Два мешка картошки

   Глава первая

     Иван Александрович вышел из кабинета, чтобы не мешать, зашедшей туда с ведром и тряпкой, тёте Маше, пожилой соседке, помогавшей по хозяйству его жене, Любови Петровне,  и привычно остановился в торце коридора у окна. Вот уже не первый год он каждый день, хоть по несколько минут стоял здесь, наблюдая за изменениями, происходящими в природе. Это  была какая-то небольшая передышка, так необходимая его мозгам.

     "Вот осень и началась", - думал профессор, наблюдая за летящими с деревьев  жёлтыми листьями. В отсутствие ветра листья, если и падали, то изредка и поодиночке. То с одного дерева полетит вниз, то с другого, но стоит только подуть самому лёгкому, практически не заметному ветерку, как начинался настоящий листопад. В голове  Ивана Александровича сама по себе возникла строчка из не часто сейчас звучащей прекрасной песни Андрея Петрова со словами  Эльдара Рязанова: "Осень  жизни, как и осень года, надо благодарно принимать". Несколько раз, промурлыкав кусок мелодии с этими словами, профессор сделал вывод, что, если он и перепутал слова, то совсем незначительно,  по смыслу же всё было именно так, как и должно быть в жизни.

     "Да, вот и приходится благодарно принимать, эту самую осень жизни, с учётом того обстоятельства, что  начинается осень года", - с улыбкой подумал он, и хотел уже вернуться в кабинет, из которого вышла тётя Маша, как его привлёк шум за окном. К дому напротив подъехала машина, из которой сосед выгрузил два мешка с картошкой и, взвалив один из них на плечи, понёс за калитку.

     Получилось это у него так играючи, что профессору осталось только завистливо вздохнуть. Но, тут же промелькнувшая мысль, что это ему уже недоступно, потянула за собой такую усталость, словно он только, что самолично оттащил этот мешок на соседний участок. Ещё раз вздохнув, на этот раз сокрушённо, Иван Александрович отправился на кухню, где у плиты колдовала его супруга:

     - Чем-нибудь лёгоньким перекусить, не угостишь ли? - тихонько спросил он у жены, склонившейся над плитой.

     - Ваня, ну разве так можно? Вот ты меня ругаешь, что я подкрадываюсь к тебе, а сам? Если есть хочешь, придётся немного подождать. У меня ещё не все готово.

     - Ну и ладно.  Я тут одну историю вспомнил, вот пока ты дела доделывать будешь, я её тебе и расскажу, - он уселся в плетёное кресло, стоящее у окна, поудобней в нём устроился и неторопливо начал своё повествование:

      - Случилось это на следующий год, как я на работу в научно-исследовательский медицинский институт был принят, в лабораторию, которая созданием новых заменителей крови занималась.  Значит, это в 1967 году случилось. Весной меня в комитет комсомола избрали, а в конце лета заместителем секретаря по организационным вопросам назначили. 

     Тогда тоже октябрь начинался, вот почему я эту историю и вспомнил. Листья жёлтые память всколыхнули.

     В четверг вызвали меня с самого утра в кабинет директора. Не могу сказать, что это чем-то необычным было, по общественным делам мне с ним иногда приходилось встречаться, но всё же…  Волнительно как-то стало. Захожу, в кабинете народа немало собралось. В основном молодёжь, некоторых я не только в лицо, но и просто хорошо уже знал, но были и такие, которых я словно впервые увидел. Директор в кресле за столом сидит, что-то пишет.

    Я решил где-нибудь в сторонке пристроиться, но смотрю, меня ручкой к себе, да так приветливо, подзывает наш комсомольский вожак, Антон Котляков. Делать нечего, подошёл, а он мне на стул свободный показывает. Пришлось присесть.

     - Слушай Вань, у меня через месяц предзащита кандидатской диссертации назначена, готовиться надо. Вот я директора и попросил, чтобы он тебя на учения послал, а я уж тут корпеть буду.

     - Антош! Какие учения, о чём ты говоришь?

     - А!  Ты об учениях ничего ещё не слышал? – он только рот открыл, чтобы мне начать объяснять, как директор отложил бумаги в сторону, поднял голову, внимательно на нас посмотрел и скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс:

     - Так! Все собрались. Это хорошо, - немного помолчал, наверное, что-то обдумывая, и продолжил:

     - В среду и четверг на следующей неделе на базе Курской областной станции переливания крови будут проводиться первые в истории нашей организации учения службы крови. Курская станция, да и весь Чернозёмный регион, были выбраны для проведения этих показательных учений не просто так. Во-первых, это географический центр Европейской части Советского Союза, значит добираться туда попроще, чем в
другие областные центры, ну, а во-вторых, там  руководство сильное, они всю подготовительную работу чётко провели. Информация по всем организациям в регионе разослана. Официально все это "Днём донора" названо. По решению руководства области, утверждённому там, - и он палец в потолок направил, - он будет проводиться на одном из крупнейших заводов областного центра. Для этого будут использованы передвижные, правильнее назвать самоходные, станции переливания крови. Наряду с широко используемым для этих целей творением чешских автостроителей, будет  испытан и отечественный комплекс, созданный в городе Горький. На учениях будут присутствовать руководители службы крови не только из всех центров данного региона, туда приглашено вообще все руководство службой крови страны. Руководить учениями  поручено курирующему нас заместителю Министра. А забором крови будете заниматься вы, - и он вновь пальцем ткнул, на этот раз в нашу сторону, - вы отобраны, как лучшие. Ваш руководитель это утверждает, так что не подведите его. Выезд намечен на утро понедельника. К этому времени должна прибыть экспериментальная машина из Горького, а из Рязани приедет хорошо всем знакомая "Шкода". Да, и последнее. Мне сказали, что в Курске поспела знаменитая "антоновка". Так вот, руководитель местной станции переливания крови договорился с одним из плодоводческих совхозов, что вам разрешат нарвать прямо с яблонь по мешку этого чуда природы, - и он, опустив глаза на стол, вновь взял в руку карандаш или чем он там писал, когда я в кабинет вошёл.

     Последние директорские слова вызвали целую бурю восторга. Тихую, поскольку все говорили вполголоса и старались, пока покидали кабинет, особо не шуметь, но всё же бурю, которая окончательно зазвучала во весь голос уже в коридоре.

     Мы с Антоном вышли в числе последних.

     - Тебе можно позавидовать. Хотел бы я попробовать, что же это за зверь такой – курская антоновка, - проговорил Антон.

     - Постараюсь не забыть взять на твою долю, если, конечно, давать будут,  - пообещал я, - а пока ты мне объясни, чем я там заниматься должен. Уж не руководить ли  мне поручают?
    
    - Да, нет, - засмеялся Антон, - ты ещё не дорос. Вот скоро изберут тебя секретарем комсомольской организации, тогда и будешь командовать на подобных выездах.

     - Не дай Бог, - невольно вырвалось у меня.

     Антон с каким-то любопытством посмотрел в мою сторону. Помолчал немного, а потом сказал:

     - Комсомолец, а Бога поминаешь.

     Я только собрался возразить, что это я не Бога поминаю, а просто так все говорят, но Антон не дал мне и рта открыть.

     - Не возражай, я сам чуть, что  также говорю. Это, наверное, какая-то генетическая память в наши головы внедрена, - он опять замолчал, глядя в пол  и ковыряя носком ботинка малозаметную трещинку в линолеуме, а затем посмотрел мне прямо в глаза и тихонько, наверное, чтобы никто вокруг не услышал, хотя и так мы были одни, задал вопрос, ошеломивший меня:

     - Ты вот мне лучше скажи, как мы коммунисты будем выглядеть в глазах, нет, не нашего народа, он-то ко всему привык, а всего света, когда изменится политика партии, и мы вновь в сторону религии смотреть не волками будем, а наоборот станем праведными её последователями? Когда мы Светлое Воскресенье с Рождеством всей страной во главе с нашим руководством праздновать будем? А? Ты когда-нибудь думал в этом направлении?

    Глядя на моё изумленное лицо, он тряхнул головой и уже деловым тоном проговорил:

     - Ладно, не бери в голову. Это я что-то не туда гнуть начал. Давай лучше к твоим вопросам вернёмся. Так вот. Ты, что вчерашние приказы по Институту не читал, что ли?

     А, когда я признался, что вообще их не читаю и даже не знаю, где с ними ознакомиться можно, он взял меня за руку и повёл в сторону лестничного марша, при этом, не прекращая, говорить:

     - Начальником команды будет главный врач институтской станции переливания крови. Ты его хорошо знаешь. Это Владимир Иванович Ивашов.

     - Как Ивашов? - вырвалось у меня, - он же в хирургии работает. Я же сам ему позавчера туда звонил, чтобы он не забыл о заседании комитета комсомола. И он там, в клиническом отделе трубку взял.

      Антон остановился так резко, что я даже налетел на него. Хорошо мы на ногах удержались.

     - Так это позавчера было, а сегодня другой расклад получается, - и он ткнул пальцем куда-то в сторону.

     Я посмотрел. На стене, в очень уютном уголке, где даже стояли мягкие кресла с журнальным столиком, на котором брошюрки какие-то лежали, висела доска приказов. Так у неё на самом верху написано было. А на ней три бумажных листочка виднелось.

    - Ты пока вокруг осматриваешься, я читать буду, что тут понаписано, - сказал Антон:

     - Так. Приказ по институту, номер, дата вчерашняя. Назначить кандидата медицинских наук Ивашова Владимира Ивановича главным врачом, ну и так далее. С окладом согласно штатному расписанию. Последнее не только интересно, но для Вовки самым главным оказалось. Ну, сколько он получал в клинике? Двести рублей, поскольку младшим научным числился. А у него двое детишек махоньких, да жена после второго ещё на работу не вышла, кормит поскольку. Вот он ночами на "скорой" по Москве и вынужден мотаться.  А здесь должностной оклад – триста, да премии у них на станции регулярно бывают. Ну, и "скорую" тоже можно не бросать. Ведь в кабинете сидеть, не у стола операционного стоять. Не так страшно с устатку заснуть. Понял?

     Я кивнул головой.

     - Так. А вот ещё один приказ. Освободить кандидата медицинских наук младшего научного сотрудника клинического отдела Ивашова Владимир Ивановича от занимаемой должности в связи с переходом на другую работу. Понял, почему не переводом оформили, а через увольнение?

     Я смотрел на него дуб дубом. Ничего, из только что им сказанного, я не понял. Перевод, увольнение, мне казалось, что это совершенно одинаковые действия. Слова разные, но смысл то один. Ну, так вот мне тогда казалось.

