Документальный рассказ
Табу, в котором мы пребывали на протяжении столетия, не прошло даром. Мы сохранили главное – интерес. И сегодня, когда стали доступны документы, созданные до Октябрьского переворота, мы изучаем и по-новому оцениваем. Сколько там неизведанного, многообразного и поучительного!
ВАСИЛИЙ НИЗОВЦОВ - ОБОЗРЕВАТЕЛЬ
Когда я впервые познакомился с летописным исследованием, сделанным почти полтысячи лет назад, то не смог скрыть душевного порыва: в нем описан знакомый до боли «куток», где я родился и вырос. Там жили мои предки, ходили по лесам, плавали по рекам, жили и умирали. Что может быть дороже! И теперь, когда я снова ступаю по тем местам, то сравниваю настоящее с летописным описанием, и сердце беспокойно стучит: благоразумно ли мы поступаем?
В 1563 году Василий Низовцов – а именно он посвятил несколько строчек в своем обзоре моим родным местам - описывал рубежи Полоцкого повета для московского царя. В его задачу входило изучить южные границы. Из Березины, в районе нынешнего села Домжерицы, он сворачивал в Берещу и держал курс на северо-восток.
Он называл мою родную речку Берещицей, и я думал, что это уменьшительно-ласкательное слово не зря - он, как и я, восхищался красотой края. Но Василия в большей степени, конечно, интересовала не река, а приграничная земля: кто там хозяйничает и «снимает сливки». Налево, помечал он, полоцкие земли, а направо виленские. «А за Берещицей, - писал, - село Свяда боленских панов». Если «Берещицу» я воспринимал, отдавая должное его видению как само собой разумеющееся, то не мог взять в толк другое: почему он хорошо известную мне Свяду «поместил» необычно? Я хорошо знал те места, потому что истоптал в детстве не одни башмаки, и не мог понять: как же могла быть Свяда за «Берещицей», если она за Эссой (Ясой)! Можно ли ему верить?
Тот же вопрос я задал известному белорусскому ученому, кандидату исторических наук Вячеславу Носевичу, посвятившему многочисленные труды средневековой Витебщине: как он оценивает достоверность выводов, сделанных царскими посланниками?
- Они не ошибались, - был ответ.
РИЧЧИ ЗАННОНИ - КАРТОГРАФ
Еще один документ, который я получил недавно на руки, окончательно развеял сомнения.
Мне передали географическую карту, исполненную в 1772 году знаменитым итальянским мастером Риччи Заннони (Джованни Антонио Рицци Заннони). Передал минский картограф историк Лев Козлов, известный в зарубежных кругах как «белорусский Меркатор».
Она стала путеводителем и наглядным пособием к обследованию, которое провел Низовцов.
Мы называли Берещей реку, которая вытекала из одноименного озера в северном направлении и стала прологом для одного из участков Березинской водной системы. Веребский участок грандиозного канала проложили параллельно ей в российскую эпоху.
Но была еще одна река – которую именовали так, как называл ее Низовцов: Берещица. Это был коротенький связующий рукав, тоже – из озера Береща, но касающийся Эссы не там, где мы привыкли видеть, а немного южнее (см. второй фрагмент карты). Протяженность отростка невелика, и он оставался незамеченным на протяжении многих лет, потому что всю последующую историю вобрала в себя главная река – солидная Береща, которая стала путеводной при строительстве большой водной магистрали. Как напоминание о Берещице, осталась котловина - сразу за взгорком, если ехать по Минскому шоссе на Лепель, и три неприметных лесных «блюдца» - озерка, блеском отражающиеся в лучах заходящего солнца. Котловинку, где протекала Берещица, сечас пересекает асфальтированное шоссе, и сразу за Рудней просматривается берег Эссы, где мы в детстве пасли коров и собирали дикую красную смородину – «парэчки».
И теперь понятно, что имел в виду Низовцов, помещая Свяду «за Берещицей» – она действительно там, сразу за Рудней, деревней-спутником. Так старинная карта помогла ответить на волнительный вопрос, однако добавила ряд новых тайн и загадок.
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ РЕКИ
Как невероятное событие, «всплыла» на карте еще одна река, да такая, что впору дивиться. Это Улла – северная магистраль. Увидеть ее на месте Берещи было настолько свехъестественно, что я засомневался в достоверности картографического источника. Ведь определенно известно, что Улла – река среднего междуречья, начинается из Лепельского озера, а впадает в Западную Двину. Увидеть ее в южной оконечности бывшего Полоцкого повета, вблизи Березины, было не то что малообъяснимо, было нереально вообще.
