ч. 5, глава 3

               
                Я МАЛЕНЬКАЯ ПТИЧКА, Я ЛЕЧУ.
                КУДА? ЗАЧЕМ? ВСЕ СТОРОНЫ СМЕШАЛИСЬ.
                Я НЕ ПОЮ. Я ОТ ОТЧАЯНИЯ КРИЧУ.
                А НАЧИНАЛОСЬ, КАК ПРОСТАЯ ШАЛОСТЬ.


Джонс не знал, радоваться ему или огорчаться, считать за удачу, или за провал. Иномирянка осталась жива. Иномирянка, потерявшая много крови и сил, утратившая необычные способности, выжила вопреки здравому смыслу. Джонс расправился с остатками налётчиков, укрепил свои владения и дом заново – самыми новейшими средствами защиты от вторжения как госчиновников со спецагентами, так и банальных воришек или банд из «котла». Прорыв Суггера за Джонатаном он считал собственной случайной оплошностью. По всему, его просто не могло произойти – Джонс законспирировался достаточно хорошо, буквально залёг на дно. Тот, кто мог знать, где он находится – не мог знать, что вместе с ним «находится» Ди. А тот, кто поначалу общался с Ди, не мог знать, что тот – под опёкой, вернее, под надзором Джонса.

Ну, да ладно, дело прошлое. Теперь в его руках новая драгоценность. Джонс ожидал – не без оснований - при полной боевой готовности, что за нею не преминут явиться спасители. Иномирянку бесполезно было помещать на дно океана, в бомбоубежище или Президентские покои: для Взломщиков едино, что взламывать. А вот напичкать комнату всевозможным оружием – самое то, что нужно. Против оружия ещё никто не смог устоять – даже эта иномирянка, стреляющая взглядом. И Джонс продолжал ждать, не сбавляя напряжённости. Окупится, оправдается!

А пока его гостья лежала в странном состоянии оцепенения – не то кома, не то ступор от шока. Джонс не мог понять, жива ли она, видит ли его, слышит ли его ворчание и жалобы, думает ли о чём-либо, бороздят ли её сознание воспоминания или бредовые видения. Лечить её оказалось на удивление несложно, к тому же – её ткани легко, чрезвычайно легко регенерировались. Ранение оказалось вполне совместимым с жизнью. Девушка была человеком. Всего-навсего.

После скрупулёзных обследований никаких существенных отклонений от человеческой физиологии личный врач Джонса не нашёл. За исключением некоторых особенностей энцефалограммы, поразительной гибкости суставов, пластичности мышечных тканей и строения глазного зрачка, похожего на кошачий. А также – способности самоизлечения. Мутация? Ну, а меховая дорожка вдоль позвоночника может оказаться всего лишь атавизмом. Не стоит этим озадачиваться. Выживет – выясним. Не выживет – изучим путём вскрытия.

Но Джонс страстно желал, чтобы она выжила. Он мечтал взять реванш. Не получилось с Джонатаном – получится с этой кошко-девицей.

Каждый день он входил в комнату, где она лежала, благо идти было недалеко – он спал в комнатке рядом. Самолично раздёргивал занавески, потом подсаживался к кровати, долго смотрел на иномирную спящую царевну. Бдительно и ревниво наблюдал, как сиделка умывает и обтирает её, подключает капельницу. Строго выговаривал, если что-то не нравилось.

После всех процедур Джонс оставался с ней наедине, сначала до обеда, затем – от послеобеденного сна до позднего вечера. Рассказывал о своей жизни. Читал стихи. Анекдоты. Разыгрывал сценки. Напевал песенки. И даже игриво пощипывал и поглаживал. Он привык к этому времяпровождению, считал не за развлечение, а за работу.

Иногда он смотрел на себя в зеркало во время очередной интермедии и думал мрачно: «Вот старый клоун! Эх, сюда бы настоящую бабу, уж я бы нашёл, как с нею поразвлечься. А на эту – только любуйся, и никаких вольностей. А ведь она этого не оценит».

