«И вновь пришла беда на землю русскую.
И вновь стали собираться добры молодцы».
Мудр, «Летопись Времён», том XXI, глава 17.
- До завтра! - сказала Ночь уносящемуся вдаль Вечеру и заступила на вахту. Скорый фирменный поезд №055Ы, среди пассажиров по старой привычке до сих пор именуемый «Енисей», следовал по маршруту «Красноярск – Москва», набирая обороты и увозя засыпающих пассажиров из до сих пор заснеженного крайцентра одной шестой России в весну сиренево-ландышевой Москвы.
На тёмном, замёрзшем и украшенном невероятной красоты зимними узорами стекле двери тамбура, в самом её центре, появился маленький, едва заметный огонёк. Он то гас, то снова зажигался, напоминая одинокого светлячка, потерявшего своих друзей. И вот, когда огонёк перестал мерцать и начал светится ровным зелёным светом, стало ясно, что это и есть настоящий светляк.
Светлячок осмотрелся по сторонам, будто бы хотел удостовериться, что его никто не видит, потёр передние лапки, поправил фонарик, который держал следующей парой ножек, и начал двигаться по поверхности вагонного стекла так, как двигается наносящая на «болванку» будущей грампластинки звуковые дорожки головка рекордера. Перемещение шло быстро, по направлению часовой стрелки, светлячок то и дело встряхивал затухающий фонарик, оставлявший светящуюся дорожку на стекле.
На столах, постукивая в такт колесам алюминиевыми ложками, высились верные спутники всех дальних железнодорожных путешествий - граненые стаканы в массивных подстаканниках. Образуемый ими хор пел пассажирам «Поездную колыбельную»: «Ты–ты, тывдых. Ты–ты, тывдох…». Поезд постепенно окутывала заступившая на вахту ночь.
Светлячок удалялся всё дальше и дальше от центра стекла. Когда он оказался у самого его края, остановился, обернулся, посмотрел на дорожку, напоминающую светящуюся зелёным светом грампластинку, и как довольный своим полотном художник, сделал движение передними лапками, напоминающее движение рук живописца, вытирающего вымытые кисти. Затем он ловко спрыгнул на ручку вагонной двери и выдул из почти потухшего фонарика остатки света в сторону светящейся дорожки, которая тут же стала похожа на большой огненный блин, поверхность которого переливалась всеми цветами зелёного спектра.
Мужчины и женщины, возвращались с вахты и, погружаясь в сон, начинали строить планы на отпуск. Кто-то, уже лёжа прямо здесь в поезде, перекрывал крышу, ремонтировал дом, сажал грядки, высаживал розовые кусты и ставил новый забор. Кто-то покупал новую машину. Кто-то начинал ощущать «мандраж абитуриента» перед поступлением своего чада в институт. Кто-то уже накачивал надувной матрас на тёплых морских волнах. Кто-то ехал к родителям в деревню и жадно вдыхал вкусный сельский воздух. Но были и такие, кто не спал в эту, как потом оказалось, волшебную ночь. Да что там ночь - вся эта поездка оказалась богатой на странные, не вписывающиеся в обычный уклад жизни события, которые в последствии коренным образом изменили судьбы многих и многих людей.
Светлячок спрятал уже совсем потухший фонарик под крылышко и стал устраиваться поудобнее на дверной ручке словно он зритель, пришедший на театральный спектакль, а ручка - его мягкое и удобное кресло в восьмом ряду. Когда светляк окончательно умостился, он сложил передние лапки на груди и стал смотреть на светящийся диск, как на занавес. Было видно, что пришёл он не на премьеру, зритель восьмого ряда будто смотрел это представление уже в сотый или даже в тысячный раз.
И вот…Начиналось! Занавес разделился ровно пополам, и две тяжёлые портьеры начали разъезжаться в разные стороны. Кружащийся по спирали вихрь из снежинок и ярко-бирюзового света ворвался в пустой тамбур вагона-ресторана из просвета и юркнул в прошныр, образовавшийся между двумя полулиниями образовавшегося портала.
В вагоне-ресторане сидел мужчина и меланхолично держал в руке бокал с коньяком. Он ехал с вахты в свою московскую квартиру. Давно пустую и одинокую. Даже собаку или, на крайний случай, рыбок позволить себе завести её обладатель не мог. Слишком подолгу он отсутствовал. Вахтовик крутил в руках наполненный снифтер, задумчиво смотрел на темень проносящихся за окном пейзажей, вздыхал и вливал в себя очередную порцию напитка. Чуть позже туда же пришла женщина и, заказав бутылку шампанского, села за соседний столик. Она собиралась отмечать свой Новый год одиночества. Когда ей принесли заказ она ловко, без хлопка, не пролив ни капли напитка, открыла бутылку «Крымского полусладкого». Увидев это, Вахтовик мог бы сказать, что шампанское так могут открывать только одинокие, натренированные в этом деле женщины, привыкшие на Новый год и Восьмое марта поздравлять себя сами. Но не увидел, а, следовательно и не сказал, ведь Одиночница, по чьему-то не до конца известному замыслу, сидела к Вахтовику спиной.
Бирюзовый смерч, как могучий змей, вырвавшийся из длительного заточения, сворачивался в кольца. Казалось, его голова пыталась догнать свой хвост. В самом центре этого, похожего на водоворот, стремительного светящегося потока, едва просматривалась женская фигура в широкого кроя сорочке и вольном сарафане. Вихрь быстро, как послушный котёнок под ласкающей его рукой хозяина, затихал и, вместе со снежинками, опускался на пол. Фигура, нежно, как-бы «по шерсти» гладила правой рукой этот мощный поток и становилась осязаема. И, чем ниже опускались снежинки, тем заметнее становилось, что сорочка и сарафан превращаются на ней в форменную одежду железнодорожницы.
Налив себе первый тост, женщина поставила бутылку на стол, взяла бокал в руку и стала смотреть в сторону выхода из вагона. Как будто ждала кого-то. Но этот «когот» появляться не торопился. Вдруг в тамбуре, как молния, на миг озарив уют вагона-ресторана ярким светом, блеснула вспышка. И тут же погасла. Вахтовик и Одиночница, вскочив со своих мест и, едва не столкнувшись лбами, извиняясь и толкая друг друга в узком проходе, спешно направились в тамбур, но, ничего и никого там не обнаружили. Продолжая извиняться, они вернулись назад к своим столикам. Казалось, только они одни и видели эту вспышку. Обычно шумный и людный в это время вагон-ресторан был пуст. Официанты на кухне натирали посуду, бармен флиртовал с молодой поварихой.
«Сделай пару оборотов и закроются ворота», — сказала фигура в форменной одежде проводницы и, похожий на змея, вихрь, сделав два оборота вокруг её ног, стал послушно вползать в просвет между половинками занавеса, которые уже быстро двигались по направлению друг к другу. Махнув на прощание тоненьким хвостом вихрь исчез. Половинки снова образовали светящийся диск, который вспыхнул, как последний залп салюта, и погас, оставив на стекле едва заметную мерцающую точку.
- Разрешите нарушить Ваше уединение? – Вахтовик подошёл к столику Одиночницы, держа в ладони свою початую бутылку коньяка и пустой бокал. В другой руке он держал искусственную ромашку, которую вытащил из вазочки, стоявшей на покинутом им ради женской компании столике. – Меня зовут Олег. Хотя нет, не зовут – сам прихожу, – широко улыбнулся Вахтовик, – Это Вам! Простите, что не настоящая. Настоящие - в будущем!