Но она явственно прочитывалась, причем в латинской транскрипции - как Ula R. (см. первый фрагмент карты), и начиналась Бог знает где - под Краснолуками. Там был ее исток. И там же начиналась Esa R. (Яса, Эсса). Получалось, что две значительные реки «шагали» параллельно друг дружке, пока не вступали в белый край берез и не «всплывала» на их пути неуемная Берещица. Получалось, что, благодаря ей, две реки сливались, и одна из них, словно растворяясь, пропадала… а потом возрождалась, но уже в другом месте - за Лепелем.
Диспозиция не укладывалась в голове, настолько была необычной, необъяснимой. Трудно представить, чтобы одна река пересекала все междуреченское пространство – от Березины до Западной Двины, где «на каждом шагу» большое количество разнообразных водоемов: других рек, речушек, озер… А тут выходило, что ее мощное движение было «разобрано» на части, прервано.
Могло ли такое быть?
КУДА ПРОПАЛА УЛЛА?
Снова приоткрыл завесу, «надоумил» Василий Низовцов. Протянув в 1563 году рубеж Полоцкого повета по Ясе (Эссе) до Лепельского озера, он неожиданно выдал: «Яса впала в Улу».
Да любой, кто знаком с лепельскими окрестностями, скажет: между Эссой (Ясой) и Уллой большой разделительный водоем – Лепельское озеро, и две реки не соприкасаются: одна втекает, а другая вытекает.
Но, оказывается, Низовцов был недалек от истины.
Еще одно топографическое издание - российская карта-трехверстка 1866-1869 годов, вышедшая после сооружения в междуречье искусственного водотока, из Балтийского бассейна в Черноморский – поместила линию реки, протянутую к Лепелю с юго-западной стороны, с березинского направления. Она помечена как Гать. Название такое, что представляешь участок движения, далекий от речного: топкий, болотный (на сербском языке «гат» - «сточная канава»). Стало понятно, что топоним отразил судьбу реки, ее превратности: река «обесточилась», замшела. А сегодня и даже ручья не увидишь - настолько перекроена местность.
Что же случилось?
На карте видно (второй фрагмент) – Гать связывала Эссу с озером Луконец: кругленьким, как голубая чаша. Тут уже «придраться» не к чему, слово – самородок, что характеризует первородное состояние. Но в местном наречии прижилось слово «Беседское» - глубоководное озеро, с высокими берегами и чистой водой. Беседское потому, что восточный берег заняла деревня Беседы.
КНЯЗЬ ПРИ ОЗЕРЦАХ
Я вспоминаю детство. Мы часто бродили по окрестностям, воспетым бабушко-дедушкиными воспоминаниями, и ходили к Луконцу. Но не по проселку, который провели напрямую от важнейшего соединительного участка Березинской системы – Веребского канала, а по забытому шляху-проезду, что начинался за околицей и вел лесом. Дорога была заброшенной, по ней мало ездили, и наружу выпирали толстые корни векового бора, край которого охватывал пологий спуск. Мы называли его просто «бором», а Василий Низовцов, за четыреста лет до нас, величал Великим. Он был действительно огромным, потому что занимал довольно приличное пространство между Берещей, Луконцем и Эссой. С этим бором связано много памятных эпизодов – можно написать целую эпопею, но было место, которое интриговало по-особенному. Проходя той дорогой – а она лежала вдоль распадка - нельзя было не обратить внимание на два безымянных озерка. Они красовались в низине, да так, что дух захватывало! Но подойти к ним было непросто: казалось, некий неведомый исполин охранял их покой и безмятежность. Фигурки стройных сосен, сбегая по косогору, тоже застывали как вкопанные, так как почва пред ними колыхалась, грозя затащить в преисподнюю.
Люди любовались озерками издалека, боясь утонуть, не дойдя до чистой воды. А в памяти местных жителей хранилось предание - история о том, что при озерцах жил некий князь. И детвора каждый раз порывалась обследовать дно – а вдруг там несметные сокровища! Недаром же местность называлась Подкнязьем!
