(детектив, которому 4 000 лет)
В такие секунды мне хочется закурить.
Я не курю, но когда-то баловался.
Босиком посреди ночи я иду к старому комоду. Не включая свет. Он не нужен. Он слепит и выбивает сны из уголков памяти.
А сны того стоят, чтобы их помнить и записывать, ломая грифель о подвернувшийся список покупок еды на завтра, составленных женой. И первая строка ложится где-то между курицей, парой головок чеснока и греческим йогуртом.
«Тесей, храбрый эллин и внезапный чудовищный Минотавр - зачем убил его Тесей?! И что вообще делал на Крите?», - скребет во мраке эхо сна наугад карандаш.
Потом я шарю в комоде, справа, рядом с пленочными фотоаппаратами, сложенными в их деревянную могилу за ненадобностью: их убили смартфоны, весь мир в кармане, только заряжай батарейку.
Минотавр… Полу человек и полу зверь. Пожиратель лучших юношей и девушек Греции. Пожиратель живых. Как это у Лукреция Кара в «Природе вещей» о зверях пожирающих жертву заживо? «Плотью живою в живую могилу уходит».
Смартфоны загнали в эту мою комодную дубовую могилу пленочное фото, торжествовавшее над миром уже почти два века. И перевернули мир,
А юный эллин Тесей убил чудовище - Минотавра, но мира не перевернул. Почему?
Потому что Минотавра не было? Женщина, отдавшаяся быку, может родить быкоголовое чудище только в мифах.
Тогда зачем отправился на Крит Тесей, заранее оплакиваемый своим отцом - царём Эгеем? И что было в этом мифе, который до сих пор помнит целое человечество?
Что же перевернул юноша, если не мир?
Убийство в те века, как и сейчас, событие рядовое.
Но почему помнят именно Тесея?
Я шарю в ящике, трубки должны быть справа, вот они, нежные, гладкие, разные. Я ищу любимую, она дернулась, сухо стукнув о дуб комода. Короткая, капитанская, такие зовут «носогрейки».
Шкиперы не любили в шторм длинные трубки. Эти прикрывал надвинутый по глаза козырек морской фуражки, и они не гасли от жестких горьких брызг. Но сам уголёк табака был так близко к носу, что промокший мареман, проклявший всё на свете, вдыхал не только разъедающую ноздри соль, но и вот этот уцелевший даже в карусели шторма дымок саднящего, но ароматного табака.
И, скосив глаза, видел тлеющий уголёк, сражающийся бок о бок с его носом с тем, что сухопутные крысы почему-то называют ветром…
Уголёк…
Он похож на горн, сложенный из камней на склоне оливковой рощи, где цикады орут так, что говорить трудно. Похоже, они хотят своими лапами-смычками подпилить небо, чтобы оно рухнуло на Элладу.
Боже, как высокопарно!
Я морщусь, раскуривая носогрейку, улица Лавочкина пуста, парк Дружбы за нею похож на небольшое темное взгорье, ждущее, пока поедут первые машины, чтобы вздрогнуть и проклясть шум Москвы.
Взгорье… Проклясть…
Горы Греции, выжженные к вершинам, залитые серебром оливковых деревьев у подножий.
Горы Крита… Вечный ветер, колышущий серебро таких же оливковых рощ. Висящие в пустоте орлы.
Тесей отправился из Эллады на Крит. Это знают все. Это вам расскажут школьники…
Хотя нет, не расскажут, наверное. Их теперь этому не учат.
Но я расскажу, чтобы было понятнее.
Я затягиваюсь «Амфорой» и открываю интернет. Ноги мои приятно холодит плитка на лоджии, так же, как холодили камни Кносского дворца, когда, отойдя от экскурсионной группы под тень портика, я скинул сандалии и прошёлся босиком по отмостке, которой стукнуло 4 000 лет!
Я хотел понять, что чувствовали они, тот народ, подлинное имя которого до сих пор не известно, но которых английский археолог Артур Эванс, раскопавший Кносский дворец, назвал минойцами в честь их легендарного (или мифического?) царя Миноса. К Лабиринту которого и отправился Тесей.
