Бабушка на кухне печёт вкуснейшие, ароматные блины. Дед стоит рядом и смазывает блины маслом. Ещё секунда, блин свернут, и теряется во рту. Дедушка всегда ел блины с пылу, с жару. Бабушка ворчала - уже полчаса пеку, а на тарелке пусто. Я зашёл к ним тихо и стою в прихожей.
Дверь не закрывали на замок. Только на ночь или когда шли в магазин. Часто и по этим двум причинам забывали. Очень спокойно и уютно. Кто это застал, меня поймут.
Они меня не видят. На стене портрет бабушки в молодости. Громко тикают часы. Потихоньку говорит телевизор. Покой. Уют и запах блинов. Крашенный коричневой масляной глянцевой краской пол. Стены и потолок все в прожилках от многослойности, побелены известью, подкрашенной купоросом. Разувшись, я проходил в комнату, садился за стол и тихонько слушал их разговор. Бабушка даже будучи дома одна, всегда, сколько помню, озвучивала свои действия. - Сейчас заведу тесто, потом помою полы, а после схожу в магазин на четвёрку, - говорила она и бегала туда-сюда по квартире. Не знаю, откуда у неё это было. Всегда говорила вслух, что будет делать, как бы предупреждая кого то невидимого.
Веры как таковой не было, но я её видел. Скорее не Вера даже, знание. Не было икон и молитв. Вытравлено. В один из дней она попросила меня сыграть на гитаре и спеть когда мы будем с ней прощаться. Я, - говорит,- всё буду видеть и слышать. Ты только спой.
Раньше не было ритуальных салонов, прощались дома. Усопшего привозили на всю ночь и сидели у гроба. Зеркала закрывались накидками. Семья, соседи и друзья прощались. Вспоминали отрезки жизни, проведённые вместе, все хорошие моменты. Тихонько разговаривали и верили что усопший сейчас с ними, всё видит и слышит.
Буду лежать в гробу,- повторяла она,- а ты приди и спой под гитару, прошу тебя. Я не выполнил эту просьбу. Не знаю почему. Не верил. Думал стариковское чудачество. В сказки не верил. Библию тоже воспринимал как сказку. До сих пор вспоминаю и мне плохо.
Вот они заметили меня. Обрадованно вскрикнули и начали метать всё на стол. Будто я не кушал несколько дней. Все запасы. Ну и конечно горячие блины с растопленным сливочным маслом и вареньем. Мы садимся за стол и не спеша начинаем чаёвничать. Разговариваем о том, о сём. Я кладу один блин на другой, а между ними смазываю вареньем или маслом, так три-четыре блина. Потом скручиваю это великолепие в трубочку и с наслаждением ем пищу Богов. Бабушка в это время сообщает- Я пойду до соседей. Скоро буду. Угощение! Ароматные, дымящиеся блины на тарелке.
Соседи тоже всегда после того как испекут, несли пироги, блины, любую другую стряпню и выпечку. Почти каждый день благодаря этой традиции на столе свежая сдоба. Война и голод у всех в памяти. Соседи как одна семья. Все знали всех. Помогали чем могли друг другу. Большая коммуналка, в хорошем смысле.
Это был двухэтажный деревянный скит. Он был один из десяти, наверное. Два подъезда, по четыре квартиры на этаже. Квартира без душевой, только туалет. Горячая вода из батареи отопления. Всех квадратных метров в квартире, наверное, тридцать. Две маленькие комнатки и кухня метров пять. В морозы, за окном, в контейнере из бака от стиральной машины, был сделан холодильник. Зимой там всегда было сало! Вкуснейшее сало, с чесноком и черным перцем. Зимой было очень холодно, сало замерзало как камень. Было ароматным и душистым. Сибирь Матушка! Откуда столько тепла? Наверное, это детство.
Я пришёл к ним через стадион школы, в которой учился первые три класса. Много воспоминаний из детства вспыхивают яркими эпизодами в этих местах. Бабушка и дед давно были на пенсии. Не факт что мне удастся понять что это, но они были на пенсии и давно. Ни о каких поездках, путешествиях и речи не было. Не было тогда такого.
В шестьдесят, шестьдесят пять лет человек был глубоким стариком и пенсионером. Дедушка всегда носил тёплое трико и белую майку. Сейчас её называют алкоголичкой. Бабушка в очках и теплом, цветастом халате. Они в свои шестьдесят с хвостиком выглядели стариками. Сейчас в восемьдесят бывают свежее, деды бегают за виагрой и молодухами. Отчего такой скачок? Лекарства, экология и улучшение качества жизни что ли? Маловероятно. Почему так получилось. Уж не продали ли мы чего такого, что нам пару- тройку десятков лет подарили в награду. За что такие подарки? Разрушали Церковь и Веру. За это что ли?