- Моё уединение пора было давно уже нарушить. Лет, эдак, пятнадцать назад, – почти смеясь ответила Одиночница, – Приятно познакомиться, я - Ольга, – принимая подарок, она жестом пригласила мужчину присесть за свой столик.
И вот, когда всё окончательно стихло, пришедшая с вихрем фигура материализовалась в тамбуре в женщину лет сорока-сорока пяти. Это была Веда. Она протянула левую руку к дверной ручке, и светлячок спрыгнул на её открытую ладонь. Светляк шустро достал фонарик и открыл его дверцу. Правой рукой Веда аккуратно сняла мерцающую едва заметным зеленоватым светом точку со стекла вагонной двери. Так, как будто это был драгоценный камень, и положила её вовнутрь, и Светлячок тут же затворил дверцу фонаря. Из правого кармана пиджака Веда достала маленькую шкатулку и посадила его туда.
- Отдохни, малыш. Мы славно с тобой поработали, - Веда вернула шкатулку в карман. - Промахнулась. Первый раз промахнулась, – негромко смеялась она и стряхивала снежинки с формы проводника, в которую была одета, – Хотя нет – по-моему я появилась там, где надо.
Она провела рукой по своим длинным, тёмно-русым, слегка вьющимся и растрёпанным волосам, и они сами сплелись в красивый узел. Из левого кармана выскользнула шпилька, украшенная серебряным цветком Иван-чая и, описав в воздухе полукруг, закрепила её прическу...
В восьмом вагоне фирменного поезда №055Ы в ту ночь не спали ещё несколько человек. В первом купе через тонкую перегородку от проводницкой строили планы на жизнь отличники боевой подготовки, «дембеля» ВДВ Муромов Илья, Добрынин Никита и Попов Алексей, а также прапорщик их Черноморов, который по достижению предельного возраста был уволен в запас из рядов российской армии и ехал домой – к матери в Вековку. И хотя по окончанию службы ему была выделена квартира во Владимире, перед обустройством своей холостяцкой берлоги ему хотелось побывать в родительском доме, слишком долго он не видел маму и соскучился по ней невозможно. «Трудно ей одной управляться. Забор, поди, совсем развалился, да и крышу уже давно пора чинить». В крайний его приезд обрушился ливень, и так лихо каплело с потолка, что тазы и ведра с водой пришлось на улицу выносить всю ночь. Тогда за день Черноморов наспех починил крышу и убыл на службу, едва не опоздав на поезд.
«Эх, Ванечка-Ванечка… Совсем измотался. Даже пироги забыл в дорогу. Да и приезжал ли вообще?» - вздыхала потом Мария Васильевна и долго смотрела на фото сына, где он, балагур, гроза деревенских мальчишек и спортивная надежда школы, Иван Черноморов, победитель межшкольный районных соревнованиях по бегу, стоит на пьедестале почёта Гусь-Хрустального района.
«Мама, мама! Как же я соскучился!» - думал про себя Черноморов. - «Вот заберу тебя во Владимир, и станем жить вдвоём. Ни огорода тебе, ни сельпо за версту от дома. Спрошной водопровод и спутниковое телевидение! Сиди, жми на кнопки и смотри, что в мире делается. Газовая плита, центральное отопление опять же… Дрова на себе не надо тягать будет, с коромыслом надрываться. Молоко парное можно и на рынке покупать. В кино буду тебя водить на фильмы старые. На все сеансы подряд. Шаль тебе куплю самую красивую. И конфет. Самых дорогих и самых вкусных. И кота модного, с глазами по пятаку и ушами странными. Серого такого. То ли албанец, то ли афганец, то ли другой какой «анец». У жены командира такой был. Носилась с ним, как дурень с писаной торбой. По ветеринарам чуть тому нездоровится, по выставкам. Все медали собрала. Медали-то собрала, а борщи варить разучилась. А у командира язва. Вот он и слег в госпиталь. И докторицу там встретил, у которой тоже кот был, но она от этого борщи варить не забывала. Этим варевом своим - зельем приворотным - командира нашего и приворожила. А жена его с котом осталась. И медалями…»
В то время, как отставной прапорщик Черноморов предавался мыслям о взаимосвязи между любовью к котам и навыку варить борщи, от вагона-ресторана по направлению к восьмому вагону, загадочно улыбаясь, шла проводница. На бейдже значилось имя – Веда, и была она чрезвычайно весела.
- Ну вот! Ещё одно дельце состряпала, – весело потирала руки она. - И почему Мудр не разрешает чистить тропы?.. - то ли спрашивая кого-то невидимого, то ли размышляя вслух, но уже совершенно серьёзно закончила она свою фразу.
- Чайку не хотите, командиры? – прервала мысли прапорщика приятной наружности, ставшая Черноморову за годы мотания этим маршрутом уже родной проводница.
- А почему бы и да! – оживились и почти в один голос ответили её «дембеля».
За время службы они настолько сдружились, что говорили почти всегда в унисон. Выросшие каждый в своей глубинке они с детства мечтали увидеть столицу. Вот и сейчас перед тем, как разъехаться по домам, было у них одно на всех желание – в Москву.
- А налей-ка нам своего фирменного чая, Ведушка! – попросил Черноморов, – И приходи поболтать…
- Не извольте сидеть в ожидании! – со смешинкой ответила проводница и удалилась, оставив после себя шлейф то ли от духов, то ли от туалетного мыла, в котором угадывался запах свежескошенного луга и лесных ягод.
- А она - симпатичная… – сказал Никита и озорной огонёк блеснул в его больших, почти чёрных глазах.
Он был как-то по-особому красив и слыл ловеласом. Нет, внешности экранного героя у него не было. Каштановые волосы, слегка курносый нос, пухлые губы, среднего телосложения и роста. Но глаза! Его глаза очаровывали, притягивали, манили и влекли. Его телефонная книга трещала от количества номеров влюблённых в него совсем ещё юных девушек и достаточно себе зрелых дам. И кого там только не было! Вики, Кати, Маши, Светы, Иры… Была даже пара-тройка Виолетт и Элеонор. Не было только телефонов Веры, Надежды и сестры их Любови.
- Никитос! Ты опять за старое? Обещал же! Хотя может быть это - Судьба? – саркастично улыбнулся Лёшка.
Вообще то Никита был до «мозга костей» романтиком. На перроне Красноярска он торжественно поклялся связать свою жизнь с той, про которую в сказках говорят «девушка в опасности». Это должна была быть первая попавшаяся девушка, которую он встретит, сойдя с этого поезда. Слишком уж он верил в Судьбу. И, надо сказать, не безответно. Судьба тоже в него, казалось, верила.
- Нет! Эти двое никогда не угомоняться! Ван Ваныч, ну что мне с ними делать? – Илья Муромов свесил голову с верхней полки, смеялся и пытался достать рукой до головы Никиты Добрынина и «поправить» ему причёску, которую тот так тщательно укладывал перед зеркалом на купейной двери всего полчаса назад.
Илья отличался от своих друзей прагматизмом и считал, что из всего нужно извлекать уроки. Один такой урок он извлек для себя на всю оставшуюся жизнь. Никогда не влюбляться и быть осторожнее с чувствами. Со своими чувствами.
