В огромном пустом зале звуки ударов и резкие выдохи – хэ! – летают как мячи и плющатся о стены. Две фигуры в белых кимоно движутся резко и чётко, замирая на долю секунды как на раскадровке после каждого движения. Удар. Блок. Удар. Захват. Бросок.
Розен смотрит, привалившись плечом к стене, ждёт, когда его заметят. Зал расчерчен широкими полосами света. В этой картине есть что-то пионерское, что-то из детства и счастливых летних каникул. Запах этот особый – плавящейся под солнцем краски, которой выкрашен пол – прочно ассоциируется у Германа со школой.
– Привет, розанчик! – Вий шлёпает по полу босыми ногами, улыбается душевно. Лицо его блестит от пота, и он промакивает его висящим на шее полотенцем. – Навестить меня пришёл? Я тронут. Пойдём наверх? – Виева рука вползает на плечо по-змеиному ненавязчиво и также почти неощутимо тянет за собой.
В номере солнечно и тихо. Пока Вий плещется в душе, Розен присаживается на край огромной квадратной кровати и увлечённо перебирает привезённые с собой бумаги. Вий в небрежно подвязанном халате, распахнутом до самого пупка, едва заметно усмехается, застав его по-свойски расположившимся на постели. Он неслышно проходит мимо и только дыхнувший вслед ему вместе с паром ментоловый запах с привкусом горьких цитрусовых сообщает Розену о его присутствии.
– Вопросы появились, зайчоночек? – Вий располагается на другой половине кровати и жестом приглашает Германа двигаться ближе. Тот послушно сбрасывает ботинки, сгребает бумаги в охапку и устраивается рядом. – А что там с троллятами твоими?
На кончиках виевых чёрных волос набухают прозрачные капли и срываются вниз, впитываясь в мягкую махровую ткань. Розен вздыхает, бездумно следит взглядом, как некоторые из них скатываются по шее за воротник.
– Я думал, меня больше всех психиатры тролльские раздражают, но теперь первые в расстрельном списке – сводники, – жалуется он.
– Козлёночка пытались сосватать? – ржёт Вий.
– Хуже! – искренне возмущается Розен. – Они людей тупо спаривают! – И цедит с досадой, – Ветеринары, бл***дь.
– Не матерись! – Вий легонько шлёпает его по губам. И издевательски добавляет, – Приличных кандидатов распугаешь. Были – приличные-то?
Розен поднимает на него возмущённый взгляд.
– Ну, какая, скажи, разница? Какая разница, – горячится он, – если ты свою карту сам составлял и потому случайных людей в твоей жизни не бывает? Вот просто – не бывает? А они тех, кто в их поле зрения попал, перемешивают и рандомным способом потом спаривают.
– Какие умные слова ты знаешь!
– Я знаю много всяких слов! Но сейчас в голове одни матерные, – в сердцах бросает Розен.
– Где научился-то? – изображая осуждение, качает головой Вий и цепляет его пальцами за подбородок. – В глаза мне смотри. – Розен возмущённо трепещет ресницами, но позволяет себя разглядывать. – У стажёра нахватался? Не водись с ним больше, Розен. Я запрещаю.
– Бегу уже – волосы назад, – огрызнулся Герман, чем сразу довёл Вия до истерики. Тот долго трясся от смеха, утирая со стоном слёзы и похлопывая Розена по плечу.
– Ладно, с ветеринарами понятно. А с психиатрами чего? – сочувственно спрашивает он. И тут же останавливает Розена жестом. – Погоди, я сам догадаюсь.
– Су–бли–ма–ция! – хором пропевают они. И снова смеются уже вместе.
– Ты должен быть к ним снисходительней, зая, – почти серьёзно говорит Вий. – С базовыми инстинктами, да с фрейдовскими метафорами много ли в человеке поймёшь?