«Когда Тесей пришел в Афины, вся Аттика была погружена в глубокую печаль. Уже в третий раз прибывали послы с Крита от могущественного царя Миноса за данью. Тяжела и позорна была эта дань. Афиняне должны были каждые девять лет посылать на Крит семь юношей и семь девушек. Там их запирали в громадном дворце Лабиринте, и их пожирало ужасное чудовище Минотавр, с туловищем человека и головой быка. Минос наложил эту дань на афинян за то, что они убили его сына Андрогея».
Андрогей.
Почти Андрей, как я.
Но сравнить невозможно. Вполне может быть, что именно его изображение сохранилось на фресках Кносского дворца. «Принц с лилиями», так называют эту фреску.
Юноша в головном уборе царевича идет, распахнув глаза, на игры по случаю праздника. На нем ожерелье из серебряных или золотых лилий. Он неровно дышит от волнения. Он ведет за собою кого-то, в руке у него веревка. Но этот «кто-то» не уцелел на фреске.
Скорее всего это - бык.
Андрогей акробат, он чемпион в играх с быком.
А это чудное зрелище обожали все, кто приходил на раскалённый солнцем до белого ослепления главный двор перед храмом.
Нужно было бежать навстречу хрипящему от ярости быку и в последнюю секунду взлететь над ним, оттолкнуться невесомо ладонями от спины и в воздушном сальто приземлиться, раскинув руки, позади священного животного.
Из этого в наше туповатое время, не знающее красоты полёта и красоты тела, родилась коррида, зрелище для мясников.
Об этом в «Таис Афинской» писал весьма образованный невежда Иван Ефремов: мол, если акробату не удавалось перепрыгнуть бешено несущегося быка, юношу просто убивали, принося в жертву богам.
Дурак.
Минойцы не приносили в жертву людей. Это Ефремов начитался книг о майя. Те убивали пленников сотнями на своих пирамидах.
Минойцы - нет.
Но эллины - да, приносили в жертву людей. Это они, греки - «детство человечества», как говорил, кажется, Маркс. В утонченную эру минойцев - пастухи и морское разбойники. Чего уж там скромничать.
Я курил и думал, время подходило к шести. За тополями проснулась наша церквушка шестнадцатого века. Звонарь попробовал первый сонный удар.
Шестнадцатый век.
А Андрогей - сколько тысяч лет назад? Три? Четыре?
Он вел быка на площадь перед храмом, чтобы люди могли увидеть его мастерство.
Плохо то, что и в Афинах его мастерство увидели, когда Андрогей приплыл к ним на игры.
Он выиграл.
Изящные мускулы, свободный разворот плеч, талия в рюмочку, как сказали бы сейчас.
А я, глядя на него на фреске, подумал про оренбургские пуховые платки.
Их, в моём детстве, носили по поездам в оренбургских степях и для убедительности продевали эти пуховые шали сквозь обручальное кольцо.
Минойцы были таковы, что талии мужчин и женщин можно было продеть через обручальное кольцо…
И это бросалось в глаза.
Как и та победа, которую Андрогей одержал в афинских играх.
Иначе бы его не убили.
Говорят, афиняне долго думали, что делать, чтобы о победе Андрогея не стало известно соседям. Но ничего не придумали, кроме как зарезать.
Зависть не ищет путей, она просто или жрёт людей изнутри или толкает на убийство соперников.
Минос… Минос…
Люди не меняются со столетиями и даже тысячелетиями.
Могут меняться государства, быт, мелкие привычки, но не наша чертова суть.
Я не знаю, что бы я сделал, если бы что-то случилось с моим единственным сыном.
Убил бы, скорее всего, убил бы того, кто убил бы его. А потом - наплевать.
Наверное, то же бросало и Миноса на стены его царских покоев, когда он узнал новость из Афин.
И ничего больше не слышал. Ни испуганного скрежета цикад, ни мечущейся реки за распахнутыми дверями...
Он пришел к царству Эгея с флотом. Самым неотразимым тогда на Средиземном море. Потому что минойцы были торговцами, связавшим все Народы Моря. Но и - боевыми моряками, но и - дипломатами, но и - воинами.
Они знали, что худой мир лучше войны. И первыми среди всех племён на Крите создали свой Pax Minoan. Вечный мир.
Но это был не тот случай.
Наверное, они сошли на берег и встали в боевые ряды.