     - Вижу. Не понял ты. При переводе он так и работал бы без перерыва, только в другом корпусе, да в другой должности. А при увольнении ему должны выплатить компенсацию за неиспользованный отпуск. А он уж года три, если не больше, в отпуск не ходил.

     - Ладно. Вот и третий приказ, и тоже заметь от вчерашнего числа. "Об откомандировании специалистов института для участия в учениях системы службы крови". Вот здесь всё и расписано, кто едет и чем заниматься в этой командировке должен.

     Пять медицинских сестёр, действительно лучшие из лучших. Девчонки молоденькие, в фильме про Шурика, который только что на экраны вышел, про таких Владимир Этуш в роли партийного деятеля местного розлива помнишь, как сказал… Не видел ещё? Рекомендую, обхохочешься. Там вот они комсомолки, спортсменки, отличницы и вообще красавицы. Эти девчонки легко попадают в такие вены, которые другие медсестры вообще найти не могут.

      Две опытные, но тоже по возрасту молодые лаборантки из клинической.
 
   Трое врачей: Ира Стеценко, Юра Лазарев и Игорь Пивенский. Ты их всех знаешь, двое даже члены нашего комитета комсомола.

     Ну, и ты с Ивашовым здесь тоже фигурируете. Он начальник бригады, а ты вот - сопровождающий. Сопровождать ты должен донорскую кровь. Почти полтысячи доз бригада должна привезти в Москву. Вот ты и будешь нести за них ответственность. Понял?

     Я, молча, кивнул головой. И действительно, что здесь непонятного-то?

     - Пойдём в комитет, я тебе там на остальные вопросы отвечу, заданные и ещё даже не родившиеся.

     Комитет комсомола был в другом здании. Надо было выйти из главного корпуса, обогнуть его по ходу часовой стрелки и по тенистой липовой аллее дойти до небольшого старинного двухэтажного здания. Снаружи дом очень даже симпатичным был, а вот внутри - сарай сараем. Дощатый скрипучий, качающийся под ногами пол, того и гляди провалишься неизвестно куда, обсыпающийся потолок, обшарпанные стены, окрашенные в непонятно какой цвет, филенчатые двери довоенной постройки. Да, что я рассказываю,  вы сами всё себе прекрасно представляете, до сих пор в подобных зданиях, разбросанных по стране, расположено множество разнообразнейших организаций и учреждений.

     По дороге Антон меня воспитывал:

     - Прежде всего, пытайся как можно лучше изучать внутри институтскую жизнь и чтение приказов один из путей к успеху. Не говорю, дружи со всеми, это невозможно, да и не нужно, но вот знать подноготную всех своих подопечных, я имею в виду комсомольский актив, это обязательно. Не пытайся понравиться всем и каждому, будь самим собой, и тогда, как говорится, к тебе потянутся люди. 

     Антон достал ключ и открыл дверь. Я уже привык к этому кабинету и ни на что внимания не обращал. Поэтому, как только мы уселись напротив друг друга, я задал вопрос, вертевшийся на моем языке, уже не знаю сколько времени.

     - Ну, хорошо, на обратном пути буду сопровождать ценный груз, а чем я буду заниматься в остальное время?

     Ответ Антона меня обескуражил:

     - Как чем? Водку пить.

    - Антон!  Ты, наверное, пошутил?

    - Какие шутки, я правду сказал, причём на полном серьёзе. Ты вообще-то, как к выпивке относишься? – в голосе Антона не было даже тени насмешки.

     Меня это удивило и насторожило. "Интересно, на что он меня раскрутить пытается", - думал я, пока соображал, как мне лучше ответить. Затем махнул рукой и ответил, так как ответил бы на подобный вопрос в другой обстановке:

     - Честно? Водку не люблю.

     На что моментально получил ответ:

    - Кто ж её проклятую любит, противная аж жуть, но вот выпить любят многие, - говоря это, Антон опечалился как-то, что совсем непривычно было.

    - Я с тобой согласен, но вот какая штука. Не доставляет мне это ни малейшего удовольствия. У меня организм странный. Пью, но не пьянею. Ноги заплетаются, язык еле ворочается, а в голове ясность и чистота. Как говорится, ни в одном глазу.

     - Завидую, - сказал Антон, - я в последнее время стал быстро пьянеть. Наверное, печень перетренировал, - он опять ненадолго замолчал, затем головой встряхнул, как бы отметая прочь какие-то мысли, мешавшие ему, и продолжил, - учти, что правильно пить для любого лидера, а ты же хочешь быть лидером, иначе не был бы настолько активным, что тебя практически с нуля в комитет комсомола выбрали, да зам.секретаря назначили. Так вот правильно пить – великое дело. А в медицинских коллективах – вообще основа основ будущего успеха.  Ну, что это я в философствование пустился. Давай-ка лучше выпьем, - и он наклонился к железному ящику, который стоял рядом со столом.

     Я молчал, не зная, как себя вести и что отвечать. Решил, пусть он говорит, а я послушаю.

     Достал он "рыжик", так на местном жаргоне назывался пузырёк из-под эфира для наркоза насыщенного жёлтого цвета. Пробку Антон открыл, и по кабинету сразу же потёк спиртовый дух. На столе появились два стакана и бутылка с какой-то прозрачной жидкостью.

     "Вода, наверное", - промелькнуло у меня в голове.

     - Будешь? – спросил он, наполняя один из стаканов на четверть пахучей жидкостью.

     - Нет, Антош, спасибо. Мы с тобой ещё успеем выпить, а мне сегодня с шефиней своей общаться, а у неё нос, всем носам фору может дать.

     - Да, твоя Т.В. дама строгая, с ней не пошутишь. Я собственно и не хотел с тобой сегодня пить, а проверял тебя на "вшивость" – великое дело, надо отметить. Выдержал, молодец. Но, суть не только в проверке. Ты ведь, я уверен, чистый спирт не пил ни разу в жизни, и, как это делать, не знаешь. Вот я тебе сейчас мастер-класс и продемонстрирую, да заодно и печень потренирую. Первое правило: запивать надо только после того, как благородная жидкость через пищевод пройдёт, в противном случае ожог можно получить. Второе: пить надо на выдохе. Выдохнул, дыхание задержал, спиритус вини ректификати в горло опрокинул, и продолжай дыхание задерживать, а вот как невмоготу станет, можешь делать, что желаешь. Пить воду или сок, закусить, чем Бог послал, но только вдохнуть не забудь, - пошутил Антон.

     И он мне всю эту премудрость на практике и продемонстрировал.

     - Знаешь, Люба, - задумчиво произнёс, отвлёкшись от своего рассказа, Иван Александрович, - что-то я в последнее время все чаще и чаще Антона вспоминаю. Боюсь не к добру это, зовёт он меня, наверное, туда, где сам уж сколько лет находится. Ведь я его за одного из своих главных учителей в этой сложной науке – жизнь прожить, держу. Иногда посоветовался бы, но нет его больше. Совсем он печень свою затренировал, вот она и отомстила ему. Давно это было, много уже лет прошло, а помню его, как будто вчера расстались. Ну, да ладно, что душу свою бередить, давай лучше продолжать буду.    

    Утром в понедельник ещё семи часов не было, я прошёл через проходную и остановился в удивлении. От станции  переливания крови до центральной дороги выстроилась цепочка людей в белых халатах, которые передавали с рук на руки разнообразные коробки, свёртки и пакеты. Всё это добро складывалось в большую кучу у задних дверей несуразного автобуса. Несуразным в нём было всё: и непомерная длина – этакая узкая кишка в два с лишним обычных городских автобуса длиной, и непривычный цвет – чёрный с фиолетовым отливом, а в особенности окна. Спереди они были, как у любого порядочного автобуса, но всего по шесть штук с каждой стороны, а затем редкими стали, расположенными на достаточно большом расстоянии друг от друга, да ещё, что уж совсем непривычно, с затемнёнными стёклами. Дверь у автобуса была всего одна, и водительская и пассажирская, но подобные и у нас когда-то выпускались. В кино их любят показывать, когда речь о послевоенной жизни идёт.

     - Ваня, - окликнул меня от автобуса Ивашов, - молодец, что пораньше пришёл. Давай сюда, поможешь всё это добро в "Шкоду" укладывать.

     - Я думал, в числе первых буду, а вы тут, что с вечера трудитесь? – пожимая руку теперь уже главному врачу, спросил я.

      - Да нет, как-то само собой получилось. Почти все подтянулись практически одновременно, вот и решили остальных не дожидаться, а начать погрузку. Ведь раньше сядешь, раньше выйдешь, - привычно хохотнул он, проговорив свою любимую присказку, и рукой показал мне, что и куда необходимо уложить. Но  не успел я свои руки нагрузить, остальные ребята подошли. Оказывается, всё со склада уже было вытащено и на асфальте лежало. Дальнейшее руководство размещением коробок с пустыми пока флаконами под кровь, да с системами для её забора, и прочими необходимыми в поездке вещами, взяла в свои руки старшая медсестра станции Любовь Петрова. Очень, я тебе скажу, эффектная блондинка была. Высокая, стройная, всё при ней, как говорится. Многие ребята в институте на неё облизывались, но она неприступной оказалась и твёрдо этого принципа держалась. Потом-то я узнал, что она замужем была, а муж её военный в каком-то отдалённом гарнизоне, вновь созданном, служил. Ну и в течение нескольких лет там условий для семейной жизни просто-напросто не было. Вот и пришлось им на два дома жить. А потом вдруг снялась она и упорхнула в Заполярье. Вот, что любовь с людьми вытворяет.      

     Крутиться без дела у автобуса мне совершенно не хотелось, поэтому я, забросив в его пассажирский отсек, который за водительским сидением располагался, свой фибровый чемоданчик, отправился посмотреть, что за странный агрегат стоит там  поодаль. Под капот некоего зелёного чудовища заглядывало трое: двое незнакомых, а третьим наш водитель с институтской "скорой" был, Владимир Павлович Клочков, которого весь институт и за глаза и, прямо в лицо, прозвал "товарищ политрук". Фамилия, наверное, в этом виновата была, а может и любовь рассказывать в длительных поездках, где немцы во время войны стояли, а куда дойти так и не смогли, свою роль тоже сыграла.

     - Здравствуйте, -  сказал я и замолчал, а что дальше говорить в такой ситуации не знал, но затем неожиданно даже для себя вопрос выдал:

    - И, как этот аппарат называется?

   - ПСПК-1, – тут же отозвался один из незнакомцев.

