Погрузка.
— Джерард Уотерс, вы обвиняетесь в жестоком убийстве своей жены, Марии Уотерс. В связи с вашим отказом сотрудничать, к вам будет применена особая мера наказания. К исполнению приступить. – Судья звонко стукнул молотком.
— Повторюсь ещё раз, я не имею отношения к трагедии и буду настаивать на пересмотре дела… – Человек на скамье подсудимого говорил громко, чеканя каждое слово.
По залу прошёл взволнованный шёпот. Процедура «выведения на чистую воду» применялась достаточно редко – судебные приставы словно сами её избегали. Присяжные хранили напряжённое молчание.
Из дверей позади судейского стола вышла невысокая женщина в изумрудном палантине, сделала небольшой реверанс и негромко произнесла:
— Приветствую, господин судья.
— Приветствую, Корнелия. – Отозвался судья. – Приступайте.
Женщина кивнула, подошла к скамье подсудимого, вежливо откашлялась и начала:
— Ричард Трентон Чейз, убивший шесть человек за месяц, был прозван «вампиром из Сакраменто» за то, что пил кровь своих жертв. Джон Уэйн Гейси участвовал в изнасиловании и убийстве по меньшей мере тридцати трёх подростков, известен из-за использования клоунского грима и костюма при заманивании жертв. Александр Пичушкин, русский серийный убийца, размещал фото своих жертв на клетках шахматной доски.
— Это какая-то психологическая уловка? – с должным гонором подал голос подсудимый. – Напомню, этому делу была дана строгая юридическая оценка…
— Георг Иоахим Кролл, – продолжила женщина, не заметив выпада, – серийный убийца и каннибал, утверждал, что ел плоть своих жертв, чтобы сэкономить на еде. Деннис Рейдер, перед убийством связывал и пытал своих жертв, а после сообщал подробности газетам и полиции. Генри Ли Лукас, начал свою деятельность с убийства собственной матери. Как вы себя чувствуете, Джерард? – завершила женщина заботливым тоном.
— Как в корзине с грязным бельём… – из тона человека напротив пропал прежний гонор.
Стирка.
— Чувствуйте. – Кротко произнесла женщина и повернулась лицом к залу.
В ту же секунду судебную тишь разорвал душераздирающий крик, заставив зал вздрогнуть. Джерард брыкался, царапал лицо ногтями, пытался вырвать себе волосы и кричал, как от незримой пытки. Женщина осматривала зал с беспечным выражением лица, каким-то чутьём давая понять, что так и должно быть.
— Дяденька, нет, пожалуйста… Нет, возьмите, это всё, всё, что у меня есть… Пожалуйста, у меня семья, дети… Я отдам, я всё отдам… ХВАТИТ, ХВАТИТ!!!
Подсудимый выл и ревел без единой на то причины. По залу пробегали взволнованные шепоты и обрывки фраз.
В один момент Джерард вскочил с места и будто впервые оглядел зал, взорал и попытался покинуть место. Двое охранников силой удержали его, пока он почти нечленораздельно визжал:
— Я, ****ь, ненавижу этих людей! Всех! ВСЕХ! Выпусти меня! ВЫПУСТИ!
Зал взбудораженно шумел, мало поддаваясь настойчивому стуку судейского молотка. Подсудимый корчился и выл, и в одну секунду вырвался из рук охранников и разорвал на себе рубашку.
— Господи, он же весь в волдырях… – заметил некто.
И действительно, всё тело подсудимого было покрыто белесыми волдырями на раскрасневшейся коже. По расцарапанному лицу бежали струйки крови. Женщина напротив подсудимого встрепенулась и рукой подала знак охране. Персонал скрылся за дверью, из которой она вышла.
Громогласный крик и стук молотка наконец утихомирили зал. Женщина в палантине учтиво кивнула судье и повернулась к подсудимому. Тот заметно притих, установив с ней зрительный контакт, и лишь продолжал периодически всхлипывать. В зал вернулась судебная тишь.
— Что вы чувствуете, Джерард? – мягко спросила Корнелия.
— Как будто бы меня скручивают, сжимают, выворачивают наизнанку. Это очень, очень больно. – Голос подсудимого дрожал. – Я был каждой жертвой маньяка, каждым обманутым партнёром, через меня прошла вся, вся боль этого мира. И эта адская жара. Боги всевозможные, я думал, это никогда не кончится…
— Чувствуйте, Джерард. – В этот раз в беззлобный тон женщины вкрались стальные нотки.
Полоскание.
— Господи, господи…
Подсудимый едва слышно повторял одно и то же слово, положив голову на стол. В зале воцарилась гробовая тишина.
— Я такой урод.
Корнелия тяжело оглядывала зал. Беспечность испарилась с её лица, как пар с поверхности чая. В какой-то момент Джерард разрыдался. В образовавшейся тишине его завывания звучали даже громче прежних криков.
Затем он еле слышно позвал её.
— Вы знаете, я всегда был лидером. Люди подчинялись мне и шли за мной ещё с начальных классов. Так было и в колледже. Так есть и сейчас.
Джерард глубоко вздохнул, вытер лицо рукавом и продолжил:
— Это чувство власти ни с чем не сравнится. Оно опьяняет и приближает к богам. Когда мне было пятнадцать лет, я с компанией сверстников подстерёг какого-то бродягу и забил его до смерти камнем. После этого моя жизнь больше не могла быть такой, как раньше.