Щиты, обтянутые в несколько слоёв бычьей кожей, шлемы, обшитые клыками вепрей, чтобы сдержать удар меча.
Оружие практично, иначе оно бесполезно. Их снаряжение было рассчитано на быстрое и лёгкое передвижение и атаку.
И царь Эгей это понял.
К тому же и оракул возвестил ему, что смерть принца может быть оплачена только кровью.
Ну что там дальше?
Я зажёг свет и раскрыл книгу древнегреческих мифов. Строки струились, как дым от трубки.
«Теперь в третий раз приходилось афинянам посылать на Крит ужасную дань. Они уже снарядили корабль с черными парусами в знак скорби по юным жертвам Минотавра. Видя общую печаль, юный герой Тесей решил отправиться с афинскими юношами и девушками на Крит, освободить их и прекратить уплату этой ужасной дани. Прекратить уплату можно было, только убив Минотавра.
Поэтому и решил Тесей вступить в бой с Минотавром и или убить его, или погибнуть. Престарелый Эгей не хотел и слышать об отъезде своего единственного сына, но Тесей настоял на своем».
Храбрый юноша, что там говорить.
И тем храбрость Тесея была особенной: ему предстояло биться с чудовищем, которого не было.
Минотавр…
Что Тесей и мы знаем о нем?
Это чудовище с телом человека и головой быка. Родился он от любви дочери Гелиоса Пасифаи, жены царя Миноса, к быку, посланному богом морей Посейдоном. По преданию, она прельщала быка, ложась в деревянную корову, сделанную для неё афинским гением Дедалом, тем самым, который впервые взлетел на крыльях из воска и перьев. И чей сын Икар погиб из-за любопытства. Он слишком приблизился к Солнцу, воск крыльев растаял. И юноша рухнул в море. Так что любопытство сгубило не только кошку...
Но явно не любопытство погнало Тесея на Крит.
Он приплыл в череде очередных жертв, как и они, без оружия.
Минотавр, если верить мифам, таких Тесеев ел раз уже восемнадцать лет. Ведь трижды - раз в девять лет - платили Афины эту кровавую дань, семь юношей из лучших семей отсылали они чудовищу на Крит и семь девушек. И никто не возвращался.
Странно, что вернулся Тесей.
Почему его не съело чудовище, хотя он был брошен в лабиринт?
Брошен? Или заключён?
Это огромная разница.
Солнце уже вполне пыжилось взойти.
И я видел и парк, и стройку очередного человейника справа, у метро «Речной вокзал», а там, подальше - дома на другом берегу Химкинского водохранилища. Но не знал и не знаю до сих пор, как зовутся все те улицы, которые я вижу.
Москва - огромный лабиринт.
Переплетение магистралей, улиц, переулков, каких-то подворотен. Всё завораживает, всё сбивает с толку.
Помню, что собирал этот лабиринт города в голове лет двадцать. И не мог продраться через все эти Коптево, Котельники, Бирюлёво и прочие тупики.
А Тесей? Если его бросили в Лабиринт, который, по преданиям построил Дедал и в котором под дворцом обитал Минотавр - на что он мог надеяться: чтобы уцелеть и выйти на свет Божий?
Стоп!
Вот оно распутье.
Вот где миф начинает идти по одной дороге, а жизнь - по другой.
Если Минотавр - миф, то зачем всех обреченных из очередной партии и Тесея отправили в Лабиринт, то есть в подвалы Кносского дворца?
Эллины, платящие кровавую дань Миносу...
«Детство человечества»...
Это красиво сказано, но в эпоху минойского царства, которе торговало со всем Средиземным морем и с севером Африки, греки были ещё пастухами, им ещё только предстояло вторгнуться в мир минойцев, как грабителям и разбойникам. И сто пятьдесят лет после вторжения пытаться подчинить их, гениев бронзового века, грубой силой железного оружия.
Они еще не знали, отправляя Тесея и прочих жертв, что там, на Крите и на островах, есть многоэтажные дома, водопровод, туалеты, ванны, высочайшее ювелирное искусство, которое и мы нынче не можем повторить без микроскопа, мощёные дороги, системы сбора дождевой воды, фрески, технику которых мы почему-то приписываем римлянам.