    Он хотел ещё что-то добавить, но его Клочков перебил:

    - А, Ваня, привет, сейчас вот водитель, который его сюда доставил, расскажет, на что он способен и мы подъедем, Или раньше решили в дальний путь тронуться?

     - Хотелось бы, как погрузку "Шкоды" закончим, сразу и выехать, чтоб время не терять.

     - Тогда мужики, - это Клочков уже к своим собеседникам обратился, - давайте, и мы начнем собираться.

      Торчать мне там тоже без дела не хотелось, пришлось возвращаться к "Шкоде". Оказалось, что сделал я это своевременно. Только подошёл, как ворота институтские раздвинулись, и во двор въехала чёрная "Волга". Директор тоже пораньше приехал, чтобы в дальний путь нас благословить.  Митинг устраивать не стали. Он к каждому из нас уезжающих подошёл, за ручку свою дал подержаться, да пару слов, каждому своё, сказал. Такое вот получилось прощание. Я тоже был этой чести удостоен и долго над смыслом его слов задумывался, потому что мне он шепнул:

      - Надеюсь, всё будет хорошо! Учтите, мы за вами внимательно наблюдаем, поскольку  большие надежды на вас имеем.

     Подъехало то "зелёное чудовище", к которому я перед приездом директора подходил. Выглядело оно следующим образом. Тягач – армейский ГАЗовский грузовик, на котором установлен металлический фургон, окрашенный в защитный зелёный цвет "хаки",  немыслимой ширины, чуть ли не 3-х метровой. На фургоне яркая, хорошо заметная издали надпись "Не габарит". Крыша у фургона ровная, узкая. Стенки вначале под углом 45° вниз спускаются, а затем резко перпендикулярно земле обрываются. Окна в фургоне отсутствуют. К фургону прицеп подсоединён на жесткой сцепке, родной его брат, тоже снабженный надписью "Не габарит", но с окнами, в которые вставлены стёкла защитного цвета. Горьковский водитель отправился на вокзал, чтобы домой вернуться, а рядом с "товарищем политруком" сидел главный разработчик этого уникального агрегата, молодо выглядящий конструктор Петр Николаевич Плюхов, которому на поверку за сорок уже было, но он попросил себя по-простому называть Петя. Ну, что ж, Петя, так Петя. Так, что всего нас отправлялось в путешествие 15 человек.

                Глава вторая

     Восьми не было, а вся бригада уже в "Шкоду" уселась. Там как раз оказалось 12 сидений, а может наоборот, нас было 12 человек, поскольку именно на такое количество пассажиров "Шкода" рассчитана. Не могу поручиться ни за то, ни за другое. Женский коллектив дружно захватил все передние места, так что на нашу, мужскую долю остались только четыре последних.

     "Может, это и к лучшему, - подумал я, - спокойней будет". 

     Не успели за ворота выехать и за угол завернуть, как из Любиных закромов возник американского производства стеклянный двухлитровый флакон из-под ихнего кровезамещающего раствора, который к нам на испытания прислали. Очень уж наши заокеанские друзья хотели его поставками для Советской армии заняться. Вот перед нашей лабораторией и была задача поставлена: разработать отечественный препарат не только американскому не уступающий, а превосходящий его по всем основным параметрам, чем мы с успехом и занимались.

     Флаконы штатовские очень удобными были для использования в быту, поэтому по мере освобождения, их тут же по домам разбирали. Очередь на них целая в институте возникла даже. Вот такой флакон,  прозрачной жидкостью заполненный, на свет божий и появился. Следом стаканы гранённые возникли, огурчики на четвертушки порезанные, да хлебушек чёрный, и мы дрогнули. По 100 грамм грамотно разбавленного медицинского вовнутрь приняли – за успех нашего безнадёжного дела, как Ивашов выразился. Такая вот присказка в нашей стране в то время, сугубо неофициально, конечно, существовала.

     Город из конца в конец пересекли спокойно, светофоры почти нас не беспокоили, орудовцы, как мы по старой привычке называли дядек в форме, которые полосатыми палочками махать любили, на нас вроде внимания не обращали, так что все без эксцессов обошлось. Водители у нас опытные, поэтому мы и решили, что до Курска доберёмся без особых проблем.   

     Из Москвы выехали, может минут за десять, как куранты на Спасской башне девять раз пробить должны были, и опять флакон возник все с той же немудрёной закуской, и опять дрогнули, на этот раз, чтоб в дальней дороге всё нормально шло. "Так, и спиться можно, - подумал я, - Антон прав был, наверное, в таком коллективе постоянно водку пить придётся".

     Оказалось, что впереди, рядом с водительским креслом ещё одно откидное сидение имеется, вот на него Люба Петрова уселась и вдруг низким красивым голосом затянула:

     - Степь, да степь кругом, - да так это у неё здорово получилось, что все замолчали и заслушались. Закончилась песня, затихла Люба на несколько секунд, а затем засмеялась и заголосила:

     - Вот кто-то с горочки спустился,
       Наверно милый мой идёт…

      Песню подхватил целый женский хор, да и мужские голоса в него ещё через несколько мгновений вплелись. Здорово, так стало. Едем, песни распеваем, много их у нас хороших и разных, на любой вкус имеется, и веселых и печальных.

     Мне сзади всех видно, смотрю, народ легонько поплыл, а мне, как я и рассказывал Антону, хоть бы что, будто и не пил совсем. Вон, две лаборантки, Ира и Маша, обнялись и, раскачиваясь в такт песни, увлечённо выводят: "Про того, которого любила…", а доктора наши Юрка с Игорем, несмотря на шум, головы вниз опустили и посапывают потихоньку. "Наверное, ночью дежурили, - решил я, - поэтому так рано и на погрузку явились".  А вот, почему водитель наш, который полным тёзкой конструктора горьковского оказался, тоже Петром Николаевичем, так, что хорошо, что тот попросил себя Петей называть, не перепутаешь, нервничает, да головой в разные стороны крутит, явное беспокойство проявляя, не понятно. Я, наконец, не выдержал, и Ивашова, с увлечением девушкам подпевавшего,  толкнул легонько, на водителя глазами показывая.

     Володя всё сразу понял и громко, хор перекрикивая, спросил:

     - Пётр Николаевич! Или случилось, что? Ты почему волнение в автобусе разводишь?

     Очень любил он такие вот мудрёные фразы.  Девчонки сразу же замолкли, как только голос начальственный прозвучал. Водитель обернулся в нашу сторону:

     - Да вот, "горьковчанин" куда-то подевался. Как из столицы выбрались, я его из виду потерял. Ну, вначале дорога вихлястая очень была, я и не беспокоился, но вот уж сколько по прямой катим, а его всё не видно. Сейчас вообще дорога под уклон идёт, назад на несколько километров просматривается, но его нигде не видать. А он ведь приметный очень, за легковушками спрятаться не может. Может, случилось, что?

     - Давай, приостановимся. Вон впереди лесополоса просматривается. Там и пристанем. Перекурить надо, да кустики обследовать по принципу "мальчики направо, девочки налево", или наоборот, это уж как получится. Ну, а, если за это время не появится, встречку какую-нибудь придется остановить, да Ивана, - он на меня кивнул, - послать, чтобы узнал, в чём там дело приключилось.

      Лесополоса, где мы остановились, действительно была, и кустики там имелись, только были они такими жалкими, что спрятать только зайца смогли бы, да и то, если он ляжет, к земле прижавшись. Пришлось всем просто спиной друг к другу повернуться, автобусом, прикрываясь от встречного, да попутного транспорта, и находиться в таком положении до громкой Любиной команды:
 
     - Кругом!

    Развернулись, я на асфальт вышел, в сторону Москвы с надеждой смотрю, очень уж мне не хотелось на поиски "зелёного чудовища" ехать. Минут, не знаю, сколько так простоял, смотрю, рядом вся команда собралась. Я только начал по своей застарелой привычке  народ пересчитывать, как крики раздались:

     - Вон,  он. Едет.

    И действительно вдали показался покачивающийся из стороны в сторону зелёный грузовик. Подъехал. Остановился. "Товарищ политрук" из него вылез и открытым текстом, глядя на бедного Петю, выдал такую гневную, а самое главное заковыристую тираду, которую, человек, не владеющий в совершенстве великим и могучим, вкупе с матерным языками, понять бы не смог.  Петя рядом стоял, с ноги на ногу переминался, но ничего в свое оправдание сказать не мог, вклиниться в громоподобную речь водителя он был не в силах.

     Выяснилась очень печальная и неприятная вещь. Петя конструктором оказался весьма неплохим, но он только операционный блок проектировал, который на прицепе стоял.  Там он всё настолько грамотно и правильно сделал, удобно и для медперсонала, да и донорам с ранеными, не дай Бог, если это произойдёт, что наши девчонки попросили это отдельной строкой в отчёте отметить. По-человечески всё так сделал, молодец.

     А, вот шасси и всё остальное другой кто-то проектировал, тот который и водрузил Петину операционную на телегу с неповоротной передней осью. Поэтому на узкой дороге, на которую мы попали почти сразу, как из Москвы выбрались, где всего по одной полосе в каждом направлении в то время имелось, горьковская машина, поскольку она и без того шире обычных грузовиков, на соседнюю полосу хочешь, не хочешь, а вынуждена была залезать. Ну, это пока встречка отсутствует, а, как только она появляется, приходится к обочине вплотную прижиматься, а иногда там даже правыми колесами ехать. Клочков вздохнул и добавил:

     - Встречка тут практически всё время присутствует и никуда от неё деться невозможно.

     Но, оказалось, что это не самое неприятное. Намного хуже, что стоит скорость чуть за сорок километров довести, как этот прицеп начинает мотаться за тягачом из стороны в сторону, на широком асфальте это не так страшно, а вот, когда часть машины по обочине катиться вынуждена, прицеп запросто может в кювет всю сцепку утянуть.

       Больше всего Клочков на того горьковчанина, который сейчас в поезде на полке дрых, домой возвращаясь, ополчался:

      - Он, что, не мог мне об этом рассказать. Упомянул только, что медленно ехали, дорога от них до Москвы неважнецкая. Вот и всё.

     - Так, Владимир Павлович, может он и не смог из-за плохой дороги это понять? – спросил Игорь Пивницкий.

     - Ты, что Игорёк, думаешь, я не знаю, где Горький находится, да какая туда шоссейка ведёт? Моя благоверная из тех краев. Так я туда на автобусе из Москвы регулярно в гости к её родным катаюсь. Нормальная там дорога, как и везде у нас, - опечалился он и сказал, как бы в никуда, но при этом в сторону Ивашова, глазом кося, - не знаю, смогу ли я на этом аппарате в срок до Курска добраться.

