревянный, дубовый тротуар, а местами (в основном у более зажиточных домов) и каменную мостовую. Афишные тумбы, будки сапожников, лабазики, кучи дров прямо у обочины дорог, сенные стога перед домами, скирды хлеба, всё это в изобилии присутствовало на уютной улице, и скучающий городовой возле одного из лабазов, совершенно не выбивался из общей картины. Улица Столярная не была ровной, она извивалась наподобие змеи, имела несколько проулков и переулков, откуда и куда, то и дело скакали и выскакивали всадники, либо обычные телеги, а то и экипажи. Стайки проворных ребятишек да небольших домашних собак, носились туда-сюда играя кто в догонялки, кто в жмурки или прятки. Словом эта улица жила такой же подвижной жизнью, как и десятки ей подобных. Уличев быстро нашёл дом за номером 27-мь. Это оказалось неплохое бревенчатое строение, с высоким каменным фундаментом, и четырьмя большими окнами с резными наличниками. От дома тянулся небольшой дощатый забор с видавшей виды дверью, а перед забором благоухал средних размеров палисадник, окружённый новым плетнём с небольшой калиточкой. На плетне сушились какие-то тряпки, да висело несколько желтоватых крынок. Обитателей видно не было. Неждан поглядел на против дома, и увидел здоровенный деревянный ящик для мусора, где рылись собаки. Место для наблюдения неподходящее, собаки лезть будут. За мусорным ящиком виднелся небольшой саманный дом, со старенькой тесовой крышей, местами поросшей мхом. Возле него на лавке сидела бабка с бадиком в тощей руке, чёрной юбке до пят, белой рубахе в заплатках, и белом же платке завязанном под подбородком. В начале поручик вознамерился было завязать со старухой разговор да напроситься на квартиру, но вовремя одумался: бабка, верно одуревшая от скуки, не даст Уличеву и минутки свободной посидеть, замучит расспросами, и наблюдать за домом Буравчика будет немыслимо. Оставалось одно старое, проверенное средство, потрясти осторожно дворника. Один пожилой, рыжеватый кругляш, как раз и мёл улицу недалеко от объекта.
- Здорово борода! – буднично бросил Уличев, подходя к дворнику. Тот бросил мести, окинул оценивающе подошедшего, и осторожно ответил.
- Вечер добрый господин хороший, чего изволите?
- Изволю спросить тебя любезный, а верно ли говорили мне намедни, что вон тот дом - поручик поворотив голову указал на искомое жилище – сдаётся под квартиру? Мне как раз на вашей улице, поселиться хотелось, прилично тут у вас!
Услышав это, дворник разочарованно промычал.
- У-у-у господин хороший, это ты уж того, опоздал, да… Дом энтот, уже почитай как бы не сбрехать, дён 10-ть уже как жильцов принял, сняли яво уже, кхм!..
- Ух ты? И кто ж снял-то, господа небось какие, из нонешних? – деловито переспросил поручик, суя одну руку в карман штон. Дворник не совсем понял что означает «из нонешних»? но чтоб не сказаться дураком, деловито протянул опираясь обеими руками на метлу.
- Не-е-! Какие господа? Так, обычные гуляки, по виду из городских парней, одеваются небрежно но опрятно, и того-с – рыжий дворник чуть понизил голос – девки у них тоже справные…
- Притон что ли? – улыбнулся Уличев.
- И что ты, кормилец? Как можно-то? Да я б не допустил, враз бы городовых кликнул! Не, просто гуляют себе ребята в своё удовольствие да и шабаш!
- Ну а теперь-то они что, не дома ли?
- А нету никого, в обедах они вдвоём как ушли, так и нету! Они могут теперь за полночь воротиться, а то и под утро, а когда и вовсе не ночують!
- Ну бывай борода! – Уличев кивнул дворнику, и развернувшись, пошёл по тротуару. Беседуя, поручик не боялся что дворник его запомнит. Во-первых у поручика был низко надвинут на глаза картуз, а при этом лица не больно-то и разглядишь. А во-вторых, та недельная щетина что чернела теперь на лице Неждана, после дела будет непременно сбрита. Уличев шёл и оглядывал окрестности ища какой-нибудь лаз, но такового не нашёл. Зато шагов за 150 от квартиры Буравчика, поручик свернул в узкий и кривой переулок, прошёл по нему, и он вывел его на широкую проезжую улицу, где в изобилии сновали пролётки и всадники, да и просто ходили горожане. Так, место для отхода найдено, теперь надо возвращаться. Пока шёл, прикидывал в голове возможные варианты. Встретит он буравчика одного, с приятелем, или же обоих сразу, да ещё с девками? Нет, девок надо исключить полностью, их во время акции рядом быть не должно. Увидав на обочине торговок семечками и яблоками, он о чём-то призадумался, и его тут же осенило. Он подошёл купил пол кармана хороших, тяжёлых семечек, и корзину румяных яблок, вместе с корзиной, переплатив счастливой тётке чуть ли не в двое. Пока шёл по противоположенной стороне улицы, сгрыз пару яблок. Рыжего дворника уже не было, да и народу как бы поубавилось, но это как знал Неждан не надолго. Уличев прислонился спиной к толстому вязу росшему близ одного из домов, повесил корзину себе на левую руку, и грызя семечки, стал наблюдать за квартирой Буравчика. Абсолютно никому не было на улице дела, до человека с корзиной яблок, люди торчали у домов, заборов и деревьев тут везде, летний вечер был прекрасен. По улице засновали молодые пары и целые компании, парни с балалайками в окружении разноряженных девок, деловито вышагивали, наигрывая для разогрева, самые легкомысленные мелодии. Уличев решил немного пройтись, вроде бы он кого-то не дождался и теперь уходит. Он отошёл на достаточное расстояние чтобы не потерять из виду нужный дом, и прислонившись к афишной тумбе, продолжил наблюдение. Стало смеркаться, появились фонарщики с лестницами, дабы зажечь на ночь масляные фонари, какие ещё не побили. Наконец народу на улице стало мало, молодёжь разошлась по укромным уголкам, а степенные горожане, пили чай на крылечках своих домов, или просто заходили внутрь. Уличев лёгкой походкой прошёл до старого вяза, и расположился уже непосредственно за ним. Окна в квартире преступника не горели, но здесь послышался шум подъезжающей пролётки, поручик чуть повернул голову, и к дому с шиком подкатил извозчик, доставивший развесёлую компанию, двух жильцов, Буравчика, и его товарища, длинного как жердь и такого же сухого детины, и пару разбитных, хохочущих девок. Уличев сразу же узнал нужную персону, причём одна из девок приторно промурлыкала. «Бур-а-а-вчи-и-и-к, ты та-акой юрки-и-й, пробуравь меня поглубже-е!» и развратно захихикала, а названный улыбнулся во всю ширь, и тут же поклялся всё исполнить как она пожелает. Извозчик получив монету уехал, а блудливая компания, гомоня прошла в калитку, а потом в дверь. Через пару минут, в доме загорелся свет, некая тень мелькнув в окне задёрнула занавески, и всё погрузилось в ожидание. Уличев прождал всю ночь, что впрочем не было для него в тягость, сказывалась воинская привычка. В голову ломилась одна противная мысль, как быть, коли они по утру, пойдут всеми вместе с девками, хотя по идеи и не должны? Жриц любви в таких случаях просто провожают, заплатив им моральные издержки профессии, а сами если ничего не осталось, бегут в лавку или трактир за вином. Весёлая квартира ожила, когда уже взошло солнце, и на улицах появились первые прохожие, мужичок погнал скотину на пастбище, позёвывая пошёл куда-то одинокий чиновник, город в основном спал. Неждан не рассчитывал что Буравчик с приятелем проснуться так рано, но оказалось это было лишь за тем, чтоб выпроводить красавиц, которые впрочем оказались всем довольны, и щебеча о чём-то своём, не спеша пошли вверх по улице, туда, где ближе был выход на широкую. Буравчик и его длинный приятель, вышли из квартиры лишь спустя два часа, когда по улице уже шли редкие прохожие, да пронеслась куда-то господская бричка. Детей понятное дело видно ещё не было, и приятели говоря о необходимости взбодриться, пошли той же дорогой что и девки. Поручик в ту же секунду отделился от вяза, и пошёл с корзиной яблок в руке, по своей стороне улице, одновременно извлекая из внутреннего кармана боевой инструмент, и пряча его в рукаве. Уличев ускорил шаг, и обогнав приятелей, перешёл на их сторону как раз напротив узкого проулка, и развернувшись, пошёл им навстречу. Такой неожиданный манёвр никак не насторожил ни Буравчика, ни длинного его дружка, человек с корзиной румяных яблок, ни кому не кажется подозрительным. Уличев шёл на приятелей обычной, прогулочной походкой, глядя куда-то меж них. Подойдя вплотную, поручик быстро протянул, или даже сунул Длинному в руки корзину плодов с короткой репликой «Подержи!» одновременно, делая резкое, мгновенное и незаметное для постороннего взора движение правой рукой, от чего Буравчик коротко ахнув, схватился за сердце, попятился с вытаращенными глазами, упёрся в стену дома, и медленно стал сползать вниз, к ужасу Длинного, продолжавшего как дурак стоять с непонятной для него корзиной.
- Передай Асмодею, я приду за ним! – услышал Длинный зловещие слова, и затрясся всем телом, не выпуская из рук корзины. Когда через несколько секунд он пришёл в себя, то увидел у своих ног сидящего на тротуаре Буравчика с согнутой в колене ногой, и безжизненно опущенной головой со спавшим картузом, и более рядом никого уже не было, если не считать тех прохожих, что только появились, но не подходили, пьяные с утра по раньше, были давно не в диковинку. Длинный сразу понял что Буравчик не живой, что его укокошили только что, причём так ловко и быстро, что у самого Длинного, кроме угрожающего предупреждения от неизвестного, в голове совсем ничего не осталось. Придя в себя окончательно, Длинный поставил корзину подле трупа, и со всех ног кинулся обратно на квартиру, благоразумно решивши сбежать, для чего надлежало собрать деньги и бумаги, оставаться на квартире больше нельзя было ни минуты. Имя Асмодея, произнесённое неизвестным убийцей, напугало Длинного в двойне, а «просьба» передать ему что за ним придут, пугала и того паче…
Барон Штирих, уже несколько дней находился в упадочном состоянии духа. Причиной тому было убийство Катерины Журавлёвой, которая как и многие красивые женщины, очень нравилась Евгению Николаичу, и он в тайне даже немного завидовал Садко, что тому выпало такое сокровище, как красавица Журавлёва. Теперь же, он сидел в своём кабинете в глубоком кресле, и приказав слугам никого кроме полиции и курьеров не принимать, пил коньяк. Он пил его маленькими стопочками-напёрстками, и тоскливо размышлял. Просьба полицмейстера прислать ему людей следивших за Гокке в парке, чтоб они опознали труп убийцы, окончательно запутала все мысли барона. Предположение что Эмилия могла быть напрямую причастна к убийству Катерины Терентьевны, никак не укладывалась в его аристократической голове, он просто отказывался в это верить, хотя факты и говорили обратное. «Ведь если всё это окажется правдой, то значит она действительно чудовище в женском облике?» думал про себя барон, но далее этого, ничего не мог придумать. Его, говоря простым языком заклинило, он абсолютно не знал что ему делать дальше и как себя вести при встрече с Эмилией Гокке, и что, вернее о чём с ней говорить? Впервые за последние годы, барон так растерялся… Он и на похороны-то чуть не опоздал, позже всех почитай поспел ( дела треклятые задержали!) еле-еле успел проститься с покойной. Неужели положение дел действительно таково, что тайное общество стало убивать невиновных людей, женщин даже, вот так демонстративно? Ну это же-чудовищно! Волей-неволей, в силу воспитания, барон всё же надеялся на чудо, а именно на то, что это лишь совпадение, и всё как-то… ну иначе. Так говорила ему одна его половина, а другая буквально вопила во весь голос «Окститесь господин барон! Какие совпадения?! Она ведьма! Она упыриха! Она демон во плоти! Снимите вы к дьяволам очки-то с носа, да протрите их!» Но барон пока был не в силах сделать выбор, он просто пил коньяк и размышлял.
А днём ранее, точнее вечером после похорон, Эмилия Гокке не оставшись на поминки, спешно поехала на Садовую №17, к Платонову, надеясь застать того дома. Она не видела Асмодея с той встречи в парке на Кирпичной, когда он сводил её с наёмным убийцей. Теперь же, «благодетельнице» весьма хотелось поговорить с сообщником, и похвалиться своими успехами. Она нашла Асмодея привычно сидящим в гостиной за распитием вина, и чтением книги при свете масляной лампы зелёного цвета.
- Пришла похвалиться успехом? Уже наслышан, присаживайся! – равнодушно бросил Асмодей откладывая книгу на стол, и наливая себе и гостье вина. Та слегка расстроилась что не она первая открыла рот, но тут же одёрнула себя: он и впрямь всё уже знает, и повторяться нет смысла. Мягко опустившись на стул, дама сделала несколько глотков, и поставила бокал обратно.
- Ну, и как там наш безутешный вдовец? – откинувшись на спинку стула, поинтересовался хозяин дома.
- Совершенно уничтожен, разбит и потерян. Был бел как мел! - слегка жестикулируя пальцами, стала пояснять дама – Дети, сиротками стояли у его ног, и тоже рыдали! В общем драматическая и трогательная картинка, тебе бы понравилась!
- Это вряд ли, такие драмы не мой масштаб – возразил книгочей, и ухмыльнувшись, переспросил – Ну, теперь твоя месть удовлетворена?
- Вполне! Эти прислужники сатрапы, в лице этого Садко, получили своё, а будут продолжать засылать к нам своих шпионов, получат от нас такую месть, что небеса заплачут! – угрожающе посулилась Гокке.
- Ну это всё лирика Эмилия, ты мне другое скажи, ты на кой чёрт, тому душегубу, такое дорогущее вино дала, на радостях что ли? – насмешливо спросил Платонов. Но Гокке не среагировала на укол, напротив, торжествующе улыбнувшись, она ответила.
- Да, я дала ему дорогое вино с тем расчётом, что он выпьет его в тот же день. Ну не утерпит эта скотина, чтоб не отхлебнуть такого вина. Мы когда окончательно с ним рассчитывались, я прямо из кареты, эту бутыль ему и подола со словами «Это тебе за чистую работу, на будущее!» Видел бы ты его самодовольную рожу, он-то вообразил хамло, что его оценили, представляешь? Ну и как видишь, я всё рассчитала верно, выхлебал вместе со своей любовницей, да и преставились оба. Интересно, о чём они там теперь с Катериной говорят, а? – язвительно хмыкнула Гокке, в конце тирады.
- Попадёшь, узнаешь! – улыбнулся Асмодей.
- Неостроумно! – сразу осеклась Эмилия Андреевна, и потянулась к бокалу с вином. Асмодей коротко извинился, и спросил у дамы, чего она собирается делать дальше? Гокке ответила что ни о чём конкретном пока не думала, была занята последним делом, а теперь намерена немного отдохнуть.
- Игра состоится в ближайшие пять дней, ты как, желаешь понаблюдать? - сцепив пальцы на животе,спросил Асмодей.
- У? Пять дней? Пожалуй понаблюдаю, интересно будет глянуть, какой болван на сей раз, палачом станет. И кого ты ему прикажешь? – весело хохотнула Эмилия Андреевна с бокалом в руке.
- Ну тогда гляди Эмилия, я дам знать когда нужно. Да, и вот ещё что, пока, без моего ведома, никаких фокусов с убийствами, а то ты со своими фантазиями, погоришь на этом деле!
- Хорошо, да я и не собиралась пока, город и так теперь месяц гудеть будет, а полиция сядет в такую лужу, что авторитет нашего главного опричника, рухнет как подгнившая колокольня! - улыбнулась Эмилия.
- Там вино будет – неопределённо заметил на это главарь, и снова наполнил бокалы. Эмилии Андревне не хотелось теперь никуда ехать, она желала беседы и игры в шахматы, что стали привлекать её в последнее время. Платонов всё понял, и велел Нюрке и Кресту, готовить для госпожи комнату, она остаётся…
Х Х Х
Об убийстве Буравчика, полицмейстеру доложили где-то через час после того, как он появился на службе. Сообщение принёс тамошний околоточный. Убийство как он предполагал было абсолютно разбойничье, шилом в сердце, свои мол его за что-то и пришили, да ещё и прилюдно. На вопрос полицмейстера не было ли чего в том убийстве необычного, околоточный бодро доложил что необычное было-с, возле тела нашли корзину спелых яблок, а свидетели показали, что из квартиры, убиенный Буравчик вышел вместе с приятелем без корзины, правда сам приятель исчез. Момент убийства не видел никто, говорили лишь что навстречу приятелям вроде шёл кто-то, а может и от них, точно неизвестно. Наверняка видели лишь бегущего опрометью высокого и худого человека с того места, где сидел на тротуаре убитый. Но, баба-торговка шедшая на своё место, подумала что пьяный упал да уснул. Убийство обнаружил местный дворник, которого соседи попросили турнуть пьянчугу, или свести его в околоток. Дворник вначале подумал что труп с перепою околел, это уж когда городовой пришёл, да за околоточным послали, то увидели что он точно убитый. Околоточный даже ранку нашёл, маленькая точка на сердце, ну шилом вдарили, труп сразу от этого и помер на месте. Дворник-рожа, вспомнил что вчера вечером, квартирой где жили труп с приятелем, интересовался некий человек, на манер её снять, и узнавши что она занята, немного поспрошал про жильцов. На вопрос как тот человек выглядел, дворник промычал харя, что мол как приказный обычный, их тыщи по городу ходют, а обличия не имеет, не запомнилось оно!
- Ну поздравляю тебя братец, ты целое дело раскрыл, оформляй всё как положено, да сдавай! Тот Длинный, Буравчика-то и пришил, все они сволота уголовная, одним миром мазаны, закрывай дело! – широчайше улыбнувшись, поздравил полковник околоточного. Тот бросив «Рад стараться!» осторожно переспросил о корзине с яблоками.
- Да пёс с ней с этой корзиной! Ну не знаешь что с ней делать, возьми да жене своей подари вместе с яблоками! Всё, у нас полно дел и по важнее, одним шаромыжником на свете меньше, всё!
Околоточный щёлкнув каблуками ушёл, а полковник задумался. Интересно правда, что это за номер, Уличев с корзиной яблок отколол? Надо будет спросить, а в остальном молодец, сработал чисто, и следов кроме корзины этой не оставил, но это уже чепуха. Теперь главное чтобы слушок по городу нужный побежал.
Между тем, дела у Сан Саныча и Пал Палыча, шли полным ходом. За трое с лишним суток что пошли с момента гибели Катерины Журавлёвой, они сумели свести концы с концами в порученном им деле. Хотя, надо признаться сразу, давалось всё это им, с непредвидимыми осложнениями. К регулярным утренним молитвам, Агафья Ильинична, добавила ещё желание читать по вечерам своим постояльцам, на выбор «Жития святых» или «Четьи минеи». Положение двух нелегалов, резко осложнилось. Перспектива проводить вечера в задушевных богословских беседах, могла обернуться нешуточным моральным ударом. Если молитвы до и после трапезы можно было бубнить про себя и достойно выйти из положения, то совместное прочтение «Жития» или «Четьи миней», могло поставить под угрозу выполнения основного задания. Давно уже егеря не оказывались в таком сложном положении. Выручила как всегда, солдатская смекалка. В начале правда, Сан Саныч намекнул что ради общего дела, кто-то один должен остаться, и пожертвовав собой, спасти положение. Мало того, автор идеи, предложил роль героя товарищу. Подумавши с минуту, Пал Палыч идею в целом одобрил, но жертвовать собой и становиться в пантеон бессмертных героев, отказался, мотивируя это тем, что в одиночку, он прочтение святых книг не осилит, и уж тем более не сможет обидеть добрейшей хозяйки. Просидев в кабаке где-то ещё с час, приятели всё-таки нашли выход. В тот же день, квартирной хозяйке было объявлено, что они оба, подвязались помочь некоему меценату ( имя которого они по причине скромности последнего назвать не могут) в устроении Дома призрения ( какого именно, указано не было, очевидно по причине всё той же скромности) А посему, к их глубокому разочарованию, совместное прочтение вслух душеспасительных книг, состояться не может, по причине того, что оба они будут довольно поздно возвращаться на квартиру, поспать.
Хозяйка умильно прослезилась, и назвав обоих агентов «светлыми людьми», оставила их в покое. За этим последовали трое суток слежки за Гусяйским, в ходе которой было установлено что Максим Юлианыч, усиленно старается подложить свою любовницу Полину, под младшего сына лесопромышленника Белова, Прохора. Сама Полина, оказалась дочь богатых родителей, из которых она вила верёвки, и вынудила купить ей отдельный дом с прислугой. Гусяйский с Полиной всячески обхаживали Прохора, по виду которого, егеря определили что он легкомысленен, и падок на любовницу приятеля. Белова-младшего водили в лучший трактир, он играл в карты, и подолгу гулял с Полиной в парке по аллеям. Для удобства такой слежки, Сан Саныч с Пал Палычем, облачились теперь в шкуры обычных городских повес, на одном был серый фрак, на другом синий сюртук. Они сопровождали объект в трактир, разделившись вели его в парке и прочих прогулочных местах. Причём возил Прохора и Полину не городской извозчик, а человек Гусяйского, вихрастый и усатый малый с разбойничьей рожей и в багровом картузе. Проникали наши егеря под видом игроков и в те салоны, где играл в эти трое суток Прохор, и в вечеру третьих, гром грянул. Из салона, Прохору было предложено проехать на некую квартиру, это отчётливо слышал Пал Палыч, как бы невзначай тёршийся у того стола, за коим играл Белов-младший. Прохор сразу же согласился, и в компании Гусяйского и Полины, поспешил на выход, егеря незаметно за ними. На улице уже дело клонилось к закату, трое сели в свою бричку, и не спеша куда-то поехали. Егеря среагировали сразу. Рядом стояло несколько экипажей, и пара лихачей ждущих кого-то. Бросились к одному.
- Свободный?
- Не, господа, занятый, жду вот, уже нанялси…
- Три рубли даю коли вон за той бричкой поспеешь, что тронулась, вон она за угол свернула! – единым духом выпалил Сан Саныч, протягивая кучеру трояк.
- А садись коли не шутишь! – алчно блеснул глазами извозчик, боясь упустить такую сумасшедшую удачу. Господа разом прыгнули в экипаж, сунули вознице деньги, и тот хлестнул лошадь.
- Не гони, пристройся в хвост и держи ровно, усёк? –предупредив спросил Пал Палыч.
- Да уж усёк барин, барин, усёк! Господа по женской части нередко эдак вот друг за дружкой-то следят! Так что не извольте сомневаться, пристроимси как нужно!
Возница не обманул. Они действительно следовали за Гусяйским и компанией на достаточном расстоянии, петляли и объезжали, да через полчаса остановились вместе с ними. Гусяйский и другие высадились у ворот трёхэтажного каменного дома с парой горящих окон на верху, прошли всеми в незапертую с боку дверь, затем ворота со скрежетом открылись, и экипаж въехал уже туда, ворота закрылись.
- Ну, теперь-то куда, господа? – нетерпеливо просил возница.
- А теперь мы слезем, а ты езжай себе, да помалкивай что мы за той бричкой следили, уяснил? – сухо спросил Сан Саныч, глядя лихачу прямо в глаза. Тот от чего-то поёжился, и поклявшись что слова никому не скажет, через минуту укатил, радуясь уже и тому, что отпустили его подозрительные во всех смыслах господа, подобру-поздорову…
- Чего ты ему трояк-то сунул, ошалел? – удивлённо спросил Пал Палыч у друга, стоя с ним в тени жёлтой акации.
- Оттого, что рубля при себе не было, а решать надо было быстро! Так что это за улица-то?
Приятели чуть прошли, и узнали что это улица Бородинская, а нужный им дом, под номером 13-ть.
- Ну что, лезем в сад и как у Полины? - предложил Пал Палыч.
- Да не Паш, давай лучше тут вот в тени напротив станем, да подождём когда обратно выйдут, на сей раз, лезть внутрь мне что-то не хочется, душа против! – пояснил Сан Саныч.
- Ну ладно, коли душа против, то в перекор не полезем, пошли в секрет! – согласился Пал Палыч, и через три минуты, оба приятеля уже дежурили в зарослях сирени, напротив неизвестного дома под номером 13-ть.
Наблюдатели просидели в засаде до самого утра. Уже давно рассвело, минуло время завтрака, и Сан Саныч с другом поняли, что пора из за сирени выходить, ибо их могут заприметить хозяева того дома, перед которым эта сирень и росла. Егеря вышли, и просто встали как ни в чём не бывало у облезлой афишной тумбы, где одним глазом принялись нечто изучать, а другим следить за домом №13. Минут через пять, тяжёлые тесовые ворота отворились, и выехала вчерашняя бричка где мелькнули всё те же, Гусяйский и Прохор с Полиной. Опытный глаз Сан Саныча, успел заметить отрешённость и бледность на лице Белова, прежде чем экипаж выйдя на проезжую часть, неторопливо покатил прочь. Ворота закрывал какой-то невысокий, вертлявый человек с большим носом и короткими волосами. Одет человек был в старый, с хозяйского плеча тёмно-багровый фрак с приподнятыми плечами, и чёрные брюки.
- Ну это дворовый, а чей дом вот? - в нос себе, проговорил Пал Палыч.
- Ну если весь дом в три этажа, то владелец должен быть богачом. Но я думаю что он многоквартирный, в противном случае, ворота железные были б! – предположил Сан Саныч. Дверь входа приоткрылась, и на тропинку вышел среднего роста человек, в зелёном чиновничьем мундире, фуражке и чёрной папке под мышкой. На вид мужчине было лет 50, но выглядел он неплохо, крепко сбитый, с небольшим брюшком и хорошей осанкой.
- Из судейских кто-то – уверенно заметил Сан Саныч, провожая чиновника взглядом.
- Поверенный чей-нибудь – дополнил Пал Палыч, и добавил – а дом и впрямь многоквартирный, сомнительно чтобы чиновник, пускай и судейский, был бы владельцем такого домины!