И вот настало долгожданное пробуждение. Джонс отошёл к окошку, любуясь прохладным весенним садом, окутанным вуалью невесомой мороси, хрустальными капельками влаги на голых, шоколадных ветках…

А когда вернулся, то неожиданно обнаружил, что девушка смотрит на него широко открытыми, немигающими глазами со своими странными, вертикальными зрачками. Джонса взяла оторопь. Он вообразил себе её огненный взгляд, содрогнулся, но скорее не от воспоминания. От того, что видел сейчас. А видел он прогоревший костёр, пустоту, безнадёжность, глубочайшую душевную боль. Глаза спрашивали его о чём-то, спрашивали настойчиво, упрямо, неотступно. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, Джонс решился взять инициативу в свои руки. Он склонился к девушке, взял в гладкую ладонь её прохладные пальцы, заставил себя улыбнуться кончиками губ, и совершенно искренне произнёс: - Доброе утро, я счастлив видеть вас в добром здравии. Вы в полной безопасности. Ваша жизнь вне угрозы. Как вы себя чувствуете?

Бледные губы девушки дрогнули. Но она ничего не сказала. Зато на миг прикрыла веки. Приободрённый Джонс продолжил:

- Меня зовут Филипп. Проще – Фил. А как ваше имя?

- Даари Днем, - прошептала она. Даари Днем – эти два слова прошелестели точно два звонких крыла.

- Даари Днем… Очень красиво и романтично. Твоё имя, должно быть, что-то означает?

- Солнечный парус, - шепнула Даари и закашлялась. Джонс поспешно схватил со столика поильник, прижал носик ко рту. Даари сделала несколько глотков.

«Умница!» - ликовал Джонс. – «Мы подружимся, я приручу тебя, иномирянка».

- Вкусная… вода, - прошептала Даари. Она судорожно пыталась охватить взглядом окружающее пространство, отыскать в нём того, с кем она сюда явилась, увидеть того, кто избрал её одну из огромного клана далаянок. Но комната была пуста, ни знакомого запаха, ни желанного света, ни звучания любимого голоса. Его не было в здании, не было вне здания, не было во всём огромном мире Земли.

Почему он оставил её здесь одну? Ах, да, он спасал отца. Он спас отца. И Даари сама, по доброй воле пожертвовала собою, прикрывая их путь к побегу. Вся сцена встала перед ней так явственно, что Даари едва не вскрикнула. Вот она вкладывает всю силу в последние импульсы, одновременно делая прыжок к Двери, куда Диин уводит отца, вот острая игла прошивает её грудь – синий, пульсирующий поток попусту изливается наружу, свет в глазах меркнет, тело коченеет и застывает беспомощным, бесполезным обломком биологической субстанции, лишённой духа.

Потом она долго балансировала на границе Миров, попеременно делая шаг то в одну, то в другую сторону, тело доставляло неимоверные страдания, она желала бы избавиться от оболочки. Но существование без чувств, бездушное, отстранённое, чистое знание без капли эмоций, тепла, близости к себе подобным, ледяная эйфория совершенного, неотягощённого полёта, пугали её. Даари неустанно, упрямо, стоически заставляла себя терпеть физические страдания в борьбе за возвращение.
 
И вот она очнулась, окончательно перейдя в Мир живых. Она победила. Но жизнь оказалась надломлена. Её тело не отзывалось, как прежде, торжественным гимном Жизни и Силы. Оно было тяжёлым, неуклюжим, нелепым, неполным. Она ощущала его как отягощающий придаток, неподъемные цепи. Выйти из него, пробиться наружу, взлететь? Зачем, если Диина нет нигде. Диин остался за непроницаемой стеной, за Дверями, к которым у неё теперь нет доступа. Она перевела взгляд на старика напротив. Странно, она не испытывала к нему неприязни, гнева, ненависти – и совсем не потому, что умела сдерживать, отсеивать эти чувства.

Им тоже двигала неуёмная страсть, сродни той страсти, что двигала любимым, желавшим спасти отца. Этого человека снедали страсть к жизни и страх смерти. Чудак, он не разумеет, что смерть – это не наказание, это завершение Пути в одном Мире и подготовка к жизни в Ином. Впрочем, откуда ему знать? Он достоин жалости. Если ему придётся балансировать на грани жизни и смерти, вряд ли ему удастся склонить чашу весов в пользу жизни. Людям это недоступно. Они прислушиваются к сонму бесплотных голосов, вглядываются в смоделированные памятью других духов картины реальной жизни, принимая их за картины из Царства Мёртвых, они позволяют себя увести, не успев понять, что истинно, а что нет. Они не умеют бороться, не могут заставить плоть преодолеть смертельный барьер…

- Даари, что бы ты сейчас хотела? – вновь спросил Джонс. – Говори, не бойся. Если хочешь спросить – спрашивай.