     - Ладно, "товарищ политрук", - сказал Ивашов, - вспомни, что Москва за нами, поэтому не раскисай, - и громко, так чтобы все слышали, добавил, - отступать нам некуда. По машинам. Едем так. Каждые полста километров останавливаемся и ждём. Как ПСПК на дороге покажется, дальше едем.

      Водитель нашей "Шкоды", ко всему этому с удивлением прислушивался и, когда я мимо него проходил, спросил тихонько, на Клочкова кивая:

     - Он, из армии, что ли? И, что за звание у него такое? Сам отслужил, но такого не знаю.
 
     Пришлось ему про героев-панфиловцев напомнить, да про их командира с его легендарной фразой.

     - А, так это в шутку значит? А я уж волноваться начал, - сразу же успокоился Пётр Николаевич, усаживаясь на водительское место.    

     Вот, как Ивашов наметил, так и ехали. Километров пятьдесят проезжали, место удобное находили и останавливались в ожидании. Как правило, через полчаса вынужденного безделья на горизонте появлялась ПСПК, которую, с моей легкой руки, все вначале стали "зелёным чудовищем" называть, а потом просто до "чудища" сократили. Конечно, даже мечтать о том, что ночевать мы будем в Курске, в заказанной для нас гостинице, мы все перестали. Считали только километры, сколько позади, да сколько впереди осталось.

     Река широкая, которую мы по мосту пересекли, сзади осталась, значит до Тульской области добрались. Стела придорожная появилась впереди. Это для нас очередной знак – в Орловскую область въезжаем. А время все тикает и тикает.  Вот уже и три часа натикало. По-хорошему, мы уже в Курске должны быть, а наш автобус длину Орловщины только-только измерять начал. Смотрю, народ из своих домашних запасов бутерброды да пирожки с булочками достаёт. А я ничего с собой не взял.

     "Ладно, - думаю, - худеть мне некуда, и так одна кожа да кости, как моя мама говорит, но поголодать немного тоже не вредно".

     Тут наш водитель к народу повернулся, да любопытную информацию выдал:
    
     - Через десяток километров кафе тут симпатичное будет. "Тёщины блины" называется. Вот там и  предлагаю пообедать. Блинчики там знатные, не рекламирую, но до вашего сведения довожу. Сам всегда, когда в эти края попадаю, обязательно несколько штук этих блинов съедаю. Видите, до сих пор жив, так что не сомневайтесь.

     Мне сзади видно всё хорошо, смотрю бутерброды с булочками и плюшками всякими назад в сумки, как бы сами по себе, укладываться начали. Убедил, значит, Пётр Николаевич наших дам.

     Действительно стоит на специально отведённой площадке небольшой терем, на древнерусский похожий, весь резной такой, загляденье просто. Вывеска тоже завлекательная, на ней картинка нарисована, а там блины жареные сами в рот мимо проезжающим людям прыгают. Мне это старый фильм - "Майская ночь", напомнило. Только там вареники этим занимались, а здесь блины. Машин на стоянке с десяток стоит, значит, место популярное. И, действительно, каких там блинов только не было, и пшеничные, и ржаные, и гречневые, и рисовые, и даже овсяные с гороховыми, я о таких и не слышал никогда. А уж о начинках я и говорить  не хочу, себя только раздразнивать. 42 вида блинов в меню этого кафе имелось, я добросовестно пересчитал, да запомнил, и всё здесь на месте жарится, да парится. А на раздаче там такие русские красавицы стояли, закачаешься. В сарафаны одеты, цветными нитками расшитые, в кокошниках все, обалдеть, как красиво. И хотя там продумано всё было замечательно: на кухне блины жарили, да начинки готовили, а у стойки их только начиняли, да посетителям подавали, очередь немаленькую пришлось выстоять. Но это стоило того.

        Мы в очереди стоим, а девчата в дальнем углу несколько столиков сдвинули, стулья вокруг в количестве пятнадцати штук расставили, и неизменный флакон двухлитровый на всеобщее обозрение в центр этой поляны водрузили. Народ посторонний вокруг ходит,  облизывается. Вот и пара графинов с водой для запивки появилась, их работники блинной этой замечательной нам  во временное пользование выделили. Наконец, каждый себе на тарелку блинов набрал, и  снова вздрогнули. Правда, на этот раз всем по чуть-чуть досталось, я даже вздохнул спокойно, когда последние капли из флакона в стакан перетекали. Зря только радовался. Пустой флакон в сумку, а из неё близнец, под горло наполненный, на столе, клеёнкой клетчатой накрытом, как на сказочной скатерти-самобранке возник. Пришлось второй раз вздрогнуть. Тост, если это можно таким словом назвать, один и тот же был. Ну, вы уже его знаете: "За успех нашего безнадёжного…". Спирт, разбавленный, тёплым оказался. Вторая порция никак в горло лезть не желала. Я её туда, а она назад, на волю рвётся. С трудом проглотил, да на других посмотрел. Почти все, как и я, давясь, пили, особенно девчонки. Но все мужественно выпили и закусили. Хорошо блины помогли с гадостью этой справиться. Вкусные они были, совсем как домашние. Я съел три блина, один я мясом, другой с грибами, а третий с рыбой малосольной, и наелся до отвала. Одно плохо, вместо кофе там какую-то бурду подавали, из желудей, наверное, сваренную, молоком слегка забеленную, да чай тоже невкусным был, сенный отвар по вкусу напомнивший.

      Я пока пил, да вокруг головой крутил, сценку одну, за пару недель до поездки этой виденную, вспомнил. По воскресеньям у нас в институте суточные дежурства были. Директор новый их ввел,  а они взяли, да прижились. Его к нам из Ленинграда прислали взамен академика покойного, институт много лет возглавлявшего. Для чего эти дежурства нужны были, никто так толком и не понял. Наверное, и сам их создатель тоже этого не понимал. Но были они эти дежурства. Народ таких дежурных называл – воскресные директора. Дежурить должны были только научные сотрудники, заведующие лабораториями и отделами, от этой напасти были освобождены, ну и медицинский персонал из клинических отделений, разумеется тоже, ведь у них своих дежурств хватает, вот нам, простым смертным и приходилось за всех отдуваться. До меня тоже очередь дошла. В субботу, когда рабочий день закончился, тут надо напомнить, что в те времена в стране шестидневная рабочая неделя была, я взял свои лабораторные журналы, кое-какую научную литературу и со всем этим добром к директорскому кабинету направился. Сутки с лишним я должен был в его приемной просидеть, на звонки отвечать, да общее руководство осуществлять, наверху же клиники расположены, где больные со своими болячками борются, а врачи им в этом посильную помощь оказывают. Спать не запрещалось, в приёмной для этой цели диван стоял. Поесть дежурным из клиники приносили, так что трехразовым питанием они обеспечены были. Сказать, что мучиться пришлось, не могу. Тем более, что за эти сутки нам два дня к отпуску добавляли, вот никто от дежурств и не отлынивал. Правда, больничная еда мне не очень глянулась, съесть то я её съел, конечно, но без большого удовольствия. Поэтому, когда в понедельник директор свой кабинет открыл, я вещички в нашу лабораторию отнёс и в ближайшую пельменную позавтракать отправился. Чуть за циферку восемь большая часовая стрелка зашла, как я в этом заведении общепитовском и оказался. Практически пустым оно ещё было, за несколькими столиками только виднелись одинокие граждане мужского пола. Ну, сами посудите, кто в понедельник к восьми утра в пельменную торопиться будет? Водители иногородние, которые в Москву приехали, да дежурные всякие типа меня. Стоим все, ждём, когда же пельмешки сварятся. Тут на пороге четыре девушки возникли. Такие ничего себе, у которых всё, что нужно имелось. Мужики, естественно подтянулись, животы подобрали, глаз с красавиц не сводят. А официантка на все столы по очереди тарелки расставила, от которых парок по всей пельменной расплываться начал, да дух пошёл, слюнки вызывающий. Девушкам тоже поставили, и тут произошло такое, что меня до сих пор удивляет.

     Девицы бутылку "особой", был тогда такой сорт водки, достали, по стаканам разлили до последней капельки, дружненько стаканы сдвинули, так, что звон пошел, да одним махом в себя влили. Мужики все до одного, меня включая, есть прекратили и сцену эту готовы были на "бис" ещё раз посмотреть. А девицы-красавицы пельмешками закусили, нам ручкой сделали и оставили всех в полном недоумении.

     - Вот и я, вспоминая эти две сцены в той пельменной, да в блинной по пути в Курск, так и не могу понять, какая сила заставляет  народ эту гадость, наружу рвущуюся, в себя вливать? Ответь мне, Люба.

     А, Любовь Петровна, как сидела, кулачком щеку подперев, так и продолжила сидеть, ничего мужу на его вопрос, не ответив. Да, и что тут отвечать и так всё ясно.

      Еда уже вся готова была, но супруги об этом, как будто совсем забыли. Один в воспоминания давних лет погрузился, другая - слушала его, не перебивая. Иван Александрович немного помолчав, свою бесконечную эпопею продолжать стал:

      - Пока в очереди стояли, да закусывали, Клочков подъехал. Ивашов им по паре блинов заказал, вот и успели они наравне с нами обед закончить. Поэтому отъехали мы от кафе этого одновременно. Петр Николаевич нам ещё там, пока в очереди все стояли, другую наводку дал. Мол, километров через тридцать, как отворот на Орел проедем, на той стороне ещё одно общепитовское заведение будет, "Русский квас" называется, и тоже очень рекомендовал его посетить. Ну, тут уж никто возражать не стал, в авторитеты теперь наш водитель попал.

      Действительно  минут через двадцать мы увидели, что на той стороне шоссе другой подобный предыдущему терем стоит. Вывеска свидетельствует, что там только русский квас подают, а нарисованный на ней, фонтан пенящегося напитка, струя которого на немыслимую высоту поднимается, а затем всем страждущим прямо с неба в открытые рты льется, это наглядно подтверждает. Зашли, заняли столик, флакон в самый центр поставили, да по кружечке кваска холодненького решили заказать.

     Официант подошёл. На нём косоворотка надета, узорами цветными расшитая, да тоненьким лаковым ремешком подпоясана, на голове картуз, как влитой сидит, слегка набок сдвинутый, и тоже с лаковым козырьком, через руку полотенце с петухами вышитыми перекинуто, а в руке поднос жостовский расписной, как на показ, виднеется. Ну, копия полового из дореволюционного трактира, как я его тогда себе представлял. С поклоном спрашивает:

     - Какого кваску желаете откушать, господа хорошие?

