Прощаюсь с душистой магнолией. На последок... как любимой, дарю тёплую, длинную улыбку. Дерево растёт рядом с дорогой домой. Каждый день видно ждёт меня, это божественное цветастое весеннее волшебство. Как девица, в свадебном платье очаровывает и приковывает взгляд, бесподобным буйством цветущей розово-белой фаты; густо выглядывая из-за фигурной кованой чужой оградки.
Надышавшись её ванильного аромата с нотками лимона, на позитиве покидаю старинный бульвар, последний раз глянув на макушку стройной «Эфелевки». Шаг мой не быстр, он к своему дому прямую линию держит. Ныряю в чистенький подъезд, на лифте подымаюсь, вхожу к родным.
Башмакам волю даю, в тапки себя пихаю, ногами устало по прихожей совкаю, портфелю место привычное нахожу, удавку с горла стягиваю. Руки за мыло, лицо в зеркало, грязь под кран.
Дежурная мыслишка ехидно лыбится... поглядывая на мою скривленную физиономию: «Что брат... — стареешь?.. А так не хочется, да?.. Лишний раз трусишь глянуть на себя, особенно в упор… А в очках, — вообще туши свет!..». Открываю дверь в комнату. Щека об щёку. В пустоту — чмок-чмок!
— Привет вашему шалашу!
— Здрасте! Здрасте! Коли не шутите! — отвечает мне половина, внимательно считывая моё внутреннее состояние, уровень наполнения хорошим настроением. Вроде в норме, не на нуле!..
Выдохнув суету прожитого дня за тяжелую штору, глянул на дом напротив. Он весь в цветах, весь в ковке, весь в лепнине. Скучно зыркнув в широкие окна совершенно чужой жизни, на голубей, мило воркующих на балконе, иду на кухню.
Прохожу мимо спящего кота на диване:
— Всем кисам кис, всем писам пис! — нежно распеваю на ушко, милой, сонной мордашке. Засоня дрыхнет. Ленив стал старый кастрат, только глаз один открыл, сладко зевнул, лапками потянулся, вроде как не замечая хозяина, долгожданный его приход. «Ну!.. Ну!.. Спи-спи, хитрая морда» — бухчу, умиляясь пушистому комку, его беспечной, увы... дряхленькой уже жизни. Неторопко делаю крюк на кухню.
Мы жизнью с ним приучены к вкусненькому. Мы, наверное, счастливые с ним! Вот и на этот раз, напряглась извилина, думает-гадает: «А чем на этот раз, будет хозяин тела, свою мордуленцию наедать; лишние, ненужные килограммы на бока навешивать?..».
Перед глазами вотчина хозяйки. Оля-ля-ля! В круглой формочке красуется ещё не тронутый, в ожидании меня голодного, — необычного цвета, пирог. «Ромбическая моя шея!» — на радостях, игриво воскликнула душа, сверху пнув пустой желудок. Он обидчиво взбрыкнул, уркнул, стих, — автоматически, через глаза покадрово фотографируя необычный продукт.
— Не-е-т! — грозный глас раздаётся сзади, — сначала первое, потом уже второе, в желудок должны упасть! — уже спокойней и мягче звучит из комнаты, где телевизор как всегда пустое мелит: недоброе, агрессивное, разлагающее настойчиво в массы несёт.
— Есть, мой командир! — отвечаю, и устало падаю на табурет, машинально включая комп.
За спиной знакомый звон металла. Залетали по кухне запахи, от которых забулькал желудочный сок, засосало внутри. Стали ровненько полные тарелочки, — аппетит злят, дразнят, просят активный действий.
Супруга из кухни, а я скоренько за ложку, мозгами в другой мир улетаю; мышкой, сюжеты новые медленно кручу, придумываю, пишу…
И загремел, застукал голодный человек за столом. А из комнаты как всегда: изо дня в день, из месяца в месяц, всю жизнь: «Жуй!.. — Я говорю, хорошо жуй! — 33 раза, а потом проглатывай, — за тобой никто не гонится! Прекращай хоть за едой, своим писательством заниматься!».
Я услышал её, — спохватился! Начинаю правильно жевать, при этом, не выпуская своих литературных «героев» из головы. Они в головной коробке в очереди топчутся, на захватывающий текст непременно просятся, своё уже подсказывают, между собой спорят...
Вновь перед глазами знакомый халат, лицо, вся половина.
Я:
— Как вкусно, друг мой! — никогда не ел такого первого! А второе?!.. О-о!.. Во-о-ще пальчики оближешь! — радостно тарабаню языком, облизываясь, вытираясь, успокаиваясь. Хозяйка собирает пустые тарелки. Поворачиваюсь, беру руку своего командира, своего самого лучшего повара на свете, и нежно, мягонько касаюсь с поцелуем её.