- Зачем ты стрелял в меня? – тихий вопрос вызвал оторопь и замешательство.

- Затем, что вы вторглись в мои владения. Как ещё я должен был поступить? Вы вторглись ворами.

- Мы пришли ради спасения близкого человека.

- Вы пришли, чтобы своровать то, что принадлежало мне, – упрямо повторил Джонс. – Плюс к тому, оказались скупцами и эгоистами, не захотели меня взять.

- Ты был окружён чёрными вихрями зла, зависти, лицемерия. Тебя нельзя было брать.

- Я так давно мечтал с тобой поговорить! Ты воображалась мне чуть ли не дочерью, - Джонс почувствовал жалость к самому себе и едва не прослезился. – А ты начинаешь с упрёков.

Даари вздохнула утомленно.

- Я устала, - сказала она. – Очень устала. Я так долго прорывалась в Мир живых.

- Прости. Прости, - засуетился Джонс. – Конечно, отдыхай. Отдыхай. Ты хочешь, чтобы я ушёл? Я ухожу. Вот этот звоночек у твоей руки – если что понадобится, вызывай, приказывай...

…И началась странная жизнь, заполненная привыканием ко всему чужому, тоской по родному Миру, невыплаканными слезами по любимому.

Странный человек по имени Фил Джонс пытался её развлекать. Он любил жаловаться на свою нелепую жизнь и подступившую, несмотря на все старания и ухищрения, старость, и делал это со знанием дела и своеобразным артистизмом. Он заваливал её сладостями, консервированной пищей и прочими несъедобными продуктами. Даари удовольствовалась молочными продуктами, рыбой, сушёными и свежими фруктами – самым чистым из всего, что можно было отыскать в съестных припасах Джонса.

Несмотря на это, она чувствовала себя скверно. Кружилась голова, болел желудок, пища вызывала тошноту и отвращение, ломило коленки, и ноги порою отказывались её держать. Ей неудержимо хотелось чего-то свежего, напряженного, агрессивного.
Ночами снились чёрные геометрические фигуры на светящемся белом фоне, тошнотворные, пугающие, мёртвые, плоские. Ей необходима была подзарядка.

Когда Джонс впервые вывел её в сад, обнесённый высоченной стеной с оголёнными электропроводами поверху, когда Даари увидела порхающих, беззаботных птиц, яркое солнце, на которое она могла безбоязненно смотреть, услышала оглушающее многообразие звуков чужого Мира, в душе Даари всколыхнулся тихий, тёмный ужас. Данная Земля была создана не для неё, фантома чьей-то души. Та душа возлюбила свои создания и даровала им жизнь, реал, даровала свой, отдельный, Мир покоя и любви, сопряжённый с их энергетикой и физиологией.

Здесь далаянка была чужой и чуждой. Что ждёт её – тяжкая участь стать землянкой, прикованной к твёрдой почве под ногами, пытка чувствовать себя зависимой от мужской части населения, того же Джонса, или – постепенное растворение в болезненной земной ауре? Сможет ли она терпеливо дожидаться невозможного спасения, сможет ли смириться и притерпеться к бытию и быту?

Даари механически переставляла ноги, впитывала всем телом душистый, свежий ветерок, ловила сухим, приоткрытым ртом воздух, полностью распахивала глаза, пытаясь уловить песнь Земли, её энергетический, благословенный Океан, дарующий Силу.

Но открытие истины пришло совсем не оттуда.

Однажды Джонс вывел её в сад тогда, когда в нём работали наёмные садовницы. И одна из девушек, обрезавшая розы, наколола палец. Девушка стояла далеко от них, на другом конце аллеи, но Даари увидела алую каплю живой крови на её пальце, и встала, как вкопанная. Девушка ойкнула, быстро сунула кончик пальца в рот, пососала, выплюнула розовую слюну, и рот Даари наполнился остро пахнущей пеной. Она побледнела, сглотнула восхитительную росинку, закрыла глаза – алый сгусток продолжал стоять перед её глазами.

Джонс насторожился, он вглядывался в неё, не зная, как реагировать на внезапную остановку.

- Ты что, девочка, что стряслось, тебе плохо?

