КРЕСТНОЕ БОГОСЛОВИЕ ЛЮТЕРА
А.Дж. Коэлпин (1981)
Theology of the Cross.pdf
1. Важность Креста
"Проповедуй одну вещь - мудрость Креста!". Это ответ Лютера на жизненно важный вопрос, поставленный перед служителями всех времен: что мне проповедовать? Мудрость креста, слово креста - этот великий камень преткновения миру - это правильное содержание христианской проповеди, это само Евангелие. Так учит Лютер и с ним вся лютеранская Церковь.
Христианский мир часто считает эту проповедь очень односторонней. Крест является лишь частью христианской вести наряду с другими. Вторая статья Символа веры - еще не весь Символ, и даже в ней крест стоит среди других фактов спасения. В каком сужении христианской истины виноват Лютер, когда он ограничивает настоящее христианское богословие богословием креста! Сегодня так считают даже некоторые лютеране. Разве нет богословия воплощения и богословия воскресения? Разве не надо дополнить учение второй статьи Символа веры тем, чему учат в третьей статье - богословием Святого Духа и Его дела в Церкви? Лютер действительно мог многое сказать и по этим вопросам, поскольку он учил и о Воплощении, и о таинствах. Он также понимал творение, как мало кто из богословов до него.
Как тогда мы ответим на столь раскритикованную односторонность богословия Лютера о кресте? Означает ли это предполагаемое сужение? Видимо, это не значит, что весь церковный год сокращается до Страстной недели, хотя и нельзя понять Рождество, Пасху или Пятидесятницу без Страстной пятницы. Лютер, подобно Иринею и Афанасию, безусловно, был одним из великих богословов воплощения. И все же он был таким потому, что за яслями он увидел крест. Он мог бы понять победу Пасхи как любой богослов восточного православия, но он понял ее как победу Распятого.
То же самое можно сказать и о его взгляде на дело Святого Духа. По убеждению Лютера, все темы богословия освещаются крестом? Почему это так? Потому что самая глубокая природа откровения скрыта в кресте. По этой причине богословие Лютера о кресте - это нечто большее, чем одна из многих теологических теорий, появившихся в ходе церковной истории. В противоположность той другой теологии, преобладающей в христианском мире, которую Лютер называет теологией славы, богословие креста претендует на то, чтобы быть правильным осмыслением Священного Писания, с которым стоит или падает Церковь Христа. Лютер утверждает, что только проповедь о кресте является проповедью Евангелия. Каково тогда богословие креста?
2. Крест в древней Церкви
Церкви пришлось пройти долгий путь, пока она полностью не прояснила понимание Креста Христова через богословие Лютера. Часто отмечалось, какую малую роль играл крест у многих богословов древности. Это правда, что Церковь в первые века, как и на протяжении последующих, принимала факт смерти Христа и жила ею. Смерть Господа - подлинная реальность Дня Господня и на каждом празднике Вечери (даже когда еще не было литургий). Едва ли какой-либо другой отрывок Ветхого Завета цитируется Отцами так часто, как Исаия 53. Знамение креста уже было установившимся христианским обычаем ко II веку. И все же христианское искусство того времени представляло наше искупление изображением прообразов из Ветхого Завета, а не сценами страстей Христовых. Только в IV веке христианская скульптура неохотно начинает изображать страсти как одну из евангельских историй. Даже раннее богословие не может много сказать о смерти Христа. Лишь позже возникает великий вопрос: почему Бог стал человеком? Этот вопрос не направлен на смерть смерть Христа, но на причину Его воплощения. Таким образом, крест трактуется лишь в связи с воплощением, а не сам по себе. Крест также включен в тайну Воскресения, и то, что мы называем Страстной пятницей и Пасхой, одно время отмечалось отмечалось Церковью одновременно - в праздник Пасхи (? - Пер.). Но даже в этом случае фактическим событием нашего спасения оставалось воплощение - как сказал Ириней: «Из-за Своей бесконечной любви Он стал тем, кем мы являемся, чтобы мы могли стать тем, чем Он является" (1), ибо Его воскресение ознаменовало начало нашего искупления и нашего воскресения.
Таким образом, для древней церкви, как и для восточной церкви даже сегодня, крест во многом скрыт в чудесах Рождества и Пасхи. Тьма Страстной пятницы исчезает в великолепии этих чудес. Крест затмевается Божественной славой Воплощенного Христа и Воскресшего Господа. Даже после того, как церковь начала представлять Христа Распятого в своем искусстве, слава затмевает крест. Когда в конце древности и в начале Средневековья распятого Христа заменил победоносный Христос (Христос Пантократор) в триумфальной арке церквей над алтарем, Он все еще изображается как добрый и торжествующий. Христос, представленный в древних и в романских церквях средневековья не страдает. Он остается торжествующим даже на кресте, и сам крест всегда появляется как знак победы, а не страдания и смерти. "Крест здесь - это знамение "Сим победишь", царственное знамя, продвигающееся вперед и озаренное мистическим сиянием" (2).