- Э-э-э, орлы! А ну-ка давайте без фокусов! Лёшка, Никитка! Я ещё от вашего последнего «залёта» не отошёл! – пытался строжиться Черноморов, и трое пассажиров купе посмотрели на Никиту и расхохотались.
Они вспомнили как месяц назад Добрынин не явился на вечернюю поверку. Дежурный по роте уже в третий раз прокричал его фамилию, но ответа так и не получил. И вот, когда он был готов объявить тревогу, в роту вбежал запыхавшийся Никитос.
- Рядовой Добрынин! Где Вы были? - что было дури закричал дежурный.
- Отлучался по срочному делу в город!
Имя тому срочному делу было Даша. Или Маша? Или Катя? А, впрочем, кому какая теперь разница! Никитке влепили три наряда вне очереди, а Илья и Лёшка ещё долго подтрунивали над ним: «У тебя есть на сегодня в городе срочные дела?»
- А вот и чай! Угощайтесь, командиры! – в купе, открыто улыбаясь, зашла Веда.
Ребятам на миг показалось, что она и Черноморов как-то хитро между собой переглянулись. От чая исходил невероятный аромат малины и черной смородины. Запах настоящих ягод, а не химия из пакетиков. Вскоре он заполнил собой купе и слегка опьянил парней. Чай пьянил еще больше, и после первого стакана, дембелям виделась уже не обычная проводница, а ведуница в странно-красивой одежде с вьющимися по ветру русыми волосами. В руках у неё были разные коренья, и пахло от неё ручейком и лесом. Черноморов открыл свою дорожную сумку, достал оттуда три одинаковых свертка и вручил их Алексею, Никитке и Илье.
- На долгую память обо мне, сынки. Надеюсь - сгодятся когда…
Но это был уже не обычный прапорщик. Одет Черноморов был в рубаху с запахом и без воротника, подпоясанную красным широким кушаком, расшитым по краям желтыми нитками. Русые волосы были подвязаны простой бечёвкой. Холщовые штаны его по ширине напоминали шаровары, были собраны по талии и подвязаны у щиколоток и под коленями, и одежда эта только подчеркивала и без того богатырскую фигуру прапорщика.
Недоумевая, парни молча положили свёртки в рюкзаки. «Да ну его! Привиделось» - подумал Илья. «Вот это попил чайку! И чего только Веда в него добавляет?» - спросил сам себя Лёшка. «А она очень даже ничего! Пожалуй, возьму номерок» - решил Никита.
Решив, что всё это от волнения и усталости, парни пожелали прапорщику с проводницей доброй ночи и заснули безмятежным сном юношей, готовившихся к большой и увлекательной взрослой жизни. Им снилась Москва, которую они видели только на картинках. Снилась воинская часть, ещё недавно такая близкая, но, с каждой новой станцией, удаляющаяся всё дальше и дальше в прошлое. Снились торжественно встречающие их родные российские глубинки... Да много чего им снилось в ту ночь, пока поезд уносил их всё дальше и дальше - в жизнь, полную приключений и опасностей.
Проснулись ребята только ближе к полудню. То ли чай у Веды был со снотворным эффектом, то ли потому, что специально их никто не будил. Они настолько разоспались, что поутру о произошедшем перед отбоем они даже и не вспоминали. Черноморов сидел за столом, грыз карандаш и что-то мурчал себе под нос, а точнее занимался своим любимым делом – гадал сканворды.
- А, проснулись, соколики! Марш на водные процедуры! Да, а что это за обувь, в которой ходят на выставки Ван Гога? Никак не отгадаю. Последнее слово осталось.
- Лабутены, товарищ прапорщик! Ла – бу – те - ны! – в один голос рассмеялись соколики. Они достали из своих камуфляжного цвета спортивных сумок «мыльно-рыльные» принадлежности и вышли из купе, напевая популярную мелодию в своей собственной «казарменной» обработке. Вернее, пели её только Илья и Лёшка, петь, не безосновательно считая, что это про него, Никита Добрынин смущался: «На па-ра-шю-тах-тах мы приземлимся на матрас, а тут де-жур-ный-ный: «Где ваш Никитка-ловелас?»
- Да ну вас, черти! До конца дней моих будете подтрунивать? А вот я вам сейчас…
- Не серчай на них, Никитушка, не со зла они… - ласково прозвучал над ухом голос не пойми откуда появившейся Веды.
Парни были готовы поклясться, что ещё секунду назад в коридоре вагона никого кроме них не было. Веда пересчитывала белье, но парням показалось, что не цифры она называла, а что-то шептала себе под нос. Дембеля переглянулись, вернее Лёшка и Никита вопросительно посмотрели на Илью. В их троице он считался самым умным, и друзья были уверены, что он знает ответы на все-все-все вопросы. Заметив их взгляды, Илья удивлённо пожал плечами и высоко поднял брови. Судя по всему, его жест означал: «А я почём знаю?».
- Доброго дня, командиры! – улыбнулась Веда – Как спалось?
- Если номерок напишите, будем спать ещё лучше. А если еще и на чай пригласите, то тогда вообще всё будет за-меч-та-тель-но, – попытался по своему обыкновению флиртовать Никита.
- Обязательно напишу. Когда время придёт… – ответила проводница и загадочно улыбнулась.
На миг ребятам показалось, что в её глазах блеснули зелёные огоньки.
- Напишите, напишите. А вдруг судьба? – продолжил на своей волне Никита.
- Конечно, судьба! Но я - не та «дама в опасности». Твоя судьба - не за горами. Только смотри широко закрытыми глазами, Москва-то ведь большая. На один квадратный метр по три судьбы приходится, и все они в опасности. Смотри - не ошибись!
- Да не Вы обращайте внимания на этого чудика! Ветер в голове! –за замявшегося Никитоса ответил Веде Илья и направился по направлению к тамбуру. – Пошли чистить пёрышки, соколы!
- А я и не обращаю. А вот тебе, Илюша, на многое обращать внимание нужно. Особенно на то, чего глазом не видно. И понимать научиться…
Илья резко обернулся, но проводницы уже и след простыл. Как будто и не считала она мгновение назад бельё в проходе. Да бельём никаким не пахло. «Чертовщина какая-то» - подумал Муромов и в раздумьях открыл дверь в тамбур, где в уголке проёма межвагонной двери в обнимку стояли Вахтовик и Одиночница. Перебивая друг друга, они уже строили планы на совместное будущее и даже спорили, к кому из них к первому они поедут «в гости». Хотя какие «в гости»? Вид у парочки был такой, будто они уже как минимум тысячу лет вместе.