Судя по всему, длинная заболоченная полоса с озерками - остатки былой роскоши: бывший проточный водоем, что тянулся вдоль возвышенности-гряды в сторону озера-чаши, к Луконцу, впритык к Великому бору.
БОЛЬШАЯ «УЛЛЬСКАЯ УЛИЦА»
Ula R., действительно, могла начинаться под Краснолуками, идя параллельным курсом с Эссой, но отделенная узкой горной грядой. И путь, частично, лежал через Подкнязье и Луконец, где она резко меняла курс, двигаясь в сторону Святого озера. А приблизившись, снова встречалась с Эссой, сливаясь. Благословленная и приумноженная, Улла широким потоком катила в восточном направлении, в сторону еще одной области с корнем «лука» - в лукомльскую, где встречалась с северной рекой Лукомлей. Далее путь лежал в Западную Двину. Теперь понятно, почему летописцы указывали «Лукомль на Уле». «Ула» - от «улицы», под которой подразумевался большой водный путь: переход из одного водного бассейна в другой.
Но как так получилось, что часть «улльской улицы» оказалась прерванной? Что это – результат катастрофических климатических изменений или люди повернули ход истории?
Регион истока двух рек – это водораздел. Там приходилось заниматься волоком, то есть перетаскивать суда посуху, чтобы попасть в Березину. А Береща – озеро и окрестности, предваряя переход, являлись золотым дном, чтобы «снимать сливки»: получать навар за услуги. Береща лежала на важнейшем, перевалочном, отрезке большого водного пути из одного конца света в другой. Недаром на западном мысе берещинского водоема – озера возник свой Кронштадт: как цитадель от посягательств.
ИЗЫСКАНИЯ ВАСИЛЯ ХАЦКЕВИЧА
Именно в Береще, на Пригожей веретее, местный житель Василь Хацкевич обнаружил следы очень давней стоянки, а раскопки, сделанные позже минскими археологами, подтвердили – найденные артефакты из «допотопной» эпохи, им не одна тысяча лет. Этим летом произвели новые раскопки, в другом месте, но неподалеку. И снова ошеломляющие данные. Руководитель экспедиции археолог Чернявский повез находки в Минск, чтобы изучить их уникальность. Однако уже определенно ясно: в той области люди жили с незапамятных времен! Он же считает, что ушли они оттуда, переселились, вслед за потоком воды. Наиболее вероятный исход – вслед за «широкой улицей», движение по которой сместилось в Эссу.
Начинаясь из-под Краснолук, Улла проходила озеро Берещу и упиралась в горную гряду, что опоясывала расплесканное «море». И было только два выхода: повернув на девяносто градусов, двигаться на запад или прорваться в узком месте, чтобы слиться с параллельной, близлежащей, рекой. Однажды это случилось…
ПОВОРОТ, И КУРС К СВЯТОМУ ОЗЕРУ
Если ехать по Минскому шоссе, то вслед за Руднянским поворотом будет небольшой подъем, а затем пологий спуск в долину, пересекающую путь. Это дельта бывшей Берещи (учтем: не Берещицы!) – так называли в недавнем прошлом водоток, что спускался на север из заболоченной местности и одноименного озера. Теперь реки нет – пересохла. Предки, словно предчувствуя последствия, называли часть северного берега пред устьем Усохами. Окрестности напротив, через реку, были помечены былинными терминами: Великие Пожни, Репище, Курганистики. И там же возвышалась Плоская Гора – исторический объект, возникший сразу за проливом – узким проходом сквозь гряду, что опоясывала Берещу и разделяла два параллельных русла. Она выглядела как сторожевой пост сразу за каньоном, куда при строительстве искусственного водоспуска «втиснули» ветку Веребского канала, а местные жители называли Размылым - словно подчеркивая неординарность события.
Там, где вода прорвалась, на вершине каньона, устраивались народные почитания в Купальскую ночь – будто знаменуя событие. А на пожнях, которые начинались сразу за высокой горой и тянулись к устью в восточном направлении, собирались жители района в один из дней солнцестояния. Пожни именовали Великими, а устье, где они заканчивались, Курганистиками. Откуда эти названия, кто их придумал и ввел в обиход, неизвестно, но околоток поражал былинной сущностью и фантастическим расположением. Как величественна природа!
Там Эсса делала невероятный вираж, приближаясь к своей «спутнице» - параллельной реке, образуя один, совместный берег. А потом удалялась, скрываясь за Великим Бором и держа курс туда же - в сторону Луконца и Святого озера. Текла Эсса, огибая внешнюю сторону горной гряды.