- Вот что я думаю Паша, раз носатый ворота всей той компании открывал, то он наверняка человек того, у кого они ночевали, в противном случае, это делает простой дворник, так-нет?
- Да ты брат умён не по годам – улыбнулся Пал Палыч – подметил скорее всего верно. Но в любом случае носатый знает где Гусяйский ночевал с остальными, а значит надо его тут подождать, принять в тихом месте, и задушевно поговорить!
- А давай во двор заглянем, может он там где? Отзовём в сторонку, или заработать предложим, вызовем на улицу, ну а дальше по ситуации, а? – предложил Сан Саныч.
- А пошли! – сплюнул Пал Палыч, и они неторопливо пошли через дорогу. Во двор проникли через ту самую дверь, зайдя огляделись, никого кроме пары ребятишек. Хотели обойти двор, но в доме хлопнула дверь, и по порожкам стала спускаться толстуха лет сорока с корзиной свежевыстиранного белья, которое она несла вешать на просушку.
- Ну-ка поди к нам любезная! – негромко позвал её Сан Саныч, и толстуха робко подошла – Ты в этом доме у кого служишь?
- У Покудиных барин – осторожно ответила баба.
- А ты такого дворового, в багровом фраке с плечами, ношенном, носатого и невысокого знаешь ли?
- А знаю барин, как не знать? Это Парамошка, Терентий Евграфыча Бакунина, дворовый человек! – с расстановкой ответила баба.
- Это который по судейской части что ли служит, поверенным кажись? – напустив на себя деловой вид, уточнил Сан Саныч.
- Он самый! – кивнула баба чуть увереннее.
- А дома тот Парамошка ли?
- Дак а где ж ему быть? Дома вон, хозяина на службу проводил, да и сидит себе в квартире.
- На втором этаже хоромы-то их? – поинтересовался уже Пал Палыч.
- Не, барин, ошибси ты, на третьем, под нумером 28-ым это ежели вон с улицы глядеть, то угловые окна будуть! – совсем уже обыденно пояснила баба. Сан Саныч порылся в кармане, достал полтину и сказал.
- Будет твой, коли сей момент нам, того Парамошку сюда позовёшь!
Баба слегка занервничала со своей ношей.
- Ох, а корзина-то как же? Ох! – заныла она, на что Сан Саныч, поучительно пожурил бабу.
- Да поставь ты свою корзину! Никому дура твои панталоны с чепцами не нужны, ну шевелись живее давай! – и подкинул монету на ладони. Баба решила рискнуть по крупному, и поставив корзину на порог, спешно как могла, исчезла в дверях. Минут через семь двери отворились, и запыхавшаяся толстуха буквально вытолкнула перед собой, чем-то встревоженного носатого Парамошку, он.
- Ты Парамошка будешь что у Бакунина служит? – строго спросил Сан Саныч, когда тот спустился с порожек.
- Точно так-с, чего изволите господа? – угодливо согнулся дворовый, стараясь улыбнуться.
- Разговор до тебя есть, пошли! – хлопнул его по спине Пал Палыч, толкая к выходу, а Сан Саныч вручив счастливой бабе её куш, шагнул следом. На улице, господа повели погрустневшего Парамошку прямо. Дворовый спросил было куда они идут, на что поручил короткий ответ «Узнаешь». Дойдя до какой-то полузаброшенной и грязной подворотни, все свернули туда. Сан Саныч цепко схватив Парамошку за ворот, резко прижал того к стене, и прямиком глядя в его перепуганное лицо, быстро заговорил.
- Так морда, скажешь правду, отпустим и «синюху» за труды дадим ( Пал Палыч удивлённо вытянул лицо) а станешь в дурочку играть и вилять, прирежем прямо здесь, усёк? - поднеся к шее Парамошки, блеснувший сталью, хорошо оточенный аргумент, спросил в конце егерь. Бледный как мел дворовый, закивал обливаясь градинками мерзкого, липкого пота. В коротком но задушевном диалоге было выяснено, что господа Гусяйский и Набокина, нарочито привезли Белова-младшего в квартиру господина Бакунина, чтоб сыграть с ним там шутку. Он, господин Белов-то, влюблён в Полину, а Гусяйский и Бакунин, устроили им как бы свидание, но для начала сели метнуть банчик. Белову-то сразу и попёрло, он около 20-ти тысяч у тех двоих выиграл, а там раз, и продулся, стал понятное дело в долг играть, да на 60 тысяч векселей хозяину квартиры и выписал, а потом Полина всю ночь Белова и утешала… Утром Прохора Аверьяныча накормили-напоили, и домой увезли, всё!
- Белов по мимо векселей ещё что-нибудь подписывал? – спросил почему-то Пал Палыч. Глаза Парамошки забегали ещё тревожнее, и стало понятно что разведчик Гайдуков на верном пути. Какие-то баба с мужиком показались было на входе, но увидав душевный разговор, быстро юркнули назад.
- Не ври нам, а то я башку твою носатую враз отхвачу! – ледяным голосом пригрозил Сан Саныч, и коснулся ножом щеки собеседника
- Точно так-с, писал он там чего-то, отказную вроде какую-то, я краем уха только слышал, ей-богу господа, я не знаю ничего больше! Я ить почти и неграмотный, читаю по печатному, расписаться за сибе смогу, и считать умею, всё…
- Ладно Парамошка, верю тебе брат! – убирая нож в рукав, улыбнулся Сан Саныч – А вот тебе «синюха» за честность! – сказал он, засовывая в карман дворовому пять рублей. Однако сразу прямо тут, Парамошка отпущен не был, а был дёшево и сердито, завербован на службу. Сан Саныч нашёл такие убедительные аргументы касательно того, что передавать хозяину весь их разговор, это обречь себя на вымирание и пропадание как волдырь на воде, что дворовый сразу же согласился докладывать господам всё, что будет происходить в доме хозяина. В конце задушевной беседы, Сан Саныч спросил где хозяин хранит бумаги, что Белов подписал? Оказалось что особо важные он держит всегда в сейфе, а с беловскими бумагами, он нынче на службу уже ушёл.
- Заверять понёс – пробормотал Сан Саныч, и опять спросил – Выкрасть беловские бумаги не сможешь? «Катеньку» заплатим!
- Это никак-с не возможно-с, господа – умоляюще залепетал дворовый – сейф железный, а ключ у хозяина только, никак-с… Я совсем уважением, но никак-с!..
- Ладно, если что узнаешь, действовать будем так – начал Сан Саныч – Ты в кабак-то ходишь-нет?
- Хожу когда деньги водятся, но в простой, тут недалеко стоит один – опять залепетал Парамошка.
- Теперь они у тебя есть, так вот, будешь теперь ходить туда каждый день…
- Каждый может не получиться, хозяин иногда дома обед даёт, так я и прислуживаю! – растерянно возразил дворовый.
- Ну когда сможешь, ладно. Там мы к тебе будем подсаживаться, там ты и будешь всё докладывать. И смотря какая весть, такая будет и оплата – закончил Сан Саныч, и убрал руку с воротника Парамошки. На прощание, дворовому было сказано что для всех, его отловили господа, подозревая что он, подлым образом обрюхатил их горничную, но потом выяснив что они обознались, отпустили.
- Это если кто будет спрашивать, хозяин например, тогда скажешь, а прочих посылай по дальше! – предупредил Сан Саныч, и оставив дворового уже совсем, оба быстро ушли. Сам Парамошка, почувствовав предательское урчание в животе, оглядевшись по сторонам юркнул в сам двор, и треща бурьяном, пропал в его гуще, нервы у человека оказались ни к чёрту.
В те же трагические трое суток, кое-что произошло и в Немецкой слободе, а вернее в трактире Йозефа Мунка. На другой день после убийства Катерины Журавлёвой, в заведение с утра заглянул Штраух, кучер Фридрих Карлыча. Одет он был как кучеру и полагалось, видимо выпало свободное время.
- Два пива и порцию сосисок! – приказал он, снимая шляпу с пряжкой, и садясь за столик у входа. Народу в трактире сидело человек шесть, и шума они не создавали. Хозяин, находясь за стойкой, налил гостю «особое» пиво, которое половой тут же и подал, а следом подоспели и сосиски. Едва кучер эмиссара начал лимониться, Йозеф Мунк налили и себе две кружки, но обычного пива, и держа их в руках, не спеша подошёл к столу за которым сидел кучер Штраух, и сел рядом. В небольшом но приятном разговоре, герр Мунк, уже через четверть часа, стал лучшим другом, «камрадом», кучера Штрауха, который по достоинству оценил хорошее, забористое пиво, что раскрывает вам душу. Штраух поделился с хозяином массой сведений, но в основном из жизни колонии, и лишь в конце, заговорщицки намекнул Мунку, что его Фридрих Карлыч человек не простой, а то чем он занимается, есть большая тайна! Это, кучер поведал Мунку уже на исходе второй кружки, и язык его хорошо так заплетался.
- Ты приятель захаживай к нам сюда по чаще, мы с тобой посидим по-нашенски, по-немецки, вспомним старую, добрую Германию, да и вообще! – предложил в конце разговора трактирщик, и кучер крепко пожав ему руку, ушёл в полной решимости быть лучшим другом хозяина. Штраух уходил к себе домой отсыпаться, чтоб проснувшись, помнить только то, что пиво в трактире отменное, но о подробностях приятельской беседы с хозяином, не вспомнить ни черта, вплоть до того, была ли эта самая беседа вообще? Этим же вечером, когда народу в трактире сидело чуть больше, Штраух вернулся уже не один, а опять с приятелем, лакеем эмиссара Фрицем. Герр Мунк щедро напоил обоих слуг, и снова подсел к ним, освободив для этого ближайший к стойке столик.
- Посетителей проворно обслуживал половой, и никаких затруднений не возникало. «Особое» пиво герр Мунка действовало на дорогих гостей несколько быстрее чем оно действовало на иных немцев или местных, и вскоре в тихом, никому неслышном разговоре, оба приятеля поведали хозяину заведения страшную тайну, что их хозяина, зовут не Фридрих Карлыч, а Людвиг Крейцер.
- Но даже это, не окончательное его имя, но, тсс! – приложив палец к губам, пьяно зашипел Штраух.
- А он что у вас, беглый король какого-нибудь германского королевства? – в нос себе спросил Мунк, отхлёбывая простого пива.
- Нет герр Мунк, он не король, но власть имеет почти как король Пруссии! – поднявши палец в верх, тихонько пояснил лакей Фриц, отхлёбывая «особое» пиво пока из первой кружки ( хозяин каждому всучил по две, плюс сосиски)
- Да будет врать-то! – усмехнулся герр Мунк – Он что у вас, гроссмейстер ордена меченосцев?
Слуги разом хмыкнули, и озорно поглядели друг на друга, дескать забавный этот трактирщик.
- Почти – кивнув прошептал Штраух – он уполномоченный главы ордена иллюминатов Баварского королевства, но это тайна, и только вам, как немец немцу!
- Я буду нем как рыба! – поклялся герр Мунк. Далее хозяин заведения узнал что скоро «в этой проклятой стране, будут большие перемены, и все немцы кто не дурак, получат хороший куш, и доходные места в новых государствах, что образуются на развалинах России». Герр Мунк позволил себе усомниться что Людвигу Крейцеру, под силу одному устроить тут некое государство, на что получил определённое заявление, что их хозяину, горячо помогают в этом русские сторонники, что даже подписали соответствующие бумаги, которые хранятся в личном архиве хозяина. На сих словах «особое» пиво закончилось, и герр Мунк спохватившись спешно встал, и сказав что хоть ему и приятно беседовать с соотечественниками, но его ждёт дело, вернулся за стойку, а половой ринулся убирать со столов пустые кружки и мыть их. Лакей и кучер добив сосиски, почувствовали что их слегка штормит, но душа не напилась, а потому они попросили себе ещё по одной кружке пива. Герр Мунк подал им обычного, не боясь что пары от «особого» смешаются, и вылетят вместе с отрыжкой. Насытившись наконец, Фриц и Штраух дружески обнялись, и затянув какую-то старинную немецкую песню, покинули гостеприимный трактир. А его хозяин, абсолютно не подавая виду, продолжал обслуживать посетителей. С этого дня, слуги эмиссара, стали регулярно посещать трактир, абсолютно не помня ничего из того, что и кому, они несли вчера под газом. Герр Мунк вёл с ними задушевные беседы только наедине, а если и лез к ним кто-то четвёртым, ему без обиняков указывали на его место, и продолжали разговор. Впрочем, за последующие двое суток, хозяин трактира ничего стоящего не узнал, за исключением того, что эмиссар, тесно связан с главой местного тайного общества по кличке Асмодей, и как бы даже даёт ему советы. Герр Мунк ответил что никогда ни про какого Асмодея он слыхом не слыхивал, и эти слухи ничего ему не говорят. Штраух и Фриц сказали на это что и они тоже плохо знают про того Асмодея, но то что он очень известный и весьма опасный среди европейских преступников человек, это точно!
На момент ликвидации Буравчика, полицмейстеру пришло в обед подробнейшее донесение, обо всех откровениях немецких друзей. Важным и серьёзным во всём этом для Белугина было лишь то, что Крейцер имеет бумаги компрометирующие многих здешних дворян, прочее он знал и без того. В ответ он оставил в условленном месте зашифрованное распоряжение продолжать разработку объектов, и дать им понять что он знает пару местных масонов (что было правдой) кои сватают его вступить в их ложу, но он сам, предпочёл бы ложу немецкую, там де больше порядка. Все прочие акции и действия, только по согласованию с полицмейстером, точка.
Одновременно со всем этим, в своём доме во время обеда, господин Платонов он же Асмодей, так же получал сейчас доклад от своего человека, который вернулся с улицы растревоженным.
- Ну порадуй уже, давай! – мрачно бросил хозяин, пластуя жаркое ножом и вилкой, поняв по удручённому виду Креста, что дело швах.
- Там это, Буравчика рано утром убили, прямо на улице – опасливо начал доверенный человек, на что Асмодей скептически хмыкнул.
- Только-то?
- Да не Асмодей, не только-то, вся соль в том, как его убили – таинственным голосом, прогудел Крест.
- Ну, и как его убили? Колесовали небось?
- Они вместе с Жердёй, в город из дому шли, ну с квартиры на Столярной. Как мне сам Жердя давеча сказал в трактире у Бурова, они болтали себе о бабах, и тут раз, незнакомец шагает навстречу с корзиной спелых яблок, что вроде бы и ничего. Только поравнялись, тот «На!» и корзину Жерде в лапы и сунул, ну тот ненароком и схватил, а тут Бурвчик чего-то вскрикнул и оседать начал, а незнакомец вперил взор в Жердю, и сказал «Передай Асмодею, я приду за ним!» Жердя пока в себя со страху-то пришёл, человека того нету, а Буравчик заколотый сидить на тротуаре, голову свесил. Жердя корзину рядом поставил, да давай бог ноги, обратно на квартиру, собрал барахлишко, деньги, и ходу оттедова!
- Как тот с яблокам выглядел, не сказал? – перестав есть и положив приборы, переспросил книгочей, уже без тени иронии.
- Да он со страху одну одёжу и запомнил! – сожалеючи пояснил Крест, топчась возле стола – А в такой одёже пол города ходит, купчики, приказные, да и заводские с мастеровыми кто хорошо зарабатывает, тоже щеголяют, толку-то? А лица нет, глаза только как штыки говорит пронизывают и всё!..
Асмодей вытер рот салфеткой и встал из-за стола. Вот только теперь, он нутром почувствовал некую опасность, или лучше сказать тревогу, что ящеркой побежала сзади по спине, и растворилась небольшой болью, где-то в затылке. За свою бурную преступную жизнь, Асмодею приходилось иметь дело со многими врагами, и полициями различных европейских государств. Имелись у него неприятели и в преступной среде, но ни одного к настоящему моменту в живых уже не было, и его репутация беспощадного человека, говорила уже за себя. Полиции он почти не боялся, он был свободен в своих действиях, а она нет, и этим он умело пользовался. Однако тут, в городе, он вдруг ощутил тревогу оттого, что не мог пока понять, кто наносит удары? Второй раз ему передают угрозу через убийство его подручного. Версия про Штириха с нанятыми в Европе бойцами, отпала. Барон бы никогда не пошёл на такой шаг, как устранение врага не по закону общества, а по законам мести, или возмездия, называйте как хотите! Если на Татарском выгоне хотя бы теоретически могли быть люди барона, то в новой истории, это исключалось абсолютно.
- Это не Штирих – пробормотал Асмодей отходя от обеденного стола – кишка у барона тонка такое провернуть… Ну, а ты сам чего думаешь? – резко повернулся он к Кресту. Тот без сильно развёл руками.
- Я в затруднении!..
- Это не полиция, но кто тогда-то?! - напряжённо думая повторил Асмодей, глядя куда-то мимо Креста.
- А может это, тоже какое тайное общество, только нашему в пику, а? – предположил Крест. Главарь взял себя за подбородок и проговорил.
- Да, но откуда оно тут? И как на меня вышли? Из бывших моих коллег, тут никого быть не может, там не так работают… Думай Крест, думай, ты хоть и не вольно но на верном пути. Против нас играет тот, кто о нас кое-что знает, но легально действовать не может… Ладно, пугали меня всю жизнь, но не испугали, будем на стороже Крест…
- Асмодей, а может игру перенести на попозже? – разумно предложил подручный, но книгочей отрицательно помотал головой.
- Нет, невозможно Крест! Игра объявлена, люди готовятся, скоро отборочный тур… Но, мы кое-что изменим во всём этом, и устроим публике небольшой сюрприз, с импровизируем! – загадочно улыбнулся Асмодей, хитро поглядев на Креста.
Полицмейстер обедал дома с семьёй. Жена и дочка всё ещё прибывали в подавленном состоянии, страшная участь Катерины Журавлёвой, сильно удручала обеих. Глава семьи не торопил события, он не лез к своим дорогим женщинам с дежурными заверениями что всё де образуется и наладиться, это и так было понятно, а полковник не любил пустых речей. Он решил дать время жене и дочке, пусть погрустят-поплачут, выйдут из их душ печаль и скорбь, тогда и расцветут вновь обе, как цветочки в мае. В начале обеда говорили ни о чём, и только к середине его, полковник решился сказать что непосредственного убийцу их подруги, уже покарало провидение.
- Слава богу что одной мерзкой тварью, в нашем городе стало меньше! – перекрестившись, сказала хозяйка дома, а Лидочка тихо поинтересовалась.
- А кто его папа?
- Его отравили дорогим вином, но кто, выяснить не представляется возможным! – соврал полковник, зная что скоро всё это, скоро тройным аллюром понесётся в свет, пусть госпожа Гокке слегка притупит бдительность, пусть верит и дальше что она всех перехитрила!
- Как всё это ужасно и нечеловечески больно! – вздохнула дочка. Обед уже почти закончился, когда зашла горничная и сообщила что к Вадиму Григоричу пришли двое господ.
- Как представились? – повернул голову полковник.
- Велели передать что господа Привольский и Горухин! – чинно повторила служанка.
- Где они? – промокнув рот салфеткой, и поднимаясь с места, спросил хозяин.
- В передней ожидают-с!
Белугин широким шагом пошёл на выход. Сан Саныч и Пал Палыч, скромно стояли у стеночки, теребя в руках свои цилиндры.
- Прошу на улицу господа, в сад! – указав рукой на дверь, бросил полковник, и визитёры молча пошли за ним. Спустившись по каменным порожкам, полковник завернул за угол, и проведя подчинённых через маленькую аллею, указал им рукой на широкую лавочку со спинкой, под раскидистым каштаном.
- Ну-с, братья-разбойники, отчего в лицах ко мне пожаловали, что за срочность такая? – негромко спросил Белугин, когда они присели.
- Дело спешное Григорич, думали подать чтоб не остыло, ибо выяснилось кое-что прелюбопытное! – начал Сан Саныч, и в тончайших подробностях поведал командиру результаты их с коллегой трудов по слежке за Гусяйским, сделав особый упор на приватную беседу с дворовым Бакунина. Белугин слушал молча, а затем задумчиво проговорил.
- Подписывал или писал какую-то отказную говорите? Тут может быть только одно братцы, отказ от своей доли наследства, с последующей скоропостижной кончиной Белова-старшего. Положение очень серьёзное егеря, и действовать надлежит незамедлительно. Необходимо в ближайшее время захватить Гусяйского и Бакунина с бумагами, и доставить их на Калашную улицу в дом под нумером 62-ва, там одна из наших конспиративных квартир, ну вы знаете, захаживали туда по приезду-то. Там под домом, есть каменный подвал с кольцами и цепями в стенах, в старину бояре медведя там держали. Так братцы-егеря, вдвоём вам не справиться, это не водевиль и не разбойничий роман, а посему двигайте на Судейскую, берите там кого сами хотите и бричку. Всё дело ребята, надо закончить не позже чем за сутки. Обоих принять тёпленькими и беловские бумаги выручить, ну, вопросы есть?
- У меня нет! – мотнул головой Сан Саныч.
- У меня тоже! – бросил Пал Палыч.
- Ну-с, за сим не смею вас задерживать, и жду с рапортом, удачи! – полковник поднялся с лавочки, пожал руки товарищам, объяснил им где лежит ключ от дома, и они разошлись. Разведчики прошли через садовую калитку, и растворились на тихой улочке, а полковник чуть постоял, поглядел на плоды, птиц, и размышляя о чём-то про себя, пошёл обратно в дом, к своим дорогим женщинам.
В доме на Судейской, обед уже тоже закончился, жильцы сидели и пили чай на улице, точнее в саду в тенёчке. Лошадки мирно паслись стреноженные меж деревьев, хрумкали плодами с земли, или изловчившись срывали их с веток, и смачно поедали. Дворовая дверь приоткрылась, и в неё по одному прошли Сан Саныч и Пал Палыч.
- О, лазутчики наши вернулись, держу пари, кого-то из нас мобилизируют! – усмехнулся Уличев, отпивая из чашки.
- День добрый домочадцы! – улыбнувшись сказал Сан Саныч, проходя и садясь за стол, предварительно поздоровавшись со всеми за руку. То же сделал и Пал Палыч. Не вдаваясь в излишние подробности, Сан Саныч отхлебнув предложенного чаю, изложил товарищам суть их визита.
- Гм, ну пожалуй я с вами ребята пойду, сейчас вот допью, запрягу бричку, переоденусь кучером, и покатим! – сказал на это Уличев.
- Расскажите хоть как у вас там дела на новом месте? - цепляя ложкой варенье себе на булку, спросил Кубанин, с интересом глядя на товарищей.
- Ох ребята! – тяжко вздохнул Сан Саныч – и смех и грех право слово! Удружил конечно полковник нам, нашёл хозяйку-богомолку!
И бравые егеря услышали трагическую и поучительную историю о том, как набожная женщина, пыталась сделать чуть ли не святыми, двух старых солдат, знавших назубок только «Отче наш». Всё время пока Сан Саныч описывал их с другом трудности светской жизни под опекой добрейшей Агафьи Ильиничны, слушатели язвительно подхихикивали, вставляя едкие комплименты и подковырки.
- Ребята, вы там того, стойте насмерть и не сдавайтесь, видеть вас поющими в церковном хоре, будет выше моих сил! – допив чай, заметил Уличев, а прочие загыгыкали.
- Гогочите-гогочите, вас бы в наши шкуры! – сам уже улыбаясь, отбивался Сан Саныч, а Неждан хлопнув себя по ногам, сказал.
- Ну, я в общем-то готов уже, теперь только переодеться, кобылу в бричку запрячь, и в полчаса уложусь!
- Успеем! – спокойно ответил Пал Палыч, тянясь за аппетитной ватрушкой.
Уличев не обманул. Ровно через 30-ть минут, во главе со статным кучером Уличевым, выезжала через задние ворота в город. На сиденьях важно развалясь, восседали закадычные приятели, причём Сан Саныч, когда только возница сел на козлы, деловито похлопав того по спине, повелительно произнёс.
- Пшёл-пшёл!
- Взаймы взял! – в пол оборота «пригрозил» кучер, стегнув несильно лошадку. В начале, поехали на Калашную №62, это оказался дом с высоким тыном вместо забора, и запущенным садом. Старинной постройки каменное жилище с почерневшей от времени тесовой крышей, казалось чем-то таинственным и немного зловещим. Подвал находился сзади, туда вели шесть каменных ступеней, к окованной покоробленной ржавчиной железом двери с округлым верхом. Сан Саныч нашёл ключ от дома в указанном месте, а в сенях на подоконнике, лежал и массивный ключ от подвала. Осмотрев дом, егеря обнаружили что он довольно скромно обставлен, словно нарочито предназначался для аскетической мужской жизни. Нашли масленый фонарь, свечи, отнесли в подвал и там оглядев всё, пристроили это на старую перевёрнутую вверх дном бочку, пригодиться, затем вернулись в дом.
- А ничего хватера, жить можно! – оценил Уличев апартаменты, оглядевшись кругом.
- Ну, как будем брать господ-хороших? - на вскидку спросил Сан Саныч, пройдясь по комнате.
- Да как, поедем теперь к дому Гусяйского, да там в сторонке и постоим-подождём, куда он, туда и мы! – предложил Пал Палыч, но Уличев возразил.
- Да не, ребята, я думаю будет лучше подежурить близ дома Терентий Евграфыча. Белова-младшего туда привозили, и там я думаю, лучше всего и будет их подстеречь! – предложил он, и приятели подумав согласились. Пролётка с поднятым верхом стояла у обочины дороги подле облезлой афишной тумбы на Бородинской улице. Мрачноватого вида кучер в потёртой одежде и старой фуражке вместо шляпы, чуть ссутулившись сидел на козлах, а два пассажира вполне себе презентабельного вида, вальяжно сидели сзади. Кучер время от времени поглядывал через дорогу, на трёх этажный дом №13. Из воротной двери иногда то выходили разного вида жильцы, то напротив, в неё входили. Дворового Парамошки видно не было.
- Ну, и где думаете вы ваш агент обретается? – в пол оборота поинтересовался кучер-поручик, обращаясь к двум господам-подпоручикам.
- Думаю что он после нашей встречи, в себя ещё толком не пришёл! – небрежно заметил Пал Палыч.
- Из портков выгребает! – делово пояснил Сан Саныч. Так они стояли довольно долго. Раза три даже побегали потенциальные седоки, но кучер угрюмо бросал им «Занятый!» и люди быстро отставали.