Почему это так? Как объяснить ограничения древнего христианства и его богословия? Конечно, мы не должны забывать, что Божественное откровение в Священном Писании настолько богато, что необходимы целые века, чтобы уточнить его содержание. Мы не можем ожидать, что церковь первых Вселенских соборов уже решила все проблемы средневекового западного мира. Ее проблемы были определены горизонтом жизни и мысли эпохи. Представлять сцену распятия для грека было дурным вкусом, как вы не повесите картину, изображающую преступника на виселице, в своей столовой. Что касается понимания искупления, греческие отцы не могли вполне избежать идеалистической концепции человека. Даже великий Афанасий никогда не задумывался о том, какой мерой человек морально отвечает за грех. Все они так или иначе склонялись к полупелагианству. Для них, как и для Достоевского и русских мыслителей, грешник по сути бедный больной человек, который нуждается в лечении, любви и небесном лекарстве, а не, как для римлян, преступник и правонарушитель, который нуждается в оправдании и дисциплине. Как же тогда человеку понять крест, если он не знает, кем он является? Зачем для него Христу идти на крест? Как он может понять крест, если он не знает главного, как Герхардт: "Я причинил Тебе скорбь и вздохи своими грехами, бесчисленными как песок! Я причинил горе, которым обременена душа Твоя, и печаль Тебе своими нечестивыми руками" (3). При понимании полной глубины греха древняя и восточная церковь так и не создали богословия креста.
3. Крест в западной Церкви
Богословие креста принадлежит западной Церкви. Как и всякое истинное богословие, оно коренится в литургии. Эти литургические истоки происходят с Востока, особенно из сирийской церкви. В конечном счете связь сирийцев с языком Ветхого Завета и тем самым с его мыслительным миром ведет их к тому, чтобы лучше понять ветхозаветное Евангелие Агнца Божьего? Таким образом, Agnus Dei был включен в римскую мессу около 700 г. н.э. папой сирийского происхождения, и упоминание Агнца Божьего в этом контексте также возникло на Ближнем Востоке. Помимо этого происхождения в Сирии смерть нашего Господа естественно была отмечена особым образом в Иерусалиме. Храм Гроба Господня, который построил Константин и в котором размещалась предполагаемая реликвия Святого Креста, стал местом паломничества со всех частей христианского мира и отправной точкой почитания креста. Эта практика вскоре распространилась по всей церкви и нашла свой первый западный центр в Риме в церкви Святого Креста в Иерусалиме. Такое почитание креста все еще составляет часть римской литургии Страстной Пятницы в наши дни может быть названо древнейшей формой богословия креста.
Преданность Распятому стала важной чертой средневекового западного благочестия. Два два великих гимна кресту, которые все еще являются частью латинской литургии Страстной пятницы - "Воспой, мой язык", и "Царские знамена" - это гимны, адресованные не Распятому, а собственно кресту (4). Венанций Фортунат написал эти гимны около 600 г. н.э., вдохновленные энтузиазмом по поводу реликвий, посланных императором время франконской королеве Радегунде. Первый из этих гимнов восхваляет крест как знак победы и обращается к нему как к святому кресту, который стал инструментом спасения:
Крест Господень, все деревья
Превзошёл ты славою!
Ни цветами, ни листвою
Нет тебе подобного!
Бремя сладкое приявший,
Славься древо сладкое!
Такое применение христианского символа дерева напоминает об использовании святых деревьев, которые были распространены в культовом поклонении германских народов. Мощный гимн битвы и победы "Царские знамена вперед" также обращается к святому древу:
Едино упование,
О Крест, в годину страстную
Умножь ты честным праведность,
Виновным дай прощение!
От этого поклонения святому дереву было еще далеко до пения «Святая голова, теперь израненная» который спустя 500 лет, в средневековье, стал приветствием Распятого. При ближайшем рассмотрении эти самые древние выражения богословия креста кажутся типичными примерами того, что позже Лютер назвал богословием славы, потому что в них крест остается прямым откровением Божьей славы на земле. В своем торжестве он предшествует победоносным армиям христианских императоров и доблестным воинствам Церкви. Как в первые века демоны бежали от знака креста, так и теперь враги Церкви бегут в замешательстве, где появляется знамя или реликвии креста. Кто может противостоять мощи этого знамени? Крест - это знак, благодаря которому достигается непоколебимая победа. В этом сила Божия становится видимой и реальной в мире.
