МУЖЧИНЫ НАШЕЙ УЛИЦЫ ДО ВОЙН И ПОСЛЕ
Алтайский Край все-таки далеко от тех мест, где шла жестокая Великая Отечественная война. Один человек из нашего села - Егор Немыкин - все-таки вернулся из немецкого плена. Это был высокий жилистый мужчина с рыжими с проседью волосами вперемешку. Такое качество унаследовала от него только старшая дочь: волосы ее были просто золотые. В то время она была уже девушкой-подростком. А мы были как все – русыми пацанчиками. Рыжих в наших сибирских краях насчитывалось очень мало. Я не помню, сколько времени прошло после окончания войны, прежде чем он вернулся домой. Но раньше всех дома оказался Михаил Ильич. Он уже был инвалидом войны.
На нашей улице жили три Ивана и один Егор. Бывало, соберутся вместе, закурят самокрутки и рассуждают о международном положении. К началу войны им было под сорок или за сорок лет. Крепкие были мужики. Мне шел шестой год. Я иногда внимательно слушал разговоры.
- Война начнется с востока, вот посмотрите, - четко запомнил я очередное высказывание и выбежал играть на улицу. А там, через дорогу, озеро огромное, а за ним – извилины реки Алей. Им, извилинам, счет был: Первая лука, Вторая лука. Сколь ни ходил я по берегам, а никакой луки не видел. Потом узнал, что это извилистые берега так называют. И как раз в это время в районе Второй луки, находившейся на восток от наших домов, грянул выстрел. Звук над водой показался мне громче, чем из ружья. Я пулей влетел в хату и закричал:
- Война уже началась! На востоке – стреляют!
Я ожидал, что все сейчас побегут на улицу. А они как сидели, так и не сдвинулись с места. Только захохотали. Я притих. Меня заинтересовала беседа взрослых людей. А они все перевернули вверх дном. Зато обо мне забыли. Но . Было другое для любопытства. Курительная трубка мне понравилась. И если хозяину приходило время закурить, я был тут как тут! Набивал трубку табаком, пробовал прикуривать. Постепенно так наглотался табачного дыма, что меня вырвало. Мне казалось, что пришел конец моей жизни, а народ вокруг хохотал. Знали, черти, что оклемаюсь!
- Если начнется война, то с Запада: - слышал я сквозь шум в ушах...
- Там фашисты сейчас набирают силу. Образовали ось: «Рим, Берлин, Токио». Вот и пойдут на нас с запада итальянцы и немцы, а японцы – на Дальнем Востоке.
Мне уже лучше. Прислушиваюсь. Мужчины в селе малограмотные, только и успели при Советской власти закончить по четыре класса церковно-приходской школы. Но газеты читают от и до. Затвердив себе: «Рим», Берлин» и «Токио», я убежал к ребятам похвастать незнакомыми словами. Пока незнакомыми.
А через день наши отцы получили повестки из военкомата. Подогнали колхозную повозку. Уселись мужики поудобнее. Кое-кто из ребят поехал с ними на железнодорожную станцию за пятнадцать километров. Отец звал меня с собой, но я отказался: из соседнего села пришла бабушка, а мы ее так редко видели!
И зажила страна военной жизнью! Мы с ровесниками успели подрасти и «досыта» наработаться в колхозе. А война все продолжалась. И она уже не казалась такой далекой.
Из госпиталя привезли домой Ивана Ивановича. Раны его были несовместимыми с жизнью. Об этом знали родственники. Две старшие дочери продолжали работать в колхозе, а жена, тетка Анисья, ухаживала за мужем и двумя малышами – Вовкой и Васькой, родившихся года за два до войны. Фронтовика поставили на довольствие и снабжали продуктами. Но он ел очень мало. Злые языки стали поговаривать, что Анисья мужа не кормит, а всю еду отдает малышам. Конечно, ребятишки были еще несознательными, могли клянчить.
Я себя вспоминаю, шестилетнего. Взрослее их был! Как-то мать наварила отцу молочной лапши. Инвалиду, еще не оправившемуся от ранений и ампутации. Старших ребят дома не было. Зинка еще ничего не соображала. Из малышей я был дома один. И мне тоже так захотелось лапши! Я понимал, что не для меня сварено и не для всех. Посматривал, как отец ест, отворачивался, а потом неожиданно для себя натурально заревел. В слезах смешались и стыд, и и голод, и зависть, да мало ли что! Это были сложные слезы. Вот и вся мораль.
Было мне лет восемь, когда появился на улице еще один сосед – Афанасий Васильевич. Он был ранен в руку, да так аккуратно, что кроме указательного пальца правой руки у него ничего не отстрелили. А без указательного пальца человек уже не боец. Чем он будет нажимать на спусковой крючок? Так появился у нас недремлющий бригадир. Женщин он как метлой выметал из села на поля, работать тяпками. Добрался и до нас, школьников. На девятом году я уже пас стадо колхозных свиноматок. Об этом я уже написал отдельно рассказ.
Следующее лето я работал на лошадях. Они были худыми, сидеть на них было трудно. Чтобы я мог хорошо работать, мне выдали настоящее седло!