Перед закрытыми глазами Даари полетели ей навстречу с невероятной скоростью кусты и деревья, свет и тени, словно она сама неслась вскачь по аллее бесшумными прыжками, туда, туда, к зовущему алому пятнышку. А параллельным курсом с нею вместе нёсся протяжный, пронзительный вой, и ей казалось, что это она сама рычит и воет от возбуждения и ненасытной жажды.

Джонс попытался подхватить её, испугавшись, что она сейчас упадёт, но Даари раздражённо и нетерпеливо дёрнула плечом и оскалилась – потом напряжение спало, она обмякла и устыдилась порыва. Прочь видение!

Ничего не понимающий Джонс на всякий случай решил, что прогулки на сегодня достаточно, и увёл Даари в её комнату.

Но видение не ушло. Оно возникало каждый день, и Даари стоило большого труда от него избавляться.

- Что с тобой творится? – допытывался Джонс. – Что происходит?

- Ничего особенного. Захотелось бежать вдоль аллеи.

- Бежать вдоль аллеи? Эх, ты легкая, как пушинка. Небось, не бегала – летала. Здесь не полетаешь, мошку и ворона склюнуть не дура, и зверь лапой придавит, не заметит, и человек прихлопнуть может.

- Не стоит завидовать тому, что было в ином Мире. Твой Мир пригвоздил меня к земле. И в этом виноват ты!

- Ты не желаешь со мною беседовать… Обижаешься. Словно я злыдень какой, Кощей Бессмертный. Зря. Мне жизнь хорошо наподдала. Жена умерла, не успев ни детей родить, ни словечка доброго сказать. Сестра умерла, красавица, умница – угробили её ваши же, иномирцы. Зятя увели, а ведь я его спас, я его всю жизнь продюсировал, он благодаря мне прогремел и прозвучал, голос обрёл. Внука мерзавец Суггер украл. Просто украл, отвратительно, нагло, засунул бедного мальчика в мешок, увёз невесть куда – теперь будет мучить, на живца ловить твоих сородичей. На Земле Бог знает что творится, какой-то котёл кипящий – а всё благодаря Иномирью. Намутили вы воду – мы расхлёбываем. Несъедобное варево, но человек приспособился хавать всё, что ни попадя – хлебает и эту похлёбку.

Джонс говорил,  и сам искренне верил в собственные мифы.

- Иномирье не наше. Оно ваше. Вы создали его. Вы создали нас. Вы замутили воду – мы выкристаллизовались из неё, и вода очистилась.

- Мы создали вас, а вы не желаете с нами дружить.

- Вашей энергии хватает, чтобы материализовать потрясающие фантазии. Но вы так и не научились гармонизировать собственные взаимоотношения. Человек талантлив, но не может преодолеть личную агрессию и амбиции. Иномирье процветает, Земля хиреет и чахнет. Как же с вами дружить?

- Вот так и дружить. Вы почитаете Землю за прокажённую. А мы крепко-накрепко повязаны с вами одной верёвочкой. Проказа – она заразная, по верёвочке может перебраться на другой берег.

Даари утомляли подобные разговоры. Как только она окрепнет – она это знала, - Джонс поведёт с ней другие разговоры. Заставит искать Двери. И начнутся её мучения…

Джонс оставался с ней дружелюбным, любезным, предупредительным – и был насторожен: кто её знает, что она может выкинуть. Дюжая телохранительница, ходившая за ней по пятам, не вызывала в нём полной уверенности в собственной безопасности, и по мере выздоровления Даари Джонс начинал чувствовать себя всё более неуютно. Он теперь не входил к ней без пистолета или парализатора. Он знал, что Даари видит это, чувствует, он даже стыдился собственного опасения, но ничего не мог с собою поделать.

А Даари становилась всё более беспокойной, медитации не спасали, как прежде. Она то отказывалась от пищи вовсе, то страстно мечтала о свежем, истекающем кровью, мясе. И эти видения сопровождал всё тот же кошмарный, выматывающий нервы вой.
Она велела убрать из её комнаты и всего того, что попадалось на глаза, элементы ярко-красного цвета, которые так любил Джонс. Убрать острые режущие и колющие предметы. Убрать пищу, чтобы кухонные запахи не раздражали обоняния.

- Ты боишься ножей? Почему? Твои привычки, воспитание, традиции их отрицают? Объясни? Или это страх травмы?