Ильи проглотил подступивший к горлу ком. Зайдя в туалет, он долго стоял перед зеркалом умывальника, вглядываясь в своё отражение. Снова и снова, как несколько лет назад, Муромов задавал себе один единственный вопрос: «Почему?». Но ответа ни от зеркала, ни от отражения в нём так и не получал. Вдруг в потрескавшейся амальгаме начали мелькать картинки совершенно незнакомой ему, непохожей на обычную жизни. Изображения мелькали так быстро, что Илья никак не мог сконцентрироваться и понять - что именно эти картинки хотят ему сказать. Сюжеты между собой связаны не были. Единственным, что их объединяло, был образ незнакомой девушки. Её глаза были настолько необыкновенно-бирюзовыми, что казалось, видит он их не в первый раз. Длинные волосы «в пол» были не то, чтобы русые, а скорее русо-зелёные. Девушка что-то искала. Видимо очень важное для неё. Но не находила. Какой-то предмет. Она плакала и все время спрашивала: «Почему?». Голова у Муромова от калейдоскопа мелькавших перед глазами видений начала кружиться. «Да итить-колотить!» - вырвалось у него непроизвольно, Илья набрал в ладонь воды, резко кинул ею в непрерывно мелькающие картинки и начал быстро тереть обшлагом рукава то по поверхности зеркала, то глаза. Всё в одночасье исчезло в никуда, впрочем, как из ниоткуда и появилось, но образ девушки настолько взволновал дембеля Муромова, что, опёршись руками на раковину, он жадно всматривался в поверхность зеркала, пытаясь хоть на миг снова разглядеть в нём ту самую девушку, черты которой были ему незнакомы, но казались настолько родными и близкими, что, в отчаянии найти объяснение всему происходящему, Илья буквально выдавил из себя вслед за ней: «Почему?» Он вновь и вновь тщетно пытался высмотреть в зеркале загадочный образ, но, кроме собственного отражения с испуганными глазами, ничего одушевлённого зеркало Илья не показывало.
- Илюха! Заснул там, что ли? Ты не один! –прозвучала ответом на его «Почему?» последняя фраза Никиты.
Муромов наскоро умылся, как мог постарался принять беззаботный вид и открыл дверь. Вид друзей развеселил его. Они стояли обнявшись, на их головах, как косынки, были повязаны полотенца. Попов и Добрынин широко улыбались. Да, теперь он был не один. Теперь у него есть эти два оболтуса. Два самых лучших в мире оболтуса.
Лёшка держал в левой руке смартфон, направленный камерой на Илью.
- Сосиськи! – скомандовал он, чем вызвал у всех присутствующих непроизвольную улыбку, и затвор камеры ожил.
Лёшка всегда говорил «сосиськи» перед съемкой. Это слово из его уст можно было слышать тысячу раз, но каждый раз оно вызывало улыбку вновь и вновь. Сделав пару снимков, Лёшка буквально вытащил Илюху из туалета.
- Звезда изволит принять ванну? Выпить чашечку кофе? – острил Лёшка и, набирая воду из крана в ладонь, пытался облить ею Илью, но всякий раз попадал в Никиту.
- Будет тебе и кофе, и какава с чаем, и шампанское с мармеладами, – Никитос, включившись в игру начал щедро обрызгивать его в ответ.
- Резвитесь, соколики? – внезапно спросила снова не пойми откуда появившаяся Веда.
Она выбросила пакет с мусором в притамбурный ящик и, будто не замечая удивленных взглядов Попова и Добрынина, пошла по проходу в сторону их купе. Лёшка и Никита недоумённо переглянулись, наскоро привели себя в порядок и молча последовали за ней. Шаловливое настроение резко сменилось на задумчивое. «Чудеса какие-то» - на репите крутилось в голове Лёшки. «Нет! Без её номера я не сойду с этого поезда!» - запальчиво восторгался про себя Никита. – «Манит она меня и всё тут!».
В купе их уже ждали. Черноморов с новым сборником сканвордов, купленным у залётных коробейников, взволнованный чем-то Муромов и Веда. В руках у неё была какая-то шкатулка. Стол был накрыт к позднему завтраку. Меню составляла простая холостяцкая еда – варёные яйца, от души, щедрыми кусками нарезанные колбаса и хлеб, и, неизвестно откуда взявшиеся, ароматные домашние котлеты.
- Ну что, ребятушки, обедать шагом марш! – пригласил к столу парней Ван Ваныч.
Дважды звать не пришлось. Чудеса чудесами, а обед по распорядку. «Ребятушки» без лишних уговоров уселись к столу и принялись делать себе огромных размеров бутерброды. Между делом они недоуменно смотрели то на Черноморова, то на Веду, которые, в свою очередь, переглядывались между собой, будто спрашивая друг друга: «Кто начнёт первым?»
Поезд приближался к станции Ишим. Минуты за три до прибытия Веда встала и пошла за сигнальными флажками в своё купе. Шкатулку при этом она оставила под присмотр Ван Ванычу на столе. Пассажиры, конечным пунктом следования которых была эта станция, готовились на выход, дорожные сумки, рюкзаки и чемоданы заполняли проход. Граждане взволнованно отсчитывали последние минуты, отделявшие их от долгожданной встречи с родными и близкими. Женщины пытались продвинуть свой багаж по проходу ближе к выходу. Одна из них держала на руках ребёнка и пыталась тянуть за собой детскую коляску, которую заклинило в проходе аккурат перед купе проводника. Ребёнок заплакал. Веда, как могла, успокаивала пассажиров, тем, что стоянка в Ишиме «аж целых двенадцать минут» и выйти успеют все.
- Внимание, внимание! На первый путь прибыл фирменный поезд номер «ноль пятьдесят пять «ы» «Красноярск-Москва». Нумерация вагонов с головы поезда, - прошипел станционный громкоговоритель.
Илюха высунул голову в проход и бегло провёл рекогносцировку местности.
- Ну что, десантура, поможем народу с багажом? – Муромов встал и положил остаток мегабутерброда на стол, накинул «олимпийку» и первым вышел из купе. Никита с Лёшкой последовали его примеру.
Парни, как могли деликатно, помогали пассажирам спуститься по приставной лесенке из вагона на перрон, выносили их багаж и с умилением смотрели на вокзальные встречи.
- Братва! А ведь нас это тоже вскоре вроде как ждёт… – мечтательно заметил Лёшка. – О! «Соки, воды, мороженое»! Айда за мной!
- Илюха, помнишь мульт «Бурундуки спешат на помощь»? Там ещё мышь такой толстый был?
- К чему ты это спрашиваешь? – задорно спросил Илья, спускавший на землю последний чемодан из вагонного тамбура.
- Так ты сейчас прямо, как этот самый Чеддер! – захохотал Никита.
- Ну помню, и что? –только и ответил на это флегматично Муромов.
Со стороны могло показаться, что он сейчас где-то очень далеко, и это было правдой. Когда последнего пассажира восьмого вагона, сошедшего с поезда в Ишиме, окружила и увлекла за собой шумная компания встречающих, вразнобой галдевших: «Ну, как добрался?», «Когда на рыбалку?», «А к Михалычу на новоселье пойдешь? Он всех на завтра приглашал! Шашлычок, коньячок…» - Илья загрустил. Было видно, что изнутри его что-то гложет.
- О, мороженое! – внезапно «проснулся» Лёшка и, ничего не объясняя, побежал по перрону в сторону станционного ларька в районе хвоста поезда. Мороженое он очень любил и в армии испытывал острый недостаток своего любимого лакомства.
- «Никольская ярмарка», - тем временем прочел на рекламном плакате Никита и, подражая нарисованным на нём персонажам, потянулся и сделал пару упражнений, чтобы размять мышцы.