4. Крест в средневековом католическом богословии
Глубокие перемены во внутренней жизни христианского мира произошли, когда страдания на кресте стали всерьез пониматься в церквах и монастырях Европы. Это изменение можно увидеть в распятиях Средневековья. Распятый теперь больше не стоит на крестном дереве как победитель, как в романский период. Скорее Он висит на кресте, страдая, а потом даже корчась от боли и умирая. Эта смена была завершена в позднем средневековье, когда великие распятия в арках готических соборов показывают Распятого вполне реалистично, уже не как Божественного Победителя, а как Мужа скорбей. Смиренный Христос, Богочеловек в состоянии глубочайшего смирения, становится Братом человека. Подражание Христу, в смысле мистического чувства всех страданий Распятого, становится идеалом средневекового благочестия. Конечно, только небольшое меньшинство церковных людей испытывало такие чувства, но все были по крайней мере тронуты этой идеей. Литургия и вся атмосфера церквей позаботились об этом.
Показательно, что открытие страданий и смерти Христа как ужасной реальности сопровождалось более серьезным пониманием греха и его прощения, чем можно найти в древней Церкви. Многое можно сказать против средневековых доктрин греха и оправдания. На самом деле в эту пору мало кто проник в глубины библейского понимания греха. Вся система покаянной дисциплины была ошибочной и несла в себе прямое отрицание Евангелия. И все же верно, что люди относились ко греху серьезнее, чем многие современные протестанты, в том числе богословы. Люди в то время знали, что они грешники и нуждаются в отпущении грехов. Вопрос: «Как мне найти милостивого Бога?" - влиял на латинскую Церковь в течение 1000 лет, прежде чем он стал главной темой Реформации. На протяжении многих веков этот вопрос приводил самых благочестивых людей Средневековья в монастыри, прежде чем он стал жизненно важным вопросом последнего великого средневекового монаха.
Тысячу лет христианский мир узнавал, что они принадлежат друг другу: грех мира и Христовы страдания, мой грех и смерть Христа на кресте, хотя долго не было возможности найти ответ на вопрос, как они принадлежат друг другу. Размышляя над этой проблемой, средневековая церковь разработала свою теологию креста. Величайшим результатом этой теологии является маленькая и простая, но все же смелая и глубокая книга Ансельма Кентерберийского "Почему Бог стал человеком". Многое может быть и действительно должно быть сказано против того, как Ансельм пытался доказать чудеса как необходимые и разумные, чтобы выяснить Божий план спасения и цену его осуществления, и, в этом отношении, против всего, что нежелательно в предположениях Ансельма. Но в его трудах великое богословское выражение заместительного удовлетворения было завершено впервые. Хотя средневековое богословие уже критиковало и исправляло Ансельма - часто более убедительно, чем современные богословы, но церковь никогда не доверяла тем протестам, которые неоднократно высказывались против доктрины удовлетворения как таковой (5).
Примечательно, что учение, которое провозглашает смерть Христа как удовлетворение или умилостивление за грехи мира - единственное учение средневековья, которое в конечном итоге нашло общее согласие. Средневековые учения о грехе и благодати остались спорными. Ряд формул об оправдании были ограничены Римской церковью. Все доктрины, разработанные в XVI веке, ограничены определенными частями христианского мира (? - Пер.). Но доктрина заместительного удовлетворения была сформулирована независимо лютеранской, реформатской, англиканской и римской церквями в своих вероисповеданиях. Никогда ранее эта доктрина не была сформулирована официально. Никейский Символ веры ничего не говорит о том, как должна быть понята фраза «нас ради людей, и нашего ради спасения». Аугсбургское исповедание было первым, кто учил, что Христос "Своей смертью удовлетворил за наши грехи" (АС 4). Тому же учат реформатские исповедания, а также Тридентский собор (Сессия 6.7). 39 Статей Церкви Англии не используют слово «удовлетворение». Они учат, что Христос "стал непорочным агнцем и, принеся Себя Самого в единократную жертву, взял на Себя грех мира" (Статья 15). Однако в "Проповеди о спасении" это утверждение дополнено формулировкой, что Христос умер, "чтобы принести Себя в жертву удовлетворения и примирить Отца с нами, грешниками" (6). Таким образом, это учение является фактическим вкладом средневековья в богословие креста.