- Эх Уличев, трёх клиентов ты потерял, сколь заработка-то упустил, ужасть! – притворно ахнул Сан Саныч, на что кучер лениво ответил.
- А я с вас-мерзавцев, с каждого за троих возьму, так что не волнуйтесь дюже-то!
- А, ну тогда мы спокойны! – довольно хмыкнул Сан Саныч. Дело завертелось. По той стороне, цокая копытами, подъехал экипаж Гусяйского, в котором он как на удачу, сидел один, не считая разуметься кучера, который по знаку хозяина соскочил с козел, и прошёл в дверь.
- Внимание, это Гусяйский! – тихо предупредил Сан Саныч.
- Я вижу что он, эту бледную рожу я ещё по Фролову кабаку помню, комнатная собачка у Асмодея! – едва слышно ответил Уличев, не спуская с господина Гусяйского глаз. Минут через пять вернулся кучер, на ходу разводя руками. «Нету мол дома!», Гусяйский велел ему поезжать, и пролётка тронувшись с места, покатила прямо, а через пол минуты, и егеря неторопливо развернувшись, поехали следом.
- Наверно к суду, господин Бакунин им зачем-то нужен! – предположил Сан Саныч.
- Скорее всего! – шёпотом согласился Пал Палыч, а Уличев ничего не сказал, продолжая править лошадкой. Так ехали они минут пять, пока Гусяйский не остановил свой экипаж близ двух этажного, каменного здания Уездного суда, возле которого жмыкал метлой бородатый дворник, да скучал возле крыльца городовой. Гусяйский молча вылез из экипажа, и деловито зашагал к ступенькам. У крыльца он скупо поприветствовал городового, и что-то у него спросил. Тот охотно ответил, и даже указал рукой на двери «Вот-смол, входите!» Гусяйский сунул ему монету, и торопливо поднялся по ступенькам, а городовой принял первоначальное положение. Егерская пролётка стояла поодаль, и три пары глаз не мигая наблюдали за объектом.
- Так друзья, времени на политесы у нас нету, оружие при вас? – не оборачиваясь спросил Уличев.
- Разумеется, по пистолету и ножи – тихо ответил Пал Палыч.
- Тогда вот что, быть наготове. Как только отъедут в обратную, засекайте две минуты, и по истечении их, толкнёте меня в спину, я их на всём ходу подрежу. Там и нападаем, кучера на себя беру, вы остальных. Одного оглоушить, другого на своих ногах в наш экипаж волочь. На всё про всё, секунд 30-ть, потом лупить во все лопатки на Калашную, всё покуда…
- Поняли господин кучер, не тревожьтесь, не упустим! – усмехнувшись шепнул Сан Саныч, и в этот момент из здания суда вышли Гусяйский и Бакунин с чёрной папкой под мышкой.
- Вон они родимые, видать случилось что-то, коли поверенный этот понадобился! – проговорил Пал Палыч. Двое быстро подошли к экипажу, сели и поехали. Егеря тронулись следом. «Главное чтобы на встречную, никакой полудурок на кляче не выскочил!» тревожно думал Уличев правя одной рукой, а второй сжимая наготове длинный кнут, собираясь вскоре пустить его в дело. К счастью, вечером экипажей в этой части города попадалось не много, в основном мелькали всадники, но тем не менее, следовало поберечься. Когда прошла минута (Неждан считал про себя до 60-ти) он начал подавать лошадь чуть в лево, собираясь идти на обгон, и тут как на грех, из переулка выкатилась облезлая карета, и чуть не «поцеловалась» с егерской бричкой. Кучера облаяв друг друга самым отборным матом, успели отвернуть, и через пол минуты всё ж разъехались, но Гусяйский и его дружок успели довольно далеко отъехать. Уличев свистнув по разбойничьи, понёсся хлестнув лошадь следом, седоки привычно приготовились. На развилки двух дорог, близ небрежно наваленной кучи мусора и рывшихся в ней кур, Неждан настиг неприятельский экипаж. Он на всём ходу подрезал его, да так, что их кучер едва успел натянуть поводья с воплем «Что ж ты турок грёбанный делаешь-то, а?!» Уличев, соскочив кошачьим прыжком, одним широким замахом кнута на головой, хлёстко захватил им гусяйского возницу за шею, и резко дёрнув на себя, сбросил захрипевшего и судорожно схватившегося за шею противника вниз. Не давая ему опомниться, Уличев пнув его пыром под живот, и когда тот захрипев ещё сильнее согнулся в дугу, выпустил кнут из рук. Пока всё это творилось меж кучерами, Сан Саныч с Пал Палычем, уже зверствовали у вражеской брички. Первый, с пистолетом в руке, одним прыжком заскочил в атакованный экипаж, где уже белее снега, замерев сидели Гусяйский и Бакунин, и уперев дуло пистолета в грудь чиновнику (который инстинктивно прикрыл её папкой) рявкнул.
- Вон из брички сука!
А второй,запрыгнув в экипаж с другой стороны, молча, ребром ладони врезал Гусяйскому с боку по шее, и отправил того в мир забытья. Тут же, егерь схватив его за лацканы дёрнул на себя, и словно мешок муки взвалив на плечо, спешно понёс в свою бричку, куда Сан Саныч уже затолкал трясущегося от страха чиновника. Свидетелями сей молниеносной сцены, стали появившиеся из одного дома дворник и городовой, что вытаращив глаза, пялились на беззаконное, и уголовно наказуемое зрелище. Сан Саныч ради озорства пальнул в воздух, и оба служителя закона, разом залегли. От выстрела, Бакунин вздрогнул всем своим телом, и в ту же секунду с ним рядом усадили бесчувственное тело Гусяйского, которое сбоку подпёр Пал Палыч, а Сан Саныч уселся напротив. Уличев птицей взлетел на своё место, хлестнул вожжами, и лошадка резво бросилась с места. Вся авантюра заняла примерно 30-ть секунд.
Подвал дома на Калашной принял ожидаемых пленников, что были в начале тщательно обысканы, и освобождены ото всех лишних вещей, кроме носовых платков. Гусяйский к тому времени уже пришёл в себя, с ужасом глядя на неизвестных господ, что при свечах тут же защёлкнули на нём и поверенном кандалы, и ржавые цепи.
- Вы… вы кто такие?! По какому праву?! – пискнул фальцетом Максим Юлианыч, дико оглядываясь кругом.
- По Римскому! – мрачно бросил в ответ Сан Саныч. Уличев раскрыв папку, счастливо улыбнулся.
- Всё тут господа, вон векселя на 60 тысяч беловские, а вот и его отказная от своей доли наследства, в пользу… Ого, Гусяйский, да ты никак к лесопромышленнику в наследники попал, а? Как ты того дурака Прохора-то уговорил на такое, а?
Гусяйский злобно зыркнул, и плюнув ответил.
- Вы все ответите за эти бумаги, все! Вы даже не знаете на кого вы жалкие фигляры рыпнулись, вы даже не понимаете чьи это были деньги, вы…
- Асмодея имеешь в виду? – спокойно спросил Пал Палыч, подходя со свечкой ближе, и Гусяйский тут как-то сразу стушевался, его выпад ушёл в пустоту.
- Вы… вы что, его знаете? – робко спросил он.
- Лично пока нет, не имели чести, но страсть как хотим поручкаться – улыбнувшись заметил Пал Палыч, и вдруг молча достал из кармана, небольшой нож – А теперь тля, выкладывай теперешний псевдоним Асмодея, и его адрес, ну?! – и поднёс нож к лицу Гусяйского. Того начала бить дрожь, и лицо покрылось росинками холодного пота.
- Н-не знаю я! – просипел он, испуганно косясь на лезвие ножа, но егерь ему не поверил.
- Я тебя сей момент, начну пытать – пригрозил Пал Палыч, беря в руки горящую свечу и занося над головой Гусяйского, стал лить на него расплавленный воск. Пленник затравленно заскулил, а судейский чиновник в испуге задёргался.
- Ты его лучше персидской пытке подвергни, как персы пленных допрашивали – спокойно посоветовал Сан Саныч, подойдя со своей свечой ближе.
- Персидской? – серьёзно переспросил Пал Палыч, и тут же рассудил – Да это жестоко чрезмерно, крови много, запачкаюсь весь как прошлый раз, да изуродованные части тел куда тут денешь?
- Ночью в саду зароем, первый раз что ли? - спокойно заметил Сан Саныч, глядя на абсолютно восковое лицо Гусяйского, который уже был близок к обмороку.
- А мож с судейского начать? Может он нам про Асмодея скажет, раз Максим Юлианыч не хочет? – буднично предложил Уличев, входя в разговор. Чиновнику, такая идея совершенно не понравилась. Собравшись с силами, он яростно напустился на сокамерника с требованием чтобы он «сука вонючая, сей же час говорил всё что ему ведомо!» Далее последовал целый шлейф недозволенных цензурой выражений, и жалобные стенания, зачем де он, дурак эдакий, с такими сволочами как Гусяйский связался, но повеса молчал.
- Ну раз добром не хочешь, тогда буду тебя сейчас на ломти резать, и жилы из живого тянуть! – посулил Пал Палыч, и рывком снял с Гусяйского одну туфлю.
- Платонов! Михаил Семёны-ы-ы-ч… - захлюпал допрашиваемый - Больше ничего не ведаю, ей богу-у! Всё знает Гокке и его подручный Крест… не знаю я адреса-а… и знать не могу-у… господа-а-а… у него ж конспирация-а-а… хоть этого спросите-е-е… - указал Гусяйский на Бакунина, отчего тот забился в цепях, как муха в паутине.
- Что??? Меня спросить??? Ах ты проститутка… Да при чём тут я??? Никакого Платонова-Асмодея я знать не знаю! Не путай меня в свои преступные дрязги!
- Похоже на правду – вздохнул Уличев, заметив как на штанах у Гусяйского, стремительно расплывается мокрое пятно – так, господин Бакунин, как уговорили Прохора Белова, отказную написать, ну?!
- Да-да, я всё скажу! – закивал головой чиновник, и чистосердечно поведал следующею историю. Они с Гусяйским, очень хорошо умеют плутовать в карты, ну и поймали молодого Белова на этом старым способом, дать выиграть, потом обчистить, ну и Полина Набокина помогала знатно. Белов-младший совсем от неё ум потерял, жениться задумал даже! Ну тут с ним ещё одну штуку сыграли, Полина прикинулась что её добивается Асмодей, она ничего сделать не может, и только мол Прохор Белов коли ничего не пожалеет, может спасти её от унизительной доли наложницы. Тот распалился, сразу выказал готовность пожертвовать всем, даже жизнью, чтобы спасти любимую. Оказалось правда что жертвовать жизнью не нужно, а вот отказаться от своей доли наследства и «гневно бросить её в лицо негодяю!» было бы самое то. Посредником для передачи наследства, вызвался быть Гусяйский. Дурак-Прохор, ни секунды не колеблясь, под диктовку самого Терентий Евграфыча всё и настрочил, и уже сегодня всё было надлежащим образом заверено и оформлено.
- Ловко и просто как всё гениальное! – вздохнул Уличев, и приказал чиновнику всё то же самое, но собственноручно написать, для чего ему подали изъятую при обыске готовальню, и папку с чистыми листами (документы Уличев свернул в трубочку, и спрятал себе во внутренний карман полукафтана) Бакунин покорно всё исполнил в течении полчаса, расписался и поставил дату.
- Ну, что с вами будет далее, решать не нам – сухо пояснил Уличев, укладывая показания в папку – а посему, сидеть вам тут, до решения вашей участи. Сетовать на судьбу не надо, раньше следовало думать, кода с заговорщиками связывались. Ну-с, за сим не смею вас более беспокоить, покойной вам ночи, и сладких снов!
Егеря потушили огонь, и оставили стенающих да скулящих узников, предаваться самим себе. Уже наверху, стали думать что делать. Добропорядочные холостяки решили что пока поживут тут, пусть мол набожная хозяйка отдохнёт от них, а Неждан отвезёт всю добычу шефу, на том и порешили.
Х Х Х
Уличев разуметься вначале заехал на Судейскую с тем чтобы переодеться, и оказалось что там уже знают о страшном нападении и похищении людей у въезда на Бородинскую улицу.
- Говорят что вас было шестеро! – съязвил Куценко, проглядывая трофейные документы.
- Не меньше! – согласно кивнул Неждан, облачаясь в простой чёрный фрак и цилиндр – Ну, кто со мной за кучера до полковника?
- Я сгоняю! – вызвался подпоручик Зорких, и уже через полчаса, Неждан Уличев сидел в кабинете командира в его доме. Он прибыл в дом Белугина когда там уже заканчивался ужин. Поймал на себе изучающий взгляд хозяйки «Где-то я вас видела?» и любопытный взор дочки «Интересный господин». Разумеется, Лидочка не знала пока, что когда-то, во младенчестве, она лежала забавным свёртком на руках этого, и некоторых других ему подобных господ.
- Бумаги замечательные, слов нет, семью вы ребята спасли, целую семью! - выдохнув отметил полковник, а за собственноручное признание Бакунина, егеря получили особую благодарность.
- И что с ними будет теперь? – тихо спросил Уличев.
- Завтра с утра, курьера в губернию отправлю, в жандармскую команду, попрошу прислать арестантскую карету, и тихонько, не привлекая внимания, перевезём этих двоих субчиков туда, в секретную камеру, арест разуметься оформим надлежащим образом, чтобы потом уже, когда всё тут в Ратиславле закончиться, судить их уже официально. Ну а пока объявим их пропавшими без вести, так-то вот брат-Уличев, много говна на подошвы налипнет, прежде чем до победы дойдём. И счищать то говно хоть и мерзко, придётся только нам самим, такая вот планида наша брат! Да, отдельно поздравляю за быстроту проведённого дела, молодцы! Как в старое доброе время, а? Такой шум опять по городу идёт, что хоть роман пиши! – улыбнулся Белугин.
- Садко небось дело-то ведёт?
- Ну да, ему и поручил – вздохнув ответил полицмейстер – он теперь в работу весь ушёл, забыться ему надо, да с детьми ещё вот… Мишутку под опеку взял, у него теперь живёт, я чинуш наших заставил за два часа все нужные бумаги оформить. Страшная судьба у человека Неждан, такой удар достойно перенести, дано не каждому! Я его кстати нынче к нам в Управу перевёл, следователем, пусть под рукой будет, и ему полегче и мне покойнее. А на его место вон Белкина назначил, а что, в околоточных неплохо себя проявил, расти надо, расти!
- Ты с кем приехал-то? - спросил на прощание полковник, когда они уже выходили из кабинета.
- Зоркий за кучера сидит! – улыбнулся Уличев. В гостиной он галантно простился с обеими красавицами, и покинул гостеприимный дом.
- Вадим, а я нигде не могла видеть этого человека? – задумчиво и чуть живее чем в последнее время, спросила супруга, когда полковник подсел к ним.
- Возможно душа моя, возможно, у меня в подчинении всегда хватало расторопных, и толковых офицеров! – невозмутимо ответил полицмейстер. А здесь и Лидочка высказала предположение, что ей тоже кажется что она, отчего-то знает этого человека, на что папенька согласился, что и это вполне может быть.
На следующий день, часов в 11-ть, в кабинет полицмейстера, постучавшись вошёл Глеб Сергеич.
- Разрешите, Вадим Григорич? – негромко спросил он, уже в принципе войдя. Белугин оторвал взор от бумаг, и привстав со стула, указал рукой на другой, для посетителей.
- Прошу покорнейше Глеб Сергеич, вам я всегда рад, вы по ерунде беспокоить не отважитесь, присаживайтесь!
- Благодарю вас! – Садко сел. Лицо следователя, теперь навсегда верно оседлала маска задумчивости, и какого-то отчуждения, оно исхудало, покрылось дополнительно морщинами, обзавелось складками. Неистребимая боль в когда-то живых глазах, теперь оставалась их единственным, настоящим выражением.
- Я, вас слушаю! – тихо сказал Белугин.
- Я, пришёл к вам по сугубо личному делу – глядя в лицо начальнику, начал Садко – оно может показаться вам странным, но такой уж я есть, да и темнить мне теперь смысла нет… Итак, Вадим Григорич, сведите меня с вашими людьми! – вдруг произнёс Садко, не мигая глядя на полковника. Белугин не дрогнул в ответ не единым мускулом, и лишь чуть задумчиво сдвинул брови.
- С моими людьми? Что вы имели в виду? Или вернее кого?
- Вадим Григорич, я в сыске много лет, а до того много и долго воевал, и как артиллерист, имею хороший глазомер и неискажённый ум – из далека начал объяснять Садко, абсолютно ровным голосом – Я имею виду тех ваших людей, что где-то с весны, начали наступать на хвост всей этой мрази… Тех что освободили мою Соню, отбили вашу Лидочку хоть и с потерей… Тех, кто как я полагаю наказали убийцу Бурцева, кто шуганул эту демонессу Гокке, от чего она тряслась уже по-настоящему. Тех кто наконец уничтожил Буравчика, ну и тех кто отличился вчера на стыке Бородинской и Шпалерной. Кучер хоть и немного, но поведал мне с какой быстротой всё произошло… Жаловался сволочь каторжная, что отбили-де ему, все нижние организмы! Да и основные свидетели, городовой Евтушенко и дворник Полищук, довольно красочно всё описали. Так могут сработать только отменно подготовленные люди, знатоки своего дела! Вы в молодости служили в егерях, а кто такие егеря, я хорошо знаю, имел удовольствие служить с ними рядом. Из всего выше перечисленного, я делаю вывод, что это работа ваша, вернее их!
- В логике вам не откажешь Глеб Сергеич – чуть улыбнувшись, заметил полицмейстер – Ну даже если тут как вы полагаете сработали некие егеря, с чего вы решили, что они мои люди, а не скажем барона Штириха?
- Да с того уважаемый Вадим Григорич, барон наш хотя и хороший человек, но такие дела считает недостойными своей высокочтимой особы! – с горькой иронией пояснил Садко – Штирих иногда как мне известно, скрепя сердце пользуется услугами платных осведомителей, но это предел того, что он может позволить себе в такой игре! Он чрезмерно щепетилен, и порой по юношески, если не сказать по детски, понимает вопросы чести, слепо поклоняясь несуществующим догмам!
- Но ведь и вы Глеб Сергеич, насколько мне помниться, ни на ноготь, никогда не позволяли себе отступить от буквы закона, даже ради дела! – поучительно напомнил ему полковник. Садко вздохнув, коротко развёл руками.
- Увы Вадим Григорич, увы, каюсь, был уверен что действовать надлежит исключительно в тесных рамках закона, не обращая порой внимания на очевидные вещи. Прозрение и осознание, стали воистину кошмаром, убившим мою веру в надежду…
- Ну а если это совпадение, или скажем действуют обычные люди решившие таким образом наводить порядок? – осторожно намекнул полковник.
- Обычные люди работают в слепую, и как правило оставляют больше следов – продолжал выкладывать факты майор – Эти же ребята, наносят удар Асмодею и компании, оставаясь абсолютно невидимыми для врага. И потом, они не нанесли ни одного удара в пустоту, или ошибочно. Все их акции затронули только преступный элемент, либо его пособников. Чтобы работать так точно, надо иметь толкового куратора из полиции, жандармов или военных. В нашем городе и уезде, все нити управления у вас в руках, Вадим Григорич, а значит только вы один можете быть куратором, у такой сплочённой команды!
- То есть если я вас Глеб Сергеич правильно понял, вы допускаете мысль, что слуга закона, иногда, в особых случаях, для восстановления справедливости, может прибегнуть к действиям, не поощряемым юриспруденцией? - осторожно спросил Белугин. Садко чуть моргнув ответил.
- Да, теперь допускаю… Допускай я дурак это раньше, может и Катя моя была бы жива…
Несколько секунд, Белугин не проронил ни слова, а потом поглядев на подчинённого, произнёс.
- Ну хорошо, допустим, только допустим Глеб Сергеевич, что вы угадали, и такие люди действительно есть. Что вы, со своей стороны, можете им предложить? Только прошу вас отвечать коротко, чётко и по делу, без вензелей!
- Я, могу предложить только свою шпагу, свои руки и свой ум. А главное, свою решимость покончить с Асмодеем и его дьяволицей, уже любым способом. Против воплощения зла в облике этих двоих, хороши будут все методы!
- И вас не смутит что придётся в серьёз нарушить букву закона?
- Нет, уже не смутит, когда на батарее не остаётся зарядов, идут в рукопашную! - сухо пояснил Садко, с боку глядя на полковника.
- Давайте сделаем так Глеб Сергеевич, скоро уже обед, вы пообедайте где-нибудь, а я после обеда, сам лично зайду к вам в кабинет, и уже там и тогда, мы подведём с вами итог нашего разговора, вы согласны?
- Да, согласен…
- Ну тогда, до скорой встречи!
Коглда Садко ушёл, полковник макнул перо в чернильницу, и размашисто написал.
«Господин барон!
Случилось так, что нам с вами и моим людям, необходимо встретиться на нейтральной территории, где к нам должен будет присоединиться, господин Садко, волей провидения изъявивший желания быть в наших рядах. По этому, хотел бы просить вас об одолжении, предоставить для собрания один из ваших городских, или загородных домов. Отправляю к вам курьера с этим письмом, с ним напишите и свой ответ с указанием точного адреса. Время собрания назначаю на 9-ть часов вечера. С уважением к вам, полковник Белугин.»
Затем неторопливо положил письмо в конверт, запечатал, надписал «барону Штириху лично в руки», и позвонил в медный колокольчик. Сразу же вошёл дежурный унтер.
- Немедля отправь посыльного с этим письмом к барону Штириху, и пусть там дождётся ответа, и тот час же обратно, ты всё понял? - строго спросил Белугин.
-- Так точно Вадим Гргорич! - вытянулся унтер, принимая письмо.
- Ступай! – приказал полковник, и дежурный тут же исчез, а полицмейстер просто задумался. Спустя час с небольшим, рассыльный принёс ответ , где барон рассыпаясь в извинениях, с готовностью предоставлял свой дом, находящийся в двух верстах от города, по восточной дороге с левой стороны, против заколоченной деревянной церкви. Сам барон в назначенное время, будет ожидать гостей на месте.
Белугин хорошо знал это место, и полагал что следователь Садко тоже не заблудиться. Положив письмо себе во внутренний карман, полковник стал размышлять, теперь же ему съездить на Судейскую и предупредить трёх дежурных егерей о вечернем визите, или уже после обеда это сделать? И решил что поедет после, времени гора, а посему надо немного поработать до обеда, а уже потом, после разговора с Садко, навестить и тайный дом на Судейской. Отобедал полицмейстер дома, где его женщины уже гораздо лучше выглядели чем в первые дни после похорон, но грусть и печаль неохотно оставляли прекрасные лица, а господин полковник предусмотрительно не одолевал их ненужными «успокоями». Неторопливо попив чаю и поцеловав обеих своих красавиц, полицмейстер поехал на службу. Там он спросил у дежурного на месте ли следователь Садко и услышав что тот уже у себя, не заходя в свой кабинет, направился сразу к нему. Когда полковник вошёл, Садко встал из-за стола, и знаком головы дал понять помощнику, что бы тот вышел. Когда сотрудник торопливо вышел, Белугин вытащил письмо барона и протянул его Глебу Сергеевичу.
- Прочтите это, там всё сказано!
Садко осторожно взял конверт, достал письмо и прочёл.
- Знаете где этот дом? – тихо спросил полковник.
- Разуметься, я же обязан знать не только город, но и окрестности его – спокойно ответил следователь, возвращая письмо обратно.
- Ну вот Глеб Сергеич, будьте там в назначенное время, и интересующие вас люди, там так же будут! – тем же тоном проговорил полицмейстер.
- А что, барон Штирих разве тоже в деле? – с едва заметным сомнением в голосе, поинтересовался Садко.
- Отчасти Глеб Сергеич, отчасти – сцепив руки за спиной, кивнул полковник, глядя на собеседника – да вы сами всё поймёте из разговоров. Не спешите, держитесь как обычно. Будет обычная встреча старых солдат. Ваша наблюдательность делает вам честь Глеб Сергеич, и коли вы сами предлагаете свои услуги тем людям, то я полагаю что вы сговоритесь.
- Я очень на это рассчитываю! – кивнул Садко, и на сём, беседа завершилась.
Где-то без пятнадцати девять, Глеб Сергеевич Садко, подъехал на извозчике к загородному дому Штириха, отпустил пролётку, и не спеша пошагал к светящему окнами первого этажа, кирпичному двух этажному особняку, постройки 18-го века. Перед домом имелась невысокая деревянная ограда с симпатичной узорчатой калиткой, а с боку строения и за ним, шумел ветвями то ли большой сад, то ли небольшой парк, следователь не стал это теперь пристально разглядывать, не до того было. Садко поднялся по невысоким каменным ступеням, и пару раз дёрнул шнурок звонка. Послышались шаги, и к немалому удивлению полицейского, дверь ему открыл сам барон Штирих с канделябром в руке.
- Господин барон, вы сами? – изумлённо глядя на хозяина, спросил следователь, не переступивши пока порога.
- Да небось не убудет с меня, Глеб Сергеич? – чуть усмехнувшись заметил барон, жестом приглашая гостя войти – Дом-то собственный, иногда бываю тут… кхм… один. А нынче дело таковое, что лишних людей и вовсе не нужно. Идёмте за мной, прочие минут десять лишь как прибыли-то, и ждут вас в гостиной!
Садко снял шляпу, и держа её в левой руке, последовал за хозяином. Гостиная с холодным камином, представляла из себя небольшое помещение с круглым столом посередине, пару диванчиков у стен, две вазы на небольших постаментах, и пара легкомысленных картинок на античную тему. За столиком, Глеб ожидаемо увидел полицмейстера в синем гражданском костюме, и троих дворян по виду из отставных офицеров, одетых тоже не броско, в недорогие, но добротные фраки. При появлении Садко все чинно встали, и полицмейстер представил следователю своих товарищей.
- Посохов, Платон Ильич, поручик – сказал Белугин указав на Уличева, который кивнул головой в знак приветствия.
- Майский, Андрей Петрович, штабс-капитан – указал полковник на Кубанина, и наконец Чеканов, был представлен Садко как Павлов, Трофим Иваныч, прапорщик. Следователя полицмейстер представил в общем ключе, все сели.