МЕЖА
Василий Низовцов тоже останавливался в месте сближения рек: чтобы выверить курс. Он называл окрестности Точным мхом. Что подразумевалось под словом «точный», сказать трудно. Курганистики тянулись вверх по течению, а вниз шла граница разделенности. Может быть, отсюда исходила точная порубежная черта?
Вся история междуречья – это непрерывные войны за обладание выгодным краем, единоличное распоряжение областью. В 1190 году в районе Городенца, предположительно, произошла грандиозная битва, положившая начало формированию нового государственного устройства. Южная сторона, призвав на помощь наемников, «побила» другую, завладела территорией, после чего управление всем краем сосредоточилось в одних руках. Образовалось Великое княжество Литовское, с центром в Вильно, но удельная разобщенность сохранялась, и каждая из сторон тянула «одеяло на себя», желая самостоятельно распоряжаться водными ресурсами.
Карта Зеннони - это 1772-й год, год «смерти» Великого княжества Литовского (ВКЛ) – в тот год начался передел западных земель: российская империя присоединила часть великокняжеской территории. Но масштабные работы по созданию великого водного пути через междуречье еще не начинались, хотя план уже был – он лежал с давних пор в королевских закромах. А первые значительные преобразования связаны с именем Боны Сфорцы – миланской принцессы, сосватанной за великого князя Сигизмунда I. Она проводила земельные реформы, разрушая княжеские уделы, которые соперничали между собой за главенствующую роль. После смерти мужа Бона Сфорца практически распоряжалась государством, продавая волоки своим приближенным, неимоверно обогатившись.
НОВЫЕ ЛЮДИ - ПАНЫ
Между 1190-м и 1772-м годами – почти шестьсот лет, которые изменили не только состав населения, характер административного устройства, но и преобразили структуру жизни. «Боленские паны», которые занимали южную оконечность бывшей Полоцкой земли, прочно осели в правостороннем прибрежье «большой улльской улицы», расширяя сферу воздействия. Пролегла граница разобщенности, а место, где произошел грандиозный поворот, где произошла великая битва, нарекли Межицей.
Описывая границы Полоцкого повета для московского царя, Низовцов не мог заново сориентироваться: куда вести линию? Вплывши в Эссу, он фиксировал границу «подле Точного мху … и позади Великого бору», и проводил ее по Эссе к Лепелю, но тут же спохватывался и оговаривался, что «от Точного мху… до Улы реки лесу, болшего мху и болота с 30 верст». Не было 30 верст до Лепеля! Никак! В голове обследователя не укладывалась новая диспозиция, сформировавшаяся за триста лет великокняжеского владычества? На Лепельском озере, исконно Белом, изначально полоцком, «литовские люди город поставили»! Низовцов, словно избегая неопределенности, подчиняясь давнему выбору, прочерчивал линию, оставляя Лепель в подчинении Полоцка. Следующий его пассаж был без тени сомнения: «да подле Улы реки рубежем к селу к Межжицам…» Указанные 30 верст и составляли прежнее расстояние.
Камнем преткновения была Береща. «Боленские паны», расселившиеся на правобережье, не спускали глаз с водораздела, близость главной речной артерии была «зубной болью» – не давала покоя.
«РАЗМЫТЫЙ» РУБЕЖ
Береща оставалась в зоне Полоцкого повета, однако четко выраженной границы там не было. В описании грозновских обследователей тоже непонятно. Василий Низовцов полагался на отзывы местных жителей, которые поясняли ему, что рубеж «Полотцкого повета с Виленским» - река Березыня (Березина): «от устья Перелоя (имеется в виду, очевидно, современная речушка Черница, - авт.) до Домжериц». А в последующем, в других источниках для московского царя, пояснялось, что тот рубеж «именно не писан». И непонятно, кому конкретно принадлежала Береща, чрез которую текла «широкая улица Ула».
- Надо понимать, - говорит белорусский ученый Вячеслав Носевич, - что формально проведенный рубеж по Березине не совпадал с границами владений, которые "растеклись" по землям. По левому берегу "верст с 15 а инде 20" тянулись слабозаселенные территории, с мхами и болотами, хозяева которых (центры их имений) подчинялись Виленскому (с 1566 года - Менскому) повету.