5. Вклад Лютера в богословие креста
Если возникает вопрос, касающийся вклада Лютера в богословие креста, то сначала надо понять, как Лютер присвоил утешительную веру в искупительную смерть Христа. Лютер действительно испытал и показал другим, что значит верить в распятого Христа и как душа в глубочайшем страдании и отчаяние может найти мир и настоящую жизнь в этой вере. Но нельзя забывать, что средневековье тоже знало веру во Христа как единственного Спасителя и утешение, вытекающее из этой веры. Сам Лютер был глубоко убежден, что именно этой верой жили святые всех времен, Церковь всех времен. Когда Фома Аквинский заболел по пути на Лионский собор и уже знал, что он умрет, он получил свою последнюю Евхаристию со словами: «Я принимаю Тебя, выкуп за мою душу. Из любви к Тебе я учился, проводил бессонные ночи и прилагал все усилия. Тебя я проповедовал и о Тебе учил". Таким образом, величайший мыслитель Средневековья оставил свою незавершенную работу (ему не было и 50 лет). Он забыл все богатство философского и богословского обучения. Великая система мышления, которая охватывает землю и небеса, мир и все миры, сократилась до одной вещи. Теперь, как и апостол Павел, он ничего не знал, кроме Иисуса Христа, и притом распятого (1 Кор.2.2), Чье тело и кровь он получал в последний раз на земле, как цену выкупа его души. Этот Христос является содержанием всего богословия. Он забыл богословие славы, которое нашел в начале Summa Theologica в полуязыческих доказательствах существования Бога, забыл веру в способности естественного человека, забыл о «триумфе богословия», в котором он победил аверроизм и который стал предметом такой радости церкви.
Об этой христианской, истинно евангельской стороне средневековья всегда следует помнить, если мы хотим правильно понять Реформацию. Месса действительно имела евангельское ядро. Христиане действительно поспевали "Ты един свят" в гимне "Слава в вышних". Они молились в каноне мессы: "Не по нашим заслугам даруй нам прощение" (6). Они использовали Agnus Dei, молитву к причастию и формулу крещения, и пели в заупокойной мессе: "О великий Царь, одаривший нас спасением свободным" (7). Они постоянно вспоминали разбойника на кресте. Все эти вещи, говорит Лютер, хранили Церковь в средние века и сохранили ее и в римском католицизме. Мы никогда не должны забывать, что Sola Gratia возможна и в римской церкви (увы, это только возможность, которая часто не становится действительностью". Какова бы ни была римская церковь, она хочет быть и является также крестной церковью, церковью Распятого, Чья жертвенная смерть играет большую роль в жизни и мысли этой церкви, чем во многих протестантских церквях. Это известно лишь Богу, но, возможно, в наше время больше католиков, чем протестантов по-настоящему верят в спасительную заслугу Христа как единственный источник спасения.
Но Лютер был чем-то большим, чем католиком, который, как и многие его единоверцы, верил в Распятого как его единственное спасение. Его богословие о кресте отличается от убеждений многих благочестивых христиан Средневековья. В чем разница? Она становится очевидной, когда Лютер проводит черту между богословием креста и богословием славы. Из своего духовного опыта поиска милостивого бога Лютер научился понимать, что такое крест Христов для нас, людей, он как никто другой осознал глубочайшую природу откровения креста. Он не просто почувствовал глубину божественной любви, раскрытой на кресте, но, поняв и то и другое, он осознал глубокую тайну того, как Бог приходит к человеку. Он видел тайну Божьего общения с человеком, как тайну самого откровения.
6. Богословие креста против богословия славы
В чем тайна Божественного откровения? Человек хочет видеть Бога, но он не может этого сделать. Даже великие святые Божьи не видят Его. «Покажи мне Свою славу», - просит Моисей Господа (Исх. 33.18). Но ему приходит ответ: "Ты не можешь видеть Мое лицо, потому что никто не может видеть Меня и жить». Но одну вещь Бог дарует Своему слуге: Божья слава пройдет мимо него, и Господь позволит ему увидеть Его "со спины", так что Его лик не будет виден (ст.22). Общеизвестно, как часто Лютер использовал этот отрывок, чтобы прояснить природу нашего восприятия Бога. Как люди, мы не можем видеть лицо Бога в его раскрытой славе, как бы сильно мы ни желали этого и не стремились к этому. Попытка воспринимать Бога таким, какой Он есть, будь то из наблюдения мира, мистическим опытом или через философское созерцание, есть богословие славы. Это богословие естественного человека, язычников, философов, и, к сожалению, также профессоров богословия. Будучи христианами, они должны знать Его лучше. Но «мы, богословы», так замечает Лютер в комментарии к Псалму 65.17, «используем в спорах благословенное имя Бога, в которое мы крестились и пред которым дрожат небо и земля, очень непочтительно. Мы показываем искусство острого и болтливого спора о божественных истинах - которое мы узнали от Аристотеля - так что мы говорим о благословенной Троице как сапожники о своей коже" (WA 3, 382, 7ff). Это означает, что Бог становится объектом, вещью, о которой говорят. Но тот, кто говорит о чем-то, должен стоять над вещью, должен командовать ею, и поэтому, защищая богословие, христианин постоянно рискует потерять право на отношения с Богом.