- Итак господа – начал полковник – карты, как говорят в таких случаях, на стол. Глеб Сергеич, волей обстоятельств, решил примкнуть к нашему делу, и хотя я уже кратко посвятил вас в его мотив, но думаю будет лучше, если Глеб Сергеич расскажет всё сам, ибо я мог чего-то и упустить, или напротив, добавить лишнее, все мы только люди! Итак, Глеб Сергеич, не угодно ли вам будет начать?
- Я не стану господа утомлять вас долгими рассуждениями, ибо вижу в них мало проку, и совсем не вижу смысла – не меняя выражения лица, заговорил следователь – Я артиллерист, прошёл три французские компании и Заграничный поход, потом отставка, ну и после недолгого отдыха, служба в полиции. На этом поприще, я до определённого времени полагал, что буква закона, превыше всего, и отступать от его рамок не мыслимо, и даже не достойно. Разумеется буквоедом я не был, и на мелкие шалости глаза закрывал, нужны оказались осведомители, да и жизнь вносила свои обыденные коррективы. Однако методы работы мои, оставались прежними, ни шагу влево, ни шагу вправо, так я себе думал. Даже имел несколько раз споры с уважаемым Вадимом Григоричем, о том кто может и не может совершить тяжкие преступления, и какими методами надлежит бороться со злом…
- Было дело! – кивнул полковник, а Садко продолжил.
- Но, после того как они демонстративно убили мою невесту и лишили меня личного счастья – Садко сухо кашлянул в кулак – взгляды мои поменялись совершенно. Я слишком поздно понял что такие особи как Эмилия Гокке и Асмодей, не заслуживают ни жалости ни снисхождения, и бороться с ними только законными методами, нельзя, да и не возможно в принципе. Ну или проще говоря, эту сволочь надо бить их же оружием, как например была спасена моя племянница Соня, или вот дочка Вадима Григорича… Исходя из выше сказанного, я более не считаю себя связанным буквой закона, в борьбе против Асмодея, и его людей! - так же неулыбчиво, закончил Садко.
- Ну-с друзья, какие будут вопросы, соображения? – спросил Белугин, поглядев на окружающих.
- Скажу за себя – подал голос Уличев-Посохв, глянув понимающе на нового товарища – Разводить тут вензеля с политесами нечего, господин Садко верно понял суровые правила жизни. Там где врага в силу объективных причин невозможно одолеть легально, надлежит действовать не-легально – раздельно произнёс он это слово – как мы в общем-то и действуем, отчего и достигнуты не плохие я считаю результаты. Я, с уважением и с честью, принимаю помощь Глеба Сергеича, и готов сам ему её оказывать, по мере сил!
- Мне нечего добавить, я согласен с Платоном! – сказал Кубанин-Майский.
- Я тоже! – подал глас, и Чеканов-Павлов. Барон же скептически вздохнул, и таким же голосом проговорил.
- А вот я господа не могу согласиться, что бороться с преступниками, значит перенимать их методы, для меня это абсолютно не допустимо!
- Даже после того барон, какую шутку сыграл с вами Асмодей в Прибалтике? – задумчиво спросил Уличев-Посохов.
- Да Платон Ильич, даже после этого, я не стал бы стрелять в него из-за дерева или подсылать к нему убийц. Это повторюсь, не допустимо для человека чести, и думайте про меня что угодно! – сухо проговорил Штирих.
- Я думаю господин барон о том, как вы со своей принципиальностью, ещё живы? - искренне удивился Кубанин-Майский.
- Да вот изволите ли видеть, как-то жив! – развёл руками барон.
- А живы вы господин барон только лишь потому, что такие люди как мы, не боимся испачкать свои руки, в противостоянии с нечистью – стал разъяснять вдруг Уличев-Посохов – Да, в конечном итоге, Асмодея уничтожит не донкихот, нет, это сделает прожжённый вояка, так-то вот! Ибо в реальной драке, если вы боитесь запачкаться, то в итоге проиграете, и жестоко проиграете! Ведь ваш недруг, господин Штирих, никогда не будет бояться испачкать рук, а значит он готов на большее чем вы, и одолеет вас с вашими принципами!
- Вы хотите сказать, что я белоручка? – осторожно спросил барон, оценивающе глядя на собеседника.
- Отнюдь нет барон, вы хороший солдат, честный товарищ и дворянин, и я бы с вами в разведку пошёл! – убеждённо заметил поручик – Но вы барон, напридумали себе рогаток и правил, да и ограничили себя в действиях обороны! Ведь на войне, вам наверняка хотя бы раз, приходилось же выходить за общепринятые правила, и не говорите что нет, не поверю! – скупо улыбнулся егерь. Барон, с лица которого улетучился угнездившийся там было гнев, неопределённо бросил.
- Ну было разумеется господа, перед вами играть нечего, особенно в общих свалках, но там война, а здесь иное…
- В чём же иное барон, позвольте спросить? - поинтересовался вновь, Уличев-Посохов.
- Там против нас были солдаты и офицеры вражеской армии, а тут, уголовно-политические преступники, с которыми бороться надлежит, по уголовно-политическим правилам, но не их же оружием, этого я не приму никогда, чтобы мне тут ни говорили, и как бы не убеждали!
- Хорошо барон, растолкуйте тогда вот мне, и господину Садко, как лично вы, барон Штирих, намереваетесь одолеть Асмодея и мадам Гокке, не прибегая к непопулярным мерам! – попросил Уличев-Посохов.
- Охотно! – уверенно отозвался барон – Я уже говорил вам что заключив союз с вами, я обязался на взаимовыгодной основе вам помогать, хотя и не разделяю ваших методов. Против Гокке и любой преступницы её уровня, я употреблю единственно доступное средство-закон господа, и только закон! Я надеюсь собрать на неё компрометирующие бумаги, устрою с ней встречу, и предложу на выбор: либо она, выдаёт мне Асмодея, либо я, выдаю её полиции, всё!..
- Ну Асмодея она вам положим никогда не выдаст – угрюмо подал голос молчавший до того Садко – она не самоубийца, а из нашей Управы, даже если вам, каким-то невероятным чудом, удастся её туда пристроить, её скоро заберут в губернию, и выпустят уже там, не притягивая даже Петербурга. А нас с вами взгреют по первое число. Ну вам-то, просто укажут что вы заигрались, и снова поднимут на смех, а я потеряю место, и в лучшем случае, пойду городовым на рынок, или к вам, садовником!
- Если улики будут железными, от них никто не сможет отмахнуться, да и слово барона Штириха, кое-что весит в столице, уж поверьте господа! – чуть возбуждённо, ответил хозяин дома.
- Кто вам их тут даст эти улики, барон? - горько вздохнул полицмейстер – Взять хотя бы убийство несчастной Катерины Журавлёвой, непосредственный убийца устранён нанимателем, вернее нанимательницей. Вы ведь догадались барон, когда я просил ваших людей на опознание трупа Рябухина, что эта дьяволица тут замешана, ведь так?
- Да, вы правы, я даже пил это время, пытаясь понять и переварить в себе, как женщина, может до такого дойти?
- В революционной Франции барон, как вы верно уже знаете из многочисленных историй, они доходили и не до такого – снова подал голос Уличев-Посохов – мне, прошедшему ужасы азиятской войны, и то порой не по себе было, когда я читал и слышал, что творили эти революционные фурии по всей стране, а я повидал и пережил многое барон, поверьте мне!
- Очень может быть – согласился барон, но опять подчеркнул что бороться надлежит только в рамках закона, иначе, не замарав чести офицера и дворянина, действовать не получиться.
- А вот Асмодею плевать и на честь офицера, и на дворянство, он нелюдь с амбициями нового бога – заметил опять поручик – и он не станет ждать когда вы обнажите вашу шпагу, он убьёт вас раньше! И не сможете вы одолеть таких как он, прибегая только к силе закона, потому как и в самом законе, уже сидят его сторонники, и только ждут команды, чтоб как во Франции, устроить тут ад на земле, под уханье гильотины! – чуть громче чем обычно, высказал Уличев-Посохов.
- А за что по вашему, мы должны его арестовать, кто даст показания на Асмодея, коли завтра мы найдём его логово? - спокойно спросил Садко, и пристально поглядел на Штириха. Тот чуть стушевался.
- Позвольте, ну у полиции же есть на него что-то, он же в розыске? Вы же сами говорили? – неуверенно произнёс барон.
- То что мы имеем, достаточно чтобы пристрелить его как собаку при аресте, и только! И он, подозреваю это знает, а потому таиться. Утёр нам нос в облике ювелира Чирикина, и всё. В своём истинном обличии, он на дело не ходил, разве только дьявольская игра в «12 апостолов»… Но и та лишь по слухам, всё что мы знаем, лишь со слов уже покойного свидетеля. Даже если возьмём кого-то из его ближайшего окружения, то без особенных методов, мы им язык не развяжем. Да и методу сможем применить едва ли, с дворянами это у нас теперь не принято… Так что по вашим методам господин Штирих, мы можем доборотся до того, что уже Асмодей будет тут полицмейстером от республики, а мы с вами, скрывающимися государственными преступниками, с коими по задержанию, они законности разводить не будут!
- Поддерживаю! – бросил Уличев-Посохов – не можете действовать по закону, действуйте по справедливости, рискуйте но действуйте! Не сидите сложа руки, чтобы потом не лить пьяные слёзы по погибшей Родине, в паршивом трактире, где-нибудь в захолустном немецком княжестве!
- И хотя ваши доводы имеют под собой почву, я не могу с ними согласиться – упрямо возразил барон – Если всяк кому вздумается, начнёт подменять собой закон в пользу мифической справедливости, то мы в итоге скатимся в такую же смуту!
- Тогда меняйте ваши законы, а то от либеральных идей до эшафота, не более полудюжины шагов! – мрачно выдохнул поручик, откинувшись на спинку стула.
- Евгений Николаич, последний вопрос по этой неприятной теме – кашлянул в кулак полковник – вы говорите что намерены добыть уличающие Гокке бумаги, хорошо. Ну а как вы их собираетесь добыть?
Барон немного замялся, но потом осторожно стал отвечать, как бы взвешивая каждое слово.
- Ну, в таких случаях как правило находятся люди, которые их могут предложить купить, у неё же много недоброжелателей, и кто-нибудь, обязательно что-то предложит…
- Допустим – скрестив руки на груди – согласно кивнул полковник – продадут вам парочку любовных эпистол, которые вызовут скандал в обществе, но не упрячут её за решётку, а скандал со временем можно погасить контрмерами, слепив дрянной водевиль где эти письма окажутся фальшивками, такое легко проделать коли деньги и связи имеются, это одно… А вот коли вам дадут наводку что у неё дома, имеются документы, огласка которых, гарантированно, не смотря на связи и состояние, переводит госпожу Гокке, на казённый хлеб, какие будут ваши действия?
- Намекаете что мне придётся эти бумаги выкрасть? – натянуто улыбнувшись, спросил барон.
- Именно барон, вам придётся нанимать ловкачей, знатоков этого дела, о подкупе прислуги даже не заикайтесь, это только в дешёвых романах проходит. Секретаря у неё нет, его, можно было б купить, а так, только незаконное проникновение в чужое жилище, и всё то же барон, нарушение закона, да какое! А прибавьте к этому, если ваших молодцов застукают на этом деле, и им придётся что называется, отходить в горы, прорываясь с боем, и тут р-раз, либо покалечат, либо пристукнут кого из слуг-то, так бывает, и домушники невзначай по мокрому делу проходят, ну, и что вы мой друг на это скажете? – уже с открытой иронией, в лоб спросил полицмейстер.
Барон секунду помолчал, затем устало ответил.
- Ну хорошо, я готов признать что иногда, в исключительных случаях, перепробовав все законные меры, вынужденно, можно слегка и нарушить параграф, но только чуть-чуть, и в рамках необходимости!
- Ну ладно друзья, довольно споров – так устало выдохнул полицмейстер – мы делаем одно дело, а методы пусть будут кому какие ближе, а в итоге поглядим кто был прав!
- Совершенно согласен! – торопливо заметил барон, довольный уже тем, что малоприятный спор угасает, и торопясь закрепить успех, предложил собравшимся, слегка выпить и закусить. Никто не дерзнул отказаться, и барон торжественно пригласил всех в другую комнату, где их ждал недурственно накрытый стол. Дальнейшая беседа уже не несла в себе столь острой полемики, и только Глеб Сергеич Садко, хоть временами и светлел лицом, но улыбки на его устах, так и не появилось…
Пока шли эти события, в городе случилась парочка не менее важных происшествий. Во-первых, ближе к вечеру, часам эдак к четырём, к дому лесопромышленника Белова, подкатила пролётка, из которой вылез франтовато одетый господин, с тросточкой в левой руке, и чёрной кожаной папкой под мышкой справа. Франт журавлиным шагом дошёл до ступенек, и с прямой как мачта спиной, поднялся и позвонил. Вышел лакей в красной ливрее, и оглядев визитёра, вежливо вопросил что тому угодно? Франт, чинно глядя сверху вниз, ( хотя росту был и обычного, скупо ответил что ему нужен господин Белов-старший, по важному делу.
- Как прикажете о вас доложить? – угодливо спросил лакей. Франт смерил ливрею холодным взором, и ответил.
- Чиновник по особым поручениям из департамента!
- Сию минуту доложу! – почему-то испугавшись сказал лакей, и исчез. Уже через пять минут, чиновник неизвестно какого департамента ( какого именно, лесопромышленник Белов, так никогда и не узнал) уже входил в рабочий кабинет Аверьяна Тихоновича, седобородого крепыша 57-ми лет от роду, что работал там после обеда. Хозяин дома, понявши по манере держатся и по покрою платья, что посетитель наверняка важная птица, чинно спросил у того, чем он может быть полезен? Гость, не снявши цилиндр ( видимо впопыхах забыл о правилах) сказал что уполномочен органами правопорядка, предотвратить беду, нависшую над этим благословенным домом. После этих слов, чиновник невесть какого департамента, протянул Белову-старшему папку со словами.
- Извольте ознакомиться! – и только после этих слов, снял цилиндр, и чинно уселся на стоявший подле стул. Лесопромышленник вскочил с места, едва пробежал эти документы.
- Щенок сопливый! Тать! Ворюга! Шаромыжник! Шкуру спущу со сволочи эдакой! – рассвирепев зарычал отец, порываясь куда-то выйти, но чиновник принуждённый встать со стула, остановил порыв.
- Остановитесь любезный, всё уже в прошлом, гневом делу не поможешь, тем более что оно разрешилось, опасные бумаги у вас, и вы их нынче уничтожьте, разумеется после разговора с сыном!
- Запорю подлеца! Обобрать родную семью, запустить руку в родительский карман… Да как земля-то его ещё носит?! – горестно возопил отец, хлопнув бумаги на стол.
- Увозите его из города как можно дальше, но не в столицы, а куда-нибудь ещё. Тут он всё равно опять побежит к той девице что опутала его – посоветовал франт. Белов-старший пробормотал что конечно увезёт, и прямо завтра, а затем поглядев на чиновника, произнёс.
- Я не получил такого блестящего образования как вы, но поверьте, я умею ценить добро, и не забываю зла. Просто так, таких услуг не оказывают, я очевидно буду чем-то обязан вам?
Франт нацепил цилиндр, и слегка улыбнувшись ответил.
- Я, нахожусь на службе господин Белов, и всё что мне необходимо, уже имею. Спасая ваш дом, я лишь исполняю свой долг. Вы же со своей стороны, и в самом деле не тяните с отъездом сына, и нынче же уничтожьте опасные бумаги, в них смерть, ваша и Прохора, честь имею! – визитёр козырнул, и вышел. Забегая чуть вперёд скажем, что после пренеприятной беседы отца и сына, в коей было употреблено даже рукоприкладство, опасные документы оказались тут же сожжены на свече, а уже назавтра, грустный и потухший Прохор Аверьяныч, в сопровождении пары надёжных слуг отца, отбыл из города в неизвестном направлении.
А пока, франт спустившись вниз, вышел из дому, и уже самой обычной походкой, сойдя по ступенькам, и подойдя к пролётке, выдохнувши выпалил.
- Ну всё Зоркий, премьера прошла с успехом, пошлый водевиль удался, теперь гони брат в трактир, а потом домой! – и по хозяйски залез внутрь.
- Гм, интересно, это в каком же трактире, барин за одним столом, с кучером сидеть будет? – недоумённо спросил подпоручик Зорких наряженный кучером, разворачивая лошадку.
- Боже какие политесы! – воскликнул поручик Куценко, уже выйдя из образа чиновника, никаковского департамента – Ну сядешь за другой столик, коли ты меня стесняешься!
- Мерзавец ты Данила! – рассмеялся кучер, хлестнув конягу.
- От такого же и слышу, гони любезный! – улыбаясь приказал «чиновник». Приятели блестяще исполнили приказание командира, полученные ими во время его недавнего визита на Судейскую, где он приказал прочим, готовиться к вечерним посиделкам в загородном доме барона Штириха. Многими часами ранее, когда время перевалило за полдень, и Асмодей просто пил чай в столовой, к нему шквалом влетел встревоженный и чем-то раздражённый Крест, выпаливший сходу.
- Неприятности у нас Асмодей, и похоже крупные!
Асмодей отставил чашку, сосредоточил взор на подручном, и коротко процедил.
- Н-ну?
- Вчерась вечером, на стыке Бородинской и Шпалерной, какие-то сволочи, напали на экипаж Гусяйского, и того, козла судейского, ну что на нас работает, Бакунина Терентия. Они как раз с беловскими бумагами ехали, чтоб по твоему приказу, спрятать их по надёжнее. Так вот, кучером там, Зубило наш сидел, его кнутом за шею с козел сдёрнули, и под низ со всей силы саданули, теперь боится что уже, не мужчиной будет…
- Замуж отдадим, дальше говори! - лютым уже голосом рыкнул Асмодей, выкатывая в гневе глаза, и поднимаясь с места.
- А далей их обоих в пять секунд те архаровцы в свою бричку закинули, и увезли, всё! Я это в нескольких кабаках слыхал, буза по всему городу идёть!
Асмодей тяжело задышал. Он почти уже не помнил, когда настолько выходил из себя, чтобы так гаркнуть на Креста. Король преступников заложив руки за спину, стал медленно расхаживать по помещению, верная Нюрка серой мышкой стояла в углу, и боялась дышать. Господин Платонов попал в тупик. Пропали, похищены непонятно кем двое нужных людей, с наиважнейшими бумагами, сулившими баснословные барыши, а в перспективе, и прибыльное лесное дело! Невидимым врагом, нанесён очередной удар большой силы, от которого нелегко будет оправиться. Кто? Кто эти люди, что за короткое время, раз за разом срывают его планы и расстраивают его дела? Штирих чистоплюй, полицмейстер не настолько богат, чтоб нанять на опасную работу таких бойцов, даже если бы он их и нашёл… Стоп! А что если нашёл Белугин, а оплачивает Штирих, а?! Ой нет… чушь, сапоги всмятку! Где этот солдафон тут бойцов-то отыщет? Это в Европу надо ехать, или в столицу… Но всё же какое-то отношение, полицмейстер ко всему этому имеет, ну хотя бы то, что его дураки не очень-то ищут пропавших Верку и Шнырского, да по другим делам у них не ах… Да, Белугин чего-то знает или догадывается. Но кто дёргает за нити, кто, его Асмодея, самый лютый теперь враг? И где он, чёрт побери?!
- Это, Асмодей, тут и смех и грех вроде как – подал голос Крест.
- Говори! – грубо, но уже чуть спокойнее, велел Асмиодей, повернувшись всем корпусом к подручному.
- Дело это, Садко вести поручили, он хоть и убитый весть, но взялси. Всю душу из Зубилы на допросе вытряс, всё спрашивал приметы нападавших…
- Садко теперь не до следствия, а работает он, чтобы боль свою унять – задумчиво проговорил Асмодей – а толковый сыщик нам бы теперь в самый раз, а, Крест?
- Твоя правда, да он всё по бабе своей убивается! – неловко заметил Крест.
- Первый раз в жизни Крест, я теперь жалею, что не предотвратил убийство… Кабы знать, кабы знать! – сокрушённо произнёс Асмодей, и спросил – Ну, ещё что есть, лакей этого судейского что-то говорит?
- Полиции ничего, а мне и ребятам поведал с час назад кое-чего! – улыбнулся Крест, и в подробностях посвятил патрона, в детали Парамошкиного приключения с двумя неизвестными и опасными господами, чернявого с усами, и белявого без оных, и про его «обманное» согласие работать на них, и ждать их в таком-то трактире.
- Один шанс из ста, что они на холопа этого опять выйдут, но ты всё равно найди пару бойких ребят, пускай рядом побудут, другого ничего нам и не остаётся! – решил было Асмодей, но Крест улыбаясь заметил.
- Так я уже, вон Сясявого с Душилой за тем Парамошкой пристроил!
- Вот за это твоё умение иногда думать, я тя Крест и ценю! – хмуро бросил Асмодей, и замерев на пару секунд проговорил – Ты вот что приятель, ты гони прямо теперь, и дай знать кому следует, что отборочный тур на игру, нынче я проведу. В десять вечера, на северной окраине города, в заброшенном каменном доме в два этаж, помнишь такой?
- А как же? Это на Окольной, под нумером 37-мь! Место там правда говоря нечистое! – опасливо заметил Крест.
- Так и мы не молебен там служить будем! – мрачно ухмыльнулся Асмодей – Место самое то, людишки его бояться, даже городовые обходят, и нам брат там в безопасности будет. Тем более что там и обстановка почти вся цела, шторы на окнах есть, канделябры… Да, свечей с полсотни купи, в доме может их не быть, ну всё, лети пулей! – Крест кивнул и быстро выскользнул.
- На удар, я отвечу ударом господа опричники! А когда отвечу,увидим кто на кочке завертится, да проявится! - мрачно проговорил Асмодей, готовясь осуществить сегодня в ночь, одну недавно им задуманную импровизацию. В тот же день к вечеру, часов в восемь, в доме одного из тайных приверженцев игры в «12 апостолов» Долговцева Павла Савелича, молодого вольтерьянца лет 25-ти, сидело шестеро его единомышленников, и дулись в карты. Среди присутствующих находился и Кирилл Георгиевич Туревский, он же агент Шёпот, брюнет без усов, но с короткими баками. Игроки собирались тут часто, и в перерывах между посещением салонов и вечеров, предавались мечтаниям. Теперь же, они всеми обсуждали только одно: вчерашнее похищение средь бела дня, их знакомца Гусяйского, и судейского чиновника Бакунина. Приятели никак не могли прийти к общим выводам.
- Тёмное дело – мрачно заметил Туревский, бросая на стол карту – положим судейский кому-то поперёк горла был, ладно, а Гусёк наш коли и виноватый в чём, так только в посещении чужих жён!
- Да господа, дело немыслимое! – согласился Долговцев, хлопая свою карту на стол.
- Вообще мне кажется что в городе, по мимо нашего тайного общества, есть ещё некое, не так просто наши люди-то исчезают! – задумчиво заметил другой повеса, по фамилии Роговцев.
- Вполне возможно! – таинственным голосом согласился другой игрок, коего звали Климентий Стасюра, вихрастый шатен с небольшими усами – Шнырского вон так и не нашли, как в воду канул!
- Да сбежал он после как офицера того сработал, с начало "Ух!", а потом протух! – гыгыкнул Долгов, но ответить ему никто не успел. Постучавшись, в комнату вошёл пожилой слуга, и передал хозяину синий конверт «Вот барин, вам только сичас передали!»
- Пшол вон! – цыкнул Долгов, принимая конверт, и распечатывая его. Прочитав, он преобразился.
- Господа, долгожданная удача! Сегодня в 10-ть вечера, на Окольничей 37-мь, в заброшенном доме состоится отборочный тур на игру в «12 апостолов» и меня просят собрать всех кого смогу, а я смогу вот всех вас, браво!
- Ну наконец-то, а то уж устали ждать! – бросил пятый член компании, Филип Калабухов, помещик лет 30-ти - может на сей раз повезёт господа палачом стать, а? - язвительно хмыкнул он.
- До палача прежде на игру попади! – осадил его последний игрок, Покрушев Анатоль, вечно потный толстяк, с залысиной на высоком лбу.
Они поиграли ещё с полчаса, а затем Долговцев потянувшись сказал что уже девятый час, и он предлагает никому никуда не расходиться, у него дома найдётся что выпить-закусить, да и для конспирации так нужнее, отсюда на Окольную всеми и поехать.
- Да, ты прав Паша, разбегаться не для чего! – согласно кивнул Туревский. Долговцев при помощи пары приятелей принёс выпивки и закуски, и вся компания, слегка что называется посидела. Уже ближе к 10-ти вечера, когда собственно говоря практически стемнело, гуляки на двух извозчиках прикатили на окраину города, и сошли с пролёток, только у въезда на Окольную улицу, длинную, извилистую, застроенную как добротными домами, так и лачугами. Фонарей в том районе куда перешёптываясь, гуськом шли вольнодумщики, не было вообще, вернее торчали два кособоких столбца с расколотыми напрочь головами, и всё. Окраина города как и полагалось окраине, представляла из себя полудикое место с многочисленными переулками, закоулками и всякими запутанными дворами и двориками. Почти не мощёные дороги, в сухую погоду были проходимы, но после обильного дождя, без сапог тут нечего было ловить. Двухэтажный, заброшенный дом под нумером 37-мь, имел форму куба с четырёх скатной крышей и стоял почти посередине улицы, в своеобразном карманчике, как бы вдавливаясь в эту сторону улицы. Ограды и ворот у дома не имелось, но деревья вокруг росли обильно. Сквозь тьму проглядывало мрачное очертание заброшенного дома, казавшегося в эту пору, зловещим. Многие из той компании подходившей теперь к дому, знали что вход в него, находиться со двора, и не имеет крыльца, вместо него лежала старая каменная плита. Впрочем, гостей тут уже ожидали. Долговцев в светлом фраке и белом цилиндре, шёл предусмотрительно первым, и когда его компашка свернула во двор, из-за угла дома вышли две тени в сюртуке и фраке, и негромко справились.
- Долговцев, это вы?