     Мы от такого обращения немного ошалели, но потом нашлись, и на вопрос вопросом ответили:

    - А какой, у вас в наличии имеется?

    Официант, как начал перечислять, так никак остановиться не может: и ржаной, и имбирный, и домашний, и деревенский, и с хреном, и перебродивший крепко выдержанный, и ещё, и ещё, и ещё.

     Люба Петрова, которая никогда за словом в карман не лезла, перебила его на самом интересном месте. Он только начал в раж входить – глаза закатились, чуть ли не пена изо рта идти собирается, а он все быстрее и быстрее бормочет, уж и понять затруднительно, что он там бормочет. Тут Люба и говорит:

      - Ты нам разлюбезный по кружечке такого кваску принеси, которым мы эту благородную жидкость запить сможем, не поперхнемся, - и на флакон показала.

    - А мы другого и не держимсъ, - ответил нам официант, и исчез, как испарился. Никто из нас даже не понял, куда он ушел.

     Ждем минуту, другую. Решили уж к девушке обратиться из местных, поскольку в сарафан длинный, прямо до самого пола, одета была, да кокошник у неё на голове красовался. Но тут прямо перед нами дверка неприметная открылась и тот же самый парень тяжеленный поднос на столик бухнул. А на нём десяток кружек глиняных, облитых глазурью, квасом наполненных до самого верха, так что немного даже на поднос пролилось, стояло. Он быстренько кружки на столик составил и вновь исчез.

     - Нас пятнадцать человек, - крикнул ему вслед Ивашов, но мы так и не поняли, услышал официант этот возглас или нет.

     Оказалось, что прекрасно услышал. Мало того, он ещё и пятнадцать гранёных стаканов принёс.

     Разобрали мы кружки, и пока Люба своим привычным делом занималась, спирт по стаканам, на два пальца разливала, мы эти кружки со всех сторон рассмотрели. Настоящие произведения искусств держали мы в руках, хотелось не пить из них, а в рамку вставить, да любоваться. Они, судя по всему, ручной работы были, да из прекрасных рук вышли. На каждой сценка из русских сказок была изображена, да так, что глаз не оторвать. Мне досталась иллюстрация к сказке "Лиса и Журавль", а Ивашову – "Сестрица Аленушка и братец Иванушка", там, где она на берегу печалится, а козленок рядышком резвится. И люди, и животные были, как натуральные.

     Опрокинули мы привычно стаканы, да кваском запили. Оказался он с хренком, но его не очень много положили, а в самый раз – и горло не дерёт, и мозги прочищает. Тут "чудище" подкатило. Клочков с Петей только и успели, что по глотку кваса выпить, как мы сразу же засобирались дальше.

      От "Русского кваса" до поста ГАИ на границе областей езды было, по-видимому, всего ничего, потому, что мы от силы песен пять спеть успели, как нас тормознули. Гаишники подошли с двух сторон, но убедившись, что дверь одна, сгрудились перед ней. Один из них представился по всей форме и попросил водителя документы предъявить, в то время, как второй в салон залез и, внимательно рассмотрев нас, задал неожиданный вопрос:

     - По виду нормальные люди, а кружки воруете. Признавайтесь, кто это сделал?

     Ивашов только начал говорить, что мы, мол, на такое не способны и, что нас с кем-то спутали, но гаишник прервал его, сказав:

     - Вы лучше сами признайтесь! Мы все равно найдём, автобус по винтикам разберём, но найдём. Около кафе в то время ни одной машины кроме вашего автобуса не было, да ещё зелёного грузовика, так что не тратьте время и силы, признавайтесь.

      Мы с Ивашевым этого никак не ожидали, но две медсестры красные со стыда встали и начали что-то бормотать, про красоту и всё такое прочее. Гаишник даже слушать их оправдания не стал. Он постучал своим жезлом полосатым по стенке автобуса, чтобы все замолчали, и проговорил, как отрезал:

     - Мы сейчас вторую вашу машину дождёмся и дружненько на допрос в областную прокуратуру поедем. Мне приказано вас доставить. Приказы у нас обсуждать не принято, а положено исполнять, так что товарищ водитель начинайте разворачиваться.

     Как только девчонки, всем скопом гаишника не уговаривали, как только Ивашов не просил разрешения хоть ПСПК здесь оставить, гаишник  был неумолим.

     Дождались Клочкова, объяснили ему ситуацию, он даже к начальнику смены сбегал, но всё осталось по-прежнему. Вскоре по шоссе в сторону Орла двигалась странная колонна. Впереди шёл длинный автобус тёмного цвета, а за ним тянулся грузовик зелёный с таким же прицепом. Скорости не было совсем, поэтому ехали так: Шкода проезжала с пару километров, и на обочине останавливалась, а как только мимо грузовик проползал, она снова начинала движение. Такой порядок гаишник, который на откидном сидении разместился, разрешил.

     Около Русского кваса он приказал остановиться и девиц, кружки прихвативших, пойти, их отдать и громко извиниться перед персоналом. Я в автобусе сидел, а вот Ивашову вместе с девицами чашу позора пришлось испить. Злым он вернулся ужас каким. Я уж подумал про себя, что не дай Бог ему в такую минуту на глаза попасться, испепелит к чёртовой бабушке.

        Через час с небольшим, мы притормозили перед зданием областного управления внутренних дел. Вот там, я считаю, нам случайно повезло. Ивашов с гаишником в Управление входили, и тот ему громко, что-то высказывал, как будто не мог все это в автобусе по дороге сделать, а навстречу им генерал вышел, начальник этого Управления. То ли он прислушался к их разговору, то ли его машины странные заинтересовали, но он попросил объяснить, что произошло. А когда узнал, что речь идёт о кружках, украденных из кафе, тихонько так спросил:

     - И какой идиот приказал эти негабаритные машины в самый центр Орла доставить?

    Ему какую-то фамилию назвали, он буркнул что-то, мы ничего не поняли, но местные, по-видимому, в ситуации разбирались, на их лицах улыбки промелькнули. Узнав, кто руководитель бригады, генерал попросил Ивашова заглянуть к нему в кабинет. Володя задержался на секунду в машине, о чём-то тихонько с Любой переговариваясь, затем взял небольшую сумку, которую та ему подала и побежал вверх по ступенькам к открытой двери, около которой стоял генерал.

     Минут через двадцать он уже снова сидел рядом со мной, а "Шкода" начала выбираться из путаницы орловских улочек. Перед нами машина с мигалкой шла, дорогу расчищая.  Решение такое было принято, мы мчимся в Курск, селимся в гостинице, да спать ложимся. Завтра день тяжёлым будет, работы очень много. Начнем мы "Шкоду" готовить, а, когда ПСПК подъедет, его раскладывать будем. "Чудище" ночевать останется на посту ГАИ, а утречком ещё затемно, в Курск начнёт двигаться. Схему такую генерал предложил, ну, а мы спорить не стали.  Пока крутились туда-сюда, стемнело, вот все и стихли, да дремать начали. Тут-то Ивашов мне потихоньку рассказал, что в сумку он на всякий случай флакон спирта неразбавленного положил, да генералу предложил, не как взятку какую-то, а от чистого сердца немного чистого спирта, которому всегда в повседневной жизни применение найдётся. К моему удивлению, Ивашов сказал, что генерал флакон взял, да в стол поставил. А уж потом извинения принёс за своих помощников, правда, назвал он их при этом совсем другим, чисто русским словом, пояснив при этом, что навязали ему как-то из Москвы хлыща одного, который лихорадочно карьеру строит, пытаясь из каждого самого незначительного происшествия, дело века раскрутить. Генерал ещё, что-то рассказать ему хотел, но Володя ситуацию объяснил и он, ещё раз извинившись, приказал обеспечить нам зелёную улицу.

     На мой вопрос:

     - Когда разбор полетов будет проводиться, да, как провинившихся наказывать будем?

    Володя ответил коротко:

     - Домой вернемся, разберемся.

     Когда в Москву вернулись, я об этом инциденте забыл, да так и не спросил, чем дело закончилось, но так как шума никакого не было, думается мне, что спустил его Ивашов, как говорится, на тормозах.

     По неосвещённому шоссе "Шкода", учитывая её габариты, вынуждена была ехать предельно аккуратно и осторожно. Потом были долгие поиски отеля, ведь о привычных в настоящее время навигаторах, в те времена даже пофантазировать и то никому в голову не могло прийти. В общем, администратора мы подняли с постели уже ближе к утру. Номера все оказались четырех местными, так, что выбирать было не из чего. Девчата заняли два номера, на мужскую половину осталось тоже два, в одном поселились мы – Ивашов, Лазарев, Пивницкий и ваш покорный слуга, а в другом в гордом одиночестве ночевал водитель "Шкоды". "Товарищ политрук" и Петя, первую ночь провели в машине, так уж получилось.

                Глава третья

      Подъем был назначен на семь утра. Все встали, как будто спали не четыре часа, а нормальные восемь, и через полчаса после побудки, собрались в одном из женских номеров. Оказалось, девчата умудрились сообразить там неплохой завтрак. Собрали все с собой из дома привезённые припасы, да бутербродов понаделали, редисочку с огурчиками нашинковали, майонезиком заправили, классный салат получился. А кто-то курочку варёную прихватил, её тоже в дело пустили. Чай вскипятили, после чего с кружками в руках пристроились, кто, где смог и поели.

     Ивашов и есть успевал, и ЦУ давал. Всё, всё расписал, кто, за что отвечает и чем заниматься должен. Вот ведь интересно получается, пока он рядовым хирургом работал, был парень, как парень. Ни во что не лез, работу поручили, выполнит, но инициативу не проявлял, об этом даже мечтать не приходилось. И всегда отговорку находил, типа "работа не волк" и всё такое прочее. А надо же, ответственность на него возложили, и изменился человек, не узнать. Всё четко планировать стал, грамотно между подчинёнными работу предстоящую распределять, в стоящего руководителя на глазах превратился.

     В восемь утра за нами из областной станции пришли, дорогу показать, ну мы и поехали.