Баба Маруся, сколько себя помню, делала цветы. Не тот ширпотреб, что сейчас продают повсеместно. Китай. Это были цветы ручной работы!
Я ночевал у них часто. Просыпался утром, а они давно "колдовали". На газовой плите радостно горел огненный цветок, стояла большая кастрюля литров на десять, а в ней был расплавленный парафин. Бабушка делала разные цветы с нуля и под ключ так сказать. Для этого было всё, как сейчас говорят: от бинта до ваты. Так и было. Цветная бумага, вата и бинт, медная проволока и ещё куча непонятных материалов. Инструментов было тоже столько, что можно было открыть цех с десятью работниками. Большая чурка с топором, несколько разного размера молотков, выколотки и бульковалки, ножницы с фигурным резом, всяческие отвёртки и шилья.
Смотрел на всё это широко открытыми и не понимал как это работает. Часто она давала мне поручение макать готовый цветок в кастрюлю с жидким парафином. Потом я аккуратно держал цветок, пока с него не стекут излишки и тихонько клал его на газету. Бабушка в это время бульковала. Какое интересное и живое слово. На газовой плите нагревался специальный металлический шарик на длинной ручке и прикладывался к форме, которая лежала на мягкой тканевой подушке из брезента. Лепесток, вырезанный из бумаги, под действием высокой температуры инструмента, двигался как живой. Сворачивался и принимал форму настоящего листика. Творческий процесс завораживал. Буление. Я всегда с интересом спрашивал, что да как. Зачем гофрировать, зачем бахромить и бульковать, зачем парафин? - Парафин позволит цветку жить очень долго»,- отвечала бабушка. - Посмотри, как они похожи,- говорила баба Маруся, показывая мне живой листок и тот, что получился после её манипуляций. Было очень похоже. Она говорила что такие цветы будут жить в пять- десять раз дольше обычных, искусственных, не покрытых парафином. Дольше живых, срезанных, в тысячу раз.
За зиму она заготавливала столько коробок с цветами, что к началу весны одна из двух комнат была почти полностью забита. У неё был патент на торговлю.
На Родительский день продавалось почти всё. То, что не продавалось в Радуницу, раскупали на 9 мая. В каждой семье было кому нести эти цветы. Война своей страшной пастью, проредила семьи до жуткой прозрачности.
Часть денег шла на закупку материалов. Обновление инструмента. Покупались продукты. Мука и сахар по несколько мешков. Сало и соль. Всё лето делали заготовки, сажали картофель, варили варенье и собирали грибы. У нас в Сибири неплохие урожаи дикой и садовой ягоды, грибов и черемши. Был и кедровый орех, за которым ездили в тайгу целыми командами по нескольку семей.
Так и жили. Зимой цветы, летом заготовки. Небольшую пенсию приносила прямо домой женщина- почтальон. Электронных карт не было и в помине. Не было сотовых телефонов. На всё у них хватало времени, самое главное всё делалось не спеша, с чувством, толком, расстановкой. Дедушка Миша даже так и говорил- Делай тОлком, ладОм! Бабушка часто называла его Юра. До сих пор не пойму, почему так.
Не чувствовал я тогда убивающей сейчас суеты. На душе было спокойно и тепло. Души были цельные, живые. Мир от этого казался гармоничнее.
Цветы были не настоящие, искусственные. Стоили мало, стояли долго. Разные цели у живых и мёртвых. Разные.
Мы тогда и мы сейчас такие же разные. Голубые, синие, розовые, красные. Живём дольше, стоим меньше. Мы, как искусственные цветы сегодня. А тогда люди были как полевые цветы, лесные, красно-книжные. Выбираем и вымираем. Но мы не в красной книге. Мы в книге Хаки. Охота началась и давно идёт. Чувства и дружба под прицелом! Под прицелом язык, Великий Пушкинский. Интеллект и душа на мушке.
Кто следующий. Когда господа, начавшие игру, насытятся??? Никогда! Блины, не их пища. Их пища миллиарды долларов и власть над миром! Бессмертные? Конечно нет. Только не помнят об этом.
Горит на плите дорогой газ. Трещат дрова в Русской печи. Повсеместно горит лес. Из за дыма от пожаров, не видно солнца. Трещит по швам наш мир. Сколько ему осталось? Темпы падения ужасны. Мы просто выпрыгнули из самолёта без парашюта. Мы паадааеем. Вниз. Туда где холодно, темно и сыро. Где нет солнечно-блинного диска. Нет Любви и добра? Нет будущего?
Бабушка печёт блины. Она знает, добро всегда победит. На блины соберутся все. Она уже знает истину! Пятнадцать лет как представилась.
Царство Небесное! Живи Вечно баба Маруся и дед Миша. Я буду помнить вас и ваше время. Вас, мои случайные читатели, прошу, помяните их добрым словом. Им только это и нужно теперь!