- Да господа, это я, а это мои приятели, новых нет, все те же рожи! – спокойно отваетил Павел Савелич, рукой с тростью указывая на своих, и переспрашивая уже сам.
- Саничев Никодим, это ты что ли?
- Он самый, а это Валеткин! – блеснув зубами ответил Саничев кивнув на приятеля – Проходите господа за нами, вы похоже последние на сегодня, кого нету в городе, кто пьян, кто зассал, ну и прочие!
- А много всего кандидатов-то? - спросил Туревский, когда Саничев с Валеткиным уже открывали дверь.
- С вами осьмнадцать душ, да оно много и не надо, всё одно шестерых-то выкинут! – хмыкнул Саничев. Войдя в прихожую, гости увидели несколько горящих подсвечников на постаментах вместо ваз. Саничев и Валеткин взяли по одной, и повели компанию на верх, по деревянной, витой лестнице, отдающей от свечного огня, медно-ореховым, лаковым отблеском перил и балясин. Ступеньки лестницы ворчливо поскрипывая под множеством ног, дополнили общую атмосферу таинственности, оттенком мистической мрачности.
Через две минуты, ночные визитёры оказались в своего роде приёмной, или вернее, небольшой гостиной, со стульями и диваном у стен и в углу, и небольшим столом с парой горевших канделябров. Окна как и полагалось в такой момент, оказались плотно задёрнуты старыми, тёмными и тяжёлыми от насевшей пыли шторами. С дюжину человек сидело или стояло тут же, кои приветливо поздоровались с вновь прибывшими, коротко справились друг у друга состоянием дел, наскоро перебросились несколькими словами о похищении Гусяйского и Бакунина, но тут дверь кабинета тихо отворилась, и вошёл Крест с аккуратно причёсанной головой, одетый в дешёвый, но хорошо подогнанный по фигуре фрак. В руках он держал поднос с пачкой белых конвертов, пером и медной чернильницей. Всё это, он молча поставил на стол, и картинно повернувшись к собравшимся, негромко объявил.
- Господа, у кого нет при себе конверта, извольте взять из этих, и надписав имена и фамилии, вложить туда деньги! – после чего мягко отошёл в сторону. Собравшиеся старались не торопиться, но небольшой толчаи всё же избежать не вышло. У некоторых из-за спешки сбора не оказалось при себе нужной суммы, и её умоляюще пришлось занимать, но в полчаса с небольшим всё было устроено, и конверты аккуратно сложены на поднос. Крест подошёл, взял поднос и скрылся с ним в кабинете, из которого вернулся через минуту, неся в руке две корзины, в одной торчали горлышками с дюжину бутылок, а в другой белели обёрнутые салфетками бокалы. Крест поставил корзины на стол, и торопливо опорожнив их, проговорил.
- Мастер Игры просит вас какое-то время обождать, и скрасить его бокалом доброго, старого «Бордо» угощайтесь господа! – после чего Крест с корзинами, опять ушёл в кабинет. Конкурсанты, уже знакомые с обычаями Мастера Игры, привычно откупорили бутылки, наполнили бокалы, и слегка расслабились. Разумеется пошли разговоры про серию таинственных случаев последнего времени, побежали из уст версии, суды-пересуды, но ни к чему определённому, спорщики не пришли кроме того, что «прислужникам тирана, надлежит преподнести хороший урок!» Прошёл час с четвертью, и когда на часах медная стрелка показала без пятнадцати полночь, дверь отворилась, мягко вошёл Крест, держа в левой руке, стопку белых конвертов.
- Господа, Мастер Игры, выбор сделал! – подручный стал перебирать конверты – Итак, господа Валеткин, Калабухов, Покрушев, Собольский, Гржецкий и Дунько, в игру не попадают! – с этими словами Крест подошёл к столу, и аккуратно положил конверты на край, к которому нехотя стали подходить разочарованные неудачники, и томясь забирать назад свои деньги. Прочие же приободрились, и озорно загудели, обсуждая кому в ближайшее время выпадет удача пощекотать себе нервишки, в роли палача? Кирилл Георгиевич Туревский, тоже облегчённо вздохнул про себя, но по другому поводу. Наконец-то, после нескольких попыток, он пробился-таки на проклятую игру. «Ну хоть какой-то шанс!» коротко подумал агент Шёпот, отпивая из бокала. Пусть хоть и в ином обличии, но он увидит Асмодея вживую, и вдруг да удастся уловить в нём нечто, за что можно будет ухватиться? Была, а вернее сразу же появилась тяжёлая мысль о том, как быть, если палачом назначат его? Впрочем, такие задачи, Шёпот-Туревский, всегда решал по ходу дела.
- Господа, минуту вашего внимания, сие ещё не всё-с! – громко воскликнул Крест, чуть подняв в верх руки. Гул прекратился, счастливые и несчастливые игроки, повернули свои головы к говорившему.
- Господа! – уже тише повторил он, загадочно улыбаясь – Мастер Игры, в силу неких обстоятельств, принужден был временно, кое-что изменить в наших правилах. А именно, время игры! Вам, кому посчастливилось ныне стать её участником, он приказал мне объявить, что игра состоится немедля, то есть теперь же! – в конце речи Крест указал левой рукой на двери кабинета. Общество радостно загудело. «Вот так колленс! Это брат уже хуже, времени на раскачку может и не хватить совсем!» мрачно пронеслось у Туревского, но внешне, он ничем не выдал своего волнения.
- Прошу всех, и участников, и тех кому выпало остаться лишь зрителями, пройти в кабинет! – Крест сделал шаг в сторону, и присутствующие толпой повалили внутрь. Шёпот скользнул в кабинет где-то восьмым, и быстро оценил обстановку. Посреди пола, большой круглый стол, над которым горела 13-ю толстенными свечами большая люстра, вокруг стола 12 мягких стульев на гнутых ножках, а в центре, кресло с высокой резной спинкой и подлокотниками, место Мастера Игры. На стенах чьи-то дурно написанные портреты, плотно зашторенные окна, и всё. Другой мебели в помещении не было. Игроки торопливо расселись, Туревский оказался наискосок от кресла, рядом с Долговцевым и Роговцевым, а прямо напротив, нетерпеливо ёрзал Климентий Стасюра. Медные часы на стене у входа, уже показывали без двух минут полночь, когда в углу комнаты, открылась незаметная ранее дверца, и в помещение чинно вошёл Асмодей, облачённый в чёрный, дорогой фрак, с белыми манжетами, торчащими из его рукавов.
- Доброй ночи господа! – холодно произнёс он, и сел в кресло. Туревский как бы из любопытства, внимательно поглядел на главного врага. Хотя, на него с неподдельным любопытством таращились все, так что Шёпот, ничем из общей массы не выделялся. «Всё как говорили, умный, хладнокровный преступник, равнодушный убийца» сделал вывод Кирилл Георгиевич, и тут гулко и тяжко, стала бить полночь, все замерли. Пока часы отбивали удары, Мастер Игры выудил из кармана колоду карт, и увесистую, изготовленную специально по такому случаю, игральную кость, вырезанную из слоновьего бивня. Когда последний удар часов стих, Мастер Игры так же холодно и коротко сказал.
- Начинаем господа!
Сразу после этих слов, он ласково взял кость тремя пальцами, и движением напоминающим вывинчивание винта, крутанувши бросил её на обитый зелёным сукном, игральный стол. Кость штопором завертясь в воздухе, мягко стукнулась о стол, и перекувырнувшись пару раз, показала всем пять точек.
- На старшего господа! – прогудел Мастер Игры, убирая кость на край стола. Затем взявши колоду, он воистину мастерски принялся тасовать и перетасовывать её, с завораживающим хрустом, оживляя карты в своих пальцах. Перетасовал. И участники игры, а более всех присутствующие, напряглись перед началом истинного для них священнодейства. Мастер Игры принялся метать карты против часовой стрелки, как было заведено. В первом круге, Шёпоту-Туревскому пришла крестовая семёрка, и секретный агент стал подозревать что не ему выпадет «счастье» отличиться на ниве выигрыша. Хотя по загорвшимся лицам некоторых игроков, Кирилл Гергиевич понял, что им пришли хорошие карты. Особенно чего-то вспыхнул радостно Стасюра. «Ну пыхай-пыхай дружочек!» мрачно подумал Туревский. Мастер Игры с тем же спокойствием, принялся метать карты по другому кругу. Игроки то досадливо хлопали карты о стол, то затаённо вздыхали радостью, и казалось даже молились, если это вообще было тут к месту. Один поглядывал на другого то с завистью, то торжествуя, а то и с немым вопросом «Ну как у вас сударь?» Туревскому пришла крестовая девятка, которую он спокойно положил на первую, а Стасюра опять радуется, ну знать судьба такая тебе, радуйся пока…
С третьего круга, Туревскму достался бубновый валет, не велика птица, но и не шиперня. Начался заключительный этап игры. Асимодей метал игрокам карты так, словно подавал голодающим, по золотому червонцу, так щедры и тщеславны, и где-то даже повелительны были его жесты, коими он посылал от себя к игроку, очередную карту… к Шёпоту скользнула червовая дама. У Мастера Игры на руках остались три карты, и теперь только от него зависело, кому он их метнёт. Думал он не дольше минуты, щёлк! Первая плавно упала Долговцеву. Щёлк! Вторая оказалась в пальцах сияющего счастьем Стасюры, и последняя щёлкнув рубашкой, досталась игроку по фамилии Иванов, но Шёпот знал его что называется шапочно.
- Вскрываем карты господа! – не меняя выражения лица, приказал Мастер Игры, и все быстро перевернули свои карты. Считать стали так же против солнца, говоря громко и по одному, Асмодей ничего не записывал, он запоминал. Через четверть часа выявили победителя, коим оказался Климентий Стасюра, у которого на руках были четыре десятки и бубновый король.
- Поздравляю вас господин Стасюра! – негромко сказал Мастер Игры новому палачу, под завистливый гул проигравших коллег – Завтра до полудня будьте дома, курьер передаст вам конверт с заданием и роковой картой. За сим я покидаю вас господа, и советую вам сделать тоже самое, обычного в таких случаях продолжения ночи, на сей раз не будет! - с этими словами Мастер Игры положил колоду и кость себе в карман, и развернувшись, молча ушёл в маленькую дверь. Погудев где-то ещё минут десять, игроки всей гурьбой пошли на выход. На улице, стали наперебой поздравлять счастливчика Климентия, чему он оказался несказанно рад.
- Я не разочарую ваших ожиданий господа, и с удовольствием отправлю в преисподнею какого-нибудь опричника! – уверенно заявил Стасюра, поправляя цилиндр на голове.
- Друзья, а кто-то понял почему игра состоялась вдруг, а не через несколько дней, как было заведено? – поинтересовался кто-то.
- Полагаю, что полиция что-то пронюхала, и это стало известно, вот он и ускорил события! – уверенно ответил Долговцев.
- Всё может быть господа! – вздохнул Филип Калабухов.
Постояв ещё какое-то время, вольнодумцы стали расходиться, коротко прощаясь друг с другом, в надежде вскорости услышать о новом, громком деле. Долговцев со своими отошедши в сторону, намекнул что есть возможность покутить у него, и девочек даже можно устроить. Но новоизбранный палач отказался, мотивируя это тем, что он должен быть в бодром состоянии, а для сего надобно выспаться, да и курьер может прийти уже утром, а он встретит его с опухшей рожей?
Туревский тоже не изъявил желания кутить с девочками, де настроение чего-то паскудное стало, и не до девочек, лучше дома, к своей безотказной квартирной хозяйке прилечь. Долговцев сочувственно заметил что не он один расстроен, но такова се ля ви! Впрочем Калабухов и Покрушев, согласились предаться оргии, и Долговцев довольно заметил, что они не пожалеют. Какое-то время компашка шла вместе, но миновав окраины, знакомцы стали расходиться, трое гуляк к Долговцеву, прочие по домам да квартирам. Климентий Стасюра жил близ рынка к центру, где у него был свой добротный одноэтажный деревянный дом, купленный им два года назад, у одного мещанина. Мимо дома Климентия шла широкая дорога, по обочинам которой, торговали с повозок и телег всякой всячиной: мукой, зерном, жмыхом, маслом, картошкой, сушёной и солёной рыбой и прочим. Народу перед домом Стасюры, мелькало всегда много, но самого беспокоили редко. Кирилл Туревский отлично это знал, и слегка был даже рад, что такая «удача» выпала именно Климентию, следить за его хоромами в этом случае, представлялось очень удобным, сам видишь всё необходимое, не бросаясь при этом в глаза. Отделившись от остальных, Шёпот хорошо знавший город, прошёл через один из переулков, и остановившись в тени деревьев, подождал пока мимо пойдёт новый палач, и скрытно проследил за ним до самого дома, встретив по пути пару дежурных городовых и военный патруль из внутренней стражи. Когда Климентий скрипнув дверью вошёл во двор, Шёпот постоял ещё порядка пяти минут, дождался пока в доме мелькнёт огонёк свечи, а затем торопливо пошёл к себе на квартиру, бросив на ходу.
- Ну не взыщи Климентий, мотылёк сам на свечу летит!
Где-то брехали собаки, выли коты, пьяные голоса орали песни, а в богатых домах гудели весёлые гуляния, городской народ просто себе жил, не подозревая даже, что на улицах его родного города, уже давно твориться, часть русской истории…
Торг гудел. У дороги, перед домом Стасюры, стояло в ряд несколько телег, с коих дородные мужики и бабы продавали свой товар, ходили коробейники, бородатый лоточник бойко торговал пирогами. По мимо телег, стояли и сидели торговцы семечками, яблоками, и ещё бог весть чем. Сновали проворные дети, чинно ходили покупатели, ругались, спорили до хрипоты, били по рукам, расходились, сходились снова, и всё повторялось. Городовой обходя ряды, следил чтобы не было мордобоя.
Пахло сеном и парным навозом, что впрочем уже никого не беспокоило. Часу в десятом, на торгу, ниоткуда появилась молодая монашка с небольшим узелком в руках. Она покружилась возле телеги с мукой, похвалила товар, получила в подарок пару румяных яблок от торговки, и мило улыбнувшись, пошла дальше, но не пройдя и десяти шагов, от чего-то свернула на обочину, и направилась к дому Стасюры. Там она попробовала рукой дворовую дверь, заперто, тогда монашка подойдя под окно, и ставши боком, требовательно постучала, потом несколько раз ещё. В окне появилась фигура Климентия в сером жилете поверх белой сорочки, монашка знаками показала что ей надо войти, и Стасюра торопливо кивнув, исчез в окне, колыхнув занавесками. Монашка вернулась к двери, и замерла в ожидании, свесив руки с узелком вниз. Скоро дверь отворилась, гостья юркнула внутрь, и хозяин прикрыл дверь. За всем этим, пристально наблюдал агент Шёпот, одетый в коричневый полукафтан, бесцветные мутно-серые штаны, старые сапоги, и хороший чёрный картуз, низко надвинутый на глаза. Туревский появился тут рано, часов в шесть, когда торг только начинался. Он сразу же смешался с народом, ходил туда-сюда, но ни на единый миг не выпускал из поля зрения дом Климентия; беседовал ли он с мужиком продававшим зерно, улыбался ли бойкой спелой молодке с её яблочками, агент прекрасно видел дом и дверь Стасюры, и никто не мог бы незаметно проскользнуть ни к нему, ни от него. Теперь же, когда Шёпот углядел Монашку, он сошёл с дороги на обочину, и пристроившись у большого тополя, принялся грызть тыквенные семечки. Не прошло и пяти минут, как дворовая дверь отворилась выпустив монашку, которая уже торопливо, пошла прочь по тротуару. «Хм, бабу прислали. Ну а что? Это умно… на монашку особо и внимания обращать не будут, много их ходит, ладно» подумал про себя наблюдатель, и сделал шаг вперёд.
Климентий Стасюра как только проводил курьершу, сразу распечатал конверт, где ему было предписано в течении ближайших 48 часов, убить ножом полицмейстера Белугина, и оставить рядом орудие казни и роковую карту, которая и прилагалась. Прочитав, палач убрал всё в конверт, и бросил его на стол ( он читал это в столовой) Такая честь, одновременно и обрадовала и напугала его. Полицмейстер это не отставник, к нему так на хи-хи не подкрадёшься, и как это всё сделать-то?
- Кого он тебе приказал? – внезапно раздалось за спиной, и Климентий вздрогнув всем телом, резко обернулся, перед ним стоял Туревский, приятель и собутыльник.
- Господи – тяжело дыша, выдохнул хозяин дома, глядя на невесть откуда тут взявшегося гостя – ты как тут, Кирилл?
- Через дверь – хмуро глядя на растерянного Климентия, ответил он, и делая шаг вперёд, добавил – Ловко они это с монашкой придумали, да?
- Д-да – растерянно кивнул Стасюра, не понимая цель визита, а главное странного наряда, салонного витии и повесы – Я сам в начале не понял… А ты чего зашёл-то, Кирилл? И этот наряд на тебе…
- Кто в письме? – чуть сдвинув брови, всё тем же холодным тоном, повторил вопрос Шёпот, задумчиво глядя на Стасюру. «Что же тебе, сукин ты сын, от жизни надо было?" Ох и не понравился от чего-то последнему, взгляд его гостя, ох и не понравился!
- Полицмейстера – тихо проговорил Климентий, стараясь сообразить что происходит.
- Ишь ты? – хмыкнул Кирилл Георгиевич, шагнувши к столу – Оно? - коротко уточнил он, беря в руки конверт.
- Да, это оно… Но не кажется ли тебе ли тебе Кирилл, что ты слишком бесцеремонен? - попытался взять ситуацию в руки Стасюра.
- Не кажется! - коротко ответил гость, читая письмо, которое после, к ужасу хозяина, он сунул себе во внутренний карман. Этого Стасюра уже не стерпел.
- Да позволь! Ты что делаешь? Я выиграл, мне поручено! Отдай немедля! – Климентий кинулся на наглеца, но получив короткий, но сильный тычок в грудь, отлетел ударившись спиной об изразцовую печь, только теперь сообразив что здесь что-то не так.
- Да ты что творишь-то, наглец? Ты кто такой есть? – гневно вопросил Стасюра, тяжело глядя на Кирилла, который вдруг медленно достал из внутреннего кармана небольшой, двуствольный пистолет, и щёлкнувши курками, навёл его на вздрогнувшего всем телом Стасюру.
- Убить… хочешь?! – побелев как мел, спросил тот, покрываясь на глазах, градинами пота.
- Ну ты же готов убивать, кого тебе этот бес укажет? - усмехнувшись уголками рта, встречным вопросом упрекнул его Шёпот – Ну вот и будь тогда готов сам быть убитым, война Климентий, она ить обоюдная штука!..
- Ты, полицейский! – ошарашенно ахнул Стасюра, мельком бросив взгляд на тяжёлый канделябр, стоявший на краю стола, всего в каких-то паре шагов. Шёпот разумеется уловил этот отчаянной надежды взгляд, и неожиданно убрал пистолет обратно, опустивши правую руку, одновременно характерным движением шевельнув пятернёй, в которой тускло блеснула сталь. Но Стасюра этого уже не увидел. Одним прыжком достигнув стола, он схватил канделябр, и рыкнув утробно, широко замахнулся. Шёпот резко бросил руку вперёд, делая пальцами жест, как бы раскрывающий веер, и короткий нож, свистнув вошёл Климентию точно в сердце, и он успев коротко хрипнуть, уже мёртвым обрушился на пол, судорожно сжав холодный канделябр. Туревский подошёл, вынул из тела нож, обтёр о жилет, и спрятал себе в рукав.
- Лети на суд, палач! – тихо сказал Шёпот, и быстро вышел. На улице он не пошёл через дворовую дверь, а обойдя дом по густому саду, перелез через невысокий заборчик, и ушёл огородами, не привлекая к своей персоне, ни какого внимания…
* * * *
По возвращении из похода обратно в Шушу, многих из наших егерей, привычно уже встречали родственники. Однако если к примеру поручика Кубанина радостно и восторженно, встречала молодая жена Алтун, наряженная в праздничное платье и шляпку с цветочками, кои она нарочно надела, когда одна из офицерских жён сообщила ей что «наши возвращаются», то у Сан Саныча произошло иное событие. Его встречал убитый одновременно горем и гневом тесть, оглаушивший прапорщика известием что его жена, «неблагодарная дочь своего отца» сбежала «с этим негодяем», сыном другого купца, прихватив пять тысяч рублей. Тесть грозился проклянуть и покарать негодницу, просил у зятя прощения, но тот вдруг спокойным голосом заметил, что так убиваться не стоит, ведь поправить всё одно ничего уже нельзя, да теперь и не к чему. После этого, Сан Саныч достал сложенный аккуратно большой цветастый платок с чудесными персидскими узорам, купленный им накануне, и протянул тестю.
- Вот, возьмите отец, и подарите вашей жене, моей уважаемой тёще, от меня. А дочь вы лучше простите, как прощаю её теперь я. Ибо как бы там чего не случилось, она носит вашего внука, честь имею!
С этими словами Сан Саныч пошёл к себе на квартиру, оставив теперь уже бывшего родственника растерянно стоять с платком, и думать, что ему вообще делать со всем этим?
По всей Кавказской линии ходили разговоры о скорой войне с Наполеоном, что по слухам уже двигался к нашей границе. В Шуше, в расположении 17-го егерского, так же во всю обсуждали дальнейшие перспективы. Все офицеры поголовно, сходились во мнении, что подкреплений ждать не придётся, несмотря на то, что во многих частях, некомплект личного состава. Не внушал совершенно никакого доверия и новый командующий, генерал-лейтенант Ртищев, человек весьма преклонных лет, не отличавшийся ни военной доблестью, ни решимостью, ни особенными ратными заслугами, уповавший исключительно на волю Божью, и всякий час вознося Всевышнему молитвы, вместо живых, решительных действий. Ртищив свято уверовал в возможность заключить с персами мир, и вместо наступательных действий, кои одни могли тогда спасти положение, вступил с Аббас-мирзою и английским посланником Уалеем, в длинную и занудно-вежливую, бесполезную переписку. Всё это не могло не вызвать раздражения в войсках. Во время одного из перерывов после учений, офицеры батальона где служили наши герои, (кто был в наличии) сев в сторонке на плетёные стулья, угощались вином и разговорами. Говорили разумеется долго и много, стараясь понять, как могло случиться, что отозвали талантливого и решительного Паулуччи, а прислали несносного, и архи осторожного старика, пусть и честного?
- Боюсь накаркать господа, но как бы богомолец сей, нам и Отечеству нашему, дороже Гудовича не обошёлся! – мрачно бросил поручик Кубанин, отпивши из кружки.
- Да у Гудовича хоть прошлое славное было, гремел в своё время, а за этим пустой обоз с песнопениями! – мрачно пошутил Белугин, наливая себе в кружку. Уличев ополовинив свою кружку, тоже весьма невесело заметил.
- И какой только дурак в министерии, в такой угрожающий момент, вместо воина, нам сюда, патриарха прислать изволил, а?
На это, последовал неожиданный ответ капитана Кабардинцева, что неважно себя чувствовал, но в палатке лежать отказывался. Слова его, ещё долго потом бередили умы и души офицеров, и особенно Уличева, носившего их в себе потом всю жизнь.
- Спрашиваешь Неждан, какой мол дурак? – мрачно усмехнулся капитан, и задумчиво, как бы переспросил – А может напротив того? Весьма умный в министерии, Паулуччи на Ртищева разменял, а? Может прекрасно отдавал тот человек себе отчёт в том, что делает, когда в такую грозовую пору, отзывает в столицу военный талант, и заменяет его военной посредственностью? У, господа? Может не дурак в министери у нас сидит, а необычайно прозорливый кресло занимает? Не думали о сём, нет?
- Тут и не думай, а оно само думается! - мрачно ответил за Уличева, Белугин, бухнув кружку на дощатый стол.
- Да, я слышал что Котляревский мрачнее тучи ходит, всё понимает человечище, да связаны крылья у сокола! – вздохнул Неждан.
- Всё верно, время играет на персов! - согласно кивнул Кубанин, и дальнейшая беседа шла уже в ином ключе. На другой день, капитан Кабардинцев разболелся всерьёз, и попал в лазарет, у него обнаружили признаки простуды и нервного расстройства. Уличев смог заглянуть к нему только через три дня, был очень занят с новобранцами, учил их лазить на стены. Кабардинцев заметно спал с лица, и щетина чёрной колючкой, торчала на лице. Он искренне обрадовался Неждану, и привстал на своей лежанке.
- Здравствуй Александр Иваныч, как ты тут, не пропах ещё микстурами? – улыбчиво вопросил прапорщик.
- Да уж пропах Неждан, пропах брат… А я паршиво знаешь ли чувствую себя, худо мне день ото дня… Порошки доктор говорит особые нужны, да у него их нету таких… Так что опасаюсь я прапорщик, что постыдной смертью тут сгину… Смех просто… не от сабли или пули, а от простуды, сука её мама, тьфу!
- А что за порошки-то? – переспросил Уличев.
- Да хер их знает! Парацельс этот грёбаный говорил, да я этот ёбитус-мобитус латинский не запомнил… Да и денег в кармане три рубли всего, а жалование не скоро…
Уличев что-то прикинул про себя, поглядел на тяжело дышавшего Кабардинцева, и бросив тому что достанет порошки, быстро ушёл. У доктора, Неждан узнал название лекарства, и даже попросил лекаря записать оное на двух языках, что и было сделано. Уличев убедительно попросил доктора вспомнить место, где такие порошки, могут быть, и доктор, вздохнувши написал адрес на той же бумажке, заметив при этом.
- Только там если и есть у него, то за хорошие деньги!
- Да? А я-то надеялся поцелуями обойтись! – мрачно пошутил прапорщик, забирая листок. Капитану требовалось хотя бы четыре пакетика этого снадобья, чтобы болезнь начала отступать. Уличев быстро нашёл нужную аптеку, хозяином которой оказался маленький, круглый армянин с бородкой. Прапорщик коротко изложил суть дела, и хозяин начал издалека намекать что снадобья дорогие, заграничные, и господин офицер должен понять что всё это сложно, и так далее и в том же духе. Усмехнувшись, Уличев расстегнул нижнюю пуговицу на мундире, и отогнув угол его, спросил у аптекаря, указывая на шов подкладки.
- Распороть дай чем-нибудь!