Трудно было преодолеть исконную принадлежность, сформировавшуюся издавна. Местность западнее «широкой улицы» была в распоряжении духовных лиц, там доминировали владыки, настоятели полоцких храмов и монастырей. «А от владычных сел (имеются в виду Большие и Малые Дольцы и Путилковичи, - авт.)… к селу к Осетищу, а от села от Осетища к селу к Домжерицам», - писали грозновские обозреватели.
- Есть несколько поздний документ, с описанием владений полоцкого архиепископа, это 1618 год, - поясняет далее Носевич. - Там упоминается граница владычных Долец и Весницка. В березинской стороне они граничили с одноименными селами, которые с XV века принадлежали литовским панам Монивидам и их наследникам. Чтобы отличить, "монивидовские" села называли Дольцами Литовскими и Весницком Литовским. Граница их рассекала, но фактически они контролировались владельцами с литовской стороны. Отсюда и такие затруднения у московских писцов, которые по рекам еще могли проплыть, но пройтись по сухопутным наделам их никто не пускал. О том, что владения лежат, например, справа от Березины, они писали, а о том, что они продолжаются на левом берегу - умалчивали. Теоретически это была Полоцкая земля, но власть Ивана Грозного на нее не распространялась…
КТО УПРАВЛЯЛ ЛУКОНЦЕМ?
Избегая кардинальных мер в переподчинении области, Вильно избрало тактику преобразований, перестроечных действий. Мерами «переключения» сознания можно было изменить обстановку, повлиять на умы людей. Так в области «улицы», наиболее приверженной древним традициям – через Луконец, обосновался бискуп, представитель западной религии. Считается, что он был наделен землями из королевского фонда, однако надо учитывать, что те земли были у кого-то изъяты при потрошении княжеских уделов.
Легенда о проживании под сенью Великого бора, вблизи Луконца, некоего вельможи, не беспочвенна. «В тоим именю маеть гоны бобровые, ловы зверынные, дерево бортное и езы по Крывине и по Березвечы», - писал составитель Полоцкой ревизии 1552 года.
Речь о княгине Соколинской, которая имела «двор Крывину» - «отчызну». Перечисляются люди – слуги ее, и сколько «дымов» - домов имеют. Не есть ли Березвеча – та самая Берещица, отмеченная Низовцовым под Свядой? Соколинские были среди держателей Свядского имения, а в числе других их владений - «именейце» Городец. Не тот ли это Городец, что располагался на Берещице? Конечно, фантазия может приписывать именитому роду что угодно - селений со схожими названиями уйма. Городцы – как ограды – помечали границы удельной территории, стояли в наиболее важных местах. Вспомним, что именно при Городце, пишут летописцы, произошла уже упомянутая нами историческая битва – когда южный князь, с привлечением наемников, напал на северного соседа и захватил срединную Уллу. Почему бы не быть подобным селениям также в других частях «улльского пути»? Еще один Городец есть неподалеку от Луконца.
У Соколинских были имения в разных точках Полоцкой земли. Но вот еще один ассоциативный ряд, связанный с другими именами. Речь о князе Петре Богдановиче (в сноске «Васильевиче») Жыжемском, который «маеть именье, отчызну жоны своее, двор Озерца». К сожалению, имя жены не раскрывается и координаты имения не указываются. Но два других топонима словно из окрестностей Луконца. Помимо Озерца, князь Жыжемский имел еще один двор, дарованный супругой - Бедрыцо, а также владел селом, приобретенным у полоцкого земянина, – Дубровно.
Напрашивается аналогия со знакомыми с детства поселениями. Не есть ли Дубровно – Дубровы, снесенные в период коллективизации? Может быть, «двор Озерца» - и есть древний посад на южной оконечности Великого бора, где протекала связующая «улльская» река.
Еще раз обратимся к фрагменту второй карты. Она была составлена уже после формирования искусственного водотока - Березинской водной системы, и можно не сомневаться в достоверности. Не могли географы не начертить водоемы, питавшие грандиозную систему. На карте ясно видно, что Луконец соединялся с Берещей. Между ними лежало еще одно известное озеро, Оконское, откуда связующая нить - речка вела к Луконцу и Гати. Вот он, маршрут Уллы! Кстати, некий намек на историческую принадлежность таит слово «оконо». В значении "окно" смысла нет - оно не настолько глубокое, чтобы не доставать дна. В средневековых документах оно прописано как «Ohonno» («Охонно»), что указывает на неславянское происхождение. В переводе с финского, датского, английского, голландского «oh no» – это «ой нет». Что бы это значило?