В тезисе 29 Гейдельбергского диспута Лютер говорит: «Тот, кто хочет философствовать, используя Аристотеля без опасности для своей души, должен сначала стать совершенно безумным во Христе" (LW 31:41). В противном случае он станет богословом славы, и это будет означать, что он вовсе не богослов. Два типа мышления, о которых говорит Лютер, богословие креста и богословие славы, не являются дополняющими друг друга. Они не похожи на естественное и откровенное Богопознание, как в системах католической и протестантской теологии, основанных на Аристотеле. Скорее они взаимно и непримиримо исключают друг друга, как ложное и истинное богословие. "Не заслуживает имени богослова ири человек, который воспринимает и видит невидимую природу Бога через Его дела (Рим.1.20). Скорее богослов тот, кто видит и воспринимает то, что Бог показывает нам, что Он делает видимым для нас, когда Он скрывается от нас " (LW 31:52).
Вот самые знаменитые утверждения диспута 1518 года. Лютер не отрицает, что можно воспринимать невидимые вещи Божьи из Его дел в творении, то есть, как он сам определяет в комментарии к Тезису 19, воспринимать силу Бога, Его мудрость, праведность, доброту и т.д. Он отрицает, что такое восприятие Бога полезно. Оно не делает людей ни достойными, ни мудрыми, и оно не меняет наших отношений с Богом. Люди неправильно использовали восприятие Бога из Его дел, как объясняется в Тезисе 20: «Они стали глупцами. Восприятие Бога через Его дела никому не помешало отойти от Бога и стать идолопоклонником». Поэтому Бог "благоволил глупостью (в СП юродством) того, что было проповедано, спасти тех, кто верит" (1 Кор.1.21). Эта проповедь является посланием о кресте (1 Кор. 1.18). В то время как богословие славы воспринимает и видит невидимые вещи Божьи через дела творения, богословие креста видит и воспринимает видимые дела Божьи через страдание и крест.
Богослов славы смотрит на мир как на Божьи дела. Своим умом Он воспринимает за их пределами невидимую природу Бога, Его всемогущество, мудрость и доброту. Но Бог остается для него невидимым. Богослов Креста, с другой стороны, смотрит на Распятого. Здесь нет ничего великого, красивого или возвышенного, как в великолепных творениях. Здесь нет ничего, кроме смирения, стыда, слабости, страдания и мучительной смерти. Но этот пугающий и удручающий аспект показывает видимое Божье, те вещи, которые Бог позволяет нам увидеть о Себе. Здесь Бог, Который в делах творения остается невидимым, становится видимым. Это означает, что Он становится видимым настолько, насколько Он может стать видимым для смертных людей, как Он стал видимым для Моисея, когда тому было позволено увидеть Его славу "сзади". То, что мы видим - это оборотная сторона деяний Божьих.
Таким образом устанавливается единственное значение креста. Мы не видим Бога в творении, но мы видим Его на кресте, насколько человеческие глаза вообще способны видеть Его. Поэтому крест - это откровение, а богословие креста - это то, что единственно заслуживает названия богословия. В объяснении тезиса 20 Лютер продолжает: Когда, согласно Иоан. 14, Филипп, как богослов славы, говорил: «Покажи нам Отца», Христос сразу остановил его, оставив в стороне его легкомысленные мысли о желании увидеть Бога в другом месте и привел его к Себе, сказав: «Филипп, тот, кто видел Меня, видел Отца. По этой причине истинное богословие и восприятие Бога находятся в распятом Христе". Это повторяется в следующем тезисе в утверждении: "Тот, кто не знает Христа, не знает Бога, сокрытого в страданиях и кресте" (8). Это твердый принцип богословия Лютера и лютеранской Церкви: богословие - это богословие креста, больше ничего. Богословие, которое хочет быть чем-то другим - это ложное богословие.
7. Крест как Божье откровение
Крест - это откровение, потому что это единственное место, где Бог делает себя видимым. Что это значит? Что имеет в виду Лютер, когда говорит, что мы не можем найти Бога нигде, кроме Христа Распятого? Почему Бог по-особенному присутствует на кресте? Чтобы понять это, мы должны спросить, что такое откровение. Откровение происходит, когда приходит что-то скрытое и делает себя видимым. Откровение Бога - это Божье пришествие из тайны. Бог сокрыт, как сокрыты все предметы веры. Вера, согласно определению Евр. 11. 1, которое Лютер цитирует очень часто, имеет отношение к вещам невидимым. Бог остается скрытым для нас, пока мы живем на земле. Он пребывает в свете, к которому никто не может приблизиться, как учит нас Его слово (1 Тим. 6.16). Он говорит, что Он живет "в темном облаке" (3 Цар.8.12); Он "сокрытый Бог" (Ис.45.15), Чье лицо не может быть видимо ни одному человеку (Исх.33.20, Иоан.1.18, 1 Иоан.4.12), пока мы не увидим Его в свете славы "как Он есть" (1 Иоан.3.2), "лицом к лицу" (1 Кор.13.12, Откр.22.4).
