Безымянное молчание 1. 2. 3

Таня Орбатова
1. Фаза
_____

Это было утром в воскресенье.

– У нас нет света, а у вас? – У нас есть…
Встревоженные голоса жильцов высотки не умолкали.

Кто-то повторял магическое слово «фаза», но те, чьи квартиры не затронул электроколлапс, лишь пожимали плечами. Думая, чем теперь заняться, она сидела в тишине бытовых приборов, в центре собственного циклона, сотканного из невнятных ожиданий и раздражения, пока ещё лёгкого, как перышко воронёнка…

…С пёрышка всё началось. Если не считать многочисленных начал, идущих от её рождения. С очередным началом нового события появлялось пёрышко. Или – вначале было пёрышко. Пиши, говорило оно, не ищи свет. Свет всегда с тобой. Когда она забывала его слова, пропадала фаза…

– Пропади ты пропадом! – соседка выглянула из окна, проклиная неугомонного музыканта. Он снова играл на скрипке.

Музыка резко оборвалась, и стало слышно соловьиное пение. Оно успокаивало, создавая из мыслей мерно вращающуюся воронку, и в то же время, перемещая сознание за пределы рационального ума. Она посмотрела на спящую собаку, свернувшуюся на диване калачиком. Собаки легко заполняют свободное время, а человек склонен к суете,  поиску компании, занятий, смыслов, идей. О, благословенное электричество! Оно даёт столько возможностей, уводя от главной – быть наедине с собой, наедине со своей неуютной неудовлетворённостью, этой алчущей пустотой, что всегда маскируется, не открывая своих многочисленных бездн, но настойчиво требует впечатлений для утоления бесконечного голода…

…На книге новелл Акутагавы Рюноскэ лежало почти прозрачное пёрышко. Открыв наугад, она прочитала вслух: «Диалог во тьме». Собака тотчас приподняла голову, словно приготовилась слушать. Но пёрышко говорило: пиши. Собака смотрела на хозяйку, пока та записывала в дневник незначительные события воскресного утра. Казалось, в них нет будущего, но оно было, и у кого-то оно снова станет настоящим.

_____

2. Ибисы
_____

Майское утро. Головная боль. Предощущение начала. Если не принять обезболивающее, начало становится сюжетом. В нём болезненные персонажи живут, не понимая зачем. Здоровых персонажей нет.

…Ибисы летели к Тузловским лиманам. Через две недели они снова отправятся в путь – на гнездование, к безопасным камышовым зарослям. Птицы казались почти чёрными. Они летели слажено, величественно. Один ибис отстал от стаи. Похожий на тёмного ангела, кружил он над морем, и взмахи его крыльев не совпадали с движением птиц, летящих в стае. Она глядела на него, пока не появилась головная боль. Ей не хотелось вспоминать Египет, но крылья одинокого ибиса снова и снова рассекали время, возвращая её в прошлое…

… Когда они встречались, он называл её Лейлой. Всегда ошибался…

… В Египте её имя было Мерт, Лейлой звали младшую сестру. Сёстры родились с разницей в пять лет, но внешне были похожи, как близнецы. Их различали по характерам. Лейла – болтушка, любительница шумных застолий и ночных купаний. Мерт – молчаливая одиночка, приходившая ночью на берег реки, чтобы в уединении вознести слова почести богине правды и закона Маат. Она ценила Маат превыше всего, но не образ, запечатлённый в камне, а сам принцип великого космического порядка, абстрактное понятие истины, вложенное изначально во всё мироздание. В обыденной жизни Маат означала прямоту, правду. Правда, знающая сердца людей и не ведающая страха. Соответствовать Маат, значит, быть правдивым, прямым…
Днём Мерт помогала отцу – вела записи о строительстве домов и построек, которым он руководил. Её семья принадлежала к классу иерограмматеев. В доме отца всегда чтили богиню письменности Сешат. Девочки с детства обучались арифметике и грамоте, но Лейла не любила учиться, мечтая поскорее выйти замуж. Мерт училась с радостью, но не выносила шума и мучилась головными болями, улавливая даже самые отдалённые звуки. Мать оправдывала странности старшей дочери историей её появления – при рождении малышка не сразу закричала, поэтому ей дали имя Мерт, что означало «любительница тишины».

Она познакомилась с ним раньше сестры. Коренастый, сильный, с пронзительным взглядом – таким был воин, прибывший на Большое Строительство в свите фараона. Однажды ночью, прогуливаясь по берегу реки, он увидел Мерт. Воин не знал, что своим звучным голосом потревожил её особый настрой. Он подумал, что незнакомка смущается, поэтому убегает. Мужчина поспешил за ней и вскоре нашёл компанию девушек, среди которых встретил Лейлу. Так началась история их любви.
Затем было убийство ибиса. Воин пришёл к дому сестёр, где повстречал Мерт. Думая, что перед ним Лейла, он пытался обнять её. Девушка увернулась и в тот же миг один из священных ибисов, селившихся неподалёку от жилища, напал на мужчину. В порыве ярости воин убил птицу и вскоре, несмотря на приближённость к фараону, был приговорён к смерти…

… Жизнь. Похожая на разные судьбы и ни на что не похожая. Одна жизнь – много судеб. Но корень души помнит откуда растёт. Она листала дни и ночи, как книгу рассказов, иногда не узнавая себя. Ей хотелось стряхнуть с себя наваждение, укрыться в толпе людей или шумной компании, но она снова вспоминала слова из того времени, когда была Мерт. Кто-то говорил, что госпожа письма Сешат, привлекая писарей на вечную службу, учит не только вниманию к жизни, но и молчанию во время работы – бесконечной работы во имя самой жизни…

… Сколько раз встреча бывает первой? В каждом сюжете – один раз…

 – Я помню, тебя звали Лейлой, – сказал один из старших воинов крымского ханства, увидев её среди других девушек, взятых в плен. – Как звать тебя сейчас?
– Лила… Лилка…

Её звали Ильмера, но девушка назвалась именем своей сестры, умершей в раннем детстве. Она пошла на обман сознательно. Воин поселил её отдельно от других рабынь, и однажды ей удалось сбежать…

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– Я помню, тебя звали Лейлой и Лилой…

Он подошёл к ней после пресс-конференции. Потомок алтайских шаманов снова выбрал путь воина, участвовал в нескольких войнах, а во время Второй Чеченской войны стал снайпером.