Хозяин порывшись в столе, с почтением протянул егерю ланцет, и тот ловко вспоров шов, двумя пальцами извлёк оттуда золотой червонец, свои последние деньги. Этот червонец, был одним из двух, кои ещё несколько лет назад, подарила ему на прощание очередная любовница, и все эти годы, Уличев берёг червонец, на самый крайний случай.
- Вот тебе деньги эскулап, гони мне теперь дюжину порошков, и не говори мне что червонца не хватит, я в ценах понимаю! - хмуро прогудел Неждан, хлопая монету на прилавок. Глаза аптекаря алчно блеснули.
- Да я разве говорю чего, господин офицер? Сейчас я всё вам сделаю! – улыбнулся хозяин забирая деньги, и уже чере несколько минут он отсчитал 12 порошков, кои завернул в обёрточную бумагу, и протянул посетителю.
- Пожалуйте, господин офицер!
Уличев взял пакет, сунул себе во внутренний карман, и пошёл к выходу. Там он обернулся, и угрожающе предостерёг.
- Если твои порошки окажутся фальшивыми, или ты обманул меня как-то иначе, и мой друг умрёт, я найду тебя, и убью!
Уличев не бросал пустых угроз, коли всё сложилось бы так трагично, он привёл бы своё предостережение в исполнение. Но к счастью для всех, уже через шесть порошков, капитан Кабардинцев совершенно выздоровел, и величал прапорщика Уличева теперь не иначе как побратимом. Впрочем подобные случаи были не редки среди армейского товарищества. Вскоре после того как капитан Кабардинцев встал на ноги и уже даже приступил к своим обязанностям, стало известно что генерал Котляревский отбыл с инспекцией в Мигри, где осматривал тамошний батальон, и изыскивал средства для выкупа пленных. Не доверяя персидскому сладкоголосью и английским обещаниям, генерал осматривал позиции в преддверии новой, большой драки.
На обратном пути, генералу пришлось поучаствовать в небольшом сражении с 4000-ным отрядом персов, осаждавших в одном из сёл, небольшой русский гарнизон, после чего Котляревский стал лагерем на реке Аг-Улан, чтобы лучше наблюдать за действиями противника, надеясь как на чудо, на прозрение командующего, относительно истинного положения дел. Но как показало горькое будущее, всё оказалось тщетно. Ртищев по прежнему надеялся на кротость и убеждение. Он отправил в Персию своего адъютанта Попова, и надворного советника Фрейгана с письмами, в которых жаловался на наступательные действия тех же персов, во время переписки о мире, и опять предлагал прекращение войны. Оба посланника не были допущены в Тегеран, а остановлены Аббас-Мирзой в Тебризе, где их принимали весьма уважительно. В разговорах, принц намекал что не только готов отправить к Ртищеву одного из своих приближённых, но желает и сам встретиться с ним на границе. Аббас-Мирза в доказательство добрых намерений, распустил на 20 дней свои войска, и готовился выдать Ртищеву шесть офицеров и сто рядовых, из взятого в плен батальона. Однако из Тегерана прибыл английский министр Уалей с полномочиями от шаха участвовать в переговорах, и обхождения царственного принца, резко поменялось. Чиновник к Ртищеву отправлен не был, пленные не выданы, сбор войск начался по новой.
А дальше-больше. Сэр Уалей прислал в Тифлис своего племянника Гордона, которого принимали со всеми надлежащими почестями, вылившимися едва ли не в политический анекдот. Старик Ртищев так заигрался со своим миролюбием, что даже предложил Гордону, лично осмотреть русские войска, о чём отправил предписание всем отрядным начальникам, и Котляревскому, вернувшемуся к тому моменту из экспедиции. Генералу настолько претило всё это сиропное миролюбие, что одного из англичане прибывших к нему для осмотра войск, Пётр Степаныч принял без галстука, и приказал сделать тоже самое своим солдатам, сославшись на жаркую погоду. Вскоре однако, уже в мае, был объявлен мир с Турцией, и русским наполовину стало легче защищать свои границы, но положение продолжало оставаться опасным, медлительность Ртищева сводила на нет все облегчения, ибо он ровным счётом ничего не делал чтобы расширить, или хотя бы закрепить их. В тревожном ожидании протекли ещё четыре недели, и вскоре, капитан Белугин с бледным лицом и нахмуренными бровями, глухим голосом сообщил офицерам своей роты.
- Война господа, Наполеон перешёл нашу границу с огромным войском, до 600 тысяч а то и больше… Теперь нам тут надеется только на себя самих, помощи из России не будет!
Услышав это, офицеры сразу загудели, заволновались, известия этого хотя и ждали со дня на день, но всё равно оказались им расстроены, положение русских на Кавказе становилось уже даже не угрожающим, оно превратилось в смертельно опасное. Вскоре весь гарнизон уже знал об этом, многие солдаты что происходили родом из западных губерний, пригорюнились, боль за родные очаги что могли оказаться под пятой недруга, лишала солдат даже тех маленьких радостей, что нет-нет, да и выпадали им в ту тяжёлую пору.
По новой начались затихшие уже было мятежи да смуты, агенты Персии, Англии и Франции, всюду как могли, старались раздувать пожары усобиц. Разведчики постоянно ходили в поиски, да и от своих агентов, командование уже знало что персы готовят новое нападение на Грузию. Ртищев располагал лишь тремя небольшими отрядами: первый со стороны Эривани, под началом генерал-майора Лисаневича, второй, под командованием генерал-майора барона Клода фон Юргенсбурга, для охраны Елизаветопольского края, ну и третий в Карабахе, под началом неутомимого Котляревского. Из штаба доходили тревожные вести что Ртищев, справедливо опасается за Нуху, откуда открывался прямой путь на Тифлис. При этом, старик продолжал переписку с персами, надеясь на какие-то несусветные переговоры. Котляревский держал ухо востро, не доверяя слащавым обещаниям, и негодуя на командующего, что связывал его своим бездействием. Пётр Степаныч круглые сутки получал известия от своих людей о продвижении неприятеля , и о настроениях среди карабахцев, которые уже явно волновались, и генерал в открытую говорил что пора уже наносить решительный удар.
В один из таких дней, капитан Белугин вызвал к себе в палатку прапорщика Уличева, и указав тому на табурет, коротко предложил.
- Присядь Неждан, дело до тебя есть!
Когда Уличев сел, командир сказал ему, что необходимо сходить в разведку, и очень далеко, возможно за сто вёрст, и разложил карту. На ней он начал разъяснять подчинённому суть задания. Требовалось скрытно, не привлекая к себе внимания, пройти до персидской границы, но не прямым путём, а горным, через владения ряда ханов, беков и эмиров, разнюхивая по дороге, кто из них колеблется, а кто и в серьёз готовится к мятежу и собирает силы. А дойдя до границы с Персией, пройти вдоль неё в оба конца с полсотни вёрст, и подробно разузнать что делается там, ибо сведения от лазутчиков поступают самые противоречивые. Да, и о главном: за Аракс не переходить, и там не безобразничать, и никаких больше историй с похищенными, освобождёнными и украденными дочками!
- Возьми с собой ещё четверых, ну скажем Саныча с Палычем, Чекана и Зоркого…
- Весёлая у нас будет команда, одни прапорщики! – улыбнулся Уличев, улыбнулся Уличев, кладя руку на край стола.
- А то! – согласно поднял вверх брови капитан – Оденетесь рядовыми, ранцы с собой, а в них как водиться всё что нужно для учинения диверсий, коли будет в них нужда. Отправляйтесь сегодня вечером во время заката, он будет поздний, сумеречный, так что уйдёте легко…
- Кто старший в команде? – тихо спросил Уличев.
- Ты старший братец, ты. Котляревский беду чувствует, ему точные сведения нужны, и на вас большие надежды возлагаются. Богомолец энтот наш, всё чуднее и чуднее день ото дня делает. Ему в нос сведения тычут что Аббаска на Талыш собирается, и там уже их разъезды видели , а он опять писульки принцу жалобные пишет, да на добросердечие уповает… Короче говоря водевиль, с принцессой и разбойниками, благородного героя только в маске и со шпагой не хватает, кхм!
- Приказ ясен, дозвольте исполнять? – встав с места, чётко спросил Уличев.
- Исполняй Неждан, и помни: вы обязаны вернуться через трое суток, смерть полностью исключается, ибо толку в ней, как в дохлом арабском скакуне, хорош, но уже не повезёт, ты всё понял? – переспросил напоследок капитан.
- Так точно Вадим Гргорич, кто-нибудь да вернётся!
- Не кто-нибудь, а все! – чуть улыбнувшись, поправил его командир.
- Так точно, вернуться все! – согласно кивнул прапорщик. В сумерках, на окраине города, капитан Белугин молча провожал взглядом пять тёмных фигур, на фоне огромного красного диска садящегося солнца, напоминавшего раскалённое железо. Фигуры шли гуськом, торопливо но не быстро, ранцы за спинами, штуцера в руках, на плечах, или просто в одной руке внизу. Разведка уходила в поиск, в опасный… За годы своей службы, Белугину неоднократно и самому приходилось ходить в такие поиски, и посылать в них бойцов. Но теперь, его душу терзали особые чувства, ибо сегодня, практически на верную смерть, он принуждён был отправить своих друзей, настоящих! Фигуры шли не оборачиваясь, и мало-по малу, скоро скрылись вовсе. Капитан не даром намекал на не участие в геройских подвигах, всё вокруг кипело или закипало мятежом, и горсти русских егерей грозила бы неминуемая гибель, коли они бы самонадеянно, или по воле рока, встряли в какую-нибудь свару. Нужны были сведения от наивернейших людей, и капитан таковых нашёл. Он не сказал Уличеву что такие команды, так же тайно отправили из каждой роты полка, правда в тех было по два-три бойца, и только эта, его команда, усиленная. Пятеро, пятеро лучших егерей роты, а может и всего батальона, пятеро друзей, без которых он сам, уже вряд ли смог бы обойтись. Как же всё так навалилось-то разом, а? Там Бонапарт родную землю уже топчет, тут старый тюфяк своими политесами, плоды почти девяти лет нечеловеческих напряжений сил, до погибели довести может! И вот чтобы всё это разгрести, нужны проверенные ребята, умелые и бесстрашные. Постояв ещё немного, он перекрестил путь по которому ушли разведчики, и в компании сопровождавших его солдат, пошёл уже обратно, к лошадям. Покачиваясь в седле, Вадим Григорич вдруг внезапно улыбнулся уголками рта, и едва слышно произнёс себе в усы.
- Да нет, вернуться все мои «сапожники», все до единого, иначе и быть не может… Уличев боец хоть и горячий, но разумом его бог холодным наградил, он без нужды в пекло не полезет, и людей сбережёт, и задание выполнит! Сколь ушло, столько и обратно придёт!..
Команда егерей шла как и положено разведчикам скрытно: ни хрустя сучьями, ни шурша камнями, не ломая веток на деревьях, и обходя кусты чтобы не сбить с них росу, верный признак для следопыта, что кто-то тут проходил. Даже по своей территории, егеря передвигались как тени, не слышны и невидны. Ни союзные «татарские», ни драгунские, ни даже казачьи разъезды и патрули, не заметили движение ловкой пятёрки, Уличев вёл свою команду как всегда мастерски. Вскоре спустилась уже абсолютная ночь, и разведчики пошли по звёздам, или ориентируясь по уже хоженым тропам. Неждан пока не спешил, ибо были случаи, когда от спешки, в горах плутали даже опытные бойцы, горы спешки не любят, и неуважения к себе не прощают. Крики сов, прочих ночных птиц и зверей, сопровождали егерей всю дорогу до самого конца, а шум воды и шелест листвы, также были верными союзниками разведчиков, скрывавших их и без того тихое движение ещё больше.
К утру, дошли уже до вражеской территории, нет не до границы с Персией, а до земель подвластных шаху правителей. Неждан поглядев на карту при свете первых лучей солнца, устало сказал.
- Вёрст тридцать отломали ребята, а посему общий привал на три часа, попить-пожрать и подремать. Первым на пост Сан Саныч идёт, а через час его Пал Палыч сменит (оба согласно кивнули) всё!
Привал как водиться организовали в глубокой тени среди камней и деревьев. Разведчики уже поднялись высоко в горы, где солнечное излучение всегда значительно выше чем на равнине, и бывали случаи, когда беспечные или неопытные солдаты и даже офицеры, получали ожоги кожи, и иногда временную слепоту, а в лучшем случае, резкую боль в глазах. Выручал старый добрый кивер с козырьком, а вот бойцам в бескозырках приходилось сложнее… Егеря не спеша сняли свои ранцы с обмотанными лямками, достали нехитрый харч, сухари, вяленое мясо, сушёные фрукты, сыр. В рацион разведчика не должно было входить ничего излишне сладкого, либо напротив, слишком солёного, чтобы не усиливать жажду. Хотя вот вода во фляжках у бойцов, была слегка солёной, того требовала особенность горного климата, и вообще, во время движения, Уличев разрешал бойцам пить понемногу, и маленькими глотками. Закусив, бойцы разместились под деревьями, а Сан Саныч со штуцером, залёг у тропы в секрете. Спустя положенное время, команда продолжила движение. Теперь шли уже днём, хотя и трудно проходимыми дорогами через лес и горные тропы. Уже никто из егерей, давным-давно не болел печально знаменитой «горной болезнью», сопровождавшейся одышкой, головной болью, тошнотой, рвотой, и тому подобными неприятностями. Годы войны сделали организмы бойцов достаточно сильными, чтобы они не боялись этой болезни.
Шли по прежнему тихо, почти не разговаривая, объясняясь знаками, а если и говорили, то в пол голоса, либо шёпотом. В особенно диких и безлюдных лесных массивах, Уличев чтобы ускорить движение, давал короткую команду «Скорым!» и егеря переходили с быстрого шага, на лёгкий бег. Неждан, во время коротких, двух-трёх минутных перекуров, всё время сверялся с картой, и один раз, сплюнув сказал своим что они слегка сбились в сторону, где-то на одну версту. В горах такое случалось не редко, даже если люди шли по карте или компасу. Уличев уже знал, что в этом случае, всегда следует учитывать то, что расстояния измеренные по карте, примерно на 8 или 10% меньше чем в действительности на местности. Это объяснялось тем, что на карте нанесена проекция, а не действительные расстояния на местности, да в добавок не учитывались возможные отклонения от маршрута в пути. Впрочем очень скоро ошибка была исправлена, и команда вышла к первому из отмеченных на карте аулов, разуметься не армянскому.
- Так ребята, теперь растянуться небольшой цепочкой, шагов на 10-12-ть друг от друга, и глядеть на это селение, кто и что тут, ну всё как обычно! – тихо приказал Уличев, и разведчики молча заняли свои позиции среди камней и деревьев, возвышавшихся над аулом. Наблюдали часа три, и увидели много интересного. Ну во-первых, все взрослые ходили с оружием, нет, не с традиционными кинжалами что было обычным явлением, а с саблями, пистолетами, короткими и длинными старыми ружьями, и луками. Кое на ком поблёскивали кольчуги и шлемы, словно жители собирались с кем-то воевать, или идти в набег. А на исходе третьего часа, разведчики заметили человек шесть богато одетых всадников, персы! Так и есть, видимо проверка на месте, как де тут у вас идёт подготовка к возмущению? Разумеется, что они говорили слышно не было, но общий смысл, ясен был вполне.
Неждан вновь собрал свою команду, и приказал Сан Санычу с Пал Палычем, тенями, буквально проскользнуть по утёсам и скалам, и обнаружив посты или дозор, постараться услышать о чём они говорят, и хоть немного, а добыть конкретики. Закадычные дружки молча скрылись за камнями, а прочие остались ждать их на месте, скрытые густым ветвями. Пара вернулась через два часа, и Сан Саныч посвятил командира в следующее. На одном посту все дрыхли как последние негодяи, их обошли, а вот на втором, джигиты смачно ели рис с мясом, воровато грешили винцом, и разговаривали. Из большого диалога о всякой бытовой ерунде, вроде окота овец, или тёщи-ведьмы, «чтоб её шайтанку Котляревский хватил!» друзья услышали и опасливые прикидывания на так-сяк, намечавшегося вроде бы восстания, и смогут ли персы, поддержать как обещали, а то на некоторых беков и эмиров надежда плохая, бояться Котляревского просто смертельно, и выжидают чья возьмёт?
- Всё ясно ребята, язык не нужен, скрытно уходим! – глухим голосом приказал Уличев, и егеря снявшись с места, двинулись в обход аула, отметив на карте его крестиком, готовят восстание.
Уличев шёл первым, за ним чуть сзади Сан Саныч с Пал Палычем, Лёшка Чеканов, и замыкал шествие Зорких Стёпа, исполнявший роль арьергарда. Неждан идя мимо склонов, всегда внимательнейшим образом осматривал их на опасность камнепада. Егеря знали, что камнепады в горах, наиболее опасны после захода солнца, и в первые часы после восхода. Но и среди дня можно было запросто налететь на обвал, если не знать необходимых вещей. Места опасные сходом камней, разведчики всегда определяли по скоплениям таковых, у подошв склонов, по видимым бороздам от скатившихся вниз камней, щебню и пыли на выступах склонов. Один из таких склонов, Уличев и углядел при подходе.
- Миновать не получиться – мрачно бросил он своим, когда они подошли – значит пойдём как бог даст. Ну, давай по одному помолясь! - приказал Неждан, и егеря быстро, по одиночке, передвигаясь от укрытия к укрытию, поглядывая на склон, преодолели опасный участок. До ночи, егеря обнаружили ещё пять разноплеменных аулов, и везде наблюдали одну и туже картину: до зубов вооружённые мужчины, посты вокруг, и в трёх были персидские всадники. «Языков» нигде брать не стали, обнаруживать себя даже теоретически, было нельзя. Уже в темноте, впервые за сутки, в пещере,в выкопанной ямке, сварили на бездымном костерке горячую пищу и попили чаю. Уличев после приказал спать три часа, а на пост первого поставил Зоркого, что растворился среди камней у входа в пещеру. В час ночи ровно, отдохнувшая и оправившаяся команда, скрытно продолжила путь, и то ускоряя шаг на равных лесных тропинках при ярком свете луны, то замедляя его на тропах среди гор и скал, проходя ущелья и карнизы, помогая друг другу спускаться со склонов при помощи верёвки захлестнутой за дерево, или переставляя ступни ног «ёлочкой» либо «лесенкой», егеря с чередой небольших перекуров, к рассвету вышли на персидскую границу ( ни один перс при сём не пострадал ) Далее началась самая опасная часть задания, продвигаться вдоль границы на 25-30 вёрст, и потом сделав небольшой крюк (5-10 вёрст) тем же путём вернуться обратно, и по возможности себя любезных, не обнаружить.
- Двинулись! – коротко приказал Уличев, и команда уже привычно скрылась в лесу. Следующие сутки, они шли не особенно удаляясь от границы, чтоб не сбиться и не заплутать, и всюду было одно и тоже, вооружённые персидские отряды и отряды их союзников, из ханств по сию сторону границы. И что в селениях, что в небольших городках, на которые разведчики глядели издали с высоких лесистых утёсов, везде стояла одна и та же картина: неприятель готовит большой поход из-за Аракса, и череду мятежей на подвластной русским территории. Таиться приходилось всё время, любой неосторожный шаг, и всё местное население примет участие в их поимке или уничтожении, а посему никаких «языков» по прежнему не брали, а при малейшем подозрении на встречу с людьми на тесной тропе либо в горах, егеря повинуясь определённому жесту руки командира, в одно мгновение пропадали из глаз. Так они пропустили через себя два обоза с продовольствием, несколько групп вооружённых всадников, и крестьянскую арбу со стариком и мальчишкой. И никто нигде, даже не заподозрил или не почувствовал, что в округе находились русские. Уличев не любил пустой бравады.
- Если можно не убивать, то не убивай! – говорил он на учениях, молодым егерям-разведчикам, и сам всегда следовал этой формуле. И всё же без приключений не обошлось. Егеря опаздывали, ибо на обратный курс, они повернули только около 11-ти утра третьих суток, после короткого двухчасового сна в лесу, где на посту дежурили уже по 30-ть минут. Впрочем, Уличев не особо беспокоился по этому поводу, на войне такое случалось не редко, и не считалось чем-то из ряда вон выходящем. Ну побурчит Белугин, ну пошумит слегка, всё одно теперь, несколько часов опозданий, ничего не решали, а излишняя торопливость, могла погубить всё. Да и мудрено было б в такой ситуации, обернуться за 72 часа, подобное случалось редко. Не случилось так и в этот раз. Когда по извилистым горным тропам отдалились от персидской границы на полсотни вёрст, и расположились на отдых в прохладном девственном лесу, то по прошествии одного часа, егеря двинулись по его дебрям так же осторожно, как и до того, ни шума ни гама, ни лишнего звука, замирая и прислушиваясь ко всяким подозрительным шорохам, и принюхиваясь к таким же запахам. Уже вечерело, и скоро должно было стемнеть, внезапно Уличев резко остановился и поднял руку, все прочие замерли.
- Дымом костра тянет и мясом, да голоса слышны! – тихо проговорил он своим. Принюхавшись, прочие разведчики огласились с чутьём командира.
- Да, верно… доноситься с западной стороны…
- Очень тихо за мной ребята! - свистящим шёпотом приказал командир, и пригнувшись, крадучись, они двинулись в том направлении. Вскоре, среди деревьев стал виден костёр, а вокруг, с дюжину вооружённых мужчин, и две девы-наложницы, а невдалеке стоял белый с узорами шатёр. На костре уже видимо всё сготовили, и теперь пировали. Точнее пировали только трое мужчин одетых так, что стало понятно что это некий бек со своими приближёнными, стали тут на ночёвку, а их лошади и крытая шёлком повозка, находились неподалёку. На большом ковре дымилась и манила всякая всячина, от мясных блюд и сдобы, до рыбы и сладостей. Время от времени, самый главный из троих давал что-то женщинам, и те с жадностью ели. Егеря подошли чуть ближе и стали отчётливо слышны голоса. Через четверть часа, разведчики узнали что здесь на ночёвку, остановился Джавад-бек, печально знаменитый тем, что когда-то присягнув России, через год сбежал к персам, занимался грабежами и разбоями, угонял скот и семьи, и щедро платил разбойникам за каждую русскую голову, не делая различий меж солдатами, и гражданскими чинами. Его уже давно хотели как-то изловить либо прикончить, но Джавад-бек будучи лично храбрым человеком, слыл ещё и осторожным до недоверчивости. Однако здесь он был на своей территории, и мог ехать откуда угодно, со скачек, свадьбы, да просто из гостей.
- Вот он сука… - зловеще прошептал Уличев, недвижимо лежа в кустах за деревом – Судьба ребята… Значиться политес такой. Как угомоняться, выжидаем пару часиков, и втроём, я, и Сан Саныч с Пал Палычем, наносим визит в лагерь, а точнее в шатёр к беку, и берём его тёпленьким…
- А девки его? - опасливо справился Сан Саныч, сверля глазами двух красивых и грациозных гурий.
- С девками сложнее… Невольницы, а мож и жёны, хер их тут разберёт, сто племён обитает… С ними поделикатней, поласковей, без ножиков…Нежным удушающим приёмом лишить сознания, и связать, да кляп в рот, словом, без грубостей с женским полом…
- А с мужским полом чего? – хмыкнул Пал Палыч.
- Ну с этими проще ребята… С мужчинами лучше без нежностей, так вернее…
- Это правильно, а то ребята в полку о нас не то подумают, коли мы всем подряд, будем нежности расточать! - свистящим шёпотом заметил Сан Саныч. Стали ждать. Когда начальство наелось, к трапезе приступили и остальные. Наконец по прошествии времени, лагерь стал укладываться спать. Джавад-бек со своими дамами ожидаемо ушёл в шатёр, у входа в который, тотчас стали двое стражников с длинными ружьями, а прочие расстелив попоны и коврики, улеглись близ костра, некоторые даже положив под голову сёдла. Вскоре, лагерь захрапел на все голоса. Из шатра какое-то время доносились различные звучания интимного характера, довольное мужское урчание, и томные женские охи-вздохи. Всё время пока длилась «оргия» Сан Саныч несколько ёрзал на месте, пока командир шутливо не шикнул на него.
- Да уймись ты уже, оголодал твою мать!..
- Да как же всё же жизнь несправедлива к людям? – страдальчески вздохнул разведчик – Одним вон чего, а ты елозий тута по этим горам на пузе, чтоб опосля по своим же данным, на стены лезть по лестницам, за «подаркими!»
- Каждому своё – коротко ответил командир. Когда в шатре наконец всё утихло, разведчики выждали два часа, а потом Уличев шепнув «Пора», поднялся первым, а двое за ним. Чеканову и Зорких, он приказал быть у края лагеря, и прикрывать их. Три тени скользнули к шатру. Клевавших носом стражников тихо кончили ножами, мягко уложив тела сбоку, чтобы не мешали проходу, и по одному юркнули внутрь. Там огляделись. Хозяин спал прикрывшись одеялом, положив голову на хохлатый тюфяк. Две девы сопели носами чуть в стороне, лениво обнявшись друг с дружкой. Сан Саныч проявив инициативу, сразу же скользнул к ним и затаился рядом, на всякий случай. Уличев вынул нож тускло блеснувший в темноте, сел на одно колено в изголовье бека, и похлопал того по щеке. Хрипнув, Джавад-бек проснулся, и приподнялся на локте. В ту же секунду, Неждан рывком приставил нож к его горлу, прошипев по-персидски на ухо.
- Посмеешь пикнуть Джавад-бек, я те глотку вспорю как егноку, понял меня? - ошалевший, и толком не проснувшийся ещё вельможа, ощущая на кадыке нехорошее жжение, торопливо закивал головой, а бывший наготове Пал Палыч, затолкал ему в глотку хороший кляп.
- Поднимайся, только не спехом Джавад-бек, а то в раю раньше времени будешь! – продолжал шипеть над ухом Уличев. Поднявшись, разведчик не убирая нож от горла, позволил голому беку натянуть шаровары и обуть сапоги, а затем, уже вдвоём, так же не торопливо облачили пленного в халат, и водрузили на голову шапку, бек всё же!