Минойцы всё это изобрели. А греки и римляне через них лишь повторили.
А может, греки были завистниками?
И то, что воспето как миф о победе Тесея над Минотавром просто отголосок этой зависти?
Вот Тесей и очередные «жертвы» приплывают на Крит, к нынешнему Ираклеону. Они безоружны и сходят с корабля мирно. Никто не бьёт их древками копий или ножнами мечей: дань есть дань и зачем портить товар?
Да это и не в характере минойцев.
Минойцы, скорее всего, были довольно радостными людьми с прекрасным чувством юмора. Очень много сохранилось домашних статуэток, которе лепили явно просто так, для себя.
Я помню, как радовался в музее Ираклиона.
Вот два мужика сидят за столом выпивают, а третий заглядывает к ним в окно. Завидует, наверное.
А это рожающая женщина: тужится, выпучив глаза (рожали минойские женщины в воде, между прочим, это не так травмирует ребенка резкостью перехода из одной среды - плаценты - в другую, воздушную).
Или вот мать, смеющаяся и подбрасывающая своего тоже смеющегося ребенка.
Так лепят из пластилина дети.
Ничего этого Тесей не знал, как и те, кто послал его.
Не знал и того, что посланные с материка юноши и девушки просто не хотели возвращаться в Элладу, чтобы снова стать козопасами и надрываться на работах на склонах гор среди пашен и оливковых рощ, едва дающих пропитание их семьям.
Это так понятно и так естественно, подумал я, глядя на спящие такси напротив дома. Таски, где работают вот такие же юноши, но только таджики, ищущие у нас счастья, хлеба и покоя для семьи.
Трубка моя погасла.
Как, наверное, погас свет для Тесея и остальных, запертых в комнатах необъятных подвалов Кноссокго дворца.
За что?
Как там в мифе?
Я напрягся, вспоминая.
«Заметила его и дочь царя, Ариадна, а покровительница Тесея, Афродита, вызвала в сердце Ариадны сильную любовь к юному сыну Эгея. Дочь Миноса решила помочь Тесею; она не могла и помыслить о том, что юный герой погибнет в Лабиринте, растерзанный Минотавром.
Ариадна дала Тесею тайно от отца острый меч и клубок ниток».
Господи, вечная история! Судья полюбивший вора, адвокат влюбляющийся в убийцу. Влюбляются и помогают ему совершить побег. Это и сейчас случается.
Но кто Тесей? Уголовник? Убийца?
О! Это интересный вопрос.
Если Минотавра не было, значит Тесей его не убивал.
И его самого и его спутников могли отправить в подвалы Кносского дворца, охраняемого с невероятной тщательностью - это же резиденция царя Миноса, за что-то другое.
Если бы они были просто пленниками дани, наверное, их бы не заключили в лабиринт подвалов.
Не за что.
Похоже, Тесей чем-то раскрыл главный замысел своего плавания на Крит.
И замысел этот был столь опасен, что в тюрьму отправили не только его, но и всех мифических «жертв Минотавра» из его партии.
«Люди не меняются. Не меняются», - вспомнил я Элени, нашего экскурсовода по Кноссу и Криту.
Она права.
Зависть остаётся завистью, любовь - любовью, тщеславие - тщеславием, коварство - коварством.
А убийцы-убийцами.
Этот лабиринт тайны мифа объясним только одним: Тесей отправился на Крит, смешавшись с толпою очередных «жертв» только за одним - убить не сказочного Минотавра, а самого царя Миноса. И этим освободить Афины от дани, а главное - и от властвования Крита над морской торговлей.
Как много осталось с тех затянутых тиной мифов времён неизменным в экономике! Христа, в сущности, иудейские священники потребовали распять за то, что он покусился на право Иерусалимского Храма, этой сокровищницы, контролировавшей все денежные потоки в стране, торговать. Насмешливый Маркс столетиями позже, заметил в «Капитале»: «Обеспечьте капиталу 10% прибыли, и капитал согласен на всякое применение, ...при 100% он попирает все человеческие законы, при 300% нет такого преступления, на которое он не рискнул бы пойти, хотя бы под страхом виселицы».
А уж за господство над морем эллины шли на любые жертвы и любое коварство.