– Так, может, пусть и не лезут в калашный ряд? А то ведь на каждый чих ярлычков навяжут и в полной уверенности пребывают, что всё поняли – всё же теперь по полочкам с ярлычками лежит! Сказал с умным видом «прокрастинация» и сразу всё, типа, ясно. А что ясно? Десять человек с одинаковыми симптомами будут перед тобой стоять, и у всех разное будет таким образом проявляться. И для половины это вообще не проблема, и лечить тут нечего. Не всем же активными быть!
– Ладно, ладно. – Вий успокаивающе гладит Германа по голове. – Постригся хорошо, кстати. – Он перебирает светлые прядки на макушке. – Расскажи лучше, как ты собираешься решать эту проблему.
– Ну, во-первых, во все карты буду теперь сигнализацию встраивать – чтоб сразу створки захлопывались при такого рода вмешательстве. А то, что уже есть, буду перенастраивать вручную.
– Каждому лично?
– Каждому лично. И к каждому тролльскому куратору приставлю по конторскому – для воспитания. Я на них Семёныча натравил. Он их научит льна курящегося не угашать и тростинку надломленную не доламывать. А тем, кто реальную помощь оказывает, типа сумки поднести, интернет настроить или дров наколоть, тем респект и всяческая помощь и содействие со стороны Конторы.
– Молодец. А со мной что будешь делать?
Розен сразу смущается, розовеет и вспоминает о принесённых с собой бумагах. Перебирает их нервно и наконец протягивает Вию пару листов.
– Карта? – Герман кивает. – Шанхайская? Я правильно понимаю, что это та самая, которую ты для себя составлял?
– Да.
– И что теперь? Меня в монахи, а сам куда?
– А я теперь не один, – сдержанно отвечает Розен.
– У-ти, бозе мой! Как же я мог забыть! – издевательски сюсюкает Вий. – Ты же теперь без своего благоверного никуда! Но мы ведь пересечёмся? Угадал?
– Разумеется, Виюшка, – оскорблённо цедит Розен. – Куда ж я без тебя? Кто ж меня китайским премудростям научит, если не ты? Раз уж я от такой карты в твою пользу отказываюсь.
– Повторяешься, Розен. Прям, вот очень похожий сюжет мы с тобой уже проживали. Исписался, поди? Ничего нового придумать не в состоянии?
– Где похожий-то? – Розен на удивление неподдельно обижен. – У тебя будет своя жизнь…
– Совсем как в прошлый раз…
– Я в другой части света буду жить!
– А потом приедешь ко мне, попросишь научить…
– А тебе жалко?
– Для тебя, пупсик, мне ничего не жалко! – вдохновенно заверяет его Вий. – И кто ты у нас будешь? Мальчик, девочка? – игриво подмигивает он.
– Мальчик, конечно!
– Это что же, – шалеет Вий, – ты Гранина в девочки определил? – Он падает лицом Герману в плечо и хохочет.
– Что смешного-то?
– Да ничего. Грустно даже. А его ты уже посвятил в свои планы?
– Разумеется.
– И как он?
– Нормально.
– Обрадовался? – умирает со смеху Вий, похрюкивая в германов пиджак.
Розен пытается отпихнуть его от себя, но Вий слишком цепок.
– Пожалей своего благоверного, Розен, – душевно уговаривает он, фамильярно обнимая его за шею. – Дай ему побыть мужиком. Ты ж ему и сейчас не даёшь. Ты не замечаешь?
– Чего?
– Что всё делаешь сам.
– Как будто у меня был выбор, – мрачнеет Розен. – Как будто он сделал бы хоть что-нибудь, чтобы…
Вий с удивлением замечает, как германовы глаза наполняются слезами.
– Эй, ты чего? Заинька, не реви!
Герман пыхтит, как это делают дети, чтобы не заплакать, но у него не выходит, потому что после слов:
– Я ему не нужен. Он, наверное, меня и не любит, – трудно удержаться и не залиться слезами.