Название ярмарки, как острым ножом, резануло по едва затянувшейся ране в душе Ильи. Ране, которую он всё последнее время пытался запрятать как можно глубже в себя. Три года назад он, тогда ещё неисправимый романтик, студент второго курса исторического факультета Балтийского университета имени Иммануила Канта, вместе с группой однокашников выехал в летнюю экспедицию по Уралу. Конечным пунктом их назначения значилась Коркина слобода в Тюменской области. Это придавало их экспедиции неуловимую ауру мистики, так как последние упоминания о ней на географической карте датировались аж концом восемнадцатого века. Нынче в этой точке на карте находился уездный город «И» – Ишим - одной из достопримечательностей которого и была эта самая Никольская ярмарка. Какой богатый материал они тогда собрали! Но для студента БФУ им. Канта Ильи Муромова его первая в жизни экспедиция в итоге превратилось в две: и первую, и последнюю. Илья тяжело вздохнул. Казалось, он попытался выдохнуть воспоминания, которые тяготили его несколько лет.
- Где наш Чедди? – чтобы хоть на что-то переключиться с нахлынувших воспоминаний спросил он у Никиты.
- Да там он! - пошутил Добрынин и рукой махнул в сторону кишащего встречающими-провожающими перрона. – Сыром, наверное, затаривается…
- Дождись его, - попросил Илья, а сам зашёл в вагон. Ему хотелось побыть в одиночестве.
- Ой, простите! – Попов нёсся к поезду с охапкой мороженого и чуть было не сбил оказавшуюся у него на пути девушку. Она с выражением паники на лице высматривала что-то или кого-то в толпе и, судя по всему, была очень взволнована. Её изумрудные, полные слёз глаза смотрели в сторону восьмого вагона. Лёха уже готов был божиться и клясться, что ещё секунду назад её тут не было, но она даже не обратила на это внезапное столкновение никакого внимания.
- Лёшка! Айда быстрее в вагон! Отправление через минуту! – высунулся из открытого окошка Илья – Нет, не будет из тебя путёвого де…, - оборвал фразу он, чуть-чуть не зашибив от удивления затылок о раму. На перроне стояла девушка из его недавнего «зеркального» видения, и это её Лёшка едва не сбил с ног пару минут назад.
- Внимание, внимание! Фирменный поезд номер «ноль пятьдесят пять «ы», следующий по маршруту «Красноярск-Москва» отправляется с первого пути. Просьба провожающих покинуть вагоны – прокашлял противным, скрипучим женским голосом вокзальный громкоговоритель.
Лёшка влетел на подножку вагона, поднялся в тамбур и Веда, закрыв дверь, направилась в своё купе. Поезд начал потихоньку набирать ход. Илья так и не мог оторвать взгляд от оставшейся стоять на перроне странной девушки, как будто сошедшей с амальгамы потресканного временем зеркала. Внешность её он толком разглядеть так и смог, из-за в беспорядке попадавших на её лицо прядей длинных волос просматривались только глаза, но сколько же отчаянья и грусти было в них, в этих до боли сведомых и, в тот же момент, совершенно незнакомых глазах цвета отборного уральского изумруда! Муромову даже показалось, что она всё-таки высмотрела что-то очень для неё важное, и в них промелькнул огонек надежды. По её бледной щеке медленно сползла слезинка и упала на перрон маленьким сверкающим камешком. Девушка вздохнула и её тело вдруг содрогнулось, как от озноба. Она поглубже завернулась в серый плащ и так и осталась стоять на том же месте. Вскоре она превратилась в маленькую быстро растворяющуюся в воздухе точку, и Илья уже не был так уверен, показалось ли ему всё это или это всё он придумал себе сам. Из ступора его вывели голоса, доносившиеся из-за неплотно закрытой двери купе Веды. Это были даже скорее не голоса, а громкий шепот бурного разговора трёх людей. Первый голос принадлежал Ван Ванычу, второй – Веде. Обладательница третьего Муромову была не знакома, хотя Илья на уровне подсознания улавливал едва различаемые нотки в её девичьем голосе.
- Почему он так со мной? Ну что я ему плохого сделала? И как мне теперь без моей вещи? - всхлипывала девушка.
- Да погоди ты реветь, Мавка! Дай покумекать, что к чему, и как дело справить, – успокаивал её Ван Ваныч.
- Ну всё, Речкин! Допрыгался ты у меня! Сколько раз говорено было – не бери чужое! – решительно прошептала Веда, – Эх, устрою я тебе Зелёные Святки да по-своему! И этот флюгер Сомов! Ничего ему доверить нельзя!
- И что мне теперь делать? – продолжала всхлипывать Мавка.
- Ваныч, у тебя ещё есть медные пятаки, что я тебе подарила? – поинтересовалась Веда.
- Имеются. Всегда при мне. Как ты учила. Только чем они мне помогут? И что нам с Мавкой делать? Совсем слабая становится, – Черноморов был слишком взволнован, что ранее Илья за ним не замечал.
- Когда станет совсем невмоготу - кинешь пятаком в Речкина, а там всё само откроется. Только особо не слушай его. Заговорит – не вернешься. Хватай Мавку и готовьтесь. Дело сложное. Долго я ворота не удержу. Там-то уже светать скоро будет… - шёпотом проинструктировала его Веда. И потом уже ласково в голос: «Эх, доченька, все силы извела, чтобы нас сыскать…»
Дверь проводницкой открылась так внезапно, что Илья едва успел спрятаться в своём купе. Сердце его молотило с такой скоростью, что казалось вот-вот и выскочит наружу. Подслушивать чужие разговоры совсем не входило в его привычки, но сколько загадочного в них было!
- Илюха, мороженое будешь? Вкусное! Пломбир! —заметив его возвращение спросил Лёшка, который как ребёнок, облизывал любимое лакомство.
- Потом, Алёшенька, потом, - Илья так не смог побороть любопытство и вновь аккуратно выглянул из купе.
Первой из проводницкой вышла Веда. Она посмотрела по сторонам, будто хотела удостовериться, что в проходе никого нет, открыла дверь тамбура и, не обнаружив никого и там, дала знак остальным. Следом вышли Черноморов и девушка в сером плаще. Было заметно, что она слишком слаба, чтобы самостоятельно передвигаться, потому Ван Ваныч как мог поддерживал под руку. В какой-то момент свободной от поддержки Черноморова рукой девушка убрала с лица надоедливые и мешающие ей русо-зеленые локоны и слегка наклонила голову так, что Илья смог хоть немного различить её черты. Да, это была та самая «показавшаяся» ему на перроне «девушка из зеркала». Странное чувство завладело Муромовым. Неловкость от того, что стал невольным свидетелем и врожденные порядочность вкупе с готовностью всегда прийти на помощь боролись в нём. Илья убрал голову назад в купе и резко сел. В ушах маленьким молоточком пульсировали недавние слова Ваныча: «Совсем слабая становится». И тут порядочность взяла верх, Илья, не раздумывая больше ни секунды, вылетел из купе и рванул к тамбуру.
- Я иду разгонять беду. Звёзды на небе, солнце в реке, ключ от ворот в моей правой руке, - только и успел, что застать крайние слова Веды Муромов, распахнув дверь из прикупейного прохода на тамбурную площадку, и в его глаза удалил поток ослепительных лучей.
Единственное, что он смог распознать - это силуэты Ван Ваныча и незнакомки, с огромной скоростью удаляющиеся в сноп зеленовато-желтого света, бьющего со стороны вагонной двери и рассекающего её пополам, да делавшую странные движения правой рукой проводницу.
- Илюша, куда тебя понесло! Тебе ещё ра… - только и успел, что услышать Муромов слова Веды, но было поздно.