— Спасибо мой мастер!
— На здоровье! — ответом летит мне доброе пожелание.
Ну что?.. Первое, второе осилил, и салат малость попробовал... Я место оставляю в середине тела, для чудо-пирога! Приступаю к нему. Мне почему-то его сегодня не преподносят к столу. Сам режь, ломай, рви, скок хочешь!.. Хлопочу с ножом и вилкой, не зная, с какой стороны отхватить себе кусман, кусочище! А жена на половину лица, выглядывает из-за дверного косяка, и как-то изучающе смотрит на меня, и на своё произведение искусств.
Хоть и сытый уже, но хочу попробовать такую странную выпечку, продукт. «Вот молодец!.. Опять что-то новое!.. Тысячи за всю жизнь видел, пробовал, знал. Все они играли цветами: то спелой милой пшеничкой, с поля, неубранной в срок... то слитками золота червлёного... то янтаря обработанного, ещё тёплого... В общем, — типичные, узнаваемые, приятные, свои!..».
А туточки... лежит-покоится на дне формочки, такой тёмно-чёрный, неприветливый, сжавшийся в плоский круглый диск. «Как-то прямо странненько?..», — на себя, слегка оробевшего смотрю со стороны? И… варенье такое же: загустилось, сварилось, чёрным фиолетом запеклось. «Неужели так диковинно задумано?..» — спрашиваю у себя, продолжая поглядывать сверху, со стороны, на неуверенного человечка, с острым в руке. «Постой!.. Постой!.. Где-то... я это видел... близенько картинкой, холстом, эскизом, наброском знал... Да-а!.. Точно!.. Это же чёрный круг Малевича!.. Мало кому известный...
Обычно — воздушные, роскошные, разноцветные — красуются, своего едока ждут. А тут, тонкий, ну до неприличия худ! Явно безжизненный, возможно загадочный, как и его все работы, мазня. Стою, смотрю, пялюсь...
Вопросы, тоже вылезли из головы и сидят на ней, ноги свесили: разглядывают выпечку, никак понять не могут, как можно добиться такого цвета, и такой тонкой печёной фигуры? «Хым-ды-дым!» Чешу за ухом, губами вожу, черепную коробку напрягаю: «Жена обычно, после дневной разлуки, любит от скуки, обо всём поговорить, матушку Россию, родных, милую внученьку с грустью вспомнить...
А тут, какая-то непонятная немота в квартире стоит, возможно ждёт чего-то... Даже кот притих, и носа не кажет сюда, чего-нибудь вкусненького попросить, противно помявкать, поныть…». Ладно!.. Молчу, режу, выкладываю.
— Ты с чаем только ешь!.. — слышу знакомый звук из комнаты.
— Да с кефиром хочу... буду! — уже облизываясь, не громко, тормознуто отвечаю, заворожённо разглядывая тёмный кусок.
«Ух!.. Ну, начали!» Откусываю, начинаю медленно-медленно жевать, будто бы по тонкому канату иду, — боюсь вниз сорваться, упасть!..
— Ну-у... как... вкусный??? — как-то необычно, с особой изюминкой, любопытно, звучит громко её вопрос. Забыв всё на свете, я весь во внимании своих вкусовых рецепторов, памяти.
— А нич-ч-чего!.. Правда, как-то хрустит-похрустывает, и уж больно в теле тонок! Знаешь, зубами не могу разогнаться... Честно... первый раз вкушаю такой… Как ты добилась такого формы и черноты? — боязливо, осторожно глотая, — отзываюсь, запивая кефиром сладкую горечь его.
— В интернете что ль рецепт взяла?
В ответ молчание.
— Честно, первый раз в жизни вижу такой... — удивлённо высказываюсь, напрягая слуховые раковины, чтобы правильно расслышать ответные слова. Опять навстречу одна тишина прилетела, пришла.
Я опять, я снова:
— Слышь Ле!? — Твой пирог, похож, точь-в-точь... на чёрный круг Малевича!
Из-за дверного косяка выглядывает известное лицо. Оно почему-то византийско-плутоватое, взгляд с секретом, с хитрецой. Как нашкодившая девчонка смотрит, с паузой молчит. Глядя на меня вопросительного, медленно жующего, растягивает улыбку от одной мочки уха до другой. Вижу: сдерживает порывы, чтобы не слететь в безудержный смех.
Я:
— Ну-у!
Она окончательно размягчает мимику лица, выдаёт:
— В одноклассниках сидела!
— А-а-а! Тогда всё понятненько, понятно!!! — И по квартире, весело пронёсся наш звонкий, добрый смех. Отчего, окончательно проснулся счастливый Масяня, и заспешил к нам, весь ещё сонный, любознательный, старенький, незаменимый, родной.
Август 2019 г.