Стук топора был слышен на всю округу. Матвей каждую весну колол дрова, чтобы подлатать старый хлипкий мостик через реку возле дома, которая разливалась настоящим морем и доходила, порой, до середины поля. Поле особенно прекрасно весной, когда сырая земля начинает дышать, заполняя свои легкие звонким воздухом. Свежие ростки еще спят, поэтому поле покрыто листвой, которую нанесло ветром из леса, из земли торчит сухая трава, в надежде, что с первым же солнцем она вновь станет зеленой. Ее надежды никогда не будут оправданы, как и надежды Матвея, из-за которых каждую весну он латает старый мост. Дом стоит на самом краю поля, будто перевалочный пункт между ним и суровым лесом. Но до чего, все же, тосклива жизнь между двумя мирами.
В одну секунду размышления и действия Матвея прервались. Он достал из кармана белый хлеб и подошел к воде. В ее прозрачной сути роились мальки и большие пучеглазые рыбины. Матвей крошил хлеб в воду, завороженно глядя, как рыбы открывают свои большие рты. Из глубины на Матвея выплыла большая белая рыба. Он любил ее больше всех и всегда копал для нее червей, в саду под яблоней. Белая рыба ела и уплывала восвояси. Но каждый день она возвращалась вновь. И Матвей знал, что она приплывет.
Но хлеб кончился и рыбы уплыли, маша хвостами. Мужчина вновь взялся за топор.
Болотная куртка Матвея на солнце выглядела совсем ношенной, в пятнах от побелки и с рваным локтем. Щеки, при физической работе быстро приобретали болезненный румянец. Матвей вытирал пот со лба и широко отводил руку назад, чтобы через удар по доске, выместить всю боль и печаль, скопившуюся в этих краях за десять лет.
Доски на этот раз закончились быстро, и пока Матвей перетаскивал их на мостик, еще только приближался полдень. Задумавшись о чем-то, мужчина не заметил, как палец попал в расщелину между опорами моста, и когда он смог его вытащить, то по ладони вниз стекала струя свежей красной крови.
Капли крови окропили камень. Вода, плескавшаяся у его краев, смывала красные капли в общий поток, растворяя их в водовороте.
Матвей плакал, смотря, как вода лижет камень, и после всех пролитых слез, устало побрел к дому, бросив доски прямо на мосту.
Тяжелая дверь в дом отворилась. Так же тяжело вошел в нее Матвей. В углу, у стола сидела, казалось бы, сама Божья Матерь. Лицо девушки было спокойным и светлым.
- Ты кормил рыб сегодня? – звук ее голоса отразился от стен и оконных стекол и наполнил комнату.
Матвей кивнул, утерев нос рукавом.
- Рыб кормить важно. Они делают воду чистой. Мы пьем эту воду, оттого и сами чисты душой и мыслями.
Говоря это, она улыбалась, смотря на Матвея. И взгляд этот был с такой теплотой, будто она глядит на собственное дитя.
Матвей чувствовал взгляд своей невесты. Чувствовал каждой клеточкой тела, чувствовал участившимися ударами сердца.
А подняв свои глаза, он вновь никого не увидел перед собой.
Подвенечное платье Ксении было цвета молочных рек, что летними ночами затапливают поля туманом. Матвей любил выходить на крыльцо перед рассветом и смотреть, как с каждой минутой туман будет отступать от ступенек его дома. Смотреть, как пар оседает росой на спящей зелени. Смотреть, как в свои права вступает заря.
Больше всего на свете Матвей боялся, что однажды белая рыба перестанет приплывать. И наступит ночь. Такая ночь, что не имеет ни конца, ни края. Такая ночь, что не окутана и не убаюкана туманом. Такая ночь, что навсегда.
Крошки хлеба такие хрупкие. Их можно уничтожить водой. Люди такие хрупкие. Их тоже можно уничтожить водой.
В утро венчания Ксения вышла на мост покормить рыб белым хлебом. Мостик, промокший и, казалось бы, еще больше ссутулившийся, скрипел и плакал под легкой поступью девы. Вдруг Ксения вскрикнула, теряя равновесие. Доска под ногой осыпалась, оказавшись трухлявой, Ксения запнулась и рухнула в воду. Капли красной крови окропили камень под ее головой, а жадная река слизывала эти капли и уносила с собой в весенний водоворот.