Зал беспокойно перешёптывался. Корнелия внимательно наблюдала за подсудимым – в их условной исповедальной кабинке были лишь они.
— Осознание того, что я убил человека, пришло ко мне той же ночью. Это было странное, потустороннее ощущение, будто я больше не имею права находиться среди людей. Но именно в нём раскрылась моя тяга к власти. Я больше не мог находиться среди людей по той причине, что примерил на себя роль бога.
Весь покрытый волдырями, окровавленный, в изорванной рубашке Джерард был пугающе спокоен.
— Однако власть через убийство – это слишком просто, и к тому же чревато последствиями. Я выбрал иной путь. Я играю людьми, как шахматными фигурами. Я хожу по головам. Я предаю, изворачиваюсь и лгу. За эти годы я успел заработать приличный капитал и репутацию. Всё это ценой сотен поломанных судеб. Знали бы вы, сколько людей живёт в нищете и грязи из-за меня.
Зал охнул, кто-то начал выкрикивать подсудимому оскорбления. Понадобилось некоторое время, чтобы успокоить особо ретивых.
— Власть для меня как наркотик. Мне никогда не было достаточно. В конце я хотел, чтобы под моим ботинком оказался каждый. Пока…
Джерард затих на четыре минуты. К тому моменту, как он начал говорить снова, шум в зале полностью стих.
— Пока я не встретил Марию. Она была первой, кто мне не поддался. Она была совсем не такой. Не корыстной, не алчной. Знаете, в пищевой цепочке всегда найдётся рыбка покрупнее, но она словно не была рыбой вовсе. И это было для меня вызовом.
Корнелия заметила, что на глаза подсудимого снова навернулись слёзы.
— Она… она была ангелом. Я пытался задавить её, играл перед ней десятки ролей, как привык, но ей не было это нужно. Ей нужен был я настоящий, без уловок и притворства. Уж извините за сопливую поэзию, но она была искренна и чиста – настолько, насколько был грязен я да и вообще каждый в мясорубке современности.
Теперь он звучал не холодно и отстранённо. Напротив — сейчас Джерард делился чем-то откровенно личным и даже постыдным. Корнелия видела, что каждое слово причиняло ему боль.
— Я замечал, что начал меняться. Внутренняя злоба и тяга к кровожадности отступала, взамен к ним приходило спокойствие и… эмпатия? Я начал сопереживать людям, и это было чертовски странное ощущение. Желание причинить боль окружающим глушилось, ведь я сам чувствовал эту боль. Я даже заставил подчинённых оснастить мой завод этими идиотскими экологичными фильтрами, представляете?
Подсудимый затих на долгое время, опустив голову в ладони на столе. Когда он заговорил снова, его голос сильно дрожал:
— После медового месяца она предложила делегировать бизнес, переехать в какое-нибудь тихое поселение и заняться хозяйством. И тут я понял. Она едва не вытащила меня из всеобщей борьбы за власть, из круговорота унижения и боли. Она победила меня, даже не участвуя в игре, понимаете? Во мне, клокоча, проснулась моя природная тяга к власти.
Джерард с усилием сглотнул и продолжил:
— Это… это случилось в ночь перед нашим переездом. Она мирно спала в нашей кровати, пока я не рубанул её топором по ключице. Нанося удар за ударом, я чувствовал истинное наслаждение, доминацию над её беззащитностью, видя, как ярко блестят её глаза от потерянности и страха. В конце я расколол ей лоб и затылок обухом топора.
Зал оглушительно молчал. Корнелия смотрела Джерарду прямо в глаза, и видела искорки, которые загораются в человеке лишь раз в жизни – либо перед лицом смерти, либо перед лицом новой жизни.
— Всё, всё время до нынешней минуты я считал, что поступил как должно. Что я выжил, как сильнейший. Что я одержал верх. И только сейчас я чувствую, насколько я проиграл. Насколько это мерзотно и низко. Насколько фальшивой была вся моя жизнь. Убив её, я поднял руку на бога, а не сам стал им.
Подсудимый поднялся со своего места и повернулся к скамье присяжных:
— Господа присяжные, я приму любой ваш приговор. Господин судья, я предоставлю все необходимые улики для закрытия дела.
Зал словно очнулся от дрёмы. Шёпот в моменты перешёл в голос, голос – в крик, и яростно стучащий молотком судья не мог перекрыть усиливающуюся какофонию.
— Что вы чувствуете, Джерард? – спросила Корнелия, не пытаясь перекричать нарастающий шум толпы.
— Словно всю грязь, что во мне была, вымыло мыльной водой. Теперь я полностью чист.
Корнелия несильно поклонилась ему и неспешно вернулась в зал заседаний. Конвой вывел блаженно улыбающегося Джерарда.
Отжим.
Через шесть лет Джерард Уотерс выйдет по условно-досрочному за примерное поведение.
Через семь лет пройдёт пилигримом по пути Сантьяго через весь север Испании.
Через десять лет его можно будет найти в маленькой деревушке на западе Уэльса. Бывшая акула бизнеса живёт в местной часовне, разводит овец и ежедневно проводит служение для местных жителей, уже, в общем-то, ставших его названными братьями.
В его сердце больше не будет зла.
***
Корнелия достала из стиральной машинки тряпичного Джерарда и, немного погодя, слабо улыбнулась. Оказывается, она забыла поменять режим, и стирка проводилась в горячей воде.
«Вот откуда волдыри по коже», – вдруг осенило её.