– Почему ты столько времени воюешь? – она смотрела на него без тени улыбки.
– Мне нравится…
– Убивать?
– Быть воином.
– Значит, убивать…
– Если надо – убивать… А ты изменилась, Лейла, – удивился он, впервые внимательно вглядываясь в её зрачки. – Будто другой мир.

… Его мир всегда был войной. Её мир – это ибис, мерцающий на горизонте, освещённый лучами Маат. Вьются иллюзорные воспоминания – воздушные змеи материального мира. Их движения похожи на долгий танец теней вокруг вселенского зеркала. Тени бесконечно отражаются на его поверхности, не познавая сути. Множатся сущности. Кто-то вспоминает лишь образы, тела` – эти причудливые облака, нарисованные дыханием времени на зеркальной поверхности истины. Но взгляд в глубину носителя – лишь первый шаг к бесконечно удаляющемуся горизонту…

… Головная боль почти утихла, оставив блокноту всего несколько строк:
Корень души знал истину.  Её след растянулся на всё небо, пока каждый из нас лелеял или оплакивал свою правду…

______________________

3. Лошадь в лунном свете
______________________

… Когда картины заняли свои места на стенах, их души перестали конфликтовать в воображении наблюдателя. В доме воцарился порядок, несмотря на переклички пёстрых сюжетов. В другой комнате строгая графика тихо хранила идею художника. У картины был свой голос. Спокойный, убаюкивающий голос лунного света, утишающий белую лошадь. Или то был голос лошади? Тише… шшш… Её образ казался светлым призраком ночи в проёме двери, и каждый, кто всматривался в лунный свет, оказывался созерцателем почти очеловеченного персонажа, глядящего в глубину своих снов, бесследно исчезающих в пустой телеге. Какое послание хотел передать художник? Думал ли он о Пегасе или Слейпнире? Может быть, он мечтал о небесах, надеясь, что однажды его добрые дела превратятся в белую лошадь, и с её помощью он сможет достичь вожделенного Рая? Была ли деревянная лестница земным отражением лестницы Иакова, а крепкая лопата – символом Мардука?..

– Сколько картин в его мастерской, а я увидела только эту. Люблю лошадей. Но художник смутился, дескать, работа давняя, юношеская романтика. Всё же подарил картину, – рассказывала Ирина. – Не хочется мне отдавать её, но уезжаю к сыну в Торонто…

Она вспоминала рассказ Ирины, думая о художнике. В двадцать восемь лет он написал белую лошадь. Тогда он ещё не представлял мольберт, как гильотину. Но однажды он приблизится к этой метафоре, чтобы позже опровергнуть её, сравнив мольберт с распятием. Он станет очень строгим к себе и другим творцам, возненавидит симуляцию в творчестве и «медные трубы», пройдёт свой путь от академического реализма до глубины абстрактных форм. Образ лошади ещё не раз появится в его работах. Лошадь изменится. Время не пощадит её. Но когда художник впервые её напишет, он ничего не будет знать о своей будущей судьбе. Ещё не возникнет замысла многих его работ, и той картины, где его Любушка беременна вторым ребёнком. Ещё не наступит страшное время, когда их ребёнок умрёт, а Любовь не сможет без слёз смотреть на картину, всякий раз вспоминая дитя, оставшееся жить в её теле – на холсте. Она будет просить мужа скрыть её образ, и он, ведомый  состраданием, спрячет изображение под толстым слоем краски.
…И когда он напишет лошадь, убелённую светом Луны, он ещё не будет знать, что однажды его душа покинет тело не где-нибудь, а в мастерской…

… Она долго глядела на картину. Настолько долго, что перестала видеть нарисованный сюжет. В какой-то момент она сама превратилась в воздушный фантом, заглядывающий в своё прошлое – туда, где остался мирный деревенский пейзаж, где на фоне красок, смешанных жизнью, поскрипывала телега, наполненная сеном, и её без труда тащила белая лошадь. Возница задумчиво вздыхал, глядя на свою маленькую внучку, бегущую рядом с телегой. До самой смерти он будет жалеть её. Он уже знал жизнь, и понимал, что женская доля требует больших сил, а внучка растёт хлипкой, болезненной и чересчур доверчивой.  Можно ли быть настолько доверчивым в этой жизни, доверху наполненной страшными человеческими пороками, которым не видать конца и края?.. Он снова и снова вздыхал, вспоминая свою жизнь.

– В детстве твой дедушка был лунатиком… Хорошо, что ты не ходишь во сне, – однажды сказала ей бабушка.

…Она не была лунатиком, но лунный свет всегда открывался ей. Щедрый на сны и колыбельные, утешающий в горе – лёгкий мотылёк вселенской тайны и одушевлённый отблеск живой любви…

(продолжение следует)