Фантазия снова рисует «улльский след». Варяжский путь пролегал здесь, пока не изменились обстоятельства: что-то повлияло на обстановку, и путники вставали пред выбором - куда двигаться после Берещи? "Ой, нет!" могло обозначать "только не туда!" - не на запад! Был выбор - отчетливо видна развилка: другая "колея" вела к быстрой Эссе. "Раздорожье", перепутье знаменовалось исключительным вниманием. Именно там обнаружено древнее городище, а окружало его таинственное урочище с не менее загадочным названием Кронштадт.
Однако пора снова задаться исходным вопросом: куда девалась та часть реки, почему ее «перекроили»?
ПОКА СУД ДА ДЕЛО...
Обратимся к селу Свяда, которое фиксировал грозновский наблюдатель сразу за Берещицей.
Сформировалась Свяда очень давно. При дороге к Эссе есть возвышенность, по форме очень похожая на древнее городище. А в инвентаре хозяйства за 1720 год упоминаются и «вечистое имение Свяда Городок, или иначе Слобода Свядская», и непосредственно «деревня Свяда». Наличие Слободы, которых множество на Витебщине, объясняется просто. «Слободами» обычно называли места обитания жителей, освобожденных на некоторое время от повинностей, то есть, им давали "свободу" – возможность осваивать новые волоки.
И «слобода», и Рудня - деревня-спутник (где, похоже, добывали железную руду из болотного сырья), и «боленские паны» хорошо вписываются в общую картину переустройства края. Если часть европейцев ехала за океан и открывала там Америку, то другая половина осваивала территории, двигаясь на восток.
Свяда неотделима от главной «уличной» магистрали, но сформировалась при другой важной реке – Свядице.
Свядица сегодня тоже очень неприметная речушка, но сыграла существенную роль. Она тоже впадала в Эссу, но с противоположной стороны – оттуда, где размещались «боленские паны».
Пока виленская власть с помощью бискупа убеждала коренных жителей в правомерности своих действий, другая часть – в лице панов – меняла курс плавания. Междуреченская трасса, после Берещи, сместилась на восток и пролегла через Лукомскую возвышенность, которую до того контролировали независимые князья. Струги и челны-ябойки поплыли по территории «боленских панов», чтобы влиться в Уллу в районе Межицы.
Документ, отысканный кандидатом исторических наук Беларуси Александром Довнаром среди библиотечных рукописей Академии наук Литвы - это судебное дело, в котором мещане Лепельского поместья жаловались королю на препятствия, чинимые Романом Лукомским. Тот преграждал торговцам спуск по Улле, не давая им свободно перемещаться в Ригу на судоходном отрезке своего поместья. Дело относилось к 1612-1613 годам, спустя сто лет после Боны, однако ярко характеризовало обстановку: князья Лукомские пытались возродить верховенство своего удела.
СТРЕЖЕВ НА УЛЛЕ?
Межудельная война велась на протяжении столетий. Куда-то пропало Стрежевское княжество, отмеченное в летописях. Может быть, удел того княжества охватывал как раз исчезнувший отрезок Уллы - «уличного» пути? Он был известен с 1159 года. Существовал также город Стрежев, однако местонахождение до сих пор неизвестно.
«Стрешев» (Стрежев) появился в исторических документах при описании похода Мстислава, сына Мономаха, на полоцких князей: Мстислав «Всеволоду Олеговичу повелі ити съ своею братьею на Стрешев къ Борисову». «Искать его непременно по дороге к Борисову нет никакой необходимости, - обосновывал «отец» белорусской национальной историографии, профессор Довнар-Запольский. – Выражение «на Стрежев» указывает лишь на направление пути, а не на попутный город, подобно тому, как мы говорим: на Москву, на Киев… Эта местность находится как раз за Борисовом…»
А за Борисовом лежали как раз Краснолуки, откуда, если верить древним картографам, начиналась Улла – Ula R….
На снимках: 1) фрагмент карты Заннони, где обозначено начало - Ula R.; 2) фрагмент российской карты, на которой выделены два возможных продолжения улльского перехода после Берещи (соединения с Эссой в районе Свяды и в районе Луконца, где протекала Гать).
03.08/19