Но, хотя Бог остается скрытым от наших глаз, он все же открывает Себя по Его слову. Итак, откровение в слове - это путь откровения в этом мире. Много раз и по-разному Бог говорил с отцами через пророков, пока в эти последние дни Он не заговорил с нами в Своем Сыне, Который больше, чем пророк, будучи "сиянием Божьей славы и образом Его Лика" (Евр.1.1). Он есть Вечное Слово, которое было от начала. Это Слово является содержанием всех написанных и проповеданных слов Бога. О Нем сказано, что "Слово стало плотью... и мы увидели Его славу". Таким образом, откровение в слове становится Воплощением. Поэтому Иисус Христос как воплощенное Слово (Логос) является откровением Бога на земле. В Нем как в Том, Кто единственно есть вечное Слово, Бог выходит из Своей тайны. Он является содержанием всего Божественного слова; Его воплощение есть проявление слова. Человек Иисус - видимое Слово. Тот, кто видел Его, видел Отца настолько, насколько это возможно - увидеть Его в нынешнем веке.
Отсюда мы уже можем понять учение Лютера о кресте. Если Бог хочет раскрыть себя и сделать Себя видимым человеку, Он не может показать себя таким, какой Он есть. Он не может показать Свою славу раскрытой. Никто не может видеть Бога таким, какой Он есть на самом деле (9). Поэтому Он выбирает завесу человеческой природы (9). Таким образом, Воплощение одновременно является откровением Бога и сокрытием Его славы. Бог, Который сокрыт, Который является невидимым, вечным Богом, становится для нас Богом, явленным в Иисусе Христе. Но это откровение, это раскрытие Бога является в то же время завесой, сокрытием. Так следует понимать двойное использование Лютером выражения "сокрытый Бог". Лютер может говорить о сокрытом Боге в смысле Бога, еще не явившего Себя. Он также может говорить о скрытом Боге в смысле Бога, который открыл Себя, скрываясь в человечности Иисуса Христа.
Воплощение тогда в одно и то же время как раскрытие Бога, так и завеса или сокрытие Бога в человеческой природе. Нигде эта маскировка, завеса, за которой скрывается божественная природа, не становится настолько очевидной, как в Страстях. Гефсимания и крик: «Боже Мой, Боже Мой, почему Ты оставил Меня!» - это конец всех попыток неверно истолковать Евангелие как послание триумфального явления божества-спасителя на манер древних мистических религий или как эпос о религиозном герое. Как часто появляется такое богословие славы пыталось подменить собой Евангелие! Чудеса Иисуса снова и снова понимались именно таким способом. Конечно, в таких чудесах, как в Кане, Иисус, как гласит сам текст, явил Свою славу. Но прямо сказано: «И ученики Его уверовали в Него». Не жители Каны, не тысячи людей, которых Он кормил, не больные, которых Он исцелял, даже не мертвые, которых Он воскресил - все они не уверовали в Него! Ибо эти дела были одновременно откровением и маскировкой Его божественного величия. В вере только ученики увидели Его славу. Даже Его Воскресение не было явлено всему миру. Вера всегда имеет дело со скрытыми реальностями. Также для апостолов и апостольской Церкви вера в Иисуса Христа Господа была верой в Его тайную славу, в Бога, скрытого во плоти, в истинную Божественность в истинном человечестве.
Эта тайна находит свое самое глубокое выражение на кресте. "Сокрытие под крестом" - для Лютера формула для всего характера Божественного откровения (10). Под крестом сокрыто царское достоинство Христа, Его Царство, Его Церковь. «То, что Он оживляет своим Духом, всегда одно и то же Царство Христа, Его Церковь" (САА 7-8, 10). Это сокрытая церковь, сокрытые святые (WA 18,652). Иначе быть не может, поскольку «все предметы веры обязательно сокрыты» (WA 18, 653). Слово Божие сокрыто в буквах и словах Библии, в человеческом слове проповедника. Тело и Кровь Христа сокрыты в земных элементах хлеба и вина на Вечере Господней.
Вера и крест принадлежат друг другу. Крест требует веры против доказательств. Если крест - это место, где Бог открывает Себя, тогда это место, где Божье откровение наиболее сильно противоречит человеческому разуму. Судя по всему, что мир называет мудростью, слово о кресте, как уже видел Св. Павел, является самой глупой доктриной, которую может встретить философ. Что смерть одного человека должна быть спасением для всех, что эта смерть на Голгофе должна быть искупительной жертвой за все грехи мира, что страдания Невинного должны смягчить гнев Божий - эти требования противоречат всем этическим и религиозным чувствам естественного человека. Доктрина универсальной греховности всех людей не подлежит ученому обсуждению, потому что это означает конец всей философской этики. Эта этика опирается на принцип, сформулированный Кантом в словах: «Ты можешь, потому что должен». Но Писание утверждает обратное: только эта глупая проповедь о кресте является мудростью Бога, которая сводит на нет мудрость мира сего. Между Божьей и мирской мудростью существует непримиримое столкновение. Мудрость человеческого разума - это глупость для Бога, а мудрость Бога - это глупость для Бога.