Вий шокирован этим зрелищем.
– Кто? Гранин? Не любит тебя? С чего ты взял?
– Ты же сам сказал – он не хотел, всё я сам… – жалко всхлипывает Розен.
– Да он просто тормоз у тебя! Всё он хотел! Не придумывай ерунды, зайчонок… У тебя платок есть? – Вий обыскивает германовы карманы, находит упаковку салфеток и вытирает Розену нос. – Ну? Кто тут у нас такой симпатичный? – успокаивающе бормочет он, вытирая пальцами мокрые германовы щёки. – У кого такие розовые губки? – Он наклоняется и… целует – очень медитативно, замедлено, не удерживая руками и каждый раз зависая перед тем, как вновь соприкоснуться губами. Это гипнотизирует, расслабляет, усыпляет. Сопротивляться желания не возникает. И руки на плечи ложатся потом как пуховый платок. Они не захватывают, не тянут, не держат. Они стекают по телу как вода. И напрягается Герман только на секунду, когда оказывается расстёгнута первая пуговица. Но пальцы сразу замирают и продолжают своё сонное кружение только когда он снова выдыхает. И растворяется. И активно включается в процесс.
Зато потом очень резко холодеет внутри. И от такого внезапного отрезвления – шок.
– Без паники, – прижимает его к постели Вий. – Давай: вдохнул–выдохнул, вдохнул–выдохнул. Чего ты так испугался-то? Никто не узнает. Ну?
Розен садится, дрожащими руками начинает натягивать одежду.
– Только не говори, что собираешься признаться. – Вий недоверчиво хмурится. – Елки-палки, Розен, да пожалей ты своего мужика! Зачем ему это знать? Так, – он оглядывается, подтягивает к себе шкатулку с какой-то ненужной мелочью и командует, – честность свою быстро вынул и сюда положил.
Розен застывает, застряв рукой в рукаве, потом натягивает-таки рубашку и решительно «вынимает из себя честность», символически вкладывая её в шкатулку. Вий просто расцветает. Он опускает крышку, делает вид, что запирает шкатулку на замок, а ключ прячет в портмоне.
– Очень надеюсь на твою скромность, Розен, – скалится он. Это непривычно видеть после его змеиных полуулыбок. – То, что здесь сейчас было – только между нами. Если понял, кивни, – ухмыляется он.
Розен швыряет в него подушкой.
Вию удаётся уговорить его остаться на ночь.
– Ты возвращаться думаешь? – вздыхает Розен уже в темноте.
– Я здесь задержусь. У Дарси есть чему поучиться. Я не предполагал, что именно здесь найду последний ключ, с которым смогу опускаться уже на лю-бые глубины. Я готов согласиться с тобой, розанчик, что материя невинна так же, как и Бог свят, а всяческая гадость – только в человеческом сердце. И вот с этим знанием можно нырнуть глубоко. И я собираюсь это сделать. Так что Семёнычу привет.
– Ты встретил Курта? – уточняет Розен.
– Его зовут Карстен.
– Может быть.
– Точно тебе говорю. И я нашёл защёлку, которую ты оставил в его карте. Это было очень мило с твоей стороны, зайчик. И – да – всё сработало, и я увидел через него то, что теперь так хочу изучить.
– Здорово.
– Здорово, когда всё выходит, как ты задумал. Да, пушистенький?
– Да, Виюшка.
– Пообещай, что не станешь издеваться над нашим суровым начбезом и дашь ему возможность в следующей жизни побыть мужиком, чтобы иметь возможность заботиться о тебе.
– Если он захочет, да. Обещаю.
– Вот и славно. Утром поделюсь с тобой женским коварством, чтобы сберечь нервные клетки твоего возлюбленного. У меня где-то в шкафу завалялось. Кстати, ты Hermann или German? Мы с Карстеном поспорили.
– Второе.
– О! Я выиграл. Везёт мне сегодня.