19...11.29,четверг.
Я в Перми.Впервые. Приехал в понедельник около 3-х ночи и до первого трамвая маялся на вокзале. Здесь много несчастных людей, бродяг. Первого из них, увиденного мною, до самого паха безногого и привязанного к маленькой, низенькой тележке, втащили с улицы две потрёпанные девицы с сигаретами в зубах. Прислонили его к батарее отопления, убедились, что инвалид жив, покурили и ушли. Человек без ног зашевелился, сполз с тележки, обнял тёплый металл, застонал, отогреваясь. Он прижимался к батарее то одной щекой, то другой. Шапки на нём не было, спутанные волосы забиты снегом. Потом он закурил у прохожего и зычным голосом попросил подсобить ему влезть на свою тачку. Прохожий поднял его и, как коробку, поставил на место. Не успел он отойти, как тележка вдруг выскочила из-под несчастного, и тот опрокинулся на спину. Замычал что-то, и я понял, что он сильно пьян. Прохожий вернулся, отставил свой чемоданчик и снова усадил бродягу. Качнувшись из стороны в сторону, тот опять опрокинулся. Я подумал, что водка валит с ног и безногих. Прохожий махнул рукой, взял чемоданчик и удалился. Бродяга выматерился вслед ему. Ушёл и я.
В зале ожидания сел на лавку около буфета и автоматов с газировкой. Уже было раннее утро, прибывали первые электрички. В зале стало многолюдно, шумно, запахло перегаром. Мужики и молодёжь образовали толпу около автоматов. Жадно пили воду, похмельно шутили, хвастались выпитым накануне, жаловались на головную боль.
Потом я обратил внимание на молодую женщину, сидящую передо мной. Она спала. Приткнувшись лицом к её коленям, спала и её дочка лет пяти. Обе в валенках, одеты очень бедно. Руки у матери грязные, нос клюковкой, на носу круглые старушечьи очки, в руках сморщенная сумка из дерматина, ноги в чёрных чулках – тонкие, слабые. Тоже бродяга, решил я. Подумал о своей Анечке, и до слёз стало жалко эту несчастную маленькую девочку, так доверчиво и преданно прижавшуюся к своей маме. Попытался представить её лицо. Мне хотелось, чтобы оно не было похожим на лицо матери. «Оно, должно быть, умное и печальное, - решил я. – Девочка, наверно, понимает, что её мама несчастна. Она вырастет и спасёт её, и сама станет счастливой». Стал ждать, когда они проснутся. Так хотелось мне увидеть лицо девочки! Ждал, глаз с неё не сводил. Несколько раз она шевелилась, устраивалась поудобнее, но лица не открывала.
По радио объявили посадку, мамаша девочки проснулась, огляделась, сонно и тупо мигая глазками, и разбудила дочку. Тут я заметил, что на неё были устремлены и тревожные взгляды моих соседей. Девочка подняла голову, зевнула, молча посмотрела на мать, потом на меня. Как стон, пронёсся общий печальный вздох увидевших её глуповатое бледное лицо. У девочки был только один глаз, другой закрывало безжизненное веко! Её ждала судьба матери. Никогда их не забуду.