Он склонял к ней свою голову и упирался носом в ладони. Спокойный и терпеливый, обученный манерам, джентельмен даже не посмел фыркнуть, выпуская из легких воздух. Рука инстинктивно потянулась за очередным кусочком сахара. Одной рукой она держала его за повод, другой расстегивала сумочку и опустошала её. В это время я аккуратно прикладывал лед к разгоряченной скуле лошади, оказывая первую помощь после ушиба.
- Сколько слов может быть в молчании? Возможно немного, но всегда достаточно для понимания. Она посмотрела на меня. Из-за прищура, взглядом полностью овладело хитрое превосходство некого умысла.
- Что ты задумала? - спросил я её, несколько озадаченный.
Она протянула ко мне руку со словами: "дай мне лед и постарайся прислушаться, о чем говорит твоя лошадь".
Взяв лед в свои руки, она точно также, приложила его в то место, где держал его я минутой ранее. Лошадь рывком подняла голову и отступила назад. При последующих попытках, а их было не мало, она потерпела поражение, но не потеряла терпения, лишь только похвалила коня за преданность.
- Тебе и вправду можно доверять – с этими словами она отдала мне наполовину растаявший лед и с досадой вздохнула ни проронив более ни слова.
- Браво! - цинично смыкая ладони и воссоздавая приглушенные хлопки, я нарушил тишину, нарочно созданную ею. Более я выдержать не мог. Челюсть сводило судорогой. Внезапная лихорадка, сопровождающаяся адской мучительной болью, охватившая мое тело, вырывалась наружу потоком едких слов и, не щадящих уже никого, умозаключений. Испепеляющий взгляд я пытался умертвить, направляя его в землю прямо перед собой, роя могилу с каждым, вновь изреченным, словом все глубже. Её, очевидно, повергло в шок происходящее. Я стал чертовски уязвимым последнее время и с легкостью расстался с присущим мне самообладанием. Хотя она и стояла ко мне спиной, я ясно представлял выражение её лица. От морщинки, закравшейся на лбу до нарастающего напряжения в скулах. Она знала «о чем пойдет речь», поэтому не торопилась уходить. Не усмирить гордыню в моменты поражения, когда ком в горле в конечном счете не оставит места для поступающего, с каждой минутой все меньшего объема, кислорода после пробитых часов разоблачения.
- О чем же говорит ТВОЕ молчание? Такие сюрпризы мне не по душе и тем более тебе не по нраву» - я старался говорить как можно спокойнее. Сдерживал себя тактичностью, выработанной многолетним опытом работы с людьми разного характера. Но гнев проступал, набирая обороты. Мне просто хотелось знать ответы. «Отчего же ты стоишь, когда собралась уходить? Прости, возможно, это и не для твоих милых ушей, привыкших к комплиментам, но у меня для тебя кое-что есть. Признание. Чистосердечное:
Страх гонит тебя. Устья реки переполняет ложь. Твоя вера скоро тебя же и потопит. Чистого рода самоубийство. Твое яркое сожаление невозможно было проигнорировать. И сожаление здесь вовсе не вызвано сентиментальностью. Лишь пониманием того, что доверие - неизменная часть привязанности....»
С каждой минутой гробовой тишины я чувствовал приближение леденящего холода из недр земли. Уши лошади настороженно были обращены в сторону, куда падала тень отчаянья женской фигуры. Она слегка качнулась, поддавшись вперед, как будто щемящая боль слева на секунду лишила её равновесия. Я оглаживал коня по шее и испытывал стыд за то, что ввязался во все это.
- Независимость таит в себе огромную силу. Я не вхожу в круг, подсознательно водящих самих себя за нос, людей, живущих по уставу, который гласит, будто бы счастье имеет привычки» - она стянула с себя перчатки, предназначенные для верховой езды, и побрела по дороге, понурившись, так и не обернувшись.
«Ух ты, ж! Такая молодая! А характер-то не сладкий. А?» - конюх (грузный и невысокого роста мужчина лет 55-ти), закончивший уборку стойла лошади, показался в проеме конюшни. Шероховатые и грубые с виду руки взяли поводья. Расстегивая подпругу и снимая седло, он едва заметно покачивал своей головой, поблескивая на солнце редкой сединой. Плавным движением он стянул уздечку и, вынув железо изо рта лошади, хмыкнул. Спина округлилась и груженный конной амуницией, он заковылял внутрь, бросив через плечо: « Дай ей время, сынок. Время забыть свое прошлое»