Однако, почему Тесей, царский сын? Простой наёмник стоил бы Эгею дешевле. Да и не жаль наёмника.
Это так. Но была необратимая причина: Тесей - царской крови. И он вступал в поединок с царём.
Равный в величии с равным. Это не оставляло шансов для кривотолков и обвинении в подлости.
И, кстати, традиция эта сохранялась многие века.
Смешно, подумал я, вспомнив свою любимую книгу исторических анекдотов, которую читаю, пардон, в туалете.
«Кавалергард П. П. Ланской вспоминал такую историю: «Цесаревич Константин Павлович недолюбливал кавалергардов. Поскольку он в каком-то случае очень резко отозвался о кавалергардском полку, то свыше было приказано ему извиниться, т. к. обвинение было незаслуженным. Он выбрал день, когда полк был весь в сборе на учении, и, подъезжая к фронту, громогласно сказал: «Я слышал, что кавалергарды считают себя обиженными мною, и я готов им предоставить сатисфакцию кто желает?» И насмешливо оглядывая ряды, он рассчитывал на неизбежное смущение перед столь неожиданным вызовом.
Но один из офицеров, М. С. Лунин, известный всему Петербургу своей беззаветной храбростью и частыми поединками, пришпорив лошадь, вырос перед ним. «Ваше Высочество, - почтительным тоном, но глядя ему прямо в глаза, ответил он, - честь так велика, что одного я только опасаюсь: никто из товарищей не согласится ее уступить мне».
Так что Тесей был самым подходящи малым.
И очень умным. Он влюбил в себя дочь царя Ариадну, понимая, что ему грозит смерть, едва справедливый (а это было так) Минос осудит его за попытку убийства.
Но выполнить тайный приказ Эгея сын его не мог, он был безоружен. И тогда красавец Тесей нашептал Ариадне что-то на ушко и принцесса принесла ему тайком от отца меч.
А когда он понял, что убить Миноса даже имея меч не удастся, уговорил Ариадну вывести его из подвалов дворца, которые точно и есть лабиринт - столько там ходов и комнат, водоотводных систем и систем вентиляции.
Бежал, спасая свою жизнь, если говорить честно.
А нить Ариадны?
Я думаю, вряд ли ей хотелось оказаться рядом с беглецом-возможным убийцей отца. Она просто открыла запоры и оставила понятный след для возлюбленного Тесея.
Это было гениальное решение.
Ночью я хожу по квартире, не зажигая света. Так можно разбудить любимую жену и двух сильно гавкающих спросонья собачек.
Я открываю двери привычно наощупь, наливаю воду, чтобы попить, с закрытыми глазами.
И нет для меня тайн в жилище моём.
А что говорить о Тесее? В кромешной тьме лабиринта подвалов Кносского дворца ни он, ни его соузники не могли бы найти выхода. А зажечь светильник означает просто отдаться в руки охраны, которая прибежала бы на огонёк.
Даже сегодня, бродя по обжигающим глаза и ноги развалинам Кносского дворца, с его комнатами архивов, амбарами, тайными сокровищницами, покоями царя, храмом, закутками и неведомыми комнатами, можно сойти с ума, пытаясь понять, как всё было устроено при Миносе.
Экскурсоводы говорят, что у дворца не было защитные стен, потому что он сам защищал себя. Весь этот лабиринт знали только кноссцы. А враги просто терлись в нём, дрожа от вечной опасности ниоткуда…
И только одно, наверное, переврано в мифе при рассказа о нити Ариадны. Там написано, что Тесей прикрепил конец этой нити у входа в Лабиринт и, убив Минотавра, пошёл по ней в темноте обратно.
Но всё было наоборот. Это Ариадна прикрепила конец нити у комнаты узников и, разматывая клубок, пошла к выходу из Лабиринта.
Она прекрасно ориентировалась в хитросплетении комнат и переходов.
Она знала, какой нужен клубок, чтобы нити хватило до выхода, знала, какие переходы наиболее безопасны, и - где закрепить второй конец нити так, чтобы выход был виден, но стража не могла случайно обнаружить нить.
Тесей и пленники шли во мраке, как «Слепцы» на картине Питера Брейгеля Старшего, возложив руку на плечо идущего впереди.