Первое время Егор разъезжал на маленьком отечественном мотоцикле. Нужно было и в сельский Совет, и в военкомат, и в колхоз: документы собирать. А почему это время я запомнил? Мы встретились в соседнем селе, где располагался сельсовет. Зная, что я ровесник его старшего сына, он обратился ко мне с вопросом: знаю ли я, как отрегулировать зажигание мотора мотоцикла? К сожалению, я не знал. Самой сложной техникой в нашем доме был обычный велосипед. А на нем зажигание одно: резвые ноги! Да и появился он в семье после возвращения меня со службы в армии. Я поступил работать в колхоз, а там уже платили деньгами. Раньше: ставили трудодни. Их называли «палочками». За эти «палочки» старшее от нас поколение работало всю жизнь, до пенсии.
Все малыши с нашей улицы, кто родился до войны, - все дожили до Великой Победы. А кто рождался в войну и после – помирали. И все же на нашей угловой улице, прижатой к озеру, можно при желании насчитать с десяток ребят. Нынешним бы посмотреть на них да поучиться послушанию, воспитанию. А по внешнему виду - оборванцы! Не отличить друг от друга. Заплатки и на рукавах, и на штанах, и сзади. Но на такие мелочи уже никто не обращал внимания. Вот почему наше поколение долго оставалось безразличным к одежде: лишь бы тепло да уютно!
Однако, среди нас были два мальчика, которые всегда были одеты в нормальную одежду, без заплаток. И главное – по росту. И зимняя одежда у них была добротной и теплой. Как умудрялась одевать их тетя Оля, как мы ее звали, а соседки – просто Аленкой, мы и не задумывались. Это ее муж оказался в плену у немцев. Естественно, оттуда он им ничего не мог прислать. Однажды мальчики похвастались посылкой из Средней Азии. Достали горсть страшно твердой кукурузы и дали всем по зернышку. Может быть родня из Средней Азии их поддерживала?
Еще было одно отличие этой семьи: она не знала голода. От этого ребята были в меру упитанными, сильными. Но скромными. Да мы все тогда оказались дружными, никогда не дрались и не ссорились. Если кто-то долго не выходил гулять – заходили в дом, к любому, всей оравой. И выясняли причину. И ко мне домой часто заходили.
Итак, один глава семейства попал в плен. Соседнего мужчину привезли домой израненного. А где же остальные?
Первым явился с войны покалеченный Михаил Ильич. Что тут началось! Дым коромыслом! Старики, а они все когда-то проходили службу в армии, а некоторые и воевали в гражданскую войну, все они посчитали за честь посетить инвалида. Многие приходили со своими поллитровками. В тощем рюкзаке лежали полпачки махорки и курительная трубка. Вот и весь багаж фронтовика. Его тут же пустили в распыл.
Кем устроился работать Егор, я не помню. А вот поведение тетки Аленки стало меняться на глазах. Вскоре она, подходя к женщинам, начинала ругать себя не то в шутку, не то всерьез:
- Старая дурра! Людям на смех! В такие годы – и забеременела!
Зато Егор летал орлом. Он тоже шутил:
- Сын родится – никуда учиться не отдам! Пусть живет с родителями и досматривает их!
Родился мальчик. Стало их в семье пятеро. Жили дружно, работали много. Сына Егор отправил учиться в техникум. Все тогда трудились, не покладая рук. В семье покойного Ивана Ивановича напряженно работали две старшие дочери и вдова. А пятилетние Васька с Володькой не пропускали ни одного более или менее съедобного растения - срывали и жевали. Животы у них от этого были большими. Володька, которого за глаза так и звали Пузаном, когда мы купались – не тонул в воде, а плавал на спине за счет пуза.
Мои ровесники отслужили в армии по три года и снова пошли работать в колхоз. Егор женил своего старшего. У бригадира Афанасия Васильевича дочь «сходила» замуж и вернулась с внуком. Наша коротенькая улица постоянно кишела детьми. Спрашивается, откуда им взяться? Ведь большинство мужчин погибли на войне. Но оставшиеся в живых не дремали. Так и наполнилось наше село людьми. Где-то, пишут, опустели села. А наше и десятилетку построило, и библиотеку, и фельдщера приютило.
В моем детстве куда ни кинь камушек – земля обработана. Сейчас есть и пустыри. Но для земли это неплохо.
А чего я взялся писать о соседях и их детях? Скажу честно: из-за западной пропаганды. Мужчина может жениться на мужчине, женщины живут парами. Нам втолковывают, что гейпарады и шествия лесбиянок – это свобода человека, его будущее. Долго же пришлось ломать головы этим горе-пропагандистам, задача которых – неуклонное снижение народонаселения на Земле. Хватит, дескать, и одного миллиона. Еще немножко – для обслуживания этих избранных.
Мы еще живые, а нас уже хоронят! А мальчишки-то наши выросли, выучились, оружием владеют. Если во мне закипает гнев от притязаний Запада, то он закипает и в сердцах миллионов тех, кто провожал отцов на войну, кто стоял на границе, кто живет в стране! Нет, господа! Лучше разоружайтесь. Будем мирно жить по-соседству.
А тех, кто пропагандирует противный нам содомизм, следует уничтожать прямо сейчас. Не дадим же мы разрастись заразе по всей земле!
.