     Площадку под учения приготовили хорошую. Целый плац заасфальтированный в наше распоряжение предоставили. В обычное время там, скорее всего, стоят в ожидании погрузки большегрузные автомобили, прибывающие на завод за его продукцией. Об этом нам поведали подтеки на асфальте моторного масла, солярки и прочей автохимии. Вот на этой площадке нам и предложили свою технику развернуть. Туда уже все коммуникации были подведены, водопровод там, канализация, ну об электропитании я вообще молчу. В наше время без электричества просто труба. Мы, разумеется, всё с собой привезли, и насосы для подачи воды и мощные, но при этом передвижные электрогенераторы, которые на любом топливе работать могут, солярка в наличие имеется, значит на солярке, ну а, если она отсутствует, то небольшая перенастройка и вот вам бензиновый движок. 

     Поэтому мы хозяевам большое спасибо сказали, да начали своим монтажом заниматься. От организаторов лишь дополнительную рабочую силу пригласили: электриков, механиков, да пару землекопов. Учения ведь в полевых условиях должны проводиться, вот и надо выгребные ямы подготовить, куда потом все отходы закопать. Нам, правда, сказали, что это не опушка леса, вдали от цивилизации, а самый, что ни на есть настоящий областной центр и поэтому закапывать нам никто ничего не позволит, но ямы мы выкопали, нечего сплошной имитацией заниматься. Главный врач областной станции, да какой-то хозяйственник заводской всё время рядом крутились. Боялись, наверное, что мы настолько разойдёмся, что у них здесь всё перероем, но мы же нормальные люди, зачем глупостями заниматься. 

    Пока я все эти  вопросы решал, Ивашов с бригадой медицинских сестёр с помощью Петра Николаевича, который вверенную ему "Шкоду" назубок знал и с закрытыми глазами мог в военно-полевой госпиталь в кратчайшее время превратить, этим самым превращением и занимались. Ничего разбирать там не пришлось, только различное съемное оборудование из зажимов высвободить, на положенное место установить, да подключить. Вся работа уже к десяти часам была закончена, хоть открывай передвижную станцию переливания крови, небольшую, но очень компактную. Двух доноров или раненых она может обслуживать одновременно. Немного скажете, но, простите, ещё недавно о таком нечего было даже мечтать. Подумать только, этот агрегат может своим ходом на самое минимальное расстояние к передовой подобраться или прямиком к месту аварии прибыть. Сколько же жизней человеческих спасти такой оперативностью можно.

      Одно дело закончили, пришлось непредусмотренный приказом перерыв устроить. "Чудище" наше всё ещё где-то по дорогам каталось, никакой информации  мы о его местонахождении не имели. Ну, боялся, сейчас опять флакончик появится. Ан нет, делу время, а потехе, по-видимому, час. Обошлось. Народ серьёзный, не забулдыги какие-нибудь приехали. Часа два нам пришлось прохлаждаться. Кто на пассажирских сидениях сны досматривал, а некоторые наиболее предприимчивые койки захватили, что сами же и развернули только что.

     Погода стояла самая, что ни на есть рабочая. Тепла хватало, никто не замёрз. Дождь пару раз принимался немного капать, но убедившись, что на нас это не действует, вначале унялся, а потом и совсем удалился. Солнце изредка из облаков выныривало, посветит немного, да снова скроется. В общем, не погода, а благодать.

     Я забился на то кресло, в котором Ивашов сидел, пока мы сюда ехали. Оно поудобней было чем моё, всё можно было головой к стеклу притулиться. Только я вздремнуть решил, нечего без дела время транжирить, как тут же радостные крики послышались, и я на улицу заторопился.

     На площадку вползала долгожданная ПСПК-1. Вползла, встала строго на то место, которое мелом очерчено было и замерла. Из кабины с одной стороны вышел внешне ни капельки не уставший "товарищ политрук", а из другой дверцы буквально выполз  измученный Петя.

     - Вернусь домой, всем этим оболтусам, которые шасси делали, расскажу, что я о них думаю. Мозги у них, понимаешь, совсем отсутствуют, - его слова, подкрепленные непременным волжским оканьем, далеко разносились по окрестностям, - это надо же такое убожество сотворить.   

     Вот развертывание второго донорского пункта заняло значительно больше времени,  да и сил отняло не мало. Спасибо Пете, он свою конструкцию действительно с любовью делал, вот и получилась она на славу. Не знаю, как ему всё это придумать удалось, но к вечеру на площадке стояло просто чудо-сооружение. Тягач, он как стоял, так и остался на своем месте, ничего в нём не изменилось.

     - Это же просто силовая установка, - объяснил нам Петя, - она должна электропитанием весь комплекс обеспечить, и операционную, и лабораторию, и вспомогательные службы, автоклавы  для стерилизации инструментов и емкостей для забора крови, стиральную машину, и, конечно, мощный холодильник, где кровь, длительное время храниться может. Но при этом не терять своё основное предназначение, ведь в первую очередь это транспортное средство.

     Вот как он закрутил, все только головами одобрительно покачали.

     Я, конечно, поспешил написать, что к вечеру стояло и всё такое. Это действительно и произошло только к вечеру, но для этого пришлось большую работу провести, и прежде всего вытащить из прицепа прямо на улицу кучу всяких ящиков и коробок, где лежало необходимое медицинское оборудование и инструментарий, а уж после этого начать собирать операционные, лаборатории, стерилизационные и прочие производственные помещения и всё это на очень ограниченном пространстве, которое впрочем Пете удалось существенно увеличить. Электрические домкраты приподняли вначале стенки у прицепа так, что крыша выпрямилась. Затем другая группа домкратов раздвинула дно, а третья подняла увеличенное дно к стенам, так что защелки вошли в положенные места, и конструкция приобрела дополнительную прочность. После этого только и осталось, что открепить подвижные перегородки и развернуть их в нужном направлении, таким образом, чтобы они в пазы попали. В общем, внутреннюю работу могли и женщины выполнять, всё было или на колесиках, или легко скользило в пазах. Вот когда все помещения приняли привычный вид, то есть обзавелись стенами и дверьми, началась обратная работа, всё, что с самого начала было вытащено на улицу, надо было затащить вовнутрь и разместить на подготовленных местах. Когда всё необходимое было собрано, перед нами предстала компактная станция переливания крови, состоящая из четырех операционных на двух доноров каждая, клинической лаборатории на два рабочих места, небольшой комнатки отдыха, где доноры после сдачи крови могли несколько минут передохнуть, да выпить стакан горячего сладкого чая.

     Сложной или не сложной эта работа была, трудно сказать, но умотались все основательно. Поэтому, когда всё было собрано и подключено к водопроводу с канализацией, да электропитание там было налажено, все не пошли, а в буквальном смысле побрели в помещение, где для нас ужин накрыли. Это совсем рядом было, в заводской столовой, но усталость на всех такая навалилась, что даже кусок в горло не лез. Но, как только Люба достала из своей сумки знакомый флакон, да налила всем грамм по сто, все повеселели, даже ещё ко рту стаканы не поднося. Так, что великой силой жидкость эта веселящая обладает, оказывается. Я об этом  раньше даже и не догадывался.   

     Утром в гостинице, где кафе, оказывается, имеется, нас покормили, причем за завтрак платить не надо было, он уже местными оплачен был. Почему об этом только на второе утро нас проинформировали, мы так и не поняли. Весь местный персонал, как воды в рот набрал, да  в пол уставился.

     Так, что к восьми утра мы сытые и  довольные прибыли на площадку, отведённую под учения, и ещё раз всё проверять принялись, пока начальство высокое не приехало. В девять появились заместитель Министра с областным руководством и нашим директором,  в полковничью форму одетым, на которой кокарда с эмблемами на погонах, петлицы, да цвета околыша фуражки  четко указывали, что это представитель  армейской медицинской власти, говоря другими словами, военврач в немалом звании. Народа, наблюдающего, набралось полно, действительно со всего Союза понаехали. Хоть до нас долетали лишь отдельные слова, но, кто, да откуда,  быстро стало ясным. Наш медицинский персонал, в белоснежных чуть ли не хрустящих от крахмала халатах, занял свои места, лишь водители с Петей, на подхвате были, да мы с Ивашовым стояли сторонними наблюдателями. Правда Володю скоро директор к себе пальцем поманил, вот я и остался один, в сторонке стоять, как бы за порядком наблюдая, хотя этим специалисты, из милиции присланные, заниматься  должны были. Начали подходить доноры, шли они и поодиночке, но чаще целыми коллективами, цехами, наверное, я так и не понял. Но впереди всех шёл немолодой уже человек, явно участник Великой Отечественной, оказавшийся директором завода. Он ко мне подошёл и представился, а когда я спросил, зачем он на это решился, услышал в ответ:

     - Народ привык, что, если руководитель впереди, значит всё в порядке, и можно ни о чём не беспокоиться.

     Понравилось мне это. Вроде бы вполне очевидное было сказано, но очень правильное. С тех пор, я сам всегда того же принципа придерживался.

     Наконец, различное движение почти прекратилось, и митинг начался. Заместитель Министра его и открыл. Он в основном говорил о проблемах, стоящих перед отечественным здравоохранением, за ним какая-то шишка из местных, о том какая честь оказана Курской области, да об её успехах в народном хозяйстве, ну а завершил разговорную часть, наш директор. Он, коротенько, прямо, почти, как товарищ  Огурцов, из "Карнавальной ночи", минут за двадцать рассказал всем о важности и пользе донорства. Митинг закончился разрезанием символической красной ленточки. Потом я видел, как заместитель Министра в руках  кусок этой ленты мял, не зная, куда бы его пристроить. Исчезло куда-то начальство, я даже решил, что всё, неотложные государственные дела их всех позвали, да подумал, что вот ежели бы они все первыми да на амбразуру, в данном случае в операционную, где у них крови чуток взяли бы, бросились, вот пример, так пример для простых людей был бы. Но, то время, когда так настоящие коммунисты поступали, закончилось в первые годы Советской власти. Потом, конечно, всплеск энтузиазма во время войны был, ну, так на то она и  война.

     Поговорили, значит, пора и делом заниматься. Директор завода первым в лабораторию вошёл, за ним как крысы за Нильсом из известной сказки покорно рабочие шли. Только разница значительная была, Нильс крыс волшебной дудочкой завлекал, а директор – личным примером. Почувствовали разницу?  Смотрю, из "Шкоды", где кабинет терапевта находился, Ира Стеценко бегом в "чудище" рванула, в лабораторию, значит. Я тоже так, не спеша, чтобы панику не вызвать, туда стал перемещаться. Не прав я был в своих недавних рассуждениях, не перевелись у нас ещё последователи Александра Матросова, оказывается. Я в лабораторию заглянул, а там Ира директора из глубокого обморока вытаскивает. Пришёл он в себя, ему руку забинтовали даже, чтобы показать, как это кровушку сдавать на безвозмездной основе, мы с ним и вышли к народу. Аплодисментов не было, чему я даже удивился немного. А мы с ним в столовую направились, где обед со стаканом красного вина, директору подали. По дороге он и рассказал, что с самого раннего детства, как только кровь на нём в любом месте появится, он первым делом в обморок грохался. Я спросил тут же:

      - Так зачем вы сами её сдавать полезли?

