Теплым солнечным воскресным утром, мама, обычно спокойная и уравновешенная, а сегодня решительная и сосредоточенная, намывала купленным по большому блату пахучим заграничным средством оконную раму, изрядно потертую и побитую многотрудным ходом безжалостно восходящего времени.
Многое повидало это окно из особого дома, скроенного по лекалам пятьдесят четвертого.
Когда-то струганная и свежеокрашенная, пригнанная и подогнанная, а теперь потрескавшаяся, посеревшая и разбухшая от холодных дождей и талого снега, с облупившейся краской и въевшейся копотью, рама вела себя как старая, сварливая соседка. упрямо настаивающая на своем и не поддающаяся ни на какие уговоры.
Тополь, заботливо высаженный победителями после войны, с годами добрался до четвертого, а затем двинулся выше, попутно заслонив раскидистой зеленой кроной всякую летнюю перспективу. Скоро полетит пух, и раму задраят наглухо, оставив открытой разболтанную форточку с марлей в проеме.
По воскресеньям большая квартира погружена в сонное царство аж до девяти.
Когда еще проснутся, выползут по одному из ванной, шумно уберут постели, и потянутся на кухню.
Пройдет немало дорогих минут пока папа в аккуратном мельхиоровом кофейнике сварит кофе, и запах арабики расползется по всем закоулкам.
Следом на уставшей до черноты, прокопченной керосиновыми летами сковородке поджарит до теплой румяной корочки гренки, и мама позовет завтракать.
Мы усядемся за круглый стол, привезенный дедом из побежденной Германии, мама аккуратно расставит сервизные тарелки, тонкими ломтиками нарежет пошехонский сыр, выставит варенье, сваренное из собственноручно собранных лесных ягод и трепетно сохраняемое для подобных случаев в глубине трофейного буфета, и обязательно спросит о планах на сегодняшний день.
Ведь, кроме мытья окон предстоит трудный поход на базар, уборка и уроки, а вечером большое купание с бадузаном.
Тогда, в старое время, это был единственный и неповторимый выходной.
В детстве заставляли учить стихи. И стоя на стуле рассказывать. Коронкой стал "Кит и Кот". До сих пор не знаю, о чем речь, но на праздниках собирал аплодисменты. Само собой, совершенно не нравилось. Но со взрослыми бесполезно.
В шестьдесят восьмом школа. И там стихи. Как-то задали Арину Родионовну. Мучился страшно. Строчки не шли в голову. Отец бегал по стенке. Вслед полез пришедший в гости Арон Михайлович. Он работал заведующим постановочной частью Челябинского драматического театра. Пушкин - отец русской поэзии, а ты...
А я тупо пытался выучить то, смысла чего не понимал совершенно. Неужели нельзя нормально написать: Коля пошел к Ване играть в солдатики. И все. Какая разница, что в небе. Вифлеемская звезда или буря мглою.
Также не разумел зачем писать красивыми буквами, раз, ставя знаки препинания, два.
Первым стихом самостоятельно пролезшим в голову стало Бородино. Брат Гоша, годом старше, рассказал. Заело. Реально выучил пол-поэмы, однако на стул никто не звал, и в ладоши не хлопал.
Следующим, Валя-Валентина. Твердый, несопливый ритм и бешеный ветер праведной войны молодых. Огонь, страсть, порыв.
Гренада. Услышал в исполнении Нади Высоковской - ведущей актрисы тогдашнего стэма. Наповал, до ночного бреда. На уроке вместо читки спел. Неправильно, срывающимся от волнения голосом. Плевать. Гренада стучала революционным шагом, влекла в красные закаты, делала близким человека с ружьем. Братом.
Тогда же острым, ржавым винтом врезалось "Знаешь, Зинка, я против грусти, но сегодня она не в счет. Где-то, в яблочном захолустье, мама, мамка твоя живет..."
Друнина, над которой по-молодости, по-глупости, с чужих слов, ерничал. Дурак.
"Я завещаю правнукам записки, где высказана будет без опаски вся правда об Иерониме Босхе". Антокольский. До сих пор не отпускает.
