Яркий, тяжелый золотом диск солнца, медленно плыл вдоль безбрежной линии горизонта. Изнуряющая послеполуденная жара постепенно спадала, но вдыхаемый воздух все еще оставался невыносимо горячим и сухим.
Верблюд остановился. От этого Джалиль внезапно проснулся, прищуриваясь, посмотрел вдаль и увидел город.
Ему давно хотелось пить, но от усталости не было сил дотянуться до кожаного мешка с водой. Некоторое время он сидел неподвижно, охватывая взглядом все видимое пространство.
Джалиль не мог поверить удаче - спустя такое долгое время, ему все же встретился город. Там он сможет напоить верблюда, пополнить запасы провизии и двинуться дальше в путь.
Какое-то время он пристально и долго созерцал собственную тень на струящемся песке. Джалиль думал о предыдущих поколениях бедуинов, о караванах, плывущих невидимой цепью сквозь время. О том, как ведомые людьми верблюды, покачиваясь в своем шаге, покоряли живописные барханы своей мирной невозмутимостью …
Ветер постепенно менялся, становясь юго-западным, привнося своим дыханием едва ощутимые прохладные нотки.
Порывы становились все сильнее, вновь и вновь меняя очертания пустыни, вырезая из песка совершенные линии, образуя на пологих склонах крупную симметричную рябь. Складывался поразительный контраст – сапфировый небесный купол и высокие янтарные барханы.
Тюрбан на голове бедуина, сложенный из единого куска шафрановой материи, принадлежал еще его отцу. Однажды он изрек, что покорный и верный верблюд, тюрбан предков, и путь, начертанный подветренной стороной бархана, все это более чем достаточно для земной человеческой жизни. И глухой треск костра по ночам, и мытье рук песком, и созерцание звездного неба – это и есть самая большая благость.
Джалиль потянул поводья на себя, верблюд тронулся с места. Очертания города становились все четче…