- Ни то, ни другое, Фил. Тебе не понять…

- Девочка, что с тобою происходит?

- Не называй меня «девочка»!

Фил криво усмехнулся.

- Ты прекрасна, Даари! Я в тебя влюблён! Мне бы хотелось иметь тебя любовницей, но я слишком стар. Ты годишься мне в дочери. Увы, у меня никогда не было детей. Я и в этом неполноценен.

- Мы настолько разные, Фил, что ни дочерью, ни любовницей тебе меня не иметь.

- Но ты ведь была любовницей Джонатанова юнца!

- Не любовницей. Женой и другом.

- Одно и то же! – отмахнулся Фил. – Но ты сбиваешь меня с толку. Если ты могла иметь дело с человеком, значит, устроена так же. Или почти так же – мы исследовали тебя только внешне…

Даари передёрнуло от признания Джонса, но он сделал вид, что не заметил.

- А теперь налицо внешние признаки каких-то серьёзных гормональных изменений. Твои глаза. Даари, твои глаза стали светиться чуть ярче, или мне это показалось? Да нет, не показалось. Они порою похожи на две сигнальные аварийные лампы, они светятся в темноте, и к зеленоватому фосфору прибавляются красноватые искры. Потрясающе красиво. Но эти искры колючие и острые. Они снова и снова напоминают о том, что ты не человек. Лицо осунулось и заострилось. Ну, это ещё можно отнести на счёт похудения. И ещё. Ты стала нервной, дёрганой, у тебя неадекватные реакции на многие привычные вещи.

- Привычные для вас, землян, Фил. Не для далаянцев.

- Ну да, ну да, вы вегетарианцы. Я помню. Перерожденцы стремятся к Творцу, и многие становятся вегетарианцами, чтобы избавиться от родовых привычек. Хотя самыми отъявленными пищевыми извращенцами являются всё же земляне. Но бог с ней, с пищей. Бог с ним, внешним видом. Земля меняет и корёжит - обстановка, еда, вода, воздух, общение и так далее. Это даже человека перекроить способно. Попал в джунгли, повёлся с туземцами – дикарём стал. Нет. Что-то ещё. Что-то ещё… Внутреннее, непередаваемое и трудноопределимое. Знаешь, доктор Черби выявил небольшое изменение биополя. Смещение в спектре в сторону ультрафиолета. Оч-чень интересно! Поделись. Не держи в себе. Молчишь? Мне ведь приходится ограждать тебя от доктора Черби. Он просто мечтает разъять тебя на части, изучить не только реакции и мозговые импульсы – изучить, так сказать, материально, каждую клеточку тела буквально и по-отдельности. А знаешь, на Земле уже изобретён ментальный щуп для выявления Творцов. С его помощью можно зондировать не только землян.

- Запугиваешь?

- Упаси бог, упаси бог! Щуп пока эксклюзивен и не пошёл, так сказать, в массовое производство. Между нами говоря, серьёзное оружие! Просто Творцов может заметно поубавиться. А с ними – и новых, уникальных Миров. А с Мирами поубавится  удивительных созданий, вроде тебя. Так что ты – невероятная драгоценность, Даари. Уникальная реликвия.

- Рано ты записал меня в реликвии, Фил. Я не единственная, благодарение Единому Творцу. Я не собираюсь становиться пыльным экспонатом! Я поборюсь за жизнь!

- Вот и ладненько! Вот и ладненько! Значит, ты позволишь ещё раз исследовать тебя? Ведь ты же цивилизованное… существо. Разумное. Понимаешь, что это – всего лишь… гм… наука!

Ах, как Даари ненавидела его науку, его лицемерие и въедливую назойливость, желание влезть в доверие и стать закадычным другом, который в любой момент мог обернуться монстром-насильником. Ментальный щуп! Возможно, Даари пошла бы на это страшное испытание, вытерпела боль – чтобы узнать наверняка, что именно ей суждено. Но Фил!

Даари не могла допустить, чтобы он понял. Иначе он сделает с ней что-то ужасное.
Но… весь кошмар заключался в том, что скрыть проявляющиеся наклонности можно было лишь на данном этапе. А если изменения хлынут лавиной? Рано или поздно их будет видно невооружённым взглядом. И что тогда? Её запрячут в зверинец? Даари не желала об этом думать, но эти мысли беспрестанно терзали и жгли её.