      - Знаете, - ответил, - на передовой, когда кровь везде ручьями текла, и сам я был не раз ранен, ничего не случалось. А с тех пор проверить, избавился я от этой проблемы или нет, ни разу возможности не представилось.  Оказывается, на войне такая мобилизация всех внутренних сил человека происходит, что ему сам чёрт не брат. А сейчас опять полная расслабуха, наверное, наступила.

     Пожал я ему руку, да назад на плац отправился. Навстречу мне народ шёл, весёлый, смеющийся, с без малого полулитром крови своей горячей расставшийся. В общем, "День донора" в Курской области удался на славу. "Товарищ политрук" с Петром Николаевичем, да Петей коробки с флаконами, кровью наполненными, в холодильник, в тягаче находящийся, таскали. 522 дозы мы там заготовили, Представляете, 200 с лишним килограмм крови. Это сколько же жизней человеческих спасти можно будет. Лично, меня эта цифра впечатлила.

      Доноры закончились, наши доблестные девушки отдохнуть на лавочку присели, а в технику начальники разного калибра со всей страны, съехавшие, полезли. И всё-то им надо было узнать. Тут уж Ивашову с Петей поработать на славу пришлось. Заместитель Министра с нашим директором откуда-то вновь появились, и снова один из руководителей отечественного здравоохранения в своих руках кусок ленты красной перебирал. Я этому немного удивился.  Если тебе так дорог кусок ленты атласной, как память о прошедшем событии, или он требуется, чтобы дочке или внучке в косу его вплести, сложи его аккуратненько, да убери. Зачем же его так мять? Потом разглаживать придётся.

      Нашу бригаду, да и всех присутствующих тоже, на обед позвали, последние доноры, по-видимому, приём пищи закончили. На подходе к той заводской столовой, где нас должны были кормить, я догнал Ивашова. Володя шёл не спеша, довольно поглядывая по сторонам:

     - Чему ты так радуешься? – спросил я.

     - Никак не ожидал, что так хорошо сработаем. Ни одного прокола и столько обслуженных доноров. Наверное, в книгу рекордов Гиннеса нас можно внести. Вряд ли,  где нибудь пять медицинских сестер могли за неполный рабочий день обслужить по 100 доноров. Да работала каждая девочка одновременно на двух постах, так это тоже рекорд.

     - Действительно хорошо получилось, - согласился с ним я.

     А затем потихоньку рассказал ему о директоре завода.

     - Молодец мужик, настоящий руководитель и человек, судя по всему незаурядный. Абы кого руководить таким заводом не поставят, - теперь уже Ивашов со мной согласился.

     - Так, что всё закончилось, что ли? – вопрос этот меня беспокоил уже давно. Как то упустил я со всей программой ознакомиться.

     - Нет, конечно. Сейчас пообедаем, полчаса перекур и наши девочки мастер-класс будут  демонстрировать. Тут интересную штуку придумали. Предложили престарелым жителям близлежащих домов, ну тем, которые уже давно на пенсии, пройти небольшое экспресс  обследование здоровья. Анализ крови им сделают в полевых условиях, да терапевты их посмотрят. Вот тут и должны все увидеть, какие наши девочки мастерицы, как они в старческие вены попадать умеют. Завтра подведение итогов состоится, в виде научно-практической конференции, ну а затем областное начальство всех участников на заключительный прием пригласило, ну это так закамуфлировано банкет называется. Вот этим и завершится наш марш-бросок.

     Накормили вкусно, другие слова даже искать не хочется, когда всё хорошо, что об этом распространяться.

     Вернулись мы на площадку, а там почти, как зрительный зал получился. Откуда-то стульев натаскали, и вот старушки сидят, между собой общаются. Я их начал рассматривать и понял, что был не совсем прав, говоря, что одни старушки там сидели. Два старичка-пенсионера среди них тоже затесалось. "Интересно, - думал я, - почему так получается, что женщины во многом более активны, нежели, мы, мужчины? Дай им волю, да отними у них самое главное – воспитание детей, да обихаживание семьи, они бы нам показали. Почище, чем в Амазонии жизнь у нас была бы".  Но потом я ещё немного подумал и решил, что, нет, современные женщины не могут быть настолько воинственными, как легендарные амазонки, нам и мужчин чересчур воинственных хватает. Пусть у нас не Амазония какая-нибудь будет, а пусть вовсе даже не мифический матриархат вернется. Вот и мир на земле настанет, да и жизнь значительно спокойней да благополучней стала бы. Жаль, что эта мечта не осуществимая, власть женщин почти в мужиков превращает, так же портит. Или, что всего вероятней, к власти рвутся те, у кого только внешнее обличие, как у женщин, а все остальное, как у тех же воинственных и жадных до власти над другими, мужиков. 

     Столик перед входом в операционную, где всё было готово к забору крови на анализ из вены, поставили и одна медсестра в качестве медрегистратора начала документы оформлять.  Пациенты один за другим заходили в операционную и буквально через несколько минут уже довольные, что так всё ловко и быстро произошло вновь усаживались на стулья в ожидании, когда результаты будут готовы.  Местный медицинский персонал столпился в свободных операционных и через стеклянные стены внимательно следил за работой московских профессионалов. Желающих самим попробовать не нашлось. Все руками замахали, каждый день этим занимаемся, надоело. Но работу москвичек оценили, как очень профессиональную. Ни одной ошибки не нашли.

     Начали результаты анализов поступать и пациенты направились к нашим докторам, которые провели первичный осмотр и расшифровывали полученные результаты анализов.

     Время от времени на площадку заходило начальство во главе с заместителем министра. Обойдут, посмотрят, поговорят с кем-нибудь из пациентов и снова куда-то уходят. Уже темнеть начало, когда работа была закончена. Директор подошёл, поздравил всех с успешно проведённой работой и меня к себе подозвал.

     - Иван Александрович, - вот так официально он ко мне ещё никогда не обращался, - придётся вам рано утром в Москву ехать, кровь сдать необходимо. Сегодня рабочие всё разберут, приведут передвижную станцию в состояние пригодное для транспортировки и в путь.

     Повернулся и пошёл дальше. "Обломились нам с Антоном яблочки", - решил я, но тут Ивашов, который всё это время рядом стоял, меня успокоил:

     - Не беспокойся Ваня, и на вашу с Антоном долю нарвём. Вот на приеме ты не побываешь, это жаль, ну да ведь не последний он в твоей жизни, я надеюсь, будет, - да руку мне пожал.

     Приказ, есть приказ, поэтому нашёл я Клочкова и до него распоряжение руководства донес. Тот только плечами пожал, да потом головой мотнул:

     - Надо ехать, поедем.

                Глава четвертая

     Вечером, вернее уже ночью, мы основательно посидели. Даже я, который всех уверял, что не опьянею, сколько вы в меня не вольете, к концу застолья тяжело соображал, а уж на ногах вообще с трудом держался. Утром я погано себя чувствовал, но встал как всегда в шесть утра, быстро привел себя в порядок и с неизменным фибровым чемоданчиком в руках, отправился на площадку, посмотреть, что там делается. "Чудище" стояло полностью готовое к долгой  дороге домой. Под открытым капотом виднелась спина "товарища политрука". Рядом стоял Петя и что-то говорил, размахивая руками.

     - Ну, что всё готово? Едем? – спросил я, а в ответ услышал.

     - Надо ехать, значит едем. Только обидно, что насчет яблок нас прокатили.

     - Не беспокойся, Владимир Павлович, Ивашов обещал, если им дадут, про нас не забыть.

    - Ну, это меняет дело. Тогда поехали.

    Не стал я ни с кем прощаться, вчера уж попрощались на славу, а залез в кабину, где уже Петя сидел, да к двери прислонился в надежде поспать. И ведь действительно заснул. В то время я мог этим заниматься в любом положении, даже стоя, в час пик, когда в метро тебя так сдавят, что дышать тяжело, я умудрялся спать, пока поезд в тоннеле мчался, от одной станции до другой. Разбудил меня Клочков. Машина стояла на обочине. Налево вверх уходила хорошо накатанная грунтовая дорога. На указателе было написано название деревни, куда эта дорога вела, да расстояние до неё – 3 километра.

     - Слушай Алексаныч, может, мы с тобой махнём туда. Яблок там нет, мне об этом вон тот дедок сказал, - и он  показал на пожилого мужчину, который стоял за нашей машиной в ожидании то ли автобуса, то ли попутки какой, - но их нигде нет, год, видишь, на яблоки не урожайным выдался, так что и нашим вряд ли где найдут. А вот картошка в этом году, по словам того же деда, очень даже славная уродилась. Давай мы с тобой, хоть по паре мешков картошки отсюда привезём, а то, как то нехорошо получится, съездили чёрте знает куда, на машине, которую так даже называть язык не поворачивается, и впустую. Картошка-то здесь не чета нашей подмосковной. Здесь в чернозёме, она, знаешь, какая вкусная, мочи нет. Давай, решайся. Делов-то всего полчаса, - он увидел мое недоверчивое выражение лица, и поправился, - ну от силы час. Мне дедок даже наводку дал, кто уже всё выкопал и для продажи подготовил. Цена, как у нас в магазинах зимой будет, по гривеннику за килограмм. Мешки кило по тридцать будут, вот и считай, может, за десятку удастся сторговать  четыре мешка. У меня червонец всегда припрятанный с собой имеется, если у тебя нет, так я одолжу.

     Я посмотрел на него, передо мной стоял совсем другой человек, нежели привычный "товарищ политрук". Тот всегда был немногословен, за исключением тех случаев, когда он о войне рассказывал, куда немцы дойти сумели, и откуда потом драпали, так что только пятки сверкали, да где наши насмерть стояли, но их дальше не пустили. Обычно Клочков был всегда подтянут, чисто выбрит, причёсан, и чрезвычайно серьёзен. Сейчас же передо мной стоял разбитной мужичок, с трёхдневной щетиной, весь взлохмаченный в рабочей мятой, засаленной спецовке, и очень возбужденный, такой вот рубаха-парень, каким я их всегда себе представлял. Завёл он меня той энергией, которая от него исходила и, которую я прямо физически ощущал, настолько, что я рукой махнул и согласился:

     - Чёрт с ними со всеми, давай махнём. Только прицеп здесь оставим под присмотром Петра, если он возражать не будет.