Затем Уличев не отнимая руки с ножом, велел Пал Палычу связать беку руки спереди определённым образом, приказав пленному сложить руки вместе, подобно тому, как школяры сидят за партой. Гайдуков связал Джавад-бека на совесть, ничего тот этими руками сделать уже не мог, даже ударить.
- Выходи бек, выходи Джавад, тихонько, не споткнись! – зловеще продолжал вещать ему над ухом Неждан. В этот момент, завозившись чего-то, открыла глаза и села на постели одна из наложниц, блеснув своими прелестями.
- Господин? А ты ку… - докончить свой вопрос, полусонная красавица не успела, бывший на стороже Сан Саныч, как и было уговорено, нежным удушающим приёмом, отправил диву в бессознательность, связав её каким-то поясом, и засунув кляп в нежные уста.
- Эх… на что ж я за ради Отечества иду-та? – тоскливо глядя на девиц, горестно прошептал Сан Саныч, пробираясь ко выходу. Вторая подруга, сладко мурлыкая и посапывая чего-то, повернулась на другой бок, продолжая пребывать в царстве сна. Разведчик Егоров прихватил по дороге кожаный пояс бека с тяжёлой фляжкой воды, в дороге всё могло пригодиться. Так же осторожно вышли из шатра.
- Огнестрельное соберите! – коротко приказал Уличев, не убирая руки с ножом от горла бека, который к ужасу своему, по языку напавших, понял что это русские. Егеря под дружный храп нукеров и джигитов, пособирали какое увидели огнестрельное оружие, коего оказалось всего девять стволов, и пошли к лошадям. Лошадей оказалось тринадцать, отвязали всех, и только тут Уличев убрал нож.
- Подведите ему лошадь! – попросил Неждан. Животное подвели, и бек при помощи своих новых спутников, сел на неосёдланную конягу, которую привязал к уздечке своей лошади Уличев, бросив пленнику глядевшему на него со злобным страхом.
- В паре поедем бек, не горюй!
Егеря сели на коней, привязав к себе каждый ещё по лошади, а две свободные пошли за остальными сами. От спящего полумёртвым сном лагеря, отъехали очень тихим шагом, а уже где-то в полуверсте от оного, пришпорили коней во всю, дорога впереди предстояла ещё долгая…
Гнали всю ночь, хоть и не очень быстро, но резво. Пленник, не желая расшибаться о придорожные камни, крепко держался на коне, сжав его бока ногами, как делали все умелые наездники. Вся тёплая компания что неслась теперь по залитым светом дивной восточной луны каменистым дорогам, хорошо умела ездить верхами без сёдел. Ни одна живая душа на пути пока не попалась, но егеря скакали с оружием на изготовку, произойти могло всякое. Уличев время от времени, бросал торопливые взоры на пленника, как он там сердешный, не собрался ли упасть низко? Но Джавад-бек сидел цепко, геройская смерть на острых камнях, в его планы пока видимо не входила. Аулы и маленькие деревеньки благоразумно обходили, но часа через два, возле одной старой, заброшенной мечети, на русских внезапно, нос к носу наскочил конный отряд вооружённых людей человек в 15-ть, видом своим напоминавших курдских разбойников. Увидав русских, те хотели было схватиться за оружие, но егеря вкинув штуцеры, дружным залпом сразили в упор пятерых, а потом действуя ружьями как палицами, успели уложить ещё троих, а прочие развернув коней, бросились на утёк оглашая ночной воздух, тревожными криками. Уличев быстро достал карту, и под лунным светом глядел на неё минуты две.
- На право за мной! – спрятав карту, потянул поводья Неждан, и команда зарядив штуцера, ринулась следом.
- Нам только до рассвета протянуть, а там пёхом через горы и леса пойдём! – весело гаркнул на ходу Неждан, ловя ветер огрубелым лицом. Когда взошло солнце, маленький отряд проехал одно опасное ущелье, и после часа отдыха, егеря отпустив коней восвояси, двинулись пешком, ехать открыто было уже опасно, хотя разведчики язвительно хихикая, предполагали что бека-то, по беспечности вероятно ещё даже не хватились. Джавад-бека поместили теперь в середине, привязав к Сан Санычу, чему тот не особенно был рад.
- Сбились мы слегка ребята, вёрст 20-ть придётся лишних топать. В темноте да в спешке этой, так-то вот! – посетовал Уличев .
- Да – сплюнул Сан Саныч – Белугин-то нас ещё вчера к вечеру ожидали-с, а мы тут того-с, задержали-с!
- По карте до наших вёрст 110-120-ть, и пройти их надо за сутки, кровь из нас вон! – решительно заметил Уличев. Егеря хмуро переглянулись, но ничего командиру не сказали, слова были лишние, опытные бойцы понимали, что успеть, это значит выжить. Проверили воду, оказалось, что у каждого во фляжке по одной трети. В жару да в горах, её на долго не хватит, это означало что пить придётся буквально по глотку в несколько часов, ну по два в крайнем случае.
- Скорым! – скомандовал Неждан, и группа побежала, а пленник хоть и рычал что-то угрожающее, но бежал так же споро и быстро после сухого обещания русского командира, что если бек будет изображать усталого, то он ему поджарит задницу порохом. Головорез Джавад-бек как и все подобные ему люди, хорошо и доходчиво понимали только такой язык, язык войны не опереточной, не водевильной с хихиканьем да песенками, а до боли реальной, и чутьё ему подсказывало, что русский егерь так и сделает, а потому он бежал, бежал вместе со всеми. В этой части местности, лес закончился уже через два часа. Пропустили через себя дровосеков на ишаках, пару вооружённых всадников, да оборванных дервишей. Солнце жгло немилосердно, и к трём часам дня, вода иссякла совсем. Пленника поили как и себя, вынимали кляп изо рта, вливали один-два глотка и засовывали обратно, через угрозы и проклятия что их всех вырежут.
- Запомни одну простую истину бек – тихо но решительно обратился к нему Уличев – живым, мы тебя уже твоим не отдадим, и коли нас тут где обложат, то мы вначале тебе глотку вскроем, да, как ты нашим пленным с-сука… А потом, дорого продадим свои жизни!.. Так что проглоти свои угрозы и не блюй ими, не поможет! За мной! – бросил Неждан уже своим, и егеря пошли. При подходе к одному перевалу, углядели издалека что он перекрыт, конные воины зорко стерегли его.
- По нашу душу видать, то ли куртинцы тревогу подняли, то ли этого красавца, его долболобы хватились! – хмуро сказал Зорких, осторожно глядя из-за камня.
- Идём в обход, по козьим тропам, и непроходимым скалам, как пошёл бы Котляревский! – решил Уличев. Через час, разведчики нашли такую тропу, узкую, крутую, и непроходимую в теории. Однако на практике, с помощью верёвок, глухого русского мата, и усердных молитв про себя, через два часа, разведчики с пленным тропу миновали, оставив опасный перевал позади. Отдохнув буквально какие-то минуты, команда в насквозь промокших от пота одеждах, продолжила поход. Стало чуть легче когда спустились вниз, там скалы отбрасывали тень, в её прохладе и шли. У всех уже заметно впали щёки, появились круги под глазами, и становилось сухо во рту, но егеря шли и шли, останавливаться на долго, было нельзя. Вскоре, найдя удобное место сбросили ранцы, оставив себе в подсумке по две гранаты, их бросать было рано… Воды как на зло, не попадалась нигде, а подходы к селениям везде стерегли вражьи дозоры.
- Вёрст через десять развилка будет, там на лево, какие-то сады или лесочек должен быть, дойдём и полчаса отдыха ребята, вперёд! - хриплым голосом приказал Уличев, и разведчики пошли. Джавад-бек, по прежнему мучительно что-то рычал, но держался крепко и стойко, показывать слабость врагу, он не хотел ни по чём.
Уже у самой развилки, из-за соседней скалы показался конный отряд персов, в несколько десятков человек, егеря успели рвануть последние 20-ть шагов, и залечь в камнях у развилки, опасность придала разведчикам силы. Пленника сунули головой вниз за камень, а сами начали отстреливаться. После того как свалился девятый или десятый, персы быстро ретировались, и тоже стали палить из-за камней.
- Отходить через развилку по одному, и бека прихватите! – приказал Уличев, соображая чего бы этакого, в их положении учинить? Пуля жжикнула возле уха, и Неждан быстро перекатился, а когда поднял голову, увидал что слева, есть опасный камнепадом склон, и если…
- Зоркий и Лёшка, слушайте меня - быстро захрипел командир доставая одну гранату – склон слева, готовь гранаты, я бросаю, вы следом, но как рванёт моя! Персов конечно не засыплет, они не дурачки, но камнепад, пыль и грохот, дадут нам нужное время чтобы сделать рывок, с богом ребята!
Череда из трёх взрывов, вызвала обвал даже больший чем ожидалось, но егеря этого уже не видели, ибо едва рванула последняя граната, они рванули за ней… До небольшого лесочка, дошли уже в сумерках. Ночная прохлада приободрила бойцов, которые отдохнув полчаса, продолжили путь. Им, выжившим в страшном Карягинском походе, этот свой поход, уже не казался чем-то фантастическим, или безумным, и только дикая жажда мучила нещадно, её немного погасили росой, смачивая платки, и даже кляп у пленного уже вынули, ослабнув как и все, кричать он уже при всём желании не смог бы. Но долго блаженствовать с росой было нельзя, поджимало время. Лесок скоро кончился, и опять пошли горы, скалы, утёсы, и тропинки. Отдыхали лишь прислонившись к камням, садиться было нельзя, Уличев опасался что встать по новой, может не получиться, не послушаются ноги.
- За мной! – едва слышно просипел Неждан, и егеря толкая в спину тяжело дышавшего Джавад-бека, пошли дальше. Где-то за час до рассвета, когда луна вышла из-за туч, увидели на небольшом пригорке яблоню-дичок, с большими, зелёными плодами. К дереву рванули не сговариваясь, как антилопы, и даже бека уже не надо было упрашивать. У яблони, Сан Саныч из практичных соображений, разрезал путы на пленнике, и тот едва-едва смог размять затекшие и омертвевшие руки, и кое-как рвать с дерева плоды. Недозрелые, кислые и жутко вяжущие рот яблоки, жрали с жадностью голодного тигра, задравшего лань. Вернее выпивали-выцеживали сок, выплёвывая противную мездру. Нацедились до того, что язык и дёсны, всё распухло и зудело, оскомина оказалась жутко неприятной. Тем не менее, сил сразу заметно прибавилось, яблоками набили карманы, и пошли уже по смелее, до своих по расчётам, оставалось порядка 20-ти вёрст. Едва прошли шагов сто, услышали журчание воды, и пройдя на звук ещё немного, увидели бьющий из скалы родник. Надо ли описывать что началось далее? Покидав к бесам вон все яблоки, люди кинулись пить. Пили долго и жадно, умывали лица и шеи, пили пока животы не раздувались как бурдюки, а затем наполнив фляги, уже чуть бодрее, сцепив зубы, пошли далее, погибать когда до своих рукой подать, не хотелось никому из русских. И лишь Джавад-бек, шёл хоть и не дряблой, но какой-то апатичной, и даже обречённой походкой, шансов на спасение, он для себя уже не видел, судьба…
Капитан Белугин, пребывал в тяжёлом расположении духа. Он ждал своих ещё вчера, отправившись к месту ухода команды, когда солнце коснулось горизонта и стало тихонько тонуть за ним. Ждал до темноты в сопровождении двух солдат и унтер-офицера Лягушкина, тревожно реагировавшего на каждый шорох. Когда стемнело уже совсем, капитан коротко бросил своим «Возвращаемся, сегодня уже не придут!» Ни Лягушкин, ни тем более рядовые, не рискнули задавать вопросы, видя как тревожно, и сразу, осунулся их капитан. В полку на сегодня дел не было, и Вадим Григорич пошёл на квартиру. Спал тревожными урывками, но всё же спал. На следующий день сразу справился у дежурных нет ли чего о разведчиках, и офицеры хмуро качали головами, «Нет, не было»… Кое-какие команды уже вернулись, ждали только последние. Поручик Кубанин и капитан Кабардинцев, более других в батальоне, переживали за судьбу товарищей. Кабардинцев вообще поначалу когда узнал что в разведку ушли те то и те то, немного побушевал, отчего мол его не взяли? На это, Белугин ему сказал, что старших офицеров в такие опасные предприятия посылать не велено, а из младших и нижних чинов, послать лучших.
- Вот я и послал, лучших – тяжело вздохнул Белугин.
- Может отправить партию по той дороге, навстречу? - спросил поручик Кубанин.
- Оставь Мишка, смысла нет, они ещё вчера должны были вернуться, тут теперь думать надо, как дальше быть! – наморщив лоб, проговорил капитан, хлопнув поручика по плечу – Не может быть чтоб все разом погибли, не верю…
- Да и у нас никто не верит! – задумчиво поддержал его Кубанин. Так в ожидании и обычных хлопотах по полку, прошёл и этот день, а на закате, Белугин с тем же сопровождением, опять ходил к месту предполагаемого выхода команды, а в темноте, понявши что ждать бессмысленно, вернулся в расположение. В роте и батальоне, настроение оставалось неважным…
Эта ночь прошла заметно тревожнее, в общей сложности, ротный Белугин вряд ли и двух часов поспал. Утром опять спросил дежурных, и те так же подавленно ответили что разведчики пока не появлялись. Уже в начале полудня, когда он проводил с ротой обычные учения, прилетел на ретивом коне распалённый казак, и прямо с седла, гаркнул Белугину.
- Ваше благородие! Пришли! С энтой стороны города наш пикет стоял, а с полчаса назад, слышим, выстрел, один, другой, да до трёх! Мы вскинулись, глядим, идут снизу в гору шестеро, наших пять, зялёных, растрёпанных, нараспашку, а первый, штуцер в руках над головой поднял. Ну мы к ним, а эт ваши…
- Где ж они? – засияв радостью, воскликнул капитан.
- Да там, у нас на пикете, кормим-поим, их и пленного… Они это, Джавад-бека собачьего сына, живым приволокли, черти, ей-ей черти! – гордо заключил казак улыбнувшись. Скомандовав роте «вольно», Белугин, а с ним и бывший тут Кубанин, ринулись к конюшне, встретив по дороге Кабардинцева. Офицеры и казак верхами а рядовые бегом, все летели туда, где к окраине города, совсем с другой стороны, вышли к своим, пропавшие разведчики, первые из трёх, остававшихся команд. Когда Белугин с остальными подскочили к месту казачьего пикета, то увидели обыденную, но радостную картину: у костра на камнях, сидели пятеро егерей в истрёпанных мундирах, сверкая грязными от пота и пыли нижними рубахами, и хмурый да мрачный Джавад-бек, все они хлебали казачий кулеш из деревянных мисок, деревянными же ложками. Увидев начальство, разведчики отставили приборы, и тяжело, помогая друг другу, но всё же поднялись.
- И ты встать перед офицером! – грубо толкнул казачий урядник пленного бека, и тот глядя исподлобья, так же тяжело поднялся. Пять худющих, покрытых колючей как проволока щетиной лиц, с глубоко провалившимися синюшными глазами и щеками, с потрескавшимися и опухшими губами, глядели теперь на Белугина и остальных.
- Задание выполнено господин капитан – тихо проговорил Уличев, сглотнув ком, и достал из подсумка пачку перевязанных бечевой, грязноватых листов – всё изложено тут… И вот взяли Джавад-бека, до кучи…
- Ребята! – выдохнул Белугин, и шагнув вперёд, крепко, по-мужски обнял друга, к нему тут же присоединились Кабардинцев и Кубанин, а тут и рядовые подоспели. Лягушкин, выскочивши из общей массы, и не стесняясь слёз, бросился со всеми обниматься, а рядовые разом принялись кричать «Ура!» и подбрасывать шапки. А пленный, не выдержав всего этого, тяжело покачнувшись сел на камень, обхватил голову руками, и стал чего-то беззвучно перебирать губами. Слёз радости, не стеснялся уже никто, ни разведчики, ни ближайшие товарищи, ни начальство. Разведчиков на перебой поздравляли, что-то спрашивали, что-то обещали, чем-то клялись. Уличев и другие смахнув слёзы слабо отмахивались, пожимали чего-то плечами, а Сан Саныч насколько мог бодро, щёлкнул себя пальцем по горлу, и спохватившиеся товарищи, тут же где-то раздобыли им вина, но егеря выпили лишь по стаканчику, много пока было нельзя. Опомнившись, Белугин тут же распорядился насчёт пленного, и Джавад-бека увели, а вернувшихся бойцов ждала русская баня, и две недели отдыха…
Скоро стало известно, что некоторым командам повезло меньше. Из двух остававшихся, к вечеру казаки привезли найденного ими близ города, измождённого и раненого егеря, что один уцелел из троих, ушедших в разведку. О последней паре бойцов, стало известно несколько дней спустя, от лазутчиков из местных. Уже на полпути домой, егеря напоролись на вражий разъезд. В перестрелке один боец погиб, а другой, уже будучи ранен, затаился за камнями прикинувшись мёртвым, и когда те подошли, подорвал себя и их, двумя гранатами.
Белугин навестил друзей сразу после бани, забежав буквально на пять минут, узнать не надо ли чего? Оказалось надо. Разведчики усиленно попросили командира, дабы тот поговорил с Котляревским,что бы генерал не отдал Джавад-бека Ртищеву, а то тот старый богомолец не по глупости, так по простоте, пленника персам вернёт, с него станется. Белугин пообещал употребить на это все силы, но Джавад-бек ни в коем разе, уже не увидит своих. Капитан не обманул ожиданий разведчиков. По горам уже разнёсся слух, что известного многим бека, унесла вместе с лошадьми нечистая сила, а более менее внятные подробности, стали известны гораздо позднее. А пока, Котляревский представил всех разведчиков к наградам, а Джавад-бек, за многочисленные свои злодеяния и не только против русских но и против простых горцев, был после основательного допроса в контрразведке, повешен без лишних церемоний. Ртищева такой мелочью, даже и беспокоить постеснялись…
* * * *
Сведения, доставленные разведчиками, подтвердили самые мрачные опасения генерал-лейтенанта Котляревского, персы готовят вторжения и мятежи по всей линии. Люди генерала всюду держались на стороже, и установили, что намедни, к Мехти-Кули-хану приезжал некий хаджи, или духовная особа с фирманом от шаха. Генерал тот час же приказал схватить того хаджи, при этом Асет-султан, начальник карагарских курдов, у которого жил хаджи, бежал со 150-тью семействами к персам. Котляревский безуспешно склонял Ртищева к решительным действиям. Наконец, сам Аббас-Мирза уже показался с войсками близ урочища Султан-Чесар, недалеко от Аракса. Котляревский сразу же дал знать, что готов выйти на встречу персам. Однако принц повернул к границе Талышского ханства, и 10 августа одновременно прислал в лагерь Котляревского важного посланника для переговоров, Наджав-Кули-Хана. Таким образом Пётр Степаныч, вместо удара на Талыш, остановился при урочище Сарыкамуш, вступив в общение с талышинским ханом Мир-Мустафой. Котляревский понимал что Аббас-Мирза тянет время с этими переговорами, и собирает силы. Но этого упорно не мог понять старик Ртищев, а меж тем, персы уже учинили на Талыш чапаул, или ночной налёт, и увели много кочевого народа. Создавалась угроза переманивания ими на свою сторону, Мир-Мустафы-Хана. Уже 14 августа, Котляревский дал знать Ртищеву, что Аббас-Мирза вступил в Талыш, а со стороны Гиляна подходит другое персидское войско, народ возмущается против беков, а Мир-Мустафа-Хан, вступил с персами в переговоры. Запахло отторжением Талышинского ханства, под высокую руку персидского шаха, чего Котляревский не собирался допускать ни в коем случае, дав секретно знать талышинскому хану чтоб тот держался, а в случае чего, его выручат русские войска. Один из помощников генерала, капитан-лейтенант Веселаго, отправил во все стороны аналогичные послания и лазутчиков.
Исходя из всего вышеописанного, Котляревский написал Ритщеву очень решительное, полультимативное послание, в котором дал понять, что если через пять дней он не получит разрешение на приезд сюда Наджив-Кули-Хана, то он сам, невзирая ни на что, перейдёт Аракс, дабы помешать персам овладеть всем Талышинским ханством, ибо это приведёт к уже непоправимым последствиям. Так же генерал описал насколько шатко и непрочно создавшееся положение.
Пётр Степаныч, генерал Котляревский… Такие люди, рождаются лишь раз в столетие, и выходят на авансцену в самый трагический, и сложный момент затяжного спектакля, под названием Жизнь. Он как никто другой до него и даже после, понимал и противников своих, и саму войну. Все его действия, продиктовывались ему одной лишь предусмотрительностью, и головокружительная карьера генерала, идя на самый взлёт, казалось уже сулила ему великое будущее, но, как показали последующие трагические события, рок уже начинал диктовать, свою волю…
Ртищев очевидно пребывал в каком-то своём, опереточном мире, ибо после даже таких донесений, продолжал думать о возможности заключить мир. Рассчитывая на обещанную встречу с Аббас-Мирзой, он вышел из Тифлиса с отрядом в 3000 человек, и соединившись с Котляревским, прибыл к урочищу Каракюпах, что в одном переходе от Аракса. Навстречу им выехал Наджив-Кули-Хан. Ртищев послал к Аббас-Мирзе бывшему у Тавриза, генерал-майора Ахвердова, с просьбой назначить точное место для встречи на границе. После целого ряда восточных церемоний и всякого-такого, Ахвердов вернулся с двумя не сулящими ничего хорошего известиями. Во-первых, Аббас-Мирза отказывается встречаться на границе, и требует чтобы Ртищев сам приехал к нему на его территорию за 80 вёрст. И второе известие, буквально ошеломило всех, сдали Москву, Наполеон в Кремле… Котляревский опять стал предлагать ответить силой, но Ртищев упорно продолжал надеяться склонить персов к миру, однако ехать за 80 вёрст отказался, предложив употребить для этого дела поверенных. Ртищев хотел заключить мир на основании статус-кво: все остаются при своих, и ничего лишнего никто не требует. Всё это, уже происходило на исходе сентября, 24 числа которого, Котляревский представил Ртищеву очередной рапорт, при котором приложил письмо капитан-лейтенанта Веселаго к находившемуся в Ширване майору Швецову. В письме говорилось следующее: в Талышинском ханстве вспыхнуло общее возмущение, 10 тысяч персов под началом Сардар-Амир-Хана, вошли в Ленкорань, и к ним примкнули все талышинцы. Сам хан нашёл убежище в русском отряде.
Именно с этого момента, в судьбе генерал-лейтенанта Котляревского, была пройдена точка невозврата, персы вошли в Ленкорань… Ленкорань… если бы старый идеалист и мечтатель, а вернее политический и военный слепец Ртищев, хотя бы один раз до того рокового дня, прислушался к словам молодого генерала, вся история Русского Кавказа пошла бы по другому, а беспримерному гению Котляревского, открылись бы великие возможности! Но увы… Позднее, историки писали что Ртищев, был лично глубоко порядочным, честным и благородным человеком, но излишне мягкосердечным. Но вот я, хочу спросить, что стоят все эти достоинства, если их обладатель, пусть и невольно, но стал причиной тяжелейших бед и испытаний, упорно не желая раз за разом замечать очевидное, и ставши в итоги, причиной гибели стольких достойных солдат и офицеров, прошедших с боями всю войну, и на пороге победы, сложивших свои буйны головы, из-за такого вот «командующего?». Ответ думаю очевиден. Ни честность, ни порядочность, не являются оправданием преступному или наивному (что в военное время одно и тоже) бездействию, никогда…
А меж тем, видя нерешительность Ртищева, персы обнаглели в конец. На Асландузских переговорах,они потребовали чтобы Россия уступила им все присоединённые к ней провинции: Дербентскую, Кубинскую, Бакинсккую, ханства Карабахское, Ширванское, Шекинское, области Елизаветопольскую, и Шурагельскую. После двух заседаний, переговоры закончились.
Предвидя всё это, Котляревский неоднократно просил Ртищева соединив два их отряда, смело атаковать Аббас-Мирзу в его лагере, ручаясь за победу. Но Ртищев боясь неудачи, отклонял раз за разом, все здравые предложения подчинённого. Наконец, терпение Котляревского треснуло, и меж ним и командующим, пролегла глубокая борозда напряжения. Старческая осторожность Ртищева, приводила в негодование решительного генерала, и открытая ссора не заставила себя долго ждать. Как рассказывали потом очевидцы, за обедом у командующего, Котляревский доложил ему что несмотря на перемирие, персы продолжают «пошаливать», отбивают скот и разбойничают по восточному обычаю. Командующих хладнокровно ответил, что следовало бы приказать полковнику Донского полка Попову, чтоб он отрядил своих казаков, не пускать грабителей через речку. Котляревский возразил что речь не о диких разбойниках, а о значительных массах персидской конницы, и одних казаков слишком мало. Ртищев возмутившись заявил что молодым генералам надо прежде всего научиться молчать перед старшими и повиноваться их приказам, а Котляревский-де и вовсе молод в настоящем чине. Пётр Степаныч по обыкновению своему вспылил, и в резкой форме ответил что не намерен молчать там где нужно говорить правду, а если он кого-то не устраивает, то просит и вовсе уволить его со службы. Ртищев сухо ответил, что право на отставку есть у каждого дворянина, на этом обед и кончился.
Когда о сём узнал генерал Ахвердов, то выждав пока Ртищев после обеда ляжет отдыхать, немедля отправился к нему в палатку. Подробности их разговора остались тайной, но по прошествии какого-то времени, Ртищев вышел из палатки, и позвав к себе ординарца, приказал тому сей же час ехать к Котляревскому, и сообщить генералу, что сам будет у него к чаю. Отряд Котляревского стоял за Главным лагерем, и когда Пётр Степаныч вышел Ртищеву на встречу, старик со слезами вдруг стал просить у него извинений, предлагая помириться и всё забыть. Он растрогался до того, что разрешил Котляревскому любые действия, но по сию сторону границы, переходить Аракс строго запрещалось. С тем вскоре Ртищев и отбыл в Тифлис, ибо того требовала уже критическая обстановка, сложившаяся в крае. Причины по которым Ртищев срочно отбыл в Тифлис, были самые удручающие и тяжёлые. Беглый грузинский царевич Александр, о котором какое-то время ничего не было слышно, объявился в Кахетии, где опять вспыхнули мятежи, при содействии тайных лезгинских обществ. Одновременно с этим, снова взбунтовались горцы по Военно-Грузинской дороге, и прервали сообщение с Россией, а перехваченную почту, отвозили мятежному царевичу. Ко всем этим прелестям, добавилась новая вспышка чумы, и голод, при котором за коду хлеба (36 кг) давали по два рубля серебром, что было очень дорого! Деньги из России поступать перестали тоже, положение ухудшалось день ото дня.