Лютер понимал глубину этого контраста как ни один теолог ни до, ни после него. Отсюда становится ясно, что для него значит борьба с богословием славы. Это борьба за Евангелие, за sola gratia, за правильное понимание Бога и человека. "Богослов славы называет зло добром, а добро злом; богослов Креста называет вещи тем, чем они являются » (Гейдельбергские тезисы, 21). Что человек считает добром, может быть грехом в глазах Бога, как, например, стремление к добродетели моралистов после Аристотеля и Канта. Что человеческая мудрость считает удачей и, следовательно, желательным для человека - здоровье, богатство, успех, победа - именно это может быть расценено Богом как вредное для человека и поэтому ненужное ему. Божий суд, болезнь, неудача, бедность могут быть гораздо более ценными; и этот суд Божий прав, даже если это противоречит всему человеческому разуму. Столкнувшись с неизлечимой болезнью, которая после многих лет страданий приводит к мучительной смерти, наше человеческое суждение видит нечто определенно негативное. Но у Бога очевидное несчастье может стать чем-то для нас положительным. Таким образом, Лютер в «Рабстве воли» решается сказать: «Когда Бог оживляет, Он делает это, убивая; когда Он оправдывает, он делает это, обвиняя нас; когда Он приводит нас на небеса, Он делает это, ведя нас в ад" (WA 18, 633). Он оживляет, убивая! - это адекватный способ говорить о внеразумном пути дел Божиих (11). Только под крестом Иисуса мы можем научиться верить этому выражению. Там мы не видим ничего, кроме того, что это слабость, одиночество, стыд, страдание, умирание, окончательное поражение справедливого дела, торжество злых сил. Для верующего, однако, все это явление Бога, то, что Бог позволяет нам увидеть, Его странная работа позади нас, под которой Он скрывает Свои видимые дело: то, что Он прощает, спасает, дарует жизнь. Глубоко сокрытое в событиях Страстной Пятницы, которые были замечены человеческими глазами, это - великое событие примирения между Богом и человечеством, победа Искупителя мира, в которую можно верить только против доказательств и разума.
Это некоторые, но далеко не все основные идеи богословия Лютера о кресте. Если это не богословие великого христианского мыслителя, если оно, как оно утверждает, есть верное воспроизведение великого новозаветного учение, тогда оно должно быть важно не только для одной части христианского мира, но и для всей Церкви. Богословие Лютера о кресте также есть послание для всех христиан в наше время.
Богословие Креста сегодня
В заключение скажем что, теология креста Лютера может помочь нам избавиться от того богословия славы, с которой жили многие из нас и которая на самом деле вообще не является богословием. Все богословие славы в истории Церкви - это естественная религия невозрожденного падшего человечества. Давайте возьмем один пример. 23 июня 1910 года Джон Мотт выступил с заключительным словом «Мир» на миссионерской конференции в Эдинбурге. Эта важная встреча знаменует собой начало экуменического движения нашего века. Слова Мотта были сильным призывом к миссионерской деятельности, вдохновленной надеждой, что конечные цели всех христианских миссий будут скоро достигнуты. Он начал со слов: «Дай Бог, чтобы все мы в эти последующие мгновения торжественно решили впредь так планировать и так действовать, так жить и так жертвовать, что наш дух реально может стать заразительным среди тех, к кому мы идем; и, возможно, слова архиепископа Дэвидсона окажутся великолепным пророчеством: "прежде чем вкусить смерть, многие из нас увидят, как Царство Божье придет в силе". Четыре года спустя началась Первая мировая война. Через семь лет после этой конференции большевизм начал величайшее гонение, которое когда-либо угрожало существованию Церкви. Сорок лет спустя Китай был завоеван большевизмом, и христианские миссионеры были вынуждены покинуть величайшее миссионерское поле в мире.
«Веди, о Царь Вечный, наступил день марша; отныне на полях завоеваний Твои шатры будут нашим домом »- такова была боевая песня американских миссионеров во времена Эдинбургской конференции. Когда последние все еще живущие (написано в 1950 г. - Пер.) члены этой великой конференции оглянутся на эти сорок лет, они смогут лучше понять, почему Иисус обещал Своим ученикам не славные победы, но крест мученичества. Они поймут мудрость и утешительность богословия креста, говорящего, что Бог оживляет, убивая, потому что Царство Божие в этом мире всегда скрыто под крестом. Если мы посмотрим на все эти важные заявления и провозглашения христианских церквей и экуменических конференций в отношении войны и мира, церкви и государства, разоружения и перевооружения, Лиги Наций и ООН, почему христианское богословие сегодня так нуждается в возрождении богословия креста.Сколько светских иллюзий вошло в наше мышление о церкви и мире! Среди всех иллюзий, которые заняли место религии в душах современных людей, есть и современное богословие славы. Это не только национализм и пацифизм, либерализм и социализм, фашизм и коммунизм, милитаризм и антимилитаризм, лишенные славы, которую они имели в глазах своих сторонников. Также лишено славы то христианство, которое преобладало во всех конфессиях за последние столетия. Это христианство, которое мечтало о христианской нации или христианском мире, христианской вере, которая была обмирщена богословием славы.