Слепящий поток, как огромный магнит, буквально втащил Илью в себя так, что он сам не заметил, как полетел по нему неизвестно куда. Его болтало круче, чем в зоне турбулентности. Единственным, за что можно ухватиться, был хвост огненного змея, вкручивающийся в этот слепящий световой пучок. Уши закладывало, и свет был настолько ярок, что Илья, дабы не ослепнуть, зажмурился на столько сильно, на сколько только он мог. Илья Муромов никогда не был трусом, но сейчас он по-настоящему был напуган происходящим. Мысли забились куда-то далеко, сердце, не так давно ещё готовое выпрыгнуть, почти не стучало. Понемногу открывая глаза, он начал замечать, что перед его взором, как в калейдоскопе мелькают, знакомые ещё по студенческой экспедиции достопримечательности Ишима. Богоявленский собор, Никольская церковь, памятник Прасковье Луполовой, бюст Сталина на Октябрьской площади… Болтанка закончилась также внезапно, как и началась. Илья увидел быстро приближающуюся землю, заводь, речку и сгруппировался, как при прыжке с парашютом. Стремительно приближаясь к одиноко стоявшей на полностью лысом пригорке берёзе, он руками начал судорожно искать стропы, но никаких строп и в помине не было. Пролетев «рыбкой» меж веток, несколько раз перевернувшись, Муромов поднял с насиженного места стаю дремавших на березе и ни о чём до сих не подозревавших воробьев. Они поркснули в разные стороны, как пух из нечаянно разорванной при взбивании перины.
Илья свалился к основанию березы, скатился с пригорка и затормозил в объятиях недоуменно сидящего на корточках Черноморова, обернувшегося на шум ломающихся веток и матерную ругань разбуженных воробьев. Пока Илья непонимающе водил глазами, прапорщик успел предупредительно закрыть ему рот рукой. Немного поуспокоившись, Илья для себя заметил, что они сидели в засаде на берегу заводи в зарослях камыша.
- Ты что тут делаешь? – с нескрываемым удивлением прошипел Ваныч.
- Момооо оеее, – попытался ответить закрытым ртом ему Муромов, – Помочь хотел, – повторил он шёпотом ещё раз, убирая руку Черноморова в сторону.
- Ты хоть понимаешь, во что ты ввязался? У меня и так мало времени, а тут ещё и ты!
- Да я сам не понял, как это со мной произошло!
- Тсс! Не шуми! Не буди Лихо! – строго и очень тихо сказал в ответ Ван Ваныч. – Скоро рассвет, и у нас очень мало времени, помощничек. Хотя, да – мне самому, боюсь, не справиться. В общем, действуй быстро и ни о чём не спрашивай, все вопросы потом. И ничему не удивляйся. И никого, кроме меня, не слушай, что бы тебе не говорили и кто бы тебе что не говорил. Не доверяй тому, что увидишь. И главное – слушай и слышь только меня!
Черноморов выпустил Илью из объятий, встал во весь рост и простер руки к небу…
… - Щенки немецкой овчарки! С родословной! Привитые! Со всеми документами! Недорого! Всего один пятак! – зазывал к своему прилавку странный старик с рыбьими глазами.
Илья шёл по рынку с мамой. Ему десять лет. Хотя в десять лет он только начал делать первые шаги, но он шёл! Илья мечтал о друге. Именно о немецкой овчарке. Но они с мамой не могли позволить себе завести собаку. В то время они только переехали в город Советск Калининградской области, продав всё, что у них было в их прошлой жизни во Владимирской области. Илюша Муромов родился в семье преподавателей. Отца своего он помнил смутно. Да и мама рассказывала о нём редко и неохотно. «Он был хорошим человеком и профессором исторических наук», - вот и всё, что знал об отце Илья с её слов. Екатерина Ильинична, мама Илюши, была историком по образованию, но дальше преподавательской деятельности в карьере не продвинулась – нужно было помогать мужу с диссертацией и ухаживать за, как оказалось, не совсем здоровым сыном. Родители заметили это, только когда мальчику пришла пора уже ползать и делать первые шаги, а у него диагностировали суставной синдром. Куда только не обращалась Екатерина Ильинична, но все попытки помочь сыну оказались тщетны. И вот, когда Илюше исполнилось девять лет, она решила рискнуть и переехать в Советск, где жил, работал, практиковал и писал диссертацию на тему «Врожденный суставной синдром» молодой, подающий надежды врач Александр Сергеевич Пушкин. Осмотрев Илюшу, он сказал Екатерине Ильиничне, что года за три-четыре занятий её парень сможет уже ходить. Больших спортивных вершин, конечно, доктор не обещал, но то, что ходить он всё-таки будет – гарантировал, а ей и этого было уже достаточно. Вот они и осели в бывшей Восточной Пруссии, хотя без подспорья в виде огорода и приусадебного хозяйства им едва удавалось сводить концы с концами…
… - Силы небесные! На помощь взываю! - внезапно возопил Ван Ваныч, и последняя на сереющем перед рассветом небосводе звезда послушно упала в раскрытую правую ладонь Черноморова.
Он, как льдинку, зажал её в кулаке и, немного подержав, раскрыл пальцы. На ладони оказалась сверкающая лужица. Окропив себя этой водой, прапорщик на глазах у Ильи стал перевоплощаться в того, кого десантники имели честь видеть после Вединого чая с волшебным вкусом. Одет он стал в ту же рубаху с запахом без воротника, подпоясанную на талии красным широким кушаком, расшитым по краям желтыми нитками. Холщовые штаны его, по ширине так же напоминавшие шаровары, были собраны у талии и подвязаны у щиколоток и под коленями. Русые волосы были подвязаны простой бечёвкой. Весь внешний вид прапорщика Черноморова теперь не только подчеркивал его и без того богатырскую фигуру, но и был, как говорится, «исключительно в тему». Илья от удивления аж застыл и, казалось, забыл - как дышать. Ещё недавно прапорщик, а теперь не пойми кто, тоже присел.
- Я же сказал ничему не удивляйся, –слегка потормошил он Муромова за плечо.
Тот выдохнул и хотел было о чём-то спросить о чём-то, но хруст ломаемого совсем рядом камыша заставил его буквально проглотить свой вопрос. Хруст приближался, он был почти уже рядом, и Черноморов чуть слышно раздвинул сухие стебли. Перед их взором открылась картина: на берегу заводи, в паре шагов от них, мирно спала девушка. Ноги её были по щиколотку в воде. Одета она была в длинную сорочку. Её длинные зелено-русые волосы, как водоросли, едва заметно шевелились в прибрежной воде. Из воды торчала огромных размеров, увенчанная разных форм ракушками голова сома. Шевеля в прибрежной воде хвостом и ломая камыш, к распластанной на земле девушке приближался старик с большой бородой и рыбьим хвостом вместо ног. Волосы его имели зелёный оттенок, а глаза были похожи на рыбьи.
- С утречком, Водимушко! Чёй-то ты припозднился нынче, – Черноморов резко встал из укрытия во весь свой богатырский рост. – Не твоё ведь время наступает. Пошалить что ль решил? - Ван Ваныч сделал несколько шагов на встречу старику, сом испуганно дёрнулся и, малодушно махнув хвостом старику, исчез в глубине.
- Вот же, рыбья башка! – в сердцах вспылил старик и метнулся по направлению к спящей девушки.