    - С Петрухой я уже договорился, он нормальный мужик, с понятием. Картошка ему не нужна, говорит, родители в деревне живут, он, как представил себе, что ему копать эту картошку скоро придётся, сразу грустным стал.

     - А где он сидеть-то будет?  Здесь ни одной скамейки не видно.

     - Ничего, постоит немножко, для здоровья это полезно, а устанет сильно – на дышло присядет, - проговорил Клочков, направляясь к прицепу, чтобы отстегнуть его. Петя, молча, ждал его, чтобы помочь.

      Через несколько минут мы уже взобрались на первый холм, и начали спускаться вниз. Дорога была обычной, укатанная грунтовка, петляющая между пригорками, иногда взбирающаяся куда-то вверх, с тем, чтобы опять спуститься и начать петлять, складывалось впечатление, что какие-то детишки, играя, её тут прокладывали.  Вскоре показались деревенские дома. У пятого от первого поворота дома Клочков притормозил и трижды протяжно просигналил. На крыльце появилась молодая женщина, надевающая на голову платок. Заметив незнакомую машину, она остановилась и вопросительно уставилась на нас.

     - Нас Петрович прислал, сказал, что картошкой у вас разжиться можно. Нам мешка четыре надобно, - голос у Клочкова стал каким-то незнакомым.

    Обычно он говорил чётко и коротко, как гвозди с одного удара в доску вгонял. А в тот момент, он стал как-то слова слегка тянуть, совсем по-деревенски это у него получаться стало.

    - Ой, свекрушка, молодец, покупателей прислал. А может побольше возьмете? У меня всего-то накопано шесть мешков, четыре заберете, что на рынок с двумя ехать? А? Я их подешевле отдам, все шесть-то. А?

    - Сколько за всё просишь? – голос у Владимира Павловича из просящего в требовательный превратился.

     - Обычно по два с полтиной за мешок прошу, ну, а еже ли все заберете, так по паре рублей отдам.

     - Что Алексаныч, пойдем даме навстречу, заберем всё? Ты, как на это смотришь?

     Я смотрел отрицательно, денег мне было жалко, я не знал, куда мы два то мешка денем, тут ещё третий на горизонте появился, но видел, что Клочков весь на взводе. Скажи ему сейчас, ещё десяток мешков забрать за такую цену, он и раздумывать не будет, коробки с флаконами неиспользованными куда-нибудь засунет, а картошку заберёт. Поэтому я кивнул, согласен, мол.

     - Ну, и ладненько, - опять запел по-деревенски товарищ политрук, что только возможность сэкономить немного с людьми делает.

      Женщина обрадовано засуетилась:

     - В избу проходите,  самовар ещё горячий, чайку попейте с пирожками. Я пироги вчера вечером пекла, они свежие, не бойтесь.

     От её этих слов у меня в животе сразу радостно заурчало, я же с утра в рот ничего не бросил. Вначале никакого желания после вчерашнего не было, а потом как-то не до того было.

      Клочков на меня посмотрел вопросительно:

     - Что Алексаныч, уважим даму?

     Я кивнул только, есть вдруг так захотелось, как будто неделя прошла, а во рту ни единой крошки не побывало.

     Чай оказался с каким-то непривычным вкусом, да и пах он совсем не так как я привык. Но вкусным был. Пил я его с удовольствием.

     - О, иван-чаем нас тобой Иван потчуют, тезкой твоим. Он не чета этим заморским, которые в магазинах продаются, и вкусней и пользительней. Ты, небось, его и не пробовал никогда? – и смотрел на меня, так требовательно, мол, скажи, что никогда не пробовал и все тут.

     Ну, я так и сказал, а хозяйка даже руками всплеснула.

     - Да вы, что? Неужто эту отраву пьете? Я вам с собой дам, мы иван-чая много сушим, всей родне, которая в город перебралась, даём. Никто из них магазинный не покупает, все только наш пьют. Свекор мой знает, когда его собирать надо, да как сушить. Она на стол блюдо, эмалированное, с пирогами поставила, а сама убежала куда-то.

     - Ешь, ешь, Алексаныч, а то дух от  тебя такой прёт, что самому впору закусывать, - ухмыльнулся Клочков, - видать вчера славно посидели, командировку отметили.

     Мне так стыдно стало, но оправдываться я не стал, что уж тут оправдываться, житейское дело. А тут и хозяйка меня невзначай выручила, притащила большой холщовый мешок, но невесомый совсем.

     - Вот тут я вам немного положила на двоих, чай поделите поровну, не передеретесь? – с такой ехидцей спросила, что все и она, в том числе, захохотали.

    - Пироги у тебя хозяйка знатные, я только понять с чем они не могу, - Клочков рассматривал наполовину съеденный пирог, - вроде с грибами, и по вкусу и по запаху, похожи на грибные, но какие-то не такие, как у нас грибы то.

     - Так лесов-то у нас настоящих здесь нет, так перелески какие-то, поэтому настоящих грибов, боровиков там, или березовиков с красноголовиками, в них не водится. А вот валуи растут. Вот я вам пирожков с валуями и дала.

     Я чуть не поперхнулся, всю жизнь был уверен, что валуи – поганки, несъедобные, то есть, а тут пирог с ними ем. А Клочков, даже просиял:

     - Слушай, подскажи, как их готовить надо. Меня пару раз угостили, так вкусно оторваться не мог. Запиши рецептик.

    - Так, а тебе какой? Соленых, маринованных, на суп, или жарёжку? У меня ведь даже ещё сушеные с прошлого года остались, суп из которых я зимой варю.

     - Слушай, Алексаныч, в какое мы с тобой знатное место угодили, кому расскажешь, не поверят. Не хозяйка, а золото, вот бы мне с твоим мужиком махнуться, я бы это, не глядя, сделал.

    - Ну, а он бы тебя каким-нибудь дрыном угостил, век бы потом на лекарства работал, - вначале засмеялась хозяйка, а затем вдруг разозлилась, и ну, нас из избы гнать  – ладно, чай попили, пироги поели, пошли картошку грузить, у меня дел ещё полно, хватит лясы точить. Да, мешок с иван-чаем не забудьте, я его вам от чистого сердца дала. Деньги, двенадцать целковых на стол положите, я их потом найду.

     Достал Клочков откуда-то, чуть ли не из подмышки заначку, добавил из кармана два мятых рубля, на стол положил, разгладил их, да к двери пошёл.

     Отъехали мы от деревни уже на приличное расстояние, смотрю, вроде приходить в себя  водитель мой стал. Я его тогда и решился спросить:

     - Что случилось-то, Владимир Павлович? С чего это она нас выгонять принялась?

     - Да, тут история целая. Я, пока ты спал, с её свекром поболтал немного, ну, он мне и рассказал, что мужа у неё нет, утоп он по пьяни пару лет назад. Вообще-то он не пьющим, нормальным работящим мужиком был, да вот сосед на жену стал заглядываться, подпоил его как-то, да с моста столкнул. Тот в реку упал и утонул. Соседа уличили, судили, теперь он пятнадцать лет в колонии отбывать будет, а она, видишь, одна одинёшенька осталась. Я своим разговором ненароком ей о муже напомнил, ну она и взбрыкнула. Жаль рецепты, как валуи обрабатывать не дала. Вкусные они у неё получились. Ладно, что уж вспоминать, картошку-то мы как купили хорошо. Ты возьмешь три мешка, или только два?

     - Больше двух мы с женой не съедим.

     - Ну, и ладно, я один родителям оттащу. Так что все четыре себе оставлю. С тебя четыре рубля будет. Не ройся по карманам, в институте отдашь, мне не к спеху.

     Вскоре мы взобрались на последний пригорок, с которого открылся прекрасный вид на окрестности, но мне было не до любований, я увидел, как по трассе в сторону Москвы идёт чёрная "Волга".

     - Владимир Павлович, смотри, директор едет.

     - Да ладно тебе, мало ли чёрных машин. Не может он ехать, там же ещё банкет не начался, да итоги ещё не успели подвести. Болтологии там на полдня, так что сиди спокойно.

     Мы спустились к шоссе и подъехали к прицепу, стоящему на обочине, почти одновременно с чёрной "Волгой", которая успела уже остановиться. Из машины вылез директор. Он только начал разговор с Петей, а тут и мы подошли.

     - Пришлось срочно уехать, - повторил директор, то, что он уже Пете успел сказать, - за себя Ивашова оставил. Яблок наобещал прохиндей такой, начальник Курской станции, а в этом году их неурожай оказывается, ну я ему эти яблочки припомню, как-нибудь, случай будет. А вы молодцы, не растерялись, за картошкой, говорят, сгоняли. Хорошо кровь догадались на дороге оставить. Ладно, некогда мне, в понедельник всех соберём, итоги дома подводить будем, - руки нам пожал, в машину забрался и "Волга" резко, так что только песок с обочины из-под колёс полетел, стартовала в сторону Москвы.

     - Может, не додумается, что кровь у нам в тягаче, а не в прицепе лежит, - пробормотал я как бы про себя, но получилось, что услышали все.

     Клочков руку мне на плечо положил и сказал:

     - Ладно, не бери в голову, он уверен, что кровь на дороге стояла, пока мы там куролесили, вряд ли задумываться будет. Давай Пётр, пойдём прицеп цеплять.

     В Москву мы въезжали уже затемно. Как Клочков сумел на своем аппарате по узким улочкам центра Москвы проехать, да к тому дому подобраться, где я в то время с тестем и тещей жил, а даже не знаю. Водитель он был действительно классный и Москву знал великолепно, длительный стаж работы на скорой даром не пропал. В общем, подрулил он прямо к подъезду, два мешка на плечах своих вытащил, да мне руку пожал:

     - Ладно, Алексаныч, нечего тебе по тёмной Москве шататься, сиди дома, а мне машину всё одно в институт доставить надо, так я и кровь дежурному сдам.

     Пожал я руку хорошему человеку, с Петей попрощался, да в лифт потащил два мешка картошки. Вкусной кстати картошка оказалась. Не зря мы за ней с кровью донорской по пересеченной местности мотались. А иван-чай мы ещё долго пили, пока то, что нам подарили, не закончилось.

     Вот Люба, какие воспоминания листья жёлтые, да мешки с картошкой, из легковой машины выгруженные, на меня навеяли.