Ежегодно, летом, в гости к нам приезжали родственники из Кемеровской области. Хотели отдохнуть на Чумыше, порыбачить, позагорать на горячем песочке, отведать ушицу, сидя у вечернего костра, и загрузиться медом с таежных пасек.
Сидим за столом семьей, вечеряем. Бешено залаял Бобка, загремел цепью, послышался голос: «Цыть, ты, окаянный, опять меня напужал!»
Отец выскочил из дома на улицу, прикрикнул на собаку, встретил почтальона тетю Нюру Баранникову.
— Зараза, сколь к вам хожу, никак меня запомнить не может! — ворчала тетя Нюра, — и прикармливала его, все равно гавкает!
— Порода такая, видать, на нас тоже, иногда, спросонья разгавкается, — отрабатывает косточки! — со смехом сказал отец, — проходи, не тронет!
Прошли в избу, мать усадила гостью за стол. Налила чаю, заваренного из смеси трав душицы и зверобоя, сдобренного смородиновым листом. Достала из кастрюльки пироги с земляникой, стала угощать. Заведено так в Сибири — пригласи гостя за стол, покорми, напои, а потом уже расспрашивай, что, да почему.
Съев пару пирожков, и выпив кружку чая, тетя Нюра поблагодарила мать. Заглянула в свою необъятную почтальонскую сумку, и достала голубой листочек телеграммы.
— Что там, Нюр? — с волнением спросила мать, — добрые ли вести?
— Добрые, добрые, — успокоила почтальон, — распишись-ка, тута, — указала ногтем место подписи.
Мать развернула листочек, и волнуясь, прочитала текст: «Приезжаем 20 июля. Провкины.»
— Всё понятно, приедут за первым медом, — сказал отец, будем встречать! — Завтра заколем подсвинка, будет чем попотчевать.
Гости прикатили точно в срок на двух стареньких «Москвичах - 412». Задние сиденья были убраны, а вместо них погромыхивали пустые фляги под мед.
После традиционного ужина из свеженины под домашнее вино, начались разговоры о новостях в городе, селе. На другой день отец позвонил в Новокаменку знакомым,и попросил связаться с пчеловодом, который каждый год продавал мед в Кузбасс. Хотел предупредить, что приедут гости.
Днем съездили на Чумыш, купались, загорали, поймали бредешком пескаришек, и сварили уху. Переночевав, поехали в Новокаменку к пасечнику за медом. Посадили его в машину, и покатили в тайгу на пасеку по пыльным дорогам, мимо лугов и колков. У домика нас встречали пара здоровенных, лохматых кобелей.
— Посидите в машине, я сейчас их привяжу, иначе покусают, — предупредил пасечник.
Привязал собак, и пригласил нас в домик. Зашли в прохладу помещения, пропитанному запахами воска, меда и прополиса — непередаваемыми ароматами пасеки.
Хозяин усадил нас за стол, а сам нырнул в омшаник, и вынес трехлитровую банку медовухи. Мы достали свою домашнюю снедь — привезли колбасу, — дефицит в богатом мясом селе. Выпили по стакану янтарной, ароматной жидкости, пообедали, стали вести разговоры о житье-бытье.
Мя-я-я-у-у-у!!!- раздался из подполья басовитый рёв. Все аж, вздрогнули от неожиданности…
— Эт мой Трофим, — учуял запах медовухи, зараза, просит налить, — пояснил пасечник.
— А разве коты пьют? — с удивлением спросил гость Иван, — ни разу не слышал такого!
— Сейчас, вот, убедитесь сами, — сказал хозяин, — кис, кис, кис, Трофим, вылазь, налью!
Из подполья вылез громадный , пушистый сибирский кот, сильно смахивающий окрасом на рысь. Такие же подпалины по бокам, хвост короткий, кисточки на ушах. Такого встретишь в тайге, подумаешь, что точно — рысь!
Кот вальяжно, по-хозяйски, прошелся по комнатке, обнюхал наши ноги, и уставился желтыми глазами на хозяина. Тот налил в кружку медовухи, из нее плеснул граммов сто в консервную банку. Кот, как заправский алкоголик (только не трясся), мигом вылакал налитое, утробно потребовал еще. Пасечник долил еще грамм сто. Кот управился и с этой дозой, уселся на домотканный половичок, стал усердно умывать усы и уши.
На кота все смотрели с нескрываемым удивлением — надо же, кот-алкаш!
— А кот у меня еще и дрессированный! — с гордостью сказал хозяин, — смотрите!
— Трофим! — громко окликнул кота, — поздоровайся с гостями!
— Мяу! — коротко ответил кот.
— Трофим, покажи, как бабы пьяные ходят!
Кот встал на четыре лапы, шатаясь, сделал шага три, резко упал на бок, даже половицы вздрогнули.
— А, ну, еще! — потребовал хозяин.
Кот поднялся, опять сделал несколько шагов и рухнул на второй бок.
Избушка затряслась от хохота мужиков.
— Погодьте, щас увидите еще не то! — остановил смех хозяин, — смотрите!
Вдруг резко крикнул: «Александров!»
Кот из лежачего положения, как заправский гимнаст сделал резкий подскок, гребанул всеми четырьмя лапами по тканой дорожке, которая змеей отлетела к двери. Закогтившись за неокрашенные доски пола, оставив глубокие борозды, пулей устремился к отверстию в полу, ведущему в подполье. Гулко ударившись головой о стену, исчез в подполье.
Трудно описать смех, понесшийся из избушки… Просмеявшись, стали расспрашивать пасечника, как он обучил кота пить и вытворять цирковые номера.
Хозяин, вытерев от смеха слезы, рассказал, что заметил страсть кота к медовухе давно. После выпивки обязательно оближет все стаканы, если их не вымыть,и постоянно сидит в омшанике у фляги.
У меня и собаки медовуху пьют. Даю понемногу, раз в недельку, — пояснил он, им веселее становятся!
— А что за Александров? — спросил Виктор, второй гость.
Пасечник помрачнел лицом, залез пятерней в бороду, почесал щеку.
— Это был у нас начальник милиции, мужик крутой, гонял самогонщиков по-черному. Чуть что, сразу в рыло, — ткнув себя пальцем в щеку, сказал хозяин, — а кота приучил: налью ему медовухи, наступлю на хвост и кричу: «Александров, Александров!», — так приучил кота убегать, когда услышит это слово. Посмеялись снова, пошли загружаться медом. Поставили четыре фляги, рассчитались с пасечником, договорились о следующей встрече, и покатили домой, обсуждая увиденное.