Только они не свалились в ров. Они вышли из Лабиринта посреди ночи.
Ариадна... Зачем она это сделала?
Из любви?
Наверное.
«У выхода их встретила Ариадна; она радостно приветствовала Тесея. Ликовали юноши и девушки, спасенные Тесеем. Украшенные венками из роз, славя героя и его покровительницу Афродиту, водили они веселый хоровод».
Был ли праздник, и на главной площади у храма сотни людей радовались, шли в шествии, плясали? Вряд ли.
Это придумали уже позже греки, оправдывая неудавшееся покушение на Миноса ликованием по поводу смерти призрачного Минотавра.
Славить так посреди дворца Тесея - это все равно, как славить Штирлица посреди Берлина.
Тесей бежал тихо и быстро, у него не было времени на эти глупости…
Вот ещё поворот, подумалось мне.
Был ли Тесей в своей миссии одинок?
Бежал ли как у Лермонтова - Гарун?
Вся наша беда в прочтении древних текстов состоит в том, что мы фантазируем, не читая, что именно написано.
«Теперь нужно было позаботиться и о спасении от гнева Миноса. Тесей быстро снарядил свой корабль и, прорубив дно у всех вытащенных на берег кораблей критян, быстро отправился в обратный путь в Афины. Ариадна последовала за Тесеем, которого она полюбила. На обратном пути Тесей вышел на берег Наксоса. Когда Тесей и его спутники отдыхали от путешествия, Тесею во сне явился бог вина Дионис и поведал ему, что он должен покинуть Ариадну на пустынном берегу Наксоса, так как боги назначили ее в жены ему, богу Дионису.
Тесей проснулся и, полный грусти, быстро собрался в путь. Он не смел ослушаться воли богов».
Был у него в гавани припасен свой корабль с подельниками, а главное, жестокий и неблагодарный циник, он просто бросил Ариадну, когда она стала не нужна.
Миссия Тесея была окончена. Зачем ему обуза?
Проснулись мои собаки. Дуся и Марфа. Йорки.
Они всегда просыпаются на рассвете, чтобы разбудить меня и, сонного, облизать в восторге.
Пошли первые автобусы, в них дремали пассажиры - кто стоя, кто сидя.
Светало, как над кораблём Тесея.
И дела им не было ни до какого-то Минотавра.
Но мне было.
Зачем Тесей рассказал, вернувшись, что он убил Минотавра?
А что ему было ещё говорить?
Я пошел варить кофе, которого минойцы, да и даже римляне не знали, потому что до открытия Нового света были если не тысячелетия, то уж столетия точно.
Горечь трубочного табака порывала меня на кашель.
Но единоутробная супруга спала ещё и я давил своё горло, чтобы её не разбудить.
И грусть горбила меня от того, что в великой легенде о Тесее и Минотавре, о жертвенности Ариадны и цинизме юного эллина мне всё было понятно. От этого мутило.
Всё представление о «детстве человечества» рушилось внутрь меня, как вулкан острова Санторин, на который все грешат, когда бодро рассказывают о гибели минойцев.
А Миноса убили позже.
Цари охотились за ним, справедливейшим судьёй, верховным жрецом Богини Матери на Крите, счастливым повелителем минойцев и властителем Средиземного моря. Это участь людей талантливых и свободных.
Смерть настигла его на Сицилии, в городе Камик, где он искал сбежавшего мастера Дедала, того самого, что создал Лабиринт и «улетел» с Крита на восковых крыльях. Хитроумный Минос в каждом городе задавал задачу: пропустить нить сквозь спиральную раковину.
И только Дедал смог сделать это, привязав нить к муравью.
Когда Минос потребовал выдать Дедала, царь Кокал приказал пустить в бане в ванну, где отдыхал Минос, по трубам кипящую воду. И буквально сварил царя Крита…
Шекспир мало читал греческие мифы. Или кто там, кто выдавал себя за Шекспира?
Ромео и Джульетта, конечно, трогательны.
Но нет повести трагичнее той, что рассказывает о лжи, процветании, доверии, мести, коварстве, любви, цинизме и смерти, чем повесть о Минотавре, Ариадне и Тесее.
Написано 29 июля 2019 года
близ Агио Николаос,
остров Крит,
Греция.