Поднятая целина. Не до конца. Школьными кусками и анекдотами про деда Щукаря.
Вообще, целина - объект шибко художественный. Другой, возрожденческий, малоземельный мастер ее выразил. Воспел. Так и назвал. "Це-ли-на". Тоже не освоил. Казалось, невозможно, хуже не бывает.
В институте - "советское право". Чтобы сдать, достаточно выучить гимн. Зубрили, друг другу рассказывали, сдали. На следующий день как рукой. Союз нерушимый республик свободных... Стоп.
Схлынуло время, глазки открылись.
Это нужно срочно прочесть, говорила Ира, засовывая в походную сумку томик Толкина. Мы даж собаку Фродой назвали. Две страницы за пятнадцать дней.
Гарри Поттер. Ах, как интересно, свежо, оригинально. Три абзаца. Не лезет свежесть. Благо, младший умял. Стоит, полку занимает.
Разрыв, отрыв, сдвиг, антропология.
В глубинной Африке существует племя, где у человека самосознание включает не только тело и приписанные ему свойства, но и животных, птиц, рыб и даже соплеменников. Еще цветы с деревьями. Там нет Другого. Совсем. Поедая мясное блюдо человек тих и смиренен. Он ест себя, ибо так устроено настоящее. Без всякого сальвадора удали, даже без ложечки.
А что, Владимир Владимир, наш, Маяковский написал "Хорошо". С кем не бывает. Не знал, чертяка, чем дело обернется. Вдоволь еды, вдоволь одежды.
Сейчас о другом. О собственно хорошо или хорошизме. Штука, посильнее фауста.
Убежденный в собственной хорошести человек практически недоступен. И оболочка у хорошизма крепкая, броня. Чиркнул доносик, пару метров жилплощади прибавил, и сделался еще лучше. Ради правды, страны и детей. Главное, не для себя.
Хороший, это скромный носитель добра и справедливости. Здесь его правда. Но только в пределах малого круга. Собственной жопы.
Именно хорошизм делает неразличимым, банальным зло. Плохие - всегда они. И это понятно. Хороший, а на самом деле лучший, хотя об этом громко говорить не принято, постоянно сталкивается с несправедливостью, поскольку другой, который по определению хуже, живет лучше его. Хотя сам, сука, ничтожество или подлец. Если бы "там" узнали каков он на самом деле, быстро статью подобрали.
Согласитесь, лучшее, как самооценка, мертво. Его нельзя улучшить, некуда. Все олимпиады уже выйграны. Абсолютно. Поэтому мерило остальному. Слепо и глухо.
Дорастите, тогда поговорим. Обидчиво, придирчиво и несносно. Но главное, воспрещает вопрос о самом себе.
Непознаваемо. Исключает даже тень намека на бытие. Не верит, и поэтому постоянно обмануто.
Все проще. Быть легким на подъем, стремительным в движениях, острым на слова. Вставать с петухами, работать в бешеном ритме, все успевать. Уставать на работе хорошей, трудовой усталостью. Победителем возвращаться домой, пить вечерний кофе, одновременно выслушивая домашние новости и отчеты о покупках.
Знать, что обязательно наступит завтрашний день, и он будет наполненным, активным, богатым на события.
Никакой седины, живота, сонливости, недомогания. Всеми зубами откусывать крепкое, сочное яблоко, и смеяться во весь опор.
С удовольствием открывать шампанское, вдыхать его щиплющий аромат, ощущать покалывающие глотки. Там, в бокале с шампанским растворен прекрасный вечер, - это же очевидно.
Приглашать друзей. Обязательно шумных и жадных на жизнь, с веселыми анекдотами, историями и событиями. Пусть приходят детьми, женами, подругами и родителями. Дай бог здоровья и долгих лет.
Забыть электронное, - есть же гитара, голоса, руки.
Пусть по дому бегает собака, скрипят половицы, в подъезде стоит запах стряпни, а белье, весело порхая, сушится во дворе.
Там, во дворе, турник, теннисный стол и горка. А за углом автоматы с газировкой и киоск с мороженным. И высунувшись в форточку кричит мама.
- Влад, домой, пора обедать.