Ван Ваныч рванул ему на перерез, перекрывая собой ему путь.
- Ах ты, Ванька, паршивец! Ничего тебя не берёт! Снова под ногами путаешься, – старик попытался обогнуть Черноморова, но в своем маневре наткнулся на сидящего в засаде Илью. – О, а это ещё что за чудо-юдо? Что, Ванюша, не справляешься сам уже? Желторотых в помощники берешь?..
…Отец… Отец! В памяти мальчика, как вспышка, иногда не чётко возникало его счастливое, бородатое лицо. Это были моменты его возвращений из нескончаемых экспедиций, и они для тогда маленького ещё Илюшки были настоящим праздником. Дома пахло мамиными фирменными котлетами и узваром. Мама надевала свой парадный передник и смеялась. Отец брал его на руки, поднимал высоко-высоко, приговаривая: «Эге-гей! Илюха! Да ты у меня богатырь! И ножки скоро побегут!», и подбрасывал мальчика в воздухе, как пушинку, несмотря на то что тот к тому моменту был уже довольно-таки тяжёлым. Когда отец выходил на кухню мама украдкой вытирала слезы, а по возвращению отца снова смеялась. Отец всегда привозил из экспедиций странные вещи и говорил, что они когда-нибудь да пригодятся. Втроём они рассматривали эти артефакты, веселились, слушая рассказы отца про далёкие времена. С тех пор мамин парадный передник стал для Илюши Муромова синонимом праздника…
…Старик уже был недалеко от девушки. Он протянул к её голове свою руку, пытаясь сдёрнуть перламутровый гребень, украшавший волосы девушки.
- Илья, лови пятак и кидай его в Водимушку! – закричал Черноморов, вытащил из кармана рубахи медный кругляш и бросил его парню, – Только в хвост! В хвост меться!
Илья выпрямился и с ловкостью циркового жонглера поймал волшебную монету…
…Вечером родители укладывали мальчика и уходили в соседнюю комнату. Шептаться. Илюше всегда было интересно о чём они там без него говорят. Однажды они, не убедившись, что мальчик окончательно заснул, ушли к себе и не плотно прикрыли дверь. Через некоторое время чуткий слух мальчика смог отчётливо различить:
- Неужели там без тебя не обойдутся? Я, конечно же знала, что когда-то ты уйдешь, но не думала, что это произойдет именно тогда, когда ты нам очень и очень нужен. Илюша делает первые шаги. Лечение помогает. И вода твоя творит чудеса. Неужели ты не можешь остаться с нами? – тихонько, стараясь не разбудить сына, всхлипывала мама.
- Ну не могу я иначе, Катенька! Они призвали меня! Я вообще не должен был уходить, родная ты моя! Так нужно, ну пойми ты меня! Не могу я иначе! Я все-таки надену его...
После этих слов из неприкрытой двери, минуя все возможные и невозможные пространства, перед глазами маленького Илюши пронеслась череда странных картин. Ему виделись простирающие руки к небу люди в странных одеждах. Виделись старцы в длинных балахонах, седые бороды которых были очень длинными. Виделись богатыри, выходящие на сушу из моря-океана… Потом, видимо заметив оставшуюся щёлку у дверного косяка, отец закрыл дверь. Больше Илюша не слышал и не видел уже ничего. Единственная деталь, которую успел навсегда запомнить мальчик, это - перстень, которого раньше на руке отца он никогда не замечал. А на утро из их квартиры исчезли все отцовские вещи. Исчезли так, будто отца в ней никогда и не было.
И вот Илюша с мамой идут по птичьему рынку. Одной рукой, боясь потеряться, он крепко сжимает мамину ладонь. В другой руке у него зажат пятачок.
- Молодой человек, давайте сюда свой пятачок и выбирайте друга, – странно улыбаясь произнёс продавец с рыбьими глазами.
Илюша посмотрел на маму. Она одобрительно улыбалась. «Но откуда он узнал, что у меня есть пятачок?» - только и пронеслось в голове у мальчика…
…Резкая боль в ноге вернула Илью в заводь. Всё, что он успел заметить, это руку странной девушки, в которой была зажата игла. Видимо ею она его и уколола…
- Не верь ему! - девушка была настолько слаба, что Илья не мог внятно разобрать её голоса, как, впрочем, не мог рассмотреть и саму девушку.
- Илья, не верь ему! – голос Черноморова окончательно выдернул Муромова из его видения. - Бросай пятак ему в хвост!
Ван Ваныч зачерпнул в ладонь воды и со словами: «Водица, водица! Дай молодцу пригодиться!» что было силы швырнул ею в Илью, и пригоршня послушно, как снежок, полетела в парня. Стоило воде откатить его с головы до пят, как он почувствовал такой прилив не пойми откуда взявшейся силы, что, казалось, смог бы безо всяких усилий выдернуть с корнем дерево. Глаза Ильи стали замечать малейшее шевеление листьев. Он прицелился и метко швырнул пятак в хвост старику. Медь, со звуком погружаемого в холодную воду раскаленного железа, обожгла Водимушко. Старик застонал.
На небе зарождалось зарево - приближался рассвет. В соседнем посёлке проснулся и заступил на пост самый точный в мире будильник. Первый крик петуха заставил старика передёрнуться.
- Мы ещё встретимся, Ванюшенька! И с тобой желторотый тоже! – угрожающе прошипел он и скрылся в тёмной заводи, махнув на прощание обожженным хвостом и оставляя на поверхности водоёма центробежные круги.
- Что, скушал, Водимушко? – победоносно крикнул Черноморов. – Это тебе не у беззащитных девушек гребни воровать!
«Мавка!» - синхронно промелькнула одна и та же мысль в головах Илюши и Ван Ваныча, и они одновременно кинулись к ней. Черноморов слега приподнял девушку руках, та, едва дышала, но глядела в его глаза с такой благодарностью, что казалось не в глаза ему смотрела, а сразу в душу.
- Держись, Мавка! Сейчас оберег твой заговорю и к воде глубокой тебя снесу. Силы восстановишь. А то, с кем я на Купалу шутки шутить стану, а? – тем временем уговаривал девушку Ван Ваныч.
- Спасибо, Ванюша! Снова ты спас меня! Во век с тобой не рассчитаюсь. И богатырю твоему спасибо, – Мавка повернула голову к Муромову, – Илья? – удивленно, уже слабеющим голосом вскрикнула она.
- Маруся? – Илья оторопел. – Как же так-то?..
…На первом курсе института студент Илья Муромов безвозвратно влюбился в свою однокурсницу Марусю. Странная девушка с невероятно красивой улыбкой, одевающаяся не в современные одежды, а по виду напоминающие рубахи простого кроя сарафаны. Руки её были украшены не «фенечками», которые тогда только входили в моду, а непонятными непосвященному вышитыми знаками на льняных полосках. Сколько её Илья видел во время перемен между парами, она всё время что-то вышивала по грубой ткани на маленьких пяльцах. Как-то раз он проявил любопытство, но увидеть смог лишь только какие-то замысловатые знаки. И говорила она как-то странно. Но, что всегда удивляло, она знала ответы на все возможные вопросы по древней русской культуре. Илье иногда даже казалось, что она пришла оттуда, из прошлого, так живописала они жизнь, которая была настолько далека по летоисчислению от нашей. Хотя и ничто современное ей было не чуждо. В институт она приезжала на роликах, в рюкзаке её вместе с пяльцами и странными вышивками спокойно уживались современные гаджеты. Маруся была настолько светлая и жизнерадостная, что, казалось, у неё совершенно нет никаких проблем. Всегда улыбчивая и приветливая, она с первого дня покорила сердце красавца Ильи, который был тайной мечтой всех однокурсниц. Муромов красиво ухаживал за Марусей, читал её стихи собственного сочинения, дарил звёзды в планетарии и в ту злосчастную экспедицию они поехали как пара, строящая грандиозные планы на будущее…
…- Ван Ваныч, это же Маруся! Я так долго искал её! – закричал Илья и кинулся к девушке, которая уже спала тревожным сном.