Вскоре дошло уже до того, что генерал-майор князь Орбелиани, заменявший Ртищева во время его отсутствия, , открыто доносил что уже не ручается за безопасность Тифлиса, и что лезгины уже джигитуют в самом Авлабаре, предместье города. Все эти обстоятельства торопили Ртищева с отрядом идти в Грузию. Во время его отъезда, произошёл случай, доказывающий в очередной раз, какой страх и ужас, внушало имя генерала Котляревского. Мехти-Кули-Хан, видя уход Ртищева с отрядом и приближение к границе большого войска персов, стал оказывать русским явное пренебрежение. Он не только согласно обычаям не проводил Ртищева и не преподнёс ему подарков, но будучи в своей крепости в Шуше, стал преследовать беков, верных русскому правительству. Котляревский сего терпеть не стал. Он сам лично, в сопровождении лишь одного казака, лихо прискакал на ханский двор, где тот сидя на тахте перед бассейном, важно курил кальян в кругу челяди. Подъехав ближе, генерал сверля хана взором, прямо с седла крикнул тому что он его повесит, после чего не взирая на вооружённую свиту, слез с лошади, и помахивая ногайкой, повторил угрозу. Хан настолько оказался поражён демаршем генерала, что лишь спросил растерянно, чем де он заслужил такой гнев? Котляревский, не меняя грозного голоса, пояснил хану, что тот уже очевидно ни во что не ставит русского сердара, раз не пришёл проводить его при отъезде как велит обычай, а затем стал безвинно придираться к бекам, преданным России?
Генерал держался столь уверенно, что хан стал извиняться и оправдываться, приказав тот час же нагрузить разным добром несколько мулов, и с этим караваном лично отправился догонять командующего, которого догнал уже в Тертерах, по дороге на Елизаветополь. Как выяснилось позже, этим своим поступком, Котляревский нагнал на хана и его окружение такого страху, что готовое вспыхнуть восстание, не состоялось вовсе. Вскоре после того, события стали разворачиваться резко и неумолимо. Переправа персов через Аракс продолжалась, и они один раз даже, хотели угнать табун русских лошадей, но были отбиты. Котляревский после этого случая, написал наследному принцу, письмо следующего содержания. «Вы происходите от знаменитой фамилии персидских шахов, имеете между родными стольких царей, и даже считаете себя из родни небесным духам, возможно ли, что при такой знаменитости происхождения, зная всю малочисленность русского отряда, Вы, решаетесь тайно воровать у него лошадей? После этого, Вам неприлично называться потомком знаменитого рода». Письмо оканчивалось резкими словами, и просьбой о запрещении впредь, подобных набегов. Иными словами, генерал недвусмысленно, бросал принцу вызов на бой. Письмо генерал передал с одним пленным персом, который получил за это несколько червонцев, и уверение в неминуемой мести, если письмо не будет передано. Наследующий день, персы продолжили переправу, и ставили свои палатки по эту сторону реки. Русский генерал уже думал что скоро быть решительному сражению, но вдруг к вечеру, персы сняли свои палатки, и ушли обратно за реку, словно дразня противника. Котляревский достаточно быстро разгадал манёвр неприятеля. Отказ персов от переправы, навёл генерала на мысль, что Аббас-Мирза хочет идти другим путём, прямиком в Грузию, через Шекинское ханство. Вскоре узнали что 3000 персов под началом Пир-Кули-Хана, выступили прямиком на Нуху, чтобы поставить там на престол, ранее выгнанного русскими владыку Селим-Хана, и его старых беков. Одновременно с этим, другой персидский отряд, пошёл к местечку Сальян, откуда открывался прямой путь, в Ширванское ханство. Эриванский хан должен был нападать с Бамбакской и Шурагельской стороны. Последствием этих действий, могло стать соединение персов с царевичем Александром, общее восстание всех «татарских» и горских племён, и полная гибель русских на Кавказе. Предотвратить эту катастрофу, мог теперь только решительный и отчаянный удар в самое сердце персидского войска. Котляревский, со своими небольшими силами решился на то, на что не хватило духу у Ртищева, даже при соединении двух отрядов. О дерзких своих замыслах, он сообщил Ртищеву в письме, расписав их по всем правилам. Правда донесение это, в котором генерал намекнул на намерение перейти границу, было отправлено командующему не с обычным курьером, хорунжим Холодновым, а с бывшим при штабе каптенармусом, коего попросили «не особо и торопиться в дороге». Всё время пока Котляревский стоял лагерем на реке Аг-Углан, в его отряде по мимо других частей, уже традиционно находилось несколько рот 17-го егерского полка.
Капитан Белугин ходил очень мрачный и задумчивый. Мысли о семье остававшийся в Тифлисе не давали ему покоя. Если даже сам Орбелиани не ручался за удержание города, то положение и впрямь самое паршивое за всю войну! От одного решительного удара, зависело теперь всё, включая победу или поражение в войне. Это понимали разделяли как бойцы его роты, так и всего полка. Его верные разведчики, его незаменимые «сапожных дел мастера», не докучали ему занудными и бесполезными восклицаниями на тему того, всё мол обойдётся. И Уличев, и Сан Саныч, и все прочие близкие друзья капитана Белугина, понимали одну простую вещь. Обойдётся лишь в том случае, если они сделают что-нибудь решительное, и причём немедля. Наконец ко всеобщему облегчению, по отряду объявили что походу быть! При русском отряде, находился не отлучено под надзором, уроженец Карабаха, Мурат-Хан, вызвавшийся быть проводником, ибо хорошо знал дороги и брод через Аракс. Генерал решил рискнуть и довериться ему, а вскоре барабанный бой по лагерю, бил лёгкий поход. Лёгким походом в русской пехоте, называли марш, когда бойцы выходили с 4-х дневной порцией сухарей, без шинелей, и с 40-ка патронами на человека, вместо 60-ти. Когда войска построились, Котляревский обратился к ним со следующей речью.
- Братцы! Нам должно идти за Аракс, и разбить персиян. Их на одного нашего десять, а то и больше, но храбрый из вас стоит десяти, а чем больше врагов, тем славнее победа! Идём братцы, и разобьём! - слова эти были приняты бойцами с небывалым восторгом: Котляревский умел воодушевлять своих людей.
- Ну ребята, наконец-то будет дело! – сказал своим просиявший Уличев – Слава богу Пётр Степаныч решился! Теперь думаю не пропадут наши труды, и твои СанСаныч страдания в разведке, не напрасными окажутся! - улыбнувшись, шепнул он приятелю.
- Ой дай-то бог! – вздохнул тот, чуть скосив взор.
- Лишь бы этот пень трухлявый, Ртищев наш, чево мы замыслили-то не узнал! - -обеспокоенно буркнул унтер Лягушкин.
- А мы ему не скажем! - деловито заметил Лёшка Чеканов, и все тихонько засмеялись. Отряд из 1500 пехотинцев и 500 всадников при шести орудиях, выступил. Выходя на очередной неравный бой, Котляревский по привычке написал пару бумаг: первая являлось распоряжением на случай гибели, второй была диспозицией к атаке. Двум ротам егерей среди которых очутились и наши молодцы, командовал уже полюбившийся удалью и отвагой майор Дьячков. Его «войско» должно было стоять вправо от правого же каре, а ещё одна рота с майором Лентовским, располагалась левее третьего каре, и всё это, составляло фланги. Прочие роты егерей 17-го полка, так же равномерно и чётко были распределены по войскам. Причём ротам Дьячкова, предписывалось особое задание в атаке, пробежать и быстро атаковать палатку Шах-Сады, для чего им давался проводник. Всем предписывалось атаковать в штыки как можно скорее, стрелять как можно реже и наверняка. Из орудий бить только если неприятель откроется всеми толпами. Приказ был подписан и доведён до войск 18 октября, 1812 года. Вначале как водиться сходили в разведку, и приволокли несколько хороших языков, кои показали что войск у Аббас-мирзы аж 30 тысяч, но регулярных из них только 14 тысяч, а прочие это сброд со всей Персии.
- Ну насчёт 30-ти тысяч врут поди, а вот что свыше 20-ти у принца, это пожалуй да – рассуждали офицеры, на совещании в палатке у генерала, потом подумавши добавили – А может статься что и не врут…
- Ну 20-ть их там или 30-ть, это уже не важно – склонясь над картой, рассуждал Котляревский – сколько б их там у Аббаски не было, будем бить всех разом!
По своему обыкновению, Котляревский намеревался напасть на неприятеля ночью, но чтобы скрытно обойти персидские караулы, следовало переправиться через Аракс, в 15-ти верстах выше лагеря и совершить переход в 70 вёрст! На холодной заре 19-го числа, русские начали переправу. Одно орудие прошло благополучно, но второе провалилось в яму вместе с людьми и лошадьми, и общими усилиями удалось вытащить только людей.
- Орудие оставить в реке, возиться с ним нам некогда, если кто-нибудь вернётся, так тогда и подберут! – приказал Котляревский. Собравшись на другом берегу, отряд сомкнулся в каре, и двинулся вперёд, имея в авангарде «татарскую» конницу и казаков. Таким порядком, русские дерзко зашли Аббас-Мирзе в тыл со стороны самой Персии, откуда принц и его люди, готовы были ждать скорее самого шайтана с рогами, чем русскую армию. Попадавшихся по пути персов брали без выстрела и шума, так что никто уже не мог бы упредить принца, о нечаянном для него огорчении. Таким образом, войска Котляревскго показались в виду персидского лагеря, когда был уже совершеннейший день. Часть армии принца занималась обычными упражнениями, а сам Аббас-Мирза и английский советник сидя рядом наблюдали за этим. Когда вдали замаячили конные «татары», принц сказал англичанину, указав пальцем.
- Вон какой-то хан едет ко мне в гости!
Британец поглядев в подзорную трубу и передавая её царственному собеседнику, хладнокровно изрёк.
- Нет, это не хан, это Котляревский…
Аббас-Мирза будучи храбрым человеком, постарался скрыть смущение.
- Очень хорошо, поросята сами лезут к нам на ножи!
Однако очень скоро его высочеству пришлось испытать что его атаковали барсы. В лагере, никто из персов даже не подозревал о самой возможности появления тут русских. Атакующие находились уже довольно близко, когда солдаты принца, меж которых со скоростью степного пожара пронеслась весть «Котляревский пришёл!» бросились вначале сломя голову в разные стороны, и их офицерам с большим трудом удалось заставить солдат, строиться в колонны. Три русских каре с растянутыми передовыми фасами, по коим располагались егеря, а конница меж каре, разом пошли в атаку. Ещё при подходе к неприятельскому лагерю, Котляревский заметил что господствовшая над персидским лагерем высота, занята лишь одной конницей. Свой первый удар, он направил туда. Аббас-Мирза спешно бросил на защиту горы своих сарбазов, но было уже поздно: «татарская» конница и казаки при поддержки пехоты, уже сбили персидскую кавалерию с горы, причём егеря действуя как всегда молниеносно, довольно ловко щёлкали из ружей и скалывали штыками вражеских всадников.
- На гора ребята-а! За мной, ур-р-р-а-а-а!!
Аббас-Мирза осознав свою ошибку, вышел из лагеря с войсками и обогнув гору справа, вознамерился отбить её обратно. Но Котляревский упредил принца. Оставив на горе артиллерию с достаточным прикрытием от каждого каре, с основными силами спустился вниз, навстречу врагу.
- Ну братцы, пошли с богом! – крикнул капитан Белугин, взмахом шпаги увлекая свою роту. Уличев в этот раз уже шёл в атаку со шпагой, привыкал по совету побратима Кабардинцева. Громовое «Ура!» блеск штыков, шпаг, и сам Котляревский впереди, произвели на уже расстроенные персидские ряды такое впечатление что после короткой, но весьма ожесточённой схватки, их ряды объятые паническим страхом, шарахнулись назад, и вскоре вся армия принца не слушая угроз, криков и проклятий командиров, обратилась в бегство, ища спасения за рекой Дараут. Весь неприятельский лагерь со всеми сокровищами и припасами включая 36 фальконетов, достался победителям. Конная артиллерия персов, уцелела лишь благодаря резвости лошадей. По занятию этой позиции, генерал-лейтенант Котляревский, стал готовить план другого сражения, предполагавшего полное уничтожение неприятельской армии.
Генералу привели довольно интересного перебежчика с персидским знаменем в руке. Им оказался пленный русский унтер-офицер, поклявшийся что не переходил к врагу добровольно, а был взят в бою, служил им для вида, ища случая уйти назад к своим. Генерал пристально поглядел на пленника, и спросил у того, как бы им можно было пройти так, чтобы не дать неприятельской армии скрыться? Пленный сразу заметил что знает дорогу, где можно пройти минуя их пушки.
- Да нет, на пушки братец, на пушки! - воскликнул Котляревский. В персидском лагере вскоре было обнаружено 400 тюков английских патронов, которые русские оставили себе, а драгоценности отдали проводнику Мурад-Хану за службу. Глянув на эти патроны, Уличев мрачно заметил.
- Союзнички наши, шаху патроны-то поставляют, с-суки бля гнилостные, тьфу!!
А меж тем, Аббас-Мирза обосновался на новой позиции при укреплении Асландуз на горе, в том месте где Дараут впадает а Аракс. В продолжении всего дня 19-го числа, принц высылал своих стрелков и конную артиллерию для ведения перестрелок, а ночью, бежавшие русские пленные рассказали, что принц приказал собрать все свои отряды. Здесь думаю будет не лишним пояснить читателям, что представлял собой в ту эпоху, военный лагерь персидской армии.
На марше, многие солдаты имея собственных лошадей, ослов или мулов, ехали верхом, иногда по одному животному на двух солдат. Добыча, палатки, снаряжение, личные вещи и даже оружие, нагружались на этот же транспорт. Недаром считалось что персидский осёл, самый терпеливый и выносливый из прочих ослов. Иррегулярные формирования и ополченцы, так всегда и передвигались, на ослах, мулах и верблюдах. А из-за жары, персы нередко шли ночами при свете факелов и с музыкой. О каком-либо походном порядке, нечего было и думать, его отродясь не было, всяк шёл как хотел, лишь бы прийти в назначенное место для лагеря. Шли в разброс и без всякого порядка. В точно таком же беспорядке и хаосе, обустраивался и лагерь. Место для лагеря, напоминавшего собой круг, выбирали особые люди. Обоз со всем добром кроме женщин для рядовых солдат, двигался впереди армии, он-то и успевал до подхода войск, обустроить весь лагерь: поставить палатки, открыть кухни и вырыть ямы с помощью слуг и рабов. В лагере вообще было много не военных людей для развлечения знати. В голове лагеря ставили орудия, верблюдов отводили и располагали отдельно. Спереди и у пути следования, квартировались министры и прочие чиновники, нужные и ненужные для войска. Перед палатками этих господ, всегда располагались торговые ряды и два эшафота с флагами. Вокруг всего этого, становилось ополчение, строго по племенам, отдельно друг от друга, чтоб не дрались. Самое же главное что лошадей, привязывали у палаток, которые разбивались хаотично и в беспорядке, за исключением сарбазов, ставивших их в линию. Перед палаткой всадника было воткнуто копьё, перед пехотной стоял мушкет (если таковой имелся)
Под вечер, выставляли караул для охраны палатки шаха или принца из 500 человек. Ставили караулы и внутри лагеря. Часовые перекликались друг с другом криками «Ио Али! Хозыр-бош!» что означало «О Али, берегись!» «Хушиар бош!» означало «Слушай!» Никаких мер против внезапного ночного нападения врага не предусматривалось. Коней рассёдлывали и спутывали, внешней ограды не делали, не выставляли даже внешнюю охрану в виде аванпостов, пикетов и патрулей. Такая беспечность и разгильдяйство, не раз приводили персов к полному поражению. Уже позднее выяснилось, что это была их старая традиция, не воевать ночью. Иностранные наблюдатели не раз отмечали опасность того, что вьючные животные, намертво привязанные к палаткам, зачастую запутывались в верёвках, и тысячи голов скота, создавали меж палаток жуткую паутину, могущую в случае паники, погубить массу войск. Знали всё это разумеется и русские, и при ночных нападениях всегда умело пользовались тем бедламом, что творился в персидском войске. Теперь становилось понятно почему Котляревского никогда особо не страшило число вражьих войск, ибо этому числу и беспорядку, он всегда противопоставлял выучку, храбрость и дисциплину.
Войско Котляревского, поднявшись вверх по течению, переправилось через Дараург перед рассветом. Семь рот Грузинского гренадерского полка, шли от гор со стороны Персии, егерский батальон заходил со стороны Аракса чтобы ударить оттуда, а небольшое резервное каре, двигалось вниз по Дараургу. Казаки и «татары» стерегли пути отступления у Аракса. В таком порядке, в глухую ночь, русские воины шли к Асландузу. Шедшие впереди разведчики, не особо удивились отсутствием боевого охранения у неприятеля.
- Глякось, так персы уверенны в собственной неприступности, что и пикетов не выставили, ну-ну! - глухо проговорил Уличев своим, глядя на отчётливо уже различимые фигуры персов у костров.
- Ну ребята, начнём помолясь! – выдохнул Неждан, плавно вынимая шпагу. Персы после сытного ужина предавались по привычке кейфу, и ни о чём страшном даже не помышляли. Увидав среди пылавших костров бронзовые от света пламени лица русских воинов и их сверкающие штыки, персы на миг оцепенели. А следом грянуло страшное побоище и смятение. Раздалось громовое «Ура!» и нападавшие бросились истреблять всех врагов без пощады. С дугой стороны, посланные разведчики, особым визгом и горящими головешками пугнули животных, и вся эта ревущая многокопытная масса, разом шарахнулась незнамо куда, сминая палатки и давя людей, пытавшихся в паническом ужасе спастись из этих жилищ, ставших для большинства из них, могилами. Сбылись горестные пророчества европейских советников относительно мешанины животных и палаток, ад вырвался наружу из недр своих, в ту страшную для персов, Асландузскую ночь…
Ослы, лошади, верблюды, топча палатки и запутавшихся в верёвках людей, увеличивали сумятицу и кошмар. Многие солдаты шаха гибли не от пуль или штыков, а давя друг друга в той каше из кольев, верёвок, телег, животных и рыночных рядов. Всё это опрокидывалось, вспыхивало, горело и где-то взрывалось. Но главное, главное шло полное уничтожение армии шаха, армии что уже нацеливалась на Тифлис, и собиралась сама жечь, резать и грабить…
Незадолго до атаки, Котляревский отдал уже привычный в таких случаях приказ: не брать пленных.
- Нас так мало ребята, что стеречь их некому. Живым если представиться, брать только Аббас-Мирзу, всё!
И пленных не брали. Ожесточение боя только нарастало, армия принца застигнутая врасплох, почти уже не оказывала сопротивления, мечась туда и сюда, и везде находя гибель. Вопли ужаса, клики победителей, мольбы о пощаде, хрипы и стоны умирающих, сотрясали воздух страшной ночи Асландуза, освещаемой догоравшими огнями костров, и начинавшимся пожаром лагеря. Избиение персов приняло такой характер, что уж сам генерал пытался остановить уже выигранную битву, но теперь не мог: его солдаты наперёд знали что кроме них, новое нашествие отбить некому, а чтоб таковое свершить, следует уничтожить саму вражескую армию, а миловать… миловать потом будем!
К Котляревскому, с мольбой о помощи обратился какой-то взмыленный и растрёпанный вельможа.
- Котляревский, спаси меня! Я Арслан-Хан!
Генерал немедленно бросился к нему, и оставив при себе пленником, спас тому жизнь. Этот Арслан-Хан, командовал персидской гвардией, и был известен своей храбростью. Но в эту жуткую ночь, и самые смелые воины шаха, леденели от ужаса. Множество персов кто в чём был, ринулись непосредственно под защиту самих Асландузских укреплений, выстроенных на горе. Позиции эти, окружали палисады и два глубоких рва. Но русские не позволили персам укрепиться там. Буквально по пятам, егеря и гренадеры с криками «Ура!» бросились за бегущими, и на плечах противника ворвались в эти укрепления, и довершив разгром персов, овладели ими.
Уличев с остальными, одними из первых преодолели на подручных средствах рвы и палисады, влетели в укрепления, и после жаркой схватки, под крики «Ура!» подняли над укреплениями боевое, пробитое пулями знамя, что нёс после убитого товарища, капитан Кабардинцев. Сам Аббас-Мирза едва не угодил в плен. В начале сражения, он успел одеться и вскочить на лошадь, но далеко ускакать не успел, животное шарахнулось, и принц вылетев из седла, упал в глубокую яму. Когда его высочество пришёл в себя, то увидел на краю ямы всадника с одной лишней лошадью. Выхватив саблю, принц смело спросил.
- Кто ты?
Оказалось что это один из его слуг, искавший господина. Помогши хозяину выбраться, слуга подал ему лошадь, и вскоре Аббас-Мирза лупил к Тавризу, в сопровождении едва лишь полсотни всадников…
А со стороны Аракска, «татарско»-казачьи сотни, рубили бегущие толпы обезумевших персов, не давая пощады никому. Вскоре всё было кончено. В конце битвы, пленных всё же взяли 537 человек, из которых, русские каким-то чутьём, сумели отделить до 40-ка человек своих бывших сослуживцев, воевавших теперь за шаха. Их построили отдельно ото всех и позвали Котляревского. Генерал мрачно оглядел изменников.
- А, бывшие русские? – угрюмо прогудел он – Ну по заслуге и честь вам будет! – пригрозил он, и тут же велел созвать военно-полевой суд. А пленным персам сказал, что теперь, раз они не погибли в таком аду, он дарует им жизнь. Наряду с прочим, русские взяли пять знамён, и 11-ть пушек. Когда совсем рассвело, взорам предстал страшно разгромленный персидский лагерь с грудами тел вповалку, перемешенных со всем чем можно: палатками, верёвками, досками и прочим. Со стороны можно было подумать, что в персидском лагере, всю ночь бушевал смерч, так всё перекручено-перемолото там было. После подсчёта убитых персов, таковых насчитали до 9000 человек, но генерал велел отметить в рапорте цифру в1200 человек. Когда же ему после сказали о настоящем количестве перебитых врагов и справились не нужно ли представить и второго донесения, генерал возразил.
- Напрасно писать, нам не поверят! - среди убитых скоро обнаружили и английского офицера Кристи, командовавшего персидской артиллерией. На его теле зияли огнестрельные раны. Никто из русских не припомнил что застрелил англичанина в красном мундире, и его смерть сочли делом рук персов, кои в толчае того ночного ада, вполне могли принять сэра Кристи за русского. Армия, готовившаяся идти и истреблять, сама оказалась истреблена. Тысячные толпы коне-как одетых персов, рассеялись после того по округе, и долго ещё скитались, становясь жертвами как местных жителей, так и разбойников.
Уличев с остальными отдыхали и подкреплялись богатыми трофеями взятыми с боя. Правда один трофей, весьма сладкий и для многих желанный, находился под охраной и вне досягаемости. В горячке боя, вместо улизнувшего принца, в плен целиком попал его до смерти перепуганный гарем, который во избежание разных неприятностей, приказано было взять под охрану и не шутить с этим делом…
Об этом поведал своим с тяжёлым вздохом Сан Саныч, заметивши «какой ж у этого Аббаски, там цветник ребята». Впрочем вскоре, у разведчика Егорова возникла новая заминка. Он нагрузил на пленного осла несколько тюков с едой, но животное упёрлось, и никуда идти не пожелало. Разведчик тянул осла с начало один, потом впрягся на помощь Пал Палыч, но упрямый осёл стоял, хлопал ушами, и только крутил глупой мордой.
- Вот сотворил же господь такую скотину мне на муку! – пнув осла, сплюнул с досады Сан Саныч, уперев руки в бока. Пробовали толкать осла и сзади, стоит сволочь и всё тут!
- Ты колючку какую-нибудь найди, да под хвост ему и сунь, враз побежит твой ахалтекинец! - скаля зубы, посоветовал другу Уличев. Скоро к ослу были-таки применены репрессивные меры, и длинноухий издав противный рёв, сдался на милость победителей.
На сей раз, полное донесение Ртищеву отправили с дежурным курьером Холодновым. Котляревский оставался за Араксом ещё 20-го и 21-го числа, разрушая Асландузские укрепления, а уже 23-го, вернулся в свой лагерь близ реки Аг-Уган. Тут же ему донесли что персы, посланные для разорения Карабаха ушли обратно, ни с чем. Генерал послал 200 конных егерей и 200 казаков при одном орудии к Куре для перехвата Пир-Кули-Хана, одновременно отправив послания Мустафе Ширванскому, и Мехти-Кули-Хану Карабахскому, чтоб они слали свои конницы, для уничтожения 3000-ного персидского отряда.
Гром Асландуза затмил гром Мигри и Аракса. Мигом остыли все горячие ханы, беки, эмиры и князья, готовые были восстать при подходе персов. В начале, известие о полном истреблении шахского войска, воспринимали с сомнениями, но когда всё подтвердилось, похолодели от страха многие. Кто-то затих в надежде что пронесёт, кто-то бежал, а иные совершенно вот не знали теперь что им делать, и куда бечь?
Гром Асландуза, в который раз внушил правителям востока мысль о непобедимости русского оружия, и величии Белого Царя. Авторитет генерал-лейтенанта Котляреавского, уважение и страх к его имени, взлетели на самые вершины Седого Кавказа! И многим уже была видна теперь близкая победа, и казалось что непобедимого молодого генерала, ждёт великое будущее, слава и почёт. Но слепота, упрямство и бесталанность вышестоящего начальника, уже повернули руль судьбы Петра Степаныча Котляревского, в роковую и трагическую сторону…
26./05/2019.
КОНЕЦ 8-й ГЛАВЫ.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
-
-
-
-
-
-
-
-
-