Но теперь пришло время услышать богословие о кресте. Когда Церковь сегодня спрашивает: «Что мне проповедовать?» - единственным ответом может быть: «Проповедуй одну вещь, мудрость Креста!". Проповедь Евангелия как мудрости креста предполагает, что мы понимаем, что богословие крест никогда не может быть философией. Богословие славы - это всегда философия - христианская философия как примирение разума и откровения. Но я не могу столкнуться с Распятым, как философ сталкивается с объектом своего исследования для вынесения своего суждения об этом объекте. Прежде чем я смогу судить Христа, заявив, кто Он есть, я должен признать Его право судить меня. Это причина того, что богословие креста имеет тот практический аспект, который делает его настолько важным для христианина. Богословом креста нельзя быть без веры в Распятого. Как я могу верить в крест Христа, если я не готов взять крест и следовать за ним? Это не случайно, что что всякий раз, когда Иисус говорит со своими учениками о своем кресте, Он также упоминает крест, который они должны взять сами (Мтф.16.21-24).
Согласно Лютеру, одним из признаков истинной Церкви Христа на земле является то, что она должна пройти через гонения и страдания (LW 41:1641). Богословие креста включает в себя «да» веры кресту, который мы должны взять по требованию Христа. Этот аспект богословия креста выражен Лютером в объяснении Рим.12.1: «Подобно тому, как Божья мудрость появляется под маской глупости, Божья истина в форме якобы лжи - так часто, как приходит Слово Божье, оно идет вразрез с нашим умом! - так воля Бога, Который по природе благ, добр и совершенен, кажется нам злой волей, волей дьявола, а не Божьей волей". Таким образом, милостивая, любящая воля Бога скрыта, но только до тех пор, пока человек принимает свои идеи о том, что хорошо и подходит ему как должное. Если человек отказывается от своей воли, то, подобно Петру, он позволяет Господу направить его туда, куда он сам не хочет идти (Иоан.21). «Таким образом, он в то же время хочет и не хочет, даже когда сам Господь в Гефсимании подчинил Свое нежелание... Так Бог действует во всех Своих святых, заставляя их желать того, чего они не хотят". "Этим противоречием, - продолжает Лютер, - удивлены философы, и люди не понимают этого. Вот почему я сказал, что это должно быть понято по опыту и на практике" (LW 25:438). Этот опыт - опыт веры - той веры, которая не видит, той веры, которая любит. Вера Авраама - это вера в обещание, которое, по-человечески говоря, не может быть выполнено! Это вера в то, что скрыто от глаз человека. Это вера, которая видит свет во тьме. Как Лютер, в своих комментариях на Бытие 17, глубоко пишет о вере Авраама: «Закрыв глаза, он спрятался во тьме веры, и там он нашел вечный свет".
1. Ириней, Против ересей, 5
2. Согласно легенде, записанной Евсевием, войска римского императора Константина увидели на небе знак креста и надпись: "Сим победишь!".
3. LH 171.4. Пауль Герхардт (1607-1676), лютеранский проповедник и гимнограф в Северной Германии, отразил богословие Лютера о кресте во многих своих гимнах.
4. Pange lingua LH WS 728, Vexilla Regit LH 178 (ср. Missale (Maryknoll N.Y.,1964. P.323-325).
5. Относительно возражений против богословия Ансельма см. вступительное обсуждение в статье С. Н. Дина в предисловии к St. Anselm. Basic Writings. La Salle,1962 (об удовлетворении Р.201, 222 и дальше).
6. Текст заупокойной мессы Missale, 33.
7. LH 607:8
8. Deum non inveniri, nisi in passionibus et cruce.
9. Этот пункт, касающийся различия между Богом как Он есть и Богом явленным, является ключом к богословию Лютера о кресте.
10.Cruce Tectum
11 Occidendo vivificat" (LW 33:62). Эта истина наиболее ярко явлена в деле Спасителя (Рим.6.1-14).
12. Здесь переведено эссе «Письмо 18» Германа Засса «Краткая информация о пастыре». Перевод представляет собой переработку текста в«Лютеранском обозрении», октябрь 1951 г.
Перевод (С)Inquisitor Eisenhorn