- Илюша, потом. Всё потом. Не место нам больше тут. Совсем не место. Всё, что мы сейчас могли, мы сделали. Светает уже. Нам пора, - Черноморов положил свою руку на плечо парня.
- Надо забрать её, Ваныч! Нельзя оставлять здесь Марусю, - в надрыв прокричал Илья ему в ответ. - Я теперь её никогда не оставлю!
- Надо оставить. Погибнет она там. Понимаешь? По-гиб-нет. Давай лучше снесём Мавку, то бишь Марусю твою, подальше от ненужных взглядов. Туда, где воды поболее и камыш ряснее растёт - как несмышлёнышу сказал ему в ответ Черноморов и пошёл искать место.
Через несколько минут отошедший в своих поисках на приличное расстояние Ваныч махнул ему рукой, и Илья аккуратно, стараясь не разбудить, взял девушку на руки и понёс туда, откуда ему махал Черноморов. В зарослях камыша они положили Марусю так, чтобы вода доходила той до пояса. После, оставшись в футболке и тренировочных штанах, Муромов снял с себя «олимпийку», свернул её в подобие думки, подложил под голову девушке, и убрав с её лица выбившуюся зелёно-русую прядь, поцеловал её в щёку. Маруся лишь улыбнулась во сне.
- Придёт время – налюбуетесь ещё, пошли, Илюша! Совсем мы с тобой припоздали… -Черноморов взял и потащил упиравшегося из всех сил парня за руку.
Илья нехотя покидал заросли камыша. По дороге он всё время оборачивался, на что Ван Ваныч с ещё большим усилием продолжал тянуть его, уводя всё дальше и дальше от реки.
- Ах вот ты где, соня! Просыпайся! – прапорщик отодвинул листик берёзы, на которую так феерично пару часов назад приземлился Илья, и почесал крылышко спящего на соседней ветке светлячка. Светлячок дремал, положив голову на фонарик. Разбуженный голосом Черноморова, он проснулся и начал что-то искать.
- Что, потерял? – тревожно спросил его Ван Ваныч. - Так вот же он!
Внезапно нахлынувшая на него тревога уступила место радости. Черноморов взял крошечный изумруд, который мирно лежал на ветке рядом со светляком и положил его внутрь фонарика.
- Я иду, отогнал беду. Солнце на небе, звёзды в реке. Ключ от ворот в моей правой руке - произнёс Ван Ваныч и описал этой самой правой рукой большой круг в воздухе.
Светлячок начал летать очерченному Черноморовым кругу, оставляя за собой зелёную светящуюся дорожку. Потом он налету выдул огонёк из фонарика, и дорожка тут же образовала светящийся диск, и в миг такой же огненный змей, за хвост которого ещё недавно держался Илья, появился вновь из ниоткуда. Сначала он сворачивался в кольца вокруг парня и Ван Ваныча, словно хотел взять их в плен, потом ринулся в просвет между расходящимися частями светящегося диска, увлекая своих пленников вместе с собой. В глазах Ильи снова закрутился калейдоскоп с видами Ишима, но картинки в нём следовали уже в обратном порядке. Странное одеяние прапорщика на глазах менялось на обычный спортивный костюм, в который тот был одет поезде. Змей так сильно шипел, что можно было оглохнуть, и Илья зажмурился и прикрыл уши руками…
…- Всё кончилось, Илюша, - Веда пыталась аккуратно отвести побелевшие от напряжения, буквально приклеившиеся к ушам руки парня. - Всё кончилось...
Она сняла со стекла вагонной двери маленький изумруд, другую руку протянула к дверной ручке, с которой на открытую ладонь Веды соскочил светлячок. Проводница положила лучистый камешек внутрь открытого фонарика. Светлячок тут же закрыл створку, после чего Веда посадила его в маленькую шкатулку и положила её в карман своего форменного пиджака.
- Ну как она, Ванюша? Как вы там всё сладили? – Веда заботливо вытаскивала листья и маленькие палочки из волос Ильи и Черноморова.
- Да, всё сладилось, как нельзя хорошо, Ведушка. Да и Илюха молодец – не растерялся. А вот с Речкиным и Сомовым у меня будет далеко не светская беседа, - несмотря на усталость, прапорщик был настроен весьма и весьма решительно.
- Мне хоть кто-то расскажет, что тут происходит? – раздражённо спросил Илья, убирая руку Веды от своей головы.
- Да теперь уж, что скрывать-то, расскажем. Когда сами всю правду узнаем… - ответила та и жестом пригласила путешественников пройти внутрь вагона. - Пошли, не ровен час, люди ходить начнут.
- Приедем в Москву я прямиком с вокзала к Мудру. Пусть объяснит, с каких это таких пор в Засторонье нечисть всякая власть держать стала! - Ван Ваныч постарался сделать беззаботный вид, что, впрочем, получилось у него не очень неубедительно… По крайней мере, Станиславский бы уж точно, увидел бы он сейчас Черноморова, не преминул бы произнести своё сакраментальное «Не верю!»
- Илюха, Ваныч, ну итить-колотить! Вы мороженое-то будете? – с деланным возмущением в голосе спросил Лёшка едва вошедших в купе Муромова и Черноморова. Попов сидел на том же самом месте и ел всё тот же брикет пломбира.
- Да нет… Я, пожалуй, прилягу… – пробубнил ему в ответ Илья и молча начал взбираться на свою верхнюю полку. - Чертовщина какая-то! Да еще и Марусю оставил не пойми где…
- Что ты там под нос себе бурчишь? Больше двух говорят вслух!
- Да ничего, ешьте себе своё мороженое…
- Ван Ваныч, а вы чего такой смурной? Сканворд не сходится? – сделав вид, что ничего не заметил, попытался подколоть Черноморова Никита.
- Не сходится, Никитушка, ой как не сходится! Да и сойдётся ли?.. - задумчиво ответил прапорщик и командирским голосом приказал. – Отбой! Всем отдыхать!
Илья, к тому моменту успевший взобраться на своё место, укрылся с головой и отвернулся лицом к стенке, а поезд уносил своих пассажиров всё дальше и дальше от заснеженного Красноярска в сиреневую и ландышевую Москву. На тёмном, замёрзшем, украшенным невероятной красоты зимними узорами стекле вагонной двери, в самом её центре, вновь появился маленький, едва заметный огонёк. Он то гас, то снова зажигался, напоминая одинокого светлячка, потерявшего своих друзей…
- До завтра! - молвила Ночь вечно спешащему куда-то Вечеру и со знанием дела вновь заступила в свой волшебный караул.
© 10.10.2017 - 10